сь  клубком  на  диване,
курила  сигарку.  Несмотря  на  тропическую  жару,  она  была   закутана   в
кашемировую шаль.
     Она была невысока ростом, но  ведь  только  миниатюрные  женщины  могут
обладать всеми  совершенствами.  Женщины,  рост  которых  выше  среднего,  -
просто ошибка природы. Как бы красивы они ни были,  у  них  всегда  найдется
какой-нибудь изъян, словно в творении скульптора, пусть  даже  талантливого,
но впервые взявшегося за слишком большое изваяние.
     Да, ростом она была невелика, однако ее  шея,  плечи  и  руки  поражали
плавностью линий.  Пальцы  ее  с  розовыми  ногтями  напоминали  драгоценные
вещицы, за  которыми  тщательно  ухаживают.  Ноги  в  шелковых,  похожих  на
паутинку, чулках были само совершенство. При взгляде на них вспоминались  не
ножки сказочной Золушки в хрустальных башмачках,  но  вполне  живые,  вполне
осязаемые ножки банкирши, любившей, чтобы ее  почитатели  заказывали  с  них
копии из мрамора, гипса или бронзы.
     Женщину нельзя было назвать красивой, ни даже хорошенькой, однако  лицо
ее принадлежало к тем,  что  поражают,  словно  удар  грома,  и  никогда  не
забываются. Лоб у нее был чуть выше, чем нужно,  рот  чуть  великоват,  хотя
губы пленяли своею свежестью. Брови,  казалось,  были  нарисованы  китайской
тушью,  но  художник,  пожалуй,  слишком  нажимал  на  кисточку:  когда  она
забывала за собой следить, они придавали ей суровый вид.  Зато  лицо  у  нее
было  великолепного  светло-золотистого  цвета,   черные   бархатные   глаза
обладали  необычайной  магнетической   силой,   зубы   сияли   перламутровой
белизной, а  в  удивительно  густых  черных  волосах,  тонких  и  волнистых,
мерцали голубоватые отблески.
     Увидев  Ноэля,  откинувшего  шелковую  портьеру,  женщина  оперлась  на
локоть и приподнялась.
     - Наконец-то, - произнесла она недовольным тоном. - Вы очень кстати.
     Адвокату стало душно в африканской атмосфере курительной комнаты.
     - Какая жара! - сказал он. - Здесь можно задохнуться.
     - Вы находите? - отозвалась женщина. - А я вот стучу  зубами.  Мне  так
плохо.  Ожидание  невыносимо  для  меня,  я  места  себе  не  нахожу,  а  вы
заставляете себя ждать со вчерашнего дня.
     - Но я никак не мог прийти, просто никак! - объяснил Ноэль.
     - Вам же прекрасно известно, - продолжала дама, - что  сегодня  подошли
сроки платежей и что платить мне нужно много. Набежали поставщики, а у  меня
за душой ни гроша. Принесли счет от каретника -  денег  нет.  Этот  мошенник
Клержо, которому  я  задолжала  три  тысячи  франков,  устроил  мне  ужасный
скандал. Как это все неприятно!
     Ноэль понурил голову, словно школьник,  которому  учитель  выговаривает
за невыученный урок.
     - Но ведь задержка-то всего на один день, - пробормотал он.
     - По-вашему, это пустяки? - отозвалась  молодая  женщина.  -  Уважающий
себя человек, друг мой,  может  позволить  опротестовать  свои  вексель,  но
никогда - вексель своей любовницы. Да за кого вы меня считаете? Неужели  вам
не известно, что мое положение в обществе зависит  прежде  всего  от  денег?
Стоит мне не заплатить по векселям - и все, конец.
     - Жюльетта, дорогая, - ласково начал адвокат.
     Она резко его прервала:
     - Ну, разумеется: "Жюльетта, дорогая, обожаемая". Пока  вы  здесь,  все
очаровательно, но только выйдете за порог, вас не  дозовешься.  Наверное,  и
не вспомните даже, что есть такая Жюльетта...
     - Это несправедливо! - возразил Ноэль. -  Вы  же  знаете,  я  постоянно
думаю о вас, я тысячу раз вам это доказывал. А сейчас докажу снова.
     Он достал из кармана пакетик, взятый  им  из  стола,  развернул  его  и
показал прелестную бархатную коробочку.
     - Это браслет, что  так  понравился  вам  неделю  назад  на  витрине  у
Бограна.
     Мадам Жюльетта, не поднимаясь, протянула руку  за  коробочкой,  открыла
ее небрежно и безразлично, взглянула на браслет и неопределенно хмыкнула.
     - Тот самый? - спросил Ноэль.
