1977). Первое ее издание было напечатано  в 1890 году в Амстердаме,
тиражом десять (!) экземпляров. Оно, конечно, никогда не поступало в продажу
и осело у нескольких коллекционеров и в некоторых библиотеках. Интерес этого
текста,  как  пишет Фуко,  - в детальнейшем  рассказе о жизни,  которую этот
человек целиком посвятил сексу. "Жизнь-секс", "сексуществование"... - играет
со  словами  Фуко.  "Несомненно,  в  качестве  фона  выступала  здесь давняя
духовная традиция, которую протестантские страны (стало быть - без исповедни
ков)  сохранили  лучше, чем  католические:  вести  пись  менно дневник своей
жизни,  на  чистой  странице  проделывать  исповедывание  совести"  ({i}Dits
etecrits,{/i} t.III, p.131). Об этом тексте Фуко говорит также в статье 1976
года  в газете  {i}Le Monde{/i} ("L'Occident  et la verite du sexe"), где он
еще до  выхода самой  книги  крупными мазками  прочерчивает  основные  линии
{i}Воли   к    знанию{/i}   и    всего   многотомного   проекта   {i}Истории
сексуальности{/i} ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, рр.101-106).
   с. 118 Игра слов: {i}repetition{/i} по-французски - это и "повторение",
и "репетирование".
   с. 119 Игра слов:  {i}Са{/i} употребляется  во французском  разговорном
языке  и   как  местоимение  "это",  и   как  способ  выражения  чрезвычайно
пренебрежительного отношения к  чему-либо или к кому-либо;  но, кроме  того,
{i}Са -{/i} это третий элемент психоаналитической триады {i}Я, Сверх-Я{/i} и
{i}Оно,{/i} который трактуется как раз как совокупность всех

   {i}364{/i}
   вытесненных и подавленных влечений и желаний, как темная и непрозрачная
для сознания часть человека.
   с.  123  Речь идет  о двух  работах  Фрейда:  {i}Три очерка  по  теории
сексуальности{/i} (1905) и {i}Анализ фобии пятилетнего маль-чика{/i} (1909).
Из  изданий  последних  лет  на  русском языке  см., например,  в:  З.Фрейд,
{i}Психология бессознательного,{/i} М., Просвещение, 1989.
   с.  130  Имя  крестьянина  -  {i}Jouy  -{/i}  по  звучанию  совпадает с
причастием прошедшего времени глагола {i}jouir{/i} (joui)  - "наслаждаться",
"получать удовольствие", означающего также: "испытать оргазм".
   с.  158 Эта  книга  так  и не была написана. Как  не  были  написаны  и
обещанные  пять томов {i}Истории сексуальности. La  Chair  et  le  corps. La
Croisade  des  enfants. La  Femme,  la  mere  et  l'hysterique, Les Pervers,
Populations  et  races.{/i} Названия  этих  томов  фигурировали  на  обложке
первого тома.
   с. 160 См. соответствующий комментарий к с. 184.
   с. 167 См. соответствующий комментарий к с.119.
   с. 177  {i}Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo -{/i} "если  не
смогу склонить  богов, то Ахеронт приведу  в  движение"  (лат.), вошедший  в
поговорку стих из {i}Энеиды{/i} Вергилия (кн.vii, стих 312).
   с. 178 Неточная  ссылка Фуко на эпиграф из {i}Бюргера{/i} в начале 44-й
главы работы Шопенгауэра {i}Мир как воля и  представление.{/i} В переводе Ю.
Айхенвальда   см.:   А.Шопенгауэр,   {i}Избранные    произведения,{/i}   М.,
Просвещение, 1992, с.371.
   с.  181  Вскоре  после  выхода  в  свет  {i}Воли  к  знанию{/i}  группа
психо-аналитиков-лаканистов (среди  которых был и  зять  Лакана  {i}Жак-Ален
Миллер,{/i}  ставший  после смерти Лакана в  1981  году его  "преемником"  и
руководителем одной из ветвей лакановского психоанализа) пригласила Фуко для
обсуждения основных проблем книги. Под названием "Игра Мишеля Фуко" ("Le jeu
de  Michel  Foucault")  текст  этой  дискуссии  был  опубликован  в  журнале
{i}Orni-саr?,{/i} издающемся этой группой лаканистов. Вот что говорит Фуко в
ответ  на вопрос о  смысле  противопоставления предлагаемой им  {i}аналитики
власти{/i}  обычным  "теориям  власти":  "{i}Власть-{/i}этого  просто  {i}не
существует. Я{/i} хочу сказать, что идея, будто где-то в определенном месте,
или эманируя из какой-то определенной точки,  существует нечто,  что  и есть
власть, - мне кажется, что эта идея зиждется на каком-то ложном анализе и уж
во всяком случае не учитывает значительного чис-

