ла  следователя,  словно  посланца  небес.   Более
получаса, перемежая повествование воплями и  проклятиями,  она  рассказывала
ему свою одиссею.
     - Вообразите себе этого судью! - восклицала  она.  -  Какой-то  бешеный
якобинец, плоть от плоти тех фанатиков, что обагрили  руки  в  крови  нашего
короля! Друг мой, я вижу, на вашем лице написаны  оторопь  и  негодование...
Подумать только, этот судья принял сторону бесстыдного  прохвоста,  которому
я дала работу и тем самым возможность заработать  кусок  хлеба!  А  когда  я
стала сурово ему выговаривать, как велело мне  чувство  долга,  он  приказал
выставить меня за дверь. Меня! За дверь!
     При  этом  мучительном  воспоминании  она  угрожающе  взмахнула  рукой,
задела флакон, который держала горничная, - великолепный  флакон  отлетел  в
угол и разбился.
     - Дура! Неумеха! Растяпа! - завопила маркиза.
     Г-н  Дабюрон,  поначалу   несколько   оглушенный,   попытался   немного
утихомирить г-жу д'Арланж. Но она перебила его после первых же слов.
     - Как это кстати,  что  вы  пришли,  -  заявила  она.  -  Я  знаю  вашу
преданность. Надеюсь, вы  предпримете  надлежащие  шаги  и,  употребив  свое
влияние, обратившись к друзьям,  добьетесь  того,  чтобы  мерзавец  маляр  и
преступный судья очутились за решеткой; уж в тюрьме-то их научат  относиться
к таким, как я, с должным уважением.
     В ответ на эту неожиданную просьбу следователь не  позволил  себе  даже
намека на улыбку. Он и прежде слышал из уст маркизы немало  несообразностей,
но никогда не потешался над ними: маркиза была бабкой  Клер,  следовательно,
он любил ее и почитал. Он воздавал ей хвалу за внучку, как  иногда  человек,
гуляя, воздает хвалу небу за душистый  лесной  цветок,  который  сорвал  под
кустом.
     Гнев старой дамы был ужасен и долго не утихал. Его, как  гнев  Ахилла*,
можно было бы описывать  на  протяжении  доброго  десятка  глав.  Однако  на
исходе часа она, судя по всему, совершенно успокоилась. Горничная  поправила
ей прическу, привела в порядок ее туалет и убрала черепки.
     ______________
     * Имеется в виду "Илиада" Гомера, начинающаяся с описания гнева  Ахилла
из-за того, что предводитель всех городов Агамемнон отнял  у  него  пленницу
Брисеиду. Ахилл отказался участвовать в сражениях  с  троянцами  и  перестал
гневаться лишь после гибели своего друга Патрокла.

     Ярость наконец истощила самое себя, и  маркиза  простерлась  в  кресле,
оглашая гостиную жалобами.
     Эта волшебная перемена, изумившая горничную, произошла с ней  благодаря
г-ну Дабюрону. Чтобы добиться столь поразительного  успеха,  он  призвал  на
помощь все свое хитроумие, пустил в ход  ангельское  терпение  и  удесятерил
обходительность.
     Победа его была тем более достойна восхищения, что  он  был  совершенно
не готов к этой битве. Нелепый  случай  с  маркизой  нарушил  его  планы.  В
кои-то веки набрался он решимости, чтобы заговорить, но  события  обернулись
против него. Ему пришлось примириться с неизбежным.
     Вооружась отменным  судейским  красноречием,  г-н  Дабюрон  обрушил  на
голову раздражительной маркизы холодный душ. В  огромных  дозах  использовал
он нескончаемые периоды, которые, подобно клубку  ниток,  умеют  разматывать
товарищи прокурора, стяжая себе этим немалую славу. При этом у него  хватило
ума не перечить ей, напротив, он гладил ее только по шерсти.
