ля Фуко прежде всего "своего
рода вызовом [...] великой и древней университетской традиции: Декарт, Кант,
Гегель, Гуссерль",  в которой  - в чем он вполне отдает себе отчет - он  сам
воспитан,  и  он  пытается  "взять  Ницше   всерьез",  в   точке  "максимума
философской интенсивности". "Я читал лекции о  Ницше, но  мало  писал о нем.
Единственный,  немного  шумный знак почтения, который  я ему выразил, -  это
когда я назвал первый  том  {i}Истории сексуальности  - "Воля к знанию"{/i}"
({i}ibid.,{/i} p.444).
   У самого Ницше находим, в частности, такие слова:  "К чему, хуже  того,
{i}откуда-{/i}  всякая наука? Не есть ли научность только страх и увертка от
пессимизма? Тонкая самооборона против - {i}истины?{/i}" ({i}Ф.Ницше,{/i}  т.
1, стр.49). О "воле к истине" у Ницше как "моральном импульсе христианства",
который  "требует {i}истины  во  что бы  то  ни стало{/i}"{i},-{/i}  у Карла
Ясперса: {i}Ницше и христианство,{/i} M., 1994.

   {i}c.58*{/i}  Имеется  в  виду  один из центральных  тезисов {i}Истории
безумия,{/i}  "безумие"  конституировалось  первоначально не  как  {i}объект
изучения{/i}  в  рамках  психологического, медицинского или психиатрического
знания, но как сво-

   {i}347{/i}
   его  рода  "{i}форма  не-разумия{/i}"{i},{/i}  которую  разум  старался
держать  от себя  на расстоянии;  отсюда -  {i}практика  интернирования,{/i}
internement,   -помещения  "безумных"   в  разного  рода  специализированные
заведения,   практика,  имеющая  свою  историю,   внутри  которой  появление
собственно  психиатрических лечебниц  -  очень  недавний  эпизод.  Оппозиция
{i}разума/неразумия{/i}   была-в   качестве   механизма   {i}исключения-{/i}
задействована  в  первую  очередь  внутри  разного рода практик  поддержания
общественного порядка и внутри института правосудия. Для принятия решения об
отчуждении  от  прав на  собственность,  о  лишении права  на жительство, об
интернировании  и  о  тюремном  заключении,  равно как и  для многих  других
процедур   юридического    и    административного   характера,   требовались
определенные "научные" критерии, которые  и заимствовались из сферы  сначала
медицинского, а с XIX века - складывающегося в  это время психологического и
психиатрического  знания.  "В пред-истории психиатрии  человек  как  субъект
права  важнее человека  слабоумного  или больного. Дорога,  которая  привела
медицину к познанию различных аспектов и форм психических расстройств, - это
именно  лишение  прав  в  судебном порядке",- резюмирует  эту  мысль  Фуко в
рецензии  на  {i}Историю  безумия{/i}  Ж.Кан-гилем  (цит.по:  {i}Eribon,{/i}
p.360). Существующую во французском языке игру слов ({i}alienation -{/i} это
и   "отчуждение"   в   юридическом   смысле,   т.е.    "лишение   прав",   и
"умопомешательство",    "психическое    расстройство")    по-русски    можно
приблизительно передать через пару: {i}лишение прав/ума-лишение.{/i}
   Анализ,  проделанный   Фуко,  наносит  удар  претензиям  психологии   и
психиатрии на "объективное"  и "научное" знание, так как показывает, что то,
что   рассматривалось  как   попытка  этих   дисциплин   научно   обосновать
отграничение "нормы" и  "нормального",  есть  на  самом  деле не  более  чем
"дискурсивное  освящение  и узаконивание  практик  установления  юридической
недееспособности  индивида" ({i}G.Canguilhem,{/i}  1986, р.38).  Продумывать
соотношение  этих различных  практик Фуко  продолжал  и первые несколько лет
своего преподавания в Коллеж де Франс -  не только в рамках лекций, но  и на
своем еженедельном  семинаре. Так,  лекции 1971-1972  годов  были  посвящены
анализу теорий и институ-