   {i}365{/i}
   ла феноменов. На самом-то деле власть - это {i}отношения,{/i} это пучок
- более  или менее организованный, более  или менее пирамидальный, более или
менее  согласованный - отношений.  [...] Если пытаться строить {i}теорию{/i}
власти,  всегда  будешь  вынужден   рассматривать  ее   как  возникающую   в
определенном месте и в определенное время, нужно будет выяснять ее генезис и
осуществлять дедукцию. Но  если власть в  действительности является открытым
пучком,  более  или  менее  согласованным  -  скорее,  конечно   же,   плохо
согласованным,   -   отношений,   тогда  единственной   проблемой   является
составление  такой решетки  анализа,  которая делала  бы возможной аналитику
отношений власти" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.302).
   с. 184 Непереводимая игра  слов: французское {i}sujet,{/i} происходящее
от латинского  {i}subjectus  -{/i} "под-лежащее",  "под-чиненное",  означает
одновременно и "отданный во  власть", "подданный", и "субъект", "лицо". Фуко
"стягивает"  оба  эти  значения   в  глаголе  {i}assujettir{/i}  (собственно
"подчинять"),   подчеркивая   момент  {i}конституирования  субъекта{/i}  как
такового в обоих смыслах, равно как и наличие специальных форм, делающих это
конституирование возможным.
   с. 19  5 Этот принцип  {i}власти без  субъекта{/i} или {i}стратегии без
субъекта{/i}  также  стал предметом обсуждения  в  дискуссии  с лаканистами.
Отвечая на вопрос о  том, как такое можно помыслить, Фуко высказывает разные
соображения,   и   в   том  числе  следующее:   "...знаменитая   французская
"абсолютная"  монархия не имела в действительности ничего абсолютного. Это и
в  самом   деле   были  рассеянные  островки   власти,   одни   из   которых
функционировали как географические уделы,  другие  - как пирамиды, третьи  -
как  тела или,  скажем, в  соответствии  с  семейными влияниями  или  сетями
союзов, и т.д. Вполне понятно,  почему в подобной системе не могли появиться
глобальные стратегии:
   французская монархия оснастила себя административным аппаратом  - очень
сильным, но  очень ригидным, -  мимо  которого проходила  масса вещей.  Был,
конечно,  Король  -  явный представитель  власти,  но  на самом деле  власть
централизованной не  была,  она не  выражалась  в  глобальных  стратегиях  -
одновременно тонких, гибких и связных. В  ХIX  веке, напротив, через всякого
рода механизмы или институты - парламентаризм, распростране-