     Он был то патетичен, то  насмешлив.  О  революции  упомянул  надлежащим
образом,  проклял  ее  заблуждения,  осудил  ее  злодеяния  и  посетовал  на
пагубные последствия, которые она принесла порядочным людям.  От  нечестивца
Марата  искусно  перешел  к  прохвосту  мировому  судье.  Не   стесняясь   в
выражениях, заклеймил возмутительное поведение  этого  судейского  крючка  и
втоптал в грязь мерзавца маляра. Однако, по его суждению, от тюрьмы  их  все
же следовало избавить. Его выводы клонились к тому, что, пожалуй,  разумнее,
мудрее и даже благороднее будет уплатить.
     Не успел он  вымолвить  это  злополучное  слово  "уплатить",  как  г-жа
д'Арланж вскочила на ноги и надменно выпрямилась.
     - Уплатить? - вскричала  она.  -  Чтобы  эти  злодеи  коснели  в  своей
испорченности? Поощрить их преступной слабостью? Никогда!
     - Речь  идет  всего-то  о  восьмидесяти  семи   франках,   -   возразил
следователь.
     - По-вашему, это пустяк? - отвечала  маркиза.  -  Легко  вам  говорить,
сударь. Сразу видно, у вас денежки водятся. Ваши  предки  были  ничтожества,
революция пронеслась высоко над ними, никак их не задев.  Кто  знает,  может
быть, они даже нажились на ней. А у д'Арланжей  революция  отняла  все.  Что
мне будет, если я не уплачу?
     - Да что угодно, госпожа маркиза. Вы разоритесь на судебных  издержках,
вам будут присылать письма на гербовой бумаге, придут судебные  исполнители,
на ваше имущество будет наложен арест.
     - Увы! -  возопила  почтенная  дама.  -  Революция  не  кончилась!  Она
доберется до каждого из нас.  Вам  хорошо,  вы  сами  из  черни.  Вижу,  мне
придется уплатить, не откладывая, и  это  весьма  прискорбно:  ведь  у  меня
ничего нет, и ради внучки я вынуждена идти на величайшие жертвы.
     Г-н Дабюрон изучил маркизу как свои пять пальцев. Слово "жертвы"  в  ее
устах до того его изумило, что, не удержавшись, он переспросил вполголоса:
     - Жертвы?
     - Разумеется, - отвечала г-жа д'Арланж. - Если бы не она, разве я  жила
бы, во всем себе отказывая, чтобы свести концы с  концами?  Да  ни  за  что!
Покойный маркиз часто со мной заговаривал о тонтинах, учрежденных  г-ном  де
Калонном*, вложенные в них  деньги  дают  большую  прибыль.  Такие  тонтины,
по-видимому, существуют и поныне. Если бы не внучка, я бы вложила туда  все,
что у меня есть, без остатка, чтобы пользоваться пожизненной  рентой.  Тогда
бы мне хватало на хлеб. Но я никогда не  решусь  на  это.  Слава  Богу,  мне
известно, в чем состоит родительский долг, и все мое состояние в  целости  и
сохранности перейдет малютке Клер.
     ______________
     * Тонтины (по имени итальянского банкира  Лоренцо  Тонти)  -  страховые
учреждения, обеспечивавшие пожизненную ренту; впервые появились  во  Франции
в XVII веке и в разных формах дожили до начала XX века.
     Калонн  Шарль  Александр  (1734  -  1802)  -  французский  политический
деятель, в 1783 - 1787 гг. генеральный контролер финансов.

     Это признание так поразило  г-на  Дабюрона,  что  он  не  нашелся,  что
сказать в ответ.
     - Это  милое  дитя  доставляет  мне  ужасные  мучения,   -   продолжала
маркиза. - Вам-то я могу признаться, Дабюрон:  когда  я  размышляю,  как  ее
пристроить, мне худо становится.