   {i}348{/i}
   тов  уголовного права, 1972-1973 -  анализу общества наказующего  типа,
1973-1974 - психиатрической власти, а  1974-1975 - анормальному человеку.  В
эти же годы для изучения уголовного  права во Франции в XIX  веке в качестве
материала   привлекались   тексты   судебно-медицинских   и  психиатрических
экспертиз того  времени.  Результатом  этой работы явилась публикация в 1973
году  книги  {i}Я,  Пъер  Ривьер...{/i}   (см.   "Послесловие",   сноска  на
сс.396-397).
   с.58**  В  той  же  лекции,  о которой шла  речь в  комментарии к с.57,
отправляясь от анализа аристотелевской "воли к знанию", Фуко отмечает, что у
Аристотеля между {i}познанием, истиной и удовольствием{/i} существует связь,
своего рода  "сущностная  со-принадлежность",  которая обнаруживает себя,  с
одной стороны, в "удовлетворении  от ощущения и зрительного восприятия", так
же как и в "счастье  от теоретического  созерцания", а с другой - в "желании
знать" ({i}Resume des cows,{/i} p. 13).
   с.67  {i}тератология{/i}  (греч.: [греч.]  -  чудо,  и  логос[греч.]  -
дискурс) - часть естественной истории, в которой трактуется  о монстрах,  об
исключительных формах.
   с.68  Игра  слов:  {i}discipline{/i}  по-французски  может  означать  и
"дисциплинированный", и "упорядоченный в рамках той или иной дисциплины".
   с.80 Здесь,  как  и в  ряде других  мест, развертывая  критику основных
установок феноменологии и экзистенциализма, Фуко полемизирует прежде всего с
{i}Мерло-Понти,{/i} чье влияние на него было особенно сильным.
   с.81  Речь идет  о  повороте,  который  в исторической  науке совершила
{i}школа{/i}  "{i}Анналов{/i}"{i},{/i} связанная в первую очередь с  именами
{i}Марка Блока, Люсъена Февра, Фернана Броде-ля, Жака Ле Гоффа{/i} и  целого
ряда  других  французских  историков.  Прежде  всего, произошло  радикальное
изменение {i}предмета{/i} исторического исследования. Задача истории видится
теперь  не  в  рассказе  о  выдающихся  событиях  прошлого,  как-то:  войны,
революции, политические убийства,  смены династий,  эпидемии и т.д.,  но  во
внимательном и детальном  изучении самых  разных сторон человеческой жизни и
деятельности  - того, как люди женятся и что едят, как обрабатывают землю  и
хоронят  своих мертвецов, как обмениваются, торгуют и  накапливают деньги. И
все  это -  в свете происходящих изменений, зачастую столь  незначительных и
неприметных, что для их "засекания" приходится рассматривать

   {i}349{/i}
   очень  большие промежутки времени, как правило - века. Отсюда и одно из
основных  понятий этого подхода: " {i}большая длительность{/i}"  ("{i}longue
duree{/i}"{i}).{/i}  Отсюда  же - и введение в  оборот нового  материала для
изучения, о котором говорит дальше Фуко. с. 82 Отголосок полемики между Фуко
и   {i}Сартром{/i}   после  выхода  {i}Слов   и  вещей.{/i}  Основной  пункт
сартровской  критики  - "отказ  от  истории". "Что мы  имеем в  {i}Словах  и
вещах'.{/i}  Вовсе не {i}"археологию'{/i} гуманитарных  наук. Археолог - это
кто-то,   кто  разыскивает  {i}следы{/i}  исчезнувшей   цивилизации,   чтобы
попытаться ее {i}реконструировать{/i} [...]. Фуко же представляет нам своего
рода {i}геологию,{/i} он показывает серию последовательных слоев, образующих
нашу  {i}почву.{/i} Каждый из  этих  слоев  определяет  условия  возможности
некоторого  типа  мысли,  который  доминировал  в  течение  соответствующего
периода.  Но  Фуко не  говорит нам самого, быть может, интересного: ни того,
каким образом каждая мысль конструируется исходя из  этих условий, ни  того,
каким образом люди переходят от  одной мысли к  другой. Для этого  он должен
был бы ввести {i}праксиси,{/i} стало быть, - {i}историю,{/i} а это как раз и
есть то, что он отвергает.  Конечно же, перспектива у него  историческая. Он
различает эпохи, до и после. Но он заменяет кино волшебным фонарем, движение
- чередой неподвижных состояний" ({i}Jean-Paul Sartre repond,{/i} 1966).
   А вот ответ Фуко - в одном из  его интервью - на этот упрек Сартра: "Ни
один историк подобного упрека мне ни разу не сделал. Существует  своего рода
{i}миф  истории{/i}  для  философов. Знаете ли, философы  по  большей  части
весьма невежественны во всех дисциплинах, кроме своей. Существует математика
для философов, биология  для философов,  ну и  точно так же - {i}история для
философов.{/i} Для философов  история -  это своего рода огромная и обширная
непрерывность,   где  перемешаны  свобода  индивидов  и   экономические  или
социальные детерминации. И как только  дотрагиваются до какой-либо  из  этих
великих   тем   -  непрерывность,  действительное  отправление  человеческой
свободы, сочленение индивидуальной свободы с социальными детерминациями, как
только дотрагиваются до одного из этих великих {i}мифов-{/i} тотчас же этими
добропорядочными людьми поднимается крик о том, что  вот,  мол,  посягают на
неприкосно-