     - Да, но у торговца он нравился мне гораздо больше.
     Она закрыла коробочку и бросила ее на столик.
     - Не везет мне сегодня, - проговорил адвокат с досадой.
     - А что?
     - Я вижу, браслет вам не по душе.
     - Ну почему же?  Он  прелестен.  И  кроме  того,  он  довершает  вторую
дюжину.
     Теперь  в  свою  очередь  хмыкнул  Ноэль.  Жюльетта  промолчала,  и  он
добавил:
     - Что-то не верится, чтобы вы были ему рады.
     - Вот оно что! - воскликнула дама. - Вам кажется,  что  я  недостаточно
жарко выражаю свою признательность. Вы принесли мне подарок и считаете,  что
я  тут  же  должна  отплатить  сполна:  наполнить  дом  радостными  криками,
прыгнуть к вам на колени, называя вас щедрым и великодушным повелителем.
     Ноэль не смог сдержать нетерпеливого жеста, который  не  ускользнул  от
Жюльетты и привел ее в полный восторг.
     - Этого будет достаточно? - продолжала она. - Или вы  хотите,  чтобы  я
позвала Шарлотту и похвасталась ей этим замечательным браслетом,  памятником
вашему благородству? А может, нужно пригласить привратника и кухарку,  чтобы
сказать им, как я счастлива, имея столь щедрого любовника?
     Адвокат пожал плечами с видом философа, который  не  обращает  внимания
на проказы ребенка.
     - К чему эти язвительные шутки? - произнес он. -  Если  вы  и  в  самом
деле обижены на меня за что-то, скажите прямо.
     - Ладно же, будем говорить прямо, - ответила  Жюльетта.  -  Вот  что  я
хочу вам сказать: лучше бы вы забыли об этом браслете и принесли  мне  вчера
вечером или сегодня утром восемь тысяч франков, которые мне так необходимы.
     - Я не мог прийти.
     - Значит, надо было прислать: посыльные на улицах еще не перевелись.
     - Раз я их вам не принес и не прислал, значит, у меня их не  было,  мой
друг. Прежде чем я их нашел, мне пришлось побегать,  да  и  то  мне  обещали
только  завтра.  Те  деньги,  что  я  принес,  достались   мне   по   чистой
случайности, на которую я не рассчитывал еще час назад; я  просто  схватился
за них, рискуя поставить себя в неудобное положение.
     - Бедняжка!  -  сказала  Жюльетта  с  насмешливой  жалостью.  -  И   вы
осмеливаетесь мне говорить, что с трудом достали десять тысяч франков!
     - Да, осмеливаюсь.
     Молодая женщина посмотрела на любовника и разразилась хохотом.
     - В роли бедного юноши вы неподражаемы!
     - Это не роль.
     - Вы только так говорите, дорогой мой, а  сами  все-таки  явились.  Это
ваше милое признание  лишь  предисловие.  Завтра  вы  объявите,  что  весьма
стеснены в средствах, а послезавтра... Вас просто снедает  скупость.  Раньше
вы были лишены  этой  добродетели.  Быть  может,  вы  испытываете  угрызения
совести из-за денег, что мне дали?
     - Вот дрянь! - пробормотал в сердцах Ноэль.
     - В  самом  деле,  -  продолжала  дама,  -  мне  вас  жаль,  и  весьма.
Злополучный любовник! Может, мне устроить подписку в вашу пользу?  На  вашем
месте я обратилась бы в комитет общественного призрения.
     Несмотря на все усилия остаться спокойным, Ноэль взорвался.
     - Вы полагаете, это шутки? - воскликнул он. - Знайте же, я  разорен,  у
меня кончились последние сбережения. Я совсем потерял голову!
     Глаза у молодой  женщины  засверкали,  она  с  нежностью  взглянула  на
любовника:
     - Ах, если бы это была правда, котик! Если бы я могла тебе поверить!
     Для Ноэля ее взгляд был как нож острый. Сердце его разрывалось.
     "Она поверила, - подумал он, - и до смерти рада. Она ненавидит меня".
     Он ошибался. Мысль о том, что мужчина любит ее до  такой  степени,  что
разорился  из-за  нее  без  слова  упрека,  приводила  ее  в  восторг.   Она
чувствовала, что готова любить этого впавшего  в  нищету  человека,  который
был ей ненавистен, пока был богат и горд. Однако  выражение  ее  глаз  очень
скоро изменилось.
     - Ну и дурочка я! - вскричала она. - Уже и поверила, уже и пожалела.  У
него, видите ли, деньги текут сквозь  пальцы.  Рассказывайте  кому  другому,
мой дорогой! Сейчас ведь все мужчины считают денежки  не  хуже  ростовщиков.