     Следователь  покраснел  от  радости.  Счастливый  случай   стремительно
приближался, еще немного - и  он  окажется  совсем  рядом,  остается  только
покрепче его ухватить.
     - А мне кажется, - пробормотал он, - что  пристроить  мадемуазель  Клер
вовсе не трудно.
     - К сожалению, вы заблуждаетесь. Она, конечно, лакомый кусочек, хоть  и
худышка, но что толку! Мужчины стали так расчетливы, что  просто  слов  нет.
Их интересуют только деньги. Я не знаю среди них ни одного, кому достало  бы
порядочности жениться  на  девушке  из  рода  д'Арланжей,  у  которой  всего
приданого - красивые глазки да манеры.
     - Полагаю, вы преувеличиваете, сударыня, - робко заметил г-н Дабюрон.
     - Ничуть. Верьте моему опыту, я живу на свете дольше вас.  К  тому  же,
если я выдам Клер замуж, зять мой причинит  мне  кучу  неприятностей  -  так
утверждает мой нотариус. По-видимому, мне придется  дать  ему  отчет  -  как
будто я вела счета! Ах, если бы у малышки Клер было доброе  сердце,  она  бы
постриглась, ушла в какой-нибудь монастырь. А я бы уж в  лепешку  разбилась,
чтобы собрать ей необходимый вклад. Но она совершенно меня  не  любит  и  не
жалеет.
     Г-н Дабюрон понял, что пришло его время. Он пришпорил свою отвагу,  как
всадник  пришпоривает  лошадь  перед  прыжком  через   ров,   и   решительно
заговорил:
     - Ну что ж, госпожа маркиза, по-моему, я  знаю  подходящую  партию  для
мадемуазель Клер. Я знаю порядочного человека, который любит  ее  и  сделает
все на свете, чтобы составить ее счастье.
     - Ну,  без  этого  вообще  не  может  быть  разговора,  -  откликнулась
маркиза.
     - Человек, о котором я говорю, еще молод, -  продолжал  следователь.  -
Он обладатель изрядного состояния. Он был бы счастлив  получить  мадемуазель
д'Арланж в жены без всякого приданого. Он не только не  станет  требовать  у
вас отчета, но будет умолять вас, чтобы вы распоряжались  своим  состоянием,
как вам угодно.
     - Черт возьми, а вы  не  дурак,  дорогой  мой  Дабюрон!  -  воскликнула
старая дама.
     - Если бы у вас возникли  трудности  с  переводом  вашего  состояния  в
пожизненную ренту, ваш зять мог бы помочь вам, внеся недостающую сумму.
     - Ах, мне худо! - перебила его маркиза. - Что же  это  -  вы,  имея  на
примете подобного человека, никогда мне о нем не говорили! Надо  было  давно
уже мне его представить.
     - Я не смел, сударыня, я опасался...
     - Скорее же, кто  этот  изумительный  зять?  Где  гнездится  эта  белая
ворона?
     Сердце у г-на Дабюрона сжалось от невыносимой тревоги.  На  карту  было
поставлено его счастье.
     Наконец, словно пугаясь своих слов, он пролепетал:
     - Это я, сударыня...
     Его голос, взгляд, вся его фигура приняли  самое  умоляющее  выражение.
Он был в ужасе от собственной дерзости, потрясен  тем,  что  сумел  все-таки
преодолеть свою робость. Он готов был пасть к ногам маркизы.
     Старая дама покатилась со  смеху.  Она  хохотала  до  слез  и,  пожимая
плечами, повторяла:
     - Нет, что за шутник этот любезный Дабюрон! Ей-богу,  он  меня  уморит!
Ну и потешник!
     Но вдруг, в разгаре приступа веселья, она замолчала  и  с  достоинством
спросила:
     - Следует ли принимать ваши слова всерьез?
     - Я сказал чистую правду, - пролепетал следователь.
     - Значит, вы в самом деле богаты? - осведомилась маркиза.