   {i}350{/i}
   венность  истории  или убивают  ее.  На  самом-то  деле такие люди, как
{i}Марк Блок{/i} и {i}Люсьен Февр,{/i} английские  историки и  другие, давно
уже положили  конец этому  мифу  истории. Они  практикуют историю совершенно
иным способом [...]. Что же касается {i}философского мифа,{/i} который имеют
в виду, когда обвиняют меня в том, что я его убил, - то я в восторге, если я
его действительно  убил.  Если что я и хотел бы убить -  так  именно это,  а
вовсе  не  историю вообще" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.I, рр.ббб-667). В  этой
полемике  принял  участие  и  {i}Жорж  Кангилем,{/i}  обычно  предпочитавший
держаться в стороне от шумных дискуссий. В журнале {i}Critique{/i} появилась
его  статья,  которая считается одной  из лучших работ  о Фуко.  По-отечески
пожурив Сартра (хотя они были одного выпуска {i}Высшей нормальной школы){/i}
за то, что тот  потерял хладнокровие перед лицом неминуемого прихода кого-то
другого на  место  "учителя"  и,  отказавшись  когда-то  от  рутинной  жизни
преподавателя  университета,  теперь  он   сам  повел  себя  как  такой  вот
озлобленный  преподаватель,  - Кангилем переходит к  сути дела: "Несмотря на
то, что было сказано об этом большинством критиков Фуко, термин "археология"
означает у него то, что он собственно и означает. Это {i}условие возможности
иной истории -{/i} истории, в которой понятие {i}события{/i} сохраняется, но
где  события касаются уже не людей, но {i}понятий{/i}" ({i}G.Canguilhem,{/i}
1967). Тема "истории"  была  настолько важна  для Фуко,  что он  намеревался
посвятить ей - "проблемам исторического дискурса" - отдельную книгу, которая
должна   была   называться:   {i}Прошлое   и  настоящее.  Другая  археология
гуманитарных наук.{/i} Проект этот, однако, осуществлен не  был.  с.91* Этот
выпад против {i}структурализма-{/i} не первый на страницах этой книги, хотя,
быть может, и наиболее резкий - может удивить  тех, кто  привык считать Фуко
структуралистом.  В  отечественной  литературе о  Фуко  такая  точка  зрения
преобладает, во французской - встречается, но крайне редко, лишь при внешнем
и поверхностном взгляде (в словарях, энциклопедиях и т.д.). Это, конечно же,
недоразумение,  пусть и возникшее не без  участия самого Фуко. Одно время он
действительно был в  каком-то смысле близок к тем,  кто относил  себя -  или
кого  относили  -  к  структурному направлению  в  гуманитарных  науках:  он
печатается в  журнале  {i}Tel  Quel{/i}  (где  печатают,  правда, не  только
структуралистов,