Разоряются  лишь  немногие  олухи   -   тщеславные   мальчишки   да   иногда
сластолюбивые старички. Вы же - очень хладнокровны, серьезны и, уж  конечно,
очень сильны.
     - Но не с вами, - прошептал Ноэль.
     - Довольно! Оставьте меня наконец в покое, вы  ведь  прекрасно  знаете,
что делаете. У вас ведь  вместо  сердца  двойное  зеро,  как  на  рулетке  в
Хомбурге*. Заполучив меня, вы сказали себе: "Я буду платить  за  любовь  как
таковую". И слово свое вы сдержали. Такое помещение капитала не хуже  любого
другого; каждый имеет  свою  выгоду.  Вы  способны  на  любые  безумства  по
твердой цене - четыре тысячи франков в месяц. А если выйдет дороже, хотя  бы
на двадцать су, вы заберете под мышку сердце и  шляпу  и  отправитесь  туда,
где вам не придется переплачивать.
     ______________
     * Хомбург (Бад-Хомбург) - известный курорт в Германии, где  в  ту  пору
был игорный дом.

     - Верно, - холодно ответил адвокат, - считать  я  умею,  и  это  весьма
полезно. Я точно знаю, куда и как идут мои деньги.
     - В самом деле? - с издевкой спросила Жюльетта.
     - Да, и могу рассказать вам, дорогая моя. Поначалу вы были  не  слишком
требовательны. Но аппетит приходит во время еды. Вам захотелось  роскоши,  и
вы ее получили: у вас есть квартира,  прекрасная  обстановка,  невообразимые
туалеты - я не отказывал вам ни в чем. Вы захотели иметь карету и  лошадь  -
пожалуйста. Я не говорю уже о тысяче  ваших  прихотей.  Не  считаю  ни  этой
китайской комнаты, ни двух дюжин  браслетов.  Все  вместе  стоило  четыреста
тысяч франков.
     - Вы уверены?
     - Как человек, у которого они были, а теперь нет.
     - Ровно четыреста тысяч? Без сантимов?
     - Ровно.
     - Ну а если я представлю вам счет, мой друг, то вы еще  останетесь  мне
должны.
     Горничная, которая принесла чай, прервала  этот  любовный  дуэт,  коему
предшествовала уже не одна репетиция. При виде  Шарлотты  адвокат  замолчал.
Жюльетта хранила  молчание  ради  любовника,  у  нее  не  было  секретов  от
Шарлотты, которая служила ей уже три года и которой она охотно прощала  все,
даже красавца-любовника, обходившегося довольно дорого.
     Г-жа Жюльетта Шаффур была парижанкой. Она родилась в 1839  году  где-то
на Монмартре от неизвестного отца. Все ее детство представляло череду  равно
неистовых ласк и  взбучек.  Питалась  она  скверно  -  одними  конфетами  да
подпорченными  фруктами,  но  ее  желудку  ничто  не  могло   повредить.   В
двенадцать лет была она худа, как щепка,  зелена,  как  незрелое  яблоко,  и
порочна, как все  обитательницы  Сен-Лазара*  вместе  взятые.  Г-н  Прюдом**
сказал бы, что эта юная особа начисто лишена нравственных начал.
     ______________
     * Женская тюрьма в Париже.
     ** Жозеф Прюдом - персонаж французского писателя  Анри  Монье  (1799  -
1877), олицетворение самодовольной посредственности.

     У нее не было ни малейшего представления об этом  абстрактном  понятии.
Она полагала, что весь мир состоит из  порядочных  людей,  живущих,  как  ее
матушка, друзья ее матушки и ее собственные друзья. Она не боялась ни  бога,
ни черта, однако  опасалась  полицейских.  Кроме  того,  ее  страшили  некие
таинственные и жестокие личности, которые, судя по разговорам,  жили  где-то
в окрестностях Дворца правосудия  и  испытывали  злобную  радость,  причиняя
горе хорошеньким девочкам.
     Поскольку она не обещала  стать  красавицей,  ее  решили  определить  в
магазин, но тут некий почтенный старик, знававший некогда  ее  мамашу,  взял
ее под свое покровительство. Благоразумный  и  предусмотрительный,  как  все
старики, он был знатоком и понимал: что посеешь, то и  пожнешь.  Поэтому  он
решил  сперва  придать  своей  протеже  лоск  образованности.  Он  нанял  ей
учителей, она стала брать уроки музыки, танцев и меньше чем  за  три  месяца
научилась писать, немного бренчать на  рояле  и  овладела  первыми  началами
искусства, которое вскружило голову не одному любителю танцев.