   {i}366{/i}
   ние  информации, издательское дело, всемирные  выставки,  университет и
т.д. - "буржуазная власть" смогла выработать глобальные стратегии, без того,
однако, чтобы по отношению к ним следовало предполагать некоторого субъекта"
({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, р.310). Но не окажется ли тогда,  что принцип
"бессубъектности", будучи безобидным в плане теоретическом,  по  отношению к
{i}знанию{/i}    и    {i}дискурсу,{/i}    при    переходе     в    поле    "
{i}практического{/i}"{i},{/i}  где действуют  отношения  силы  и  происходят
сражения, где с неизбежностью  встает вопрос, кто сражается и против кого, -
что  принцип  бессубъектности  здесь  порождает  серьезные  трудности  и  не
позволяет уклониться от вопроса о субъекте или, скорее, о субъектах? Фуко на
это возражение Миллера замечает:
   "Конечно же,  это-то  меня и беспокоит. И  я не  очень понимаю,  как из
этого выбраться. Но в  конечном  счете, если рассматривать власть в терминах
{i}отношений  власти,{/i}  это позволяет,  мне  кажется,  схватить - гораздо
лучше, чем  в  каких  бы  то ни  было  иных теоретических построениях,  - то
отношение,  которое  существует  между  властью  и  борьбой,  и в  частности
классовой борьбой.  Что меня поражает в большинстве текстов, если не Маркса,
то по  крайней мере марксистов, так это то, что  там всегда (за исключением,
быть  может,   Троцкого)  молчанием  обходят   вопрос,   что  понимать   под
{i}борьбой,{/i}  когда  говорится  о  борьбе  классов.  Что  означает  здесь
"борьба"?  Диалектическое столкновение?  Политическое  сражение  за  власть?
Экономическая баталия?  Война?  Гражданское  общество, пронизанное классовой
борьбой, это - что: война, продолженная другими средствами?". И, наконец, на
вопрос Миллера о том, кто же эти, противостоящие друг Другу,  субъекты, Фуко
отвечает: "Это всего  лишь  гипотеза,  но  я бы  сказал  так  {i}все  против
всех.{/i}  Не существует непосредственно данных субъектов,  один из  которых
был бы пролетариатом, а другой - буржуазией. Кто борется против кого? Мы все
боремся против всех. И  в нас  всегда  еще есть  что-то, что борется  против
чего-то в нас же самих" ({i}ibid.,{/i} pp.310-311). с.238 Слово "диспозитив"
не имеет во французском языке тех значений, с которыми употребляет его  Фуко
в  {i}Воле  к  знанию.{/i}  Во  французском  языке  {i}dispositif{/i}  может
означать, во-первых,  "приспособление",  "устройство", "прибор", "механизм",
причем  чаще  всего - в конкретном  техническом смысле. Во-вторых, это слово
может означать "расположение", "порядок", и в частности "боевой,
   367
   походный порядок", "группировка войск". В  книге Фуко мы  имеем дело по
существу с семантическим новообразованием. Можно было бы подумать, что это -
один  из  тех  немногих  случаев,  когда  русский  и  французский   читатели
оказываются  в  одинаковом  положении. Фуко, однако,  не  "стирает"  прежних
значений этого слова, но, напротив, каждый раз опирается то на одно  из них,
то  на  другое.  Именно поэтому  в русском  тексте  это слово  оставлено без
перевода после  многих  -  неудачных  - попыток найти  (или  изобрести)  его
русский эквивалент. В дискуссии с  лаканистами Фуко  пришлось,  конечно  же,
отвечать   и  на  вопрос   о  смысле   и  методологической  функции  термина
"диспозитив".  Фуко говорит: "Что я  пытаюсь ухватить  под  этим именем, так
это,  {i}во-первых,{/i}   некий   ансамбль  -   радикально  гетерогенный,  -
включающий   в  себя   дискурсы,   институции,   архитектурные   планировки,
регламентирующие    решения,   законы,   административные    меры,   научные
высказывания,  философские,  но  также   и  моральные,   и  филантропические
положения, - стало  быть: сказанное, точно так же, как и не-сказанное, - вот
{i}элементы{/i}   диспозитива.  Собственно  диспозитив  -  это  {i}сеть,{/i}
которая может быть установлена между этими элементами. {i}Во-вторых,{/i} то,
что я  хотел бы выделить в понятии диспозитива, это как  раз природа  связи,
которая может существовать между этими гетерогенными  элементами. Так, некий
дискурс может представать то в качестве программы  некоторой институции, то,
напротив,  в  качестве элемента, позволяющего оправдать и прикрыть практику,
которая  сама  по  себе  остается   немой,   или   же,  наконец,   он  может
функционировать  как  переосмысление этой практики, давать ей доступ в новое
поле  рациональности.  Короче,  между  этими  элементами, дискурсивными  или
недискурсивными, существуют  своего рода игры,  перемены  позиций, изменения
функций, которые могут быть, в  свою  очередь, также  очень  различными. Под
диспозитивом, {i}в-третьих,  я{/i} понимаю некоторого рода  -  скажем так  -
образование,  важнейшей  функцией  которого  в  данный  исторический  момент
оказывалось: ответить на  некоторую {i}неотложность.{/i}  Диспозитив  имеет,
стало быть, преимущественно  {i}стратегическую{/i}  функцию. Ею может  быть,
например, поглощение какой-то подвижной  массы населения, которую общество с
эко-
   368
   номикой по преимуществу меркантильного  типа  находило мешающей:  здесь
обнаруживается  некоторый стратегический императив,  выполняющий роль своего
рода  матрицы  того   диспозитива,  который  мало-помалу  стал  диспозитивом
контроля-подчинения  безумия,  душевной   болезни,  невроза"   ({i}Dits   et
ecrits,{/i} t.III, pp.299). В этой же дискуссии Фуко пришлось объясниться  и
по  поводу  соотношения  между  новыми понятиями: {i}диспозитив, дисциплина,
-{/i}   и   прежними:  э{i}пистема,   знание,  дискурс.{/i}   "Что  касается
диспозитива, - говорит он, - то тут я стою  перед проблемой, из которой пока
не  очень-то вижу  выход.  Я сказал, что  диспозитив  имеет  преимущественно
{i}стратегическую{/i} природу, а это предполагает, что  речь здесь  идет  об
определенного  рода  манипулировании  отношениями  силы,  о  рациональном  и
координированном  вмешательстве в эти отношения  силы, чтобы либо развернуть
их в  определенном направлении, либо  блокировать их, либо стабилизировать и
использовать их. Диспозитив, стало быть,  всегда вписан  в  игру власти, но,
кроме того, всегда связан с одной или несколькими гранями  знания, которые в
связи с ним возникают, но в не  меньшей мере его и  обусловливают. Вот это и
есть  диспозитив:  стратегии  силовых  отношений,  которые   и  поддерживают
различные типы знаний  и поддерживаются ими. В {i}Словах и вещах,{/i} где  я
хотел написать историю  {i}эпистемы,  я{/i}  еще оставался в тупике.  Что  я
хотел бы сделать сейчас, так это попытаться показать, что то, что я  называю
диспозитивом, - это куда более  общий случай,  нежели эпистема. Или, скорее,
что эпистема  - это  специфически {i}дискурсивный{/i} диспозитив, тогда как,
вообще   говоря,   диспозитив   может   быть   как   дискурсивным,   так   и
не-дискурсивным,  поскольку его элементы  куда более гетерогенны. [...] Если
угодно,  теперь,  по  зрелому  размышлению,  я  определил  бы  эпистему  как
стратегический  диспозитив, который позволяет  отобрать среди всех возможных
высказываний  те,  что смогут оказаться  принятыми  внутрь  - я  не  говорю:
научной теории, но - некоторого поля  научности, и о  которых  можно было бы
сказать:  вот  это высказывание  истинно,  а это - ложно. Именно  диспозитив
позволяет   отделить  -  не   истинное  от  ложного,  но   то,   что   может
квалифицироваться как  научное, от того, что так квалифицироваться не может"
({i}ibid.,{/i} pp.300-301).