     - Сударыня, от матери я  унаследовал  почти  двадцать  тысяч  ренты.  В
прошлом году умер мой дядя, оставив мне в наследство чуть больше  ста  тысяч
экю. У отца моего около миллиона. Если я попрошу у него  половину,  он  даст
мне ее хоть завтра. Если бы от этого зависело мое счастье, он отдал  бы  мне
все свое состояние и вполне удовольствовался бы ролью управляющего.
     Г-жа д'Арланж знаком велела ему замолчать и по меньшей  мере  минут  на
пять погрузилась в раздумья, сжав руками лоб. Затем  она  подняла  голову  и
заговорила:
     - Послушайте меня. Если бы  вы  посмели  сделать  подобное  предложение
отцу Клер, он велел бы своим людям вышвырнуть вас за  дверь.  Во  имя  чести
нашего рода мне следовало бы поступить так же, но  я  не  могу  решиться.  Я
стара и всеми брошена, я бедна, я  беспокоюсь  за  судьбу  внучки,  вот  мои
оправдания. Ни  за  что  на  свете  я  не  стала  бы  предлагать  Клер  этот
чудовищный мезальянс. Не отговаривать ее - вот все, что я могу вам  обещать.
Довольно с вас и этого. Попытайтесь же, откройте  ваши  чувства  мадемуазель
д'Арланж, уговорите ее. Если она от всего сердца ответит "да",  я  не  скажу
"нет".
     Окрыленный г-н Дабюрон хотел расцеловать  руки  маркизе.  Она  казалась
ему добрейшей, милейшей женщиной  на  свете;  при  этом  он  и  внимания  не
обратил на то, с какой легкостью уступила ему эта столь  высокомерная  дама.
Он был как в бреду, он совсем потерял голову.
     - Погодите, - продолжала маркиза, - ваше дело  еще  не  выиграно.  Ваша
матушка,  хоть  я  и  не  могу  одобрить  ее  крайне  неудачное  замужество,
как-никак была Котвиз, но отец ваш  -  сьер  Дабюрон.  Это  имя,  дитя  мое,
звучит просто смехотворно. Как вам  кажется,  легко  ли  уговорить  девушку,
которая до восемнадцати лет звалась д'Арланж, стать госпожой Дабюрон?
     Эти соображения, судя по всему, не слишком заботили следователя.
     - Впрочем, - продолжала старая дама, - женился же ваш батюшка на  одной
из Котвизов, так почему бы вам не получить руку одной  из  д'Арланжей?  Быть
может,  Дабюроны,  беря  в  двух  поколениях  подряд  в  жены   девушек   из
благородных родов, в конце концов и сами облагородятся. И последнее,  о  чем
я вас предупреждаю: Клер кажется вам робкой, покорной,  мягкой?  Знайте  же:
внешность обманчива. Хоть с виду она и неженка, на самом деле  она  отважна,
горда и упряма, точь-в-точь покойный маркиз, ее отец -  тот  был  упрям  как
мул.  Итак,  вы  предупреждены.  Имеющий  уши  да  услышит.  Мы   обо   всем
условились, не так ли? Кончим же этот разговор. Я почти желаю вам успеха.
     Эта сцена так живо представилась  следователю,  что  и  теперь,  спустя
месяцы, у себя дома, сидя в  кресле,  он,  казалось,  слышал  голос  маркизы
д'Арланж, и в ушах у него звенели слова: "Желаю успеха".
     В тот день он ушел из особняка д'Арланжей  торжествующим,  хотя  входил
со смятенным сердцем.
     Он уходил с гордо поднятой головой, с ликованием в  душе,  дыша  полной
грудью.
     Как он был счастлив! Небо  казалось  ему  синим,  как  никогда,  солнце
сияло ярче обычного.
     Ему, суровому правоведу, хотелось броситься на шею прохожим на улице  и
закричать:
     - Неужели вы не знаете? Маркиза согласна!