     Единственное, чего старик ей не дал, это  любовника.  Его  она  выбрала
сама: то был художник, не научивший ее ничему новому,  но  похитивший  ее  у
старика; он предложил ей половину того, что имел, то есть  ничего.  Наскучив
им через три месяца, она покинула гнездышко  первой  любви,  унося  с  собой
весь свой гардероб, завернутый в носовой платок.
     В течение следующих четырех лет  Жюльетта  жила  по  преимуществу  теми
надеждами, какие никогда не оставляют женщину,  сознающую,  что  она  хороша
собой. Она то опускалась на дно, то вновь выплывала на  поверхность.  Дважды
рукой в дорогой перчатке в дверь к ней стучалась удача,  однако  у  Жюльетты
недоставало присутствия духа ухватить гостью за полы пальто.
     С помощью некоего актера она дебютировала в театре  и  даже  стала  уже
довольно бойко декламировать роли, когда  совершенно  случайно  ее  встретил
Ноэль, влюбился и взял на содержание.
     Поначалу "мой адвокат", как она его называла, особого неудовольствия  у
нее не вызывал, однако через  несколько  месяцев  надоел.  Он  раздражал  ее
мягкостью  и  учтивостью,  светскими  манерами,  благовоспитанностью,  плохо
скрываемым  презрением  ко  всему  низкому  и  подлому,  и   в   особенности
неизменным, неистощимым  терпением.  Ее  весьма  огорчало,  что  он  не  был
весельчаком и наотрез отказывался водить ее в славные  местечки,  где  царит
веселье  без  предрассудков.  Чтобы  развлечься,  Жюльетта   начала   сорить
деньгами.  И  по  мере  того  как  росли  ее  амбиции  и  умножались  жертвы
любовника, возрастала ее неприязнь к нему.
     Она сделала его несчастнейшим из  людей  и  обращалась  с  ним,  как  с
собакой, причем не из врожденной зловредности,  а  намеренно,  из  принципа.
Она была убеждена, что  чем  больше  огорчений  причиняет,  чем  больше  зла
приносит, тем сильнее ее любят.
     Жюльетта не была злой и  очень  жалела  себя.  Она  мечтала,  чтобы  ее
любили какой-то особенной  любовью,  и  даже  чувствовала,  как  именно,  но
объяснить не  могла.  Для  своих  любовников  она  была  лишь  игрушкой  или
предметом  роскоши,  понимала  это  и,  поскольку  пренебрежение   было   ей
невыносимо, приходила в ярость.  Ей  хотелось,  чтобы  возлюбленный  был  ей
предан и многим для нее жертвовал, чтобы он опускался до  ее  уровня,  а  не
стремился  поднять  до  своего.  Но  она  уже  отчаялась  встретить   такого
человека.
     Безумные траты Ноэля оставляли ее холодной как лед; она  полагала,  что
он весьма богат, а саму ее, как это ни странно, деньги занимали  мало,  хотя
алчность была ей не чужда. Возможно, Ноэль покорил бы  ее,  если  бы  прямо,
без обиняков раскрыл ей глаза на свое положение;  потерял  же  ее  он  из-за
своей сдержанности и  даже  скрытности,  поскольку  никогда  не  упоминал  о
жертвах, на которые шел ради нее.
     Он ее обожал. До  рокового  дня  их  встречи  Ноэль  жил  целомудренно.
Первая страсть выжгла  его,  и  после  этой  катастрофы  уцелела  одна  лишь
оболочка. Остались четыре стены, но  внутри  дом  весь  выгорел.  У  всякого
героя есть уязвимое место: Ахилл погиб, пораженный в  пяту;  даже  у  самого
искусного воина в броне есть изъяны.
     Ноэль  покорился  Жюльетте  и  шел  на   бесчисленные   уступки.   Этот
образцовый  молодой  человек,  адвокат  с  незапятнанной  репутацией,   этот
суровый моралист спустил на нее за четыре года не только свое состояние,  но
и состояние г-жи Жерди.
     Он любил Жюльетту неистово, безрассудно, безмерно, слепо.  При  ней  он
забывал осторожность и все говорил напрямик. У нее в  будуаре  он  сбрасывал
маску привычной осторожности, и тут все  его  недостатки  выступали  наружу.
Ему так нравилось быть перед нею робким и податливым, что он  и  не  пытался
бороться. Она стала его владычицей. Иногда  он  пробовал  сопротивляться  ее
безумным прихотям, но она сгибала его, словно ивовый  прут.  Он  чувствовал,
что под взглядом черных глаз этой девчонки его решимость тает  быстрее,  чем
снег под апрельским солнцем. Она терзала его, но умела  и  утешить  улыбкой,
слезами или поцелуем.