   {i}369{/i}
   с.241  Во  французском  тексте  эта идея  выражена  еще  и  лексически,
поскольку  "власть"  и  "мочь"  во  французском  языке  -  это  одно  слово:
{i}pouvoir.{/i}
   с.242 Это не просто  умозрительные рассуждения  - за  этим у Фуко стоит
вполне определенная  гражданская  позиция:  он  был среди  тех, кто  активно
боролся за отмену смертной казни во Франции. Пик этой борьбы приходится  как
раз  на  середину  70-х  годов;  отменена  она была в 1981-м, в самом начале
президентства Франсуа Миттерана.
   с.245  {i}идеологи -{/i}  речь  идет  о  группе  французских  ученых  и
философов (среди которых {i}А.Дестют де Траси, Ж.Кабанис, К-Ф.де Вольней{/i}
и др.), кульминация деятельности которых приходится на последние десятилетия
XVIII века.  Активно поддержавшие  Французскую  революцию, а затем  приход к
власти Наполеона,  они  использовали  этот  момент социальных  и  культурных
трансформаций для реализации  своих  идей. Главное их дело - создание  новых
институтов народного образования, в частности {i}Высшей нормальной школы{/i}
(национального  центра   подготовки  преподавателей),  а  также  французской
Академии  и особенно  -  ее  знаменитого отделения моральных  и политических
наук.  Оказавшиеся не у дел и преданные  забвению с  приходом  Реставрации и
последовавшей  политической реакции,  в  последние десятилетия  нашего  века
"идеологи" привлекают к себе все большее и большее  внимание.  Говоря  об их
заслугах, подчеркивают их  приверженность  "новому  научному духу"  и власти
нового типа.
   с.248  {i}эпистема{/i}  ()[греч.]  - понятие,  которым Фуко  пользуется
почти исключительно в {i}Словах и  вещах,{/i}  называя таким  образом особую
конфигурацию  "слов",  "вещей"  и  "представлений",  которая задает  условия
возможности   взглядов,   знаний,   наук,   характерных   для   определенной
исторической  эпохи. В европейской культуре Нового времени Фуко выделяет три
эпистемы: ренессансную (XVI век),  классическую  (XVII век - конец XVIII)  и
современную.
   с.260 Именно  то, что у  Фуко мы находим радикальную проблематизацию не
только идеи "сексуальности",  но и самого "секса как такового", и заставляет
нас в русском переводе остановиться на  слове "секс", хотя французское {i}le
sexe{/i} может передаваться по-русски не только как "секс", но и  как "пол".
Употребление в переводе не одного - сквозно-

   {i}370{/i}
   го - термина, но двух, лишало бы позицию Фуко  ее  последовательности и
радикальности, оставляя лазейку для привычных натуралистических смыслов.