     Он шел, и ему чудилось, будто земля приплясывает у него под  ногами,  а
сам он от переполняющего его ликования стал до  того  невесом,  что  вот-вот
взовьется к звездам.
     Какие воздушные замки  возводил  он  на  обещании  старой  маркизы!  Он
подаст в отставку, построит на Луаре, неподалеку от Тура, прелестную  виллу.
Он так и видел эту виллу, живописную, обращенную фасадом на  восход,  всю  в
цветах,  в  тени  высоких  деревьев.  Он  отделывал  это  жилище  волшебными
тканями, которые изготовили феи. Когда  он  станет  обладателем  драгоценной
жемчужины, он сумеет создать для нее подобающую оправу.
     Он уже был в этом уверен, сияющий горизонт его надежд не  омрачался  ни
единым облачком сомнений, и внутренний голос  не  шепнул  ему  в  этот  миг:
"Берегись!"
     С  того  дня  г-н  Дабюрон  стал  еще  более  частым  посетителем  дома
д'Арланжей. Он почти переселился туда.
     Сохраняя всю почтительность и сдержанность  по  отношению  к  Клер,  он
искусно  и  настойчиво  старался  отвоевать  себе  место  в  жизни  девушки.
Истинная любовь изобретательна. Г-н Дабюрон  преодолел  свою  застенчивость,
чтобы говорить с любимой, чтобы вовлекать ее  в  беседы,  пробуждать  в  ней
интерес к нему.
     Ради нее он гонялся за новинками,  читал  все  подряд,  чтобы  отбирать
книги, которые потом можно будет предложить ей.
     Мало-помалу,  благодаря  деликатной  настойчивости,  ему  удалось,  так
сказать, приручить эту дикарку. Он стал замечать, что кое-чего  уже  достиг:
ее нелюдимость  исчезла  почти  бесследно.  Теперь,  встречая  его,  она  не
напускала на себя тот ледяной,  высокомерный  вид,  которым  прежде,  должно
быть, надеялась держать его на расстоянии.
     Он чувствовал, что она, сама того не замечая, доверяет ему  все  больше
и больше. Разговаривая с  ним,  она  по-прежнему  краснела,  но  теперь  уже
отваживалась первая вступать в беседу.
     Часто она спрашивала у него о чем-нибудь. Например, при  ней  похвалили
какую-то пьесу, и она пожелала узнать, о чем там речь. Г-н Дабюрон  поспешил
посмотреть спектакль и прислал девушке по почте  подробный  отчет.  Подумать
только: он написал  ей  письмо!  Несколько  раз  она  давала  ему  небольшие
поручения. Радость  бегать  по  ее  делам  он  не  променял  бы  и  на  пост
посланника в России!
     Однажды он расхрабрился и послал ей роскошный букет. Она  приняла  этот
букет, но удивилась, попеняла и  попросила  впредь  не  делать  ей  подобных
подношений.
     Дабюрон огорчился до слез.  В  тот  раз  он  уходил  от  нее  в  полном
отчаянии.
     "Она меня не любит, - думал он, - и никогда не полюбит".
     Он приуныл, однако три дня спустя она попросила  его  отыскать  для  ее
жардиньерки какие-то цветы, которые  были  в  большой  моде.  Он  послал  ей
столько цветов, что ими можно было бы завалить дом от чердака до погреба.
     - Она меня полюбит! - в восторге убеждал он себя.
     Эти маленькие происшествия, столь важные для него, не  отменяли  партий
в пикет. Но теперь девушка внимательнее следила за игрой. Почти  всегда  она
принимала сторону следователя против  маркизы.  Правил  она  не  знала,  но,
когда старая картежница плутовала чересчур уж дерзко,  Клер,  видя  это,  со
смехом говорила:
     - Вас грабят, господин Дабюрон, вас грабят!
     А он отдал бы на разграбление все, что имел, лишь бы слышать  ее  милый
голос, слышать, как она за него заступается.