   {i}351{/i}
   но вообще - "авангард" литературы и литературной критики того времени),
говорит как  будто  бы  от  их  имени,  неоднократно  предпринимает  попытки
концептуально  осмыслить  структурализм  как практику и как  метод.  В  ряде
интервью 1966-1967 годов (в связи с выходом в свет {i}Слов и вещей){/i} Фуко
не  возражает против такого рода идентификации, каким-то образом узнает себя
в ней. Действительно, еще после появления {i}Истории безумия,{/i} отвечая на
вопрос журналиста о том, кто повлиял на  него в первую  очередь, он называет
{i}Бланшо,  Руссе-ля{/i} и  {i}Лакана,{/i} а  затем  добавляет: "Но также, и
главным  образом,-  {i}Дюмезиль{/i}"{i};{/i}  видя же  удивление собеседника
("Каким  образом  историк религий  мог  оказаться  вдохновителем  работы  по
истории безумия?"), Фуко поясняет:
   "Благодаря своей {i}идее структуры.{/i}  Как и Дюмезиль по отношению  к
{i}мифам, я{/i}  попытался  обнаружить {i}структурированные нормы опыта,{/i}
схему  которых  - с некоторыми  модификациями - можно  было бы встретить  на
различных  уровнях"  {i}[Dits et  ecrits,{/i}  t.I, p.168). Не только в этих
словах,  но  и  в  работах Фуко того  времени при желании нетрудно усмотреть
близость  структурному  подходу-  для  этого, правда,  нужно  предварительно
выделить его  основные черты и описать их в  общем виде. Именно эту  двойную
работу  и проделал {i}Жиль Дел±з{/i}  в  известной статье 1967 года, которая
так  и  называется  "По  чему  распознают структурализм?" ({i}G.Deleuze,{/i}
1979). И однако ни то, ни другое нельзя признать достаточным основанием  для
записывание Фуко в "структуралисты"; равно как и глубокое понимание им работ
{i}Фрейда{/i}  и  их использование  в  лекциях  по  психологии  или  большая
симпатия  к  делу  {i}Лакана{/i}  и своего  рода  пропагандирование  его  не
позволяют   зачислить   Фуко   в  "психоаналитики",   а   использование   им
концептуального аппарата  и  метода, связанных с  работами {i}Маркса,{/i} не
означает, что он был "марксистом".
   Тут  нужно  не  упускать  из виду две  вещи.  Во-первых, сильный  накал
страстей  - и  политических в  том  числе  - во Франции  в 60-е годы  вокруг
структурализма вообще и вокруг отношения Фуко к структурализму, в частности.
В 1967 году, когда в Фуко видят "жреца структурализма", он скромно отвечает,
что он -  лишь  "певчий  в хоре" и что служба началась задолго до  него. И в
текстах и в интервью этого времени Фуко посвящает структурализму

   {i}352{/i}
   пространные анализы.  Он различает  структурализм  как  {i}метод,{/i} с
успехом  используемый  в {i}частных{/i}  областях: в лингвистике, в  истории
религий, в этнологии и т.д.,- и "{i}общий структурализм{/i}"{i},{/i} имеющий
дело с тем, "что  есть наша  культура, наш сегодняшний мир,  с совокупностью
практических  или   теоретических   отношений,   которые   определяют   нашу
современность.  Именно здесь структурализм получает значение  {i}философской
деятельности-{/i} если принять,  что роль философии  состоит  в  том,  чтобы
{i}диагносцировать{/i}"  ({i}Dits  et  ecrits,{/i}  t.I,  р.581;  см.  также
лекцию, прочитанную в  Тунисе  в 1967  году.  "Structuralisme et  l' analyse
litteraire").
   А уже в 1968 году одного упоминания при  нем о структурализме или о его
к нему причастности было достаточно для того, чтобы вызвать  у Фуко в лучшем
случае  сарказм  и насмешки (скажем,  Фуко загадывал  собеседнику "загадку":
"Какая разница между Бернардом Шоу  и Чарли Чаплиным? Никакой, поскольку они
оба  носят  бороду - за исключением,  конечно  же,  Чаплина!",  -{i}Dits  et
ecrits,{/i}  t.I,  р.788),  а  чаще  всего  -  ярость. Вот  только  один  из
многочисленных  примеров.  На вопрос журналиста, как он на данный момент мог
бы  определить  структурализм,  Фуко  отвечает:  "Если  спросить  тех,  кого
включают  в рубрику "структуралисты"  -  {i}Леви-Стросса{/i} или  {i}Лакана,
Алътюс-сера{/i} или {i}лингвистов, -{/i} они бы ответили вам, что у них друг
с  другом  нет  ничего  общего  или мало  чего общего.  Структурализм -  это
категория,  которая  существует {i}для других,{/i}  для тех, кто не имеет  к
нему отношения. Только  {i}извне{/i} можно сказать, что такой-то, такой-то и
такой-то - структуралисты. Это у {i}Сартра{/i}  нужно  спрашивать, кто такие
структуралисты, поскольку он считает, что структуралисты представляют  собой
сплоченную  группу  (Леви-Стросс, Альтюссер, Дюмезиль, Лакан и  я),  группу,
которая  образует  своего рода  единство; но как  раз  этого  вот единства -
заметьте  себе  это  хорошенько, - его-то  мы  как  раз  и не  обнаруживаем"
({i}Dits et ecrits,{/i} t.I, р.665). Фуко настаивает, стало быть, не  только
на  том,  что он {i}никогда не был{/i} структуралистом  ("Я  никогда  не был
фрейдистом, никогда не был марксистом и я никогда не был структуралистом", -
скажет он в беседе 1982 года "Структурализм и постструктурализм" ({i}Dits et
ecrits,{/i} t.IV,  Р.435),  но также и на том, что  никогда не было и самого
"структурализма"! Было нечто, что называли этим