   Комментарий
   к "Использование удовольствий"
   {i}Введение{/i}

   Публикуемый   в   сборнике  перевод  выполнен   по  тексту  "Введения",
помещенному   в   начале   второго   тома    {i}Истории   сексуальности.{/i}
Первоначально   текст   этого   "Введения"   под  названием   "Использование
удовольствий  и  техники себя" ("Usage des plaisirs et  techniques de  soi")
появился в  27-м номере журнала {i}Le Debat{/i} в ноябре 1983  года, то есть
за несколько месяцев до  выхода самой  книги.  Различия между этими текстами
немногочисленны и несущественны. Существенно, однако, то, что первоначальная
журнальная публикация  выступала - о  чем говорят как сохранившиеся  в книге
начальные  строки, так и само содержание текста, - в качестве "Введения"  ко
"всей   серии   исследований",   составивших   последние   тома   {i}Истории
сексуальности.{/i}  И   именно  как  таковое  текст  статьи  циркулировал  и
цитировался до выхода самих книг в мае и июне 1984 года.
   Как   мы   помним,   план   шеститомной   {i}Истории  сексуальности{/i}
предполагал, помимо {i}Воли к знанию,{/i} публикацию еще пяти томов, а также
книги, не входящей в эту серию:

   {i}Le Pouvoir de la verite.{/i} Сбыться ему было не суждено. Почему? Об
этом Фуко часто говорил  в последние годы: в интервью и беседах, в лекциях -
в {i}Коллеж, де Франс{/i} и в университетах разных стран. Говорит он об этом
и  в  интервью,  опубликованном в  настоящем  сборнике, равно  как и в самом
"Введении" к {i}Использованию удовольствий.{/i} Есть, одна-

   {i}371{/i}
   ко, и что-то, о чем или вовсе, или почти ничего не говорится здесь, что
остается за кадром, но что представляет собой важные вехи в этом многолетнем
поиске.
   Первоначальный  замысел  {i}Истории  сексуальности{/i}  складывался  на
пересечении  нескольких  линий.  Прежде  всего,  это  критика  общепринятого
представления  о  том,   что   секс  на  христианском  Западе  долгое  время
рассматривался как нечто греховное и подавлялся, не  имел "права  голоса"  и
стал "выходить на свободу"  лишь с конца XIX века, главным образом благодаря
{i}психоанализу.{/i} При этом полагают, что Фрейд  и  психоанализ  знаменуют
радикальный разрыв с предшествующей традицией понимания  секса и отношения к
нему,  что суть  этого разрыва, далее, -  "сексуальное освобождение"  и что,
наконец,  за  это   освобождение  нужно  бороться.   Словом  -  "сексуальная
революция". Своей {i}Волей к знанию{/i} Фуко камня на камне  не оставляет от
этих,   столь  убедительных   для  современного  сознания   {i}идеологом{/i}
"освобождения  подавленного   секса".   Во-первых,  никакого  разрыва.  Сила
психоанализа  - не в  обнаружении "подавленной сексуальности",  а в открытии
особой {i}логики бессознательного.{/i} И основополагающая работа Фрейда - не
{i}Три   очерка  по   теории   сексуальности,{/i}   но   его   {i}Толкование
сновидений{/i}  ({i}Dits  et ecrits,{/i}  t.III,  p.315). Фуко  прослеживает
зарождение и трансформацию феномена "признания", начиная с {i}исповеди{/i} и
{i}покаяния{/i} в христианстве и кончая развитыми формами признания, которые
сложились в  рамках судебной, психиатрической, медицинской, педагогической и
других  практик. Место психоанализа, настаивает Фуко,  - в этом ряду.  В той
мере,  в какой  признание  было  специальным  устройством, призванным, кроме
прочего, вызывать  и подпитывать постоянное говорение о сексе,  постоянное к
н