     Было лето. Часто по вечерам она брала его под руку,  и  под  бдительным
оком маркизы, сидевшей в большом кресле на крыльце, они  неторопливо  гуляли
вокруг лужайки по аллее,  посыпанной  столь  мелким  песком,  что  подол  ее
платья, волочившийся по дорожке, заметал их следы.  Она  весело  щебетала  с
ним, словно с любимым братом, и для него пыткой было удерживаться  от  того,
чтобы не поцеловать эти  белокурые  волосы,  пушистые  и  разлетавшиеся  под
ветерком, как хлопья снега.
     И в конце этой прелестной тропы, с обеих сторон усаженной цветами,  ему
виделось счастье.
     Он попытался заговорить с маркизой о своих надеждах.
     - Вы помните наш уговор, - отвечала она. - Ни слова. И так  уж  совесть
упрекает меня в том, что я уступила бесчестному искушению. Подумать  только,
моя внучка будет, быть  может,  зваться  госпожой  Дабюрон!  Чтобы  получить
разрешение на перемену ее  фамилии,  мой  милый,  придется  писать  прошение
королю.
     Не будь г-н Дабюрон так упоен мечтами,  ему,  столь  проницательному  и
тонкому наблюдателю, удалось  бы  лучше  изучить  характер  Клер.  Возможно,
тогда он был бы начеку. Но где ему было даже думать об этом?
     И все же от него не укрылись странные перемены в ее настроении. В  иные
дни она была беззаботна и весела, а потом  на  целые  недели  погружалась  в
уныние и тоску. Наутро после бала, на который Клер  сопровождала  бабка,  он
осмелился спросить у девушки о причине ее грусти.
     - Ах, вот вы о чем! - ответила  она  с  глубоким  вздохом.  -  Это  моя
тайна. Ее не знает даже бабушка.
     Г-н Дабюрон всмотрелся в  Клер.  Ему  показалось,  что  на  ее  длинных
ресницах блеснула слеза.
     - Когда-нибудь, быть может, - продолжала она, - я вам  откроюсь.  Может
быть, это будет необходимо.
     Следователь был по-прежнему слеп и глух.
     - У  меня  тоже  есть  тайна,  -  отвечал  он,  -  и  я  тоже   надеюсь
когда-нибудь открыться вам.
     Уходя в первом часу  ночи,  он  сказал  себе:  "Завтра  я  ей  во  всем
признаюсь". Вот уже два месяца он неизменно повторял себе: "Завтра".
     Был августовский вечер; весь день продержалась гнетущая  жара,  к  ночи
поднялся ветерок,  листва  зашелестела,  в  воздухе  чувствовалась  близость
грозы.
     Они  оба  сидели  в  глубине  сада,  в  беседке,  увитой  экзотическими
растениями;  сквозь  ветви  им  был  виден  развевающийся  пеньюар  маркизы,
которая прогуливалась после ужина.
     Они долго сидели молча, завороженные природой, опьяненные  разлитыми  в
воздухе ароматами цветов на лужайке. Г-н Дабюрон осмелился взять девушку  за
руку.
     Это было впервые, и, коснувшись нежной, шелковистой  кожи,  он  испытал
ужасное потрясение; кровь бросилась ему в голову.
     - Мадемуазель Клер! - пролепетал он.
     Она в изумлении остановила на нем взгляд своих прекрасных глаз.
     - Простите меня, - продолжал он,  -  простите...  Прежде  чем  дерзнуть
заговорить с вами, я говорил с вашей  бабушкой.  Разве  вы  не  понимаете  о
чем?.. Одно слово из ваших уст решит мою судьбу. Клер, мадемуазель Клер,  не
отталкивайте меня, я вас люблю!
     Пока орист говорил, мадемуазель д'Арланж смотрела на него  так,  словно
не  знала,  верить  ли  зрению  и