     Временами,  когда  он  находился  вдали  от  обольстительницы,  к  нему
возвращался рассудок, и в минуты  просветления  он  говорил  себе:  "Она  не
любит меня, она мною играет!" Однако верность пустила у него в сердце  столь
глубокие корни, что вырвать их  он  не  мог.  Ноэль  безмерно  ревновал,  но
удерживался  от  напрасных  проявлений   этого   чувства.   Веские   причины
сомневаться в верности любовницы бывали у него не раз, и все же  ему  всегда
не хватало смелости высказать  открыто  свои  подозрения.  "Если  я  окажусь
прав, - думал он, - придется либо  уйти  от  нее,  либо  принимать  все  как
есть". Мысль о том,  чтобы  бросить  Жюльетту,  повергала  его  в  ужас;  он
чувствовал: страсть его столь  раболепна,  что  ради  нее  он  примет  любые
унижения.
     Горничная довольно долго расставляла  чайные  принадлежности,  и  Ноэль
успел тем временем собраться с мыслями. Он смотрел на Жюльетту, и  гнев  его
улетучивался. Адвокат даже начал спрашивать себя, не слишком  ли  он  был  с
нею резок.
     Когда Шарлотта ушла, он сел рядом с любовницей на диван и обнял ее.
     - Что-то ты сегодня сердита, - сказал он ласково. - Если я в  чем-то  и
провинился, ты меня уже наказала. Поцелуй меня и помиримся.
     Жюльетта раздраженно оттолкнула его и холодно промолвила:
     - Оставьте меня. Сколько  раз  вам  повторять:  я  сегодня  плохо  себя
чувствую.
     - Плохо себя чувствуешь, друг мой? Что с тобою? -  спросил  адвокат.  -
Хочешь, я пошлю за врачом?
     - Не утруждайтесь. Я знаю, что у меня за болезнь: это скука.  Вы  вовсе
не тот врач, который мне нужен.
     Ноэль с унылым видом встал и сел за  чайный  стол  напротив  любовницы.
Его покорность говорила о том, насколько он привык к таким  грубым  отказам.
Жюльетта обходилась с ним дурно, а он  все  возвращался,  словно  несчастный
пес, который целыми днями ждет, когда на его ласки обратят внимание. А  ведь
он слыл суровым, вспыльчивым, своенравным! И в сущности, это так и было.
     - Последние месяцы вы часто говорите, что я вам наскучил,  -  продолжал
он. - Что же мне для вас сделать?
     - Ничего.
     - Ну, а все-таки?
     - У меня теперь  не  жизнь,  а  сплошная  зевота,  -  ответила  молодая
женщина, - и вовсе не по моей вине. Думаете, быть вашей  любовницей  весело?
Да посмотрите вы на себя! Есть  ли  на  свете  создание  более  печальное  и
унылое, чем  вы,  более  беспокойное,  подозрительное,  да  вдобавок  еще  и
постыдно ревнивое.
     - Вы так встречаете меня, - отважился вставить Ноэль, -  что  и  впрямь
пропадет всякая охота радоваться и откровенничать. К  тому  же  где  любовь,
там и опасения.
     - Хорошенькое дело! Тогда нужно подыскать женщину  по  себе,  по  своей
мерке, запереть ее в подвале и выпускать раз в день, после обеда, на  десерт
вместе с шампанским - чтобы поразвлечься.
     - Лучше бы мне вовсе не приходить, - пробормотал адвокат.
     - Ну конечно! А я сиди здесь одна  и  утешайся  сигаркой  да  какими-то
книжонками, от которых только спать хочется! Ну что это за жизнь  -  торчать
безвылазно дома?
     - Так живут все порядочные женщины, которых  я  знаю,  -  сухо  ответил
адвокат.
     - Благодарю! В таком случае я, по счастью,  не  отношусь  к  порядочным
женщинам, и мне надоело жить взаперти и любоваться лишь  вашей  физиономией,
словно жене какого-нибудь турка.
     - Это вы-то живете взаперти?
     - Разумеется, - продолжала Жюльетта все более едко. - Скажите, вы  хоть
когда-нибудь приводили сюда своих приятелей? Нет, вы изволите меня  прятать.
Когда вы предлагали мне пойти прогуляться? Никогда: ваше  достоинство  может
пострадать, если вас увидят вместе со мною. У меня есть карета: часто ли  мы
в ней катались? Да и  то  вы  опускали  занавески.  Я  выезжаю