   {i}353{/i}
   словом   (в   заключительной   части  {i}Археологии   знания{/i}   Фуко
подчеркивает,  что  всей  этой  книгой  он  пытается  "снять  с  себя  ярлык
"структурализма"  -  или  того,  что  под  этим  словом  имеют   обыкновение
понимать", -  {i}L'Archeologie du savoir,{/i} р.259). И были отдельные люди,
которые  в различных областях выполняли конкретные анализы, исследования. Не
отрицая того, что  в работах этих исследователей,  как и  в его собственных,
действительно  было  что-то  "не  чуждое методам  структурного анализа"  (но
только  Леви-Стросс,   считает   он,  практиковал   собственно   структурный
{i}метод),{/i}  Фуко не устает повторять, что  если у этих исследователей  и
было что-то общее, то  только  не "метод".  Этим "общим" был  у  них  "общий
враг":    {i}классическая   рефлексивная   философия{/i}    и   {i}философия
субъекта.{/i}  В   беседе  1978  года  с  {i}Тромбадори{/i}  (наряду  с  уже
цитировавшимся   "Структурализмом    и   постструктурализмом"    она   имеет
исключительное значение для понимания не только философского пути Фуко, но и
общей атмосферы интеллектуальных и  духовных исканий во Франции после второй
мировой войны), в  ходе  которой, в  силу ее временной дистанции, ряд мыслей
был высказан Фуко с гораздо большей ясностью и определенностью, чем, скажем,
в {i}Археологии знания,{/i} Фуко говорит, что для  тех,  кого объединяли под
именем "структуралистов",  наиболее острой  и  настоятельной  проблемой было
"каким-то  иным образом поставить вопрос о  {i}субъекте,{/i} иначе говоря  -
преодолеть   некий  фундаментальный   постулат,   от  которого   французская
философия,  начиная  с  {i}Декарта,{/i}  никогда  не  отступала   и  который
феноменологией был только усилен"  ({i}Dits et eс-rits,{/i} t.IV, p.52). Вся
современная  философия,  будь  то  {i}марксизм  с{/i} его  навязчивой  идеей
{i}отчуждения,{/i} имевший  во  Франции сильную  феноменологическую окраску,
или   же  {i}феноменологический   экзистенциализм,{/i}   центрированный   на
{i}проживаемом опыте,{/i}  так же, как и современная {i}психология{/i} с  ее
принципом  {i}соразмерности  опыта  - человеку,  -{/i} все это  было  только
разными  "формами рефлексии  и анализа",  которые  вдохновлялись "философией
субъекта"  и  ориентировались  на  "теорию  субъекта".  И в  этом  отношении
традиция,   идущая   от    {i}Соссюра{/i}   к   {i}Леви-Строссу,{/i}   стала
стратегической  "точкой опоры  для  того,  чтобы {i}поставить под вопрос{/i}
теорию субъекта, но эту постановку под вопрос ни в коем случае не сле-


   {i}354{/i}


   дует отождествлять  со структурализмом"  ({i}ibid.).{/i} Про себя  Фуко
говорит, что  эту  проблематизацию  теории субъекта  он  нашел  у  {i}Ницше,
Батая{/i}  или  {i}Бланшо,{/i} т.е.  у  тех, кто  был  максимально  далек от
структурализма,  а  также  у  {i}Башляра{/i} и  {i}Кангилема-{/i}  в истории
науки.  Такой  же точкой  "прорыва", возможностью выйти за пределы философии
субъекта был, для очень многих, и психоанализ. "Покончить с основополагающим
актом  субъекта",  или,  как  его  еще  называет  Фуко,  с  "конституирующим
субъектом", "субъектом-дарителем смысла", -  вот что было главным для Фуко и
что  определяло его интерес к тем исследованиям и практикам, которые  обычно
собирают   под   именем  "структурализм".   Подобного  рода   выпады  против
"привилегий   основополагающего   субъекта"   находим   мы   не   только   в
"Структурализме  и  постструктурализме", но и в  {i}Порядке дискурса{/i} и в
"Что такое автор?".
   В  этом  контексте  станут  понятны  - в их интонации,  в их интенции -
слова, сказанные  Фуко в  интервью 1966 года, т.е. еще изнутри, так сказать,
"структуралистского" периода. В  силу важности того, что говорит здесь Фуко,
позволим  себе  привести несколько выдержек