отовы  были  пустить  в  ход  свои
дарования по одному моему слову. Увы! Я не встретила должного отклика.  На
лице бедной леди Вериндер выразились недоумение и испуг, и она отвечала на
все, что я могла сказать ей, чисто мирскими возражениями: что она  слишком
слаба физически для встреч с посторонними людьми. Я уступила - разумеется,
на первое время. Огромная опытность чтицы и проповедницы  подсказала  мне,
что   это   был   случай,   когда   еще   требовалась   подготовка   путем
соответствующего чтения.
   У меня была маленькая библиотечка, целиком подходящая к данному случаю,
рассчитанная на то, чтобы пробудить, убедить,  подготовить,  просветить  и
подкрепить тетушку.
   - Вы не откажетесь прочитать, дорогая моя, не правда ли?  -  сказала  я
самым умильным тоном, - не откажетесь прочитать, если я  принесу  вам  мои
собственные драгоценные книги? Листы загнуты в надлежащих местах, тетушка.
А карандашом сделаны отметки там, где вы должны  остановиться  и  спросить
себя: "Применимо ли это ко мне?"
   Даже такая простая просьба - столь сильно нечестивое влияние  света!  -
как будто испугала тетушку. Она ответила, бросив на меня взгляд удивления,
который было и поучительно и вместе с тем страшно видеть:
   - Я сделаю, что могу, Друзилла, чтобы доставить вам удовольствие.
   Нельзя было терять ни минуты. Часы на камине показали мне, что  я  едва
успею сбегать домой, запастись первой серией избранных книг (скажем, всего
лишь дюжиной) и вернуться вовремя, - чтобы застать стряпчего и расписаться
как  свидетельница  на  завещании  леди  Вериндер.  Дав  слово  непременно
вернуться к пяти часам, я поспешила по моему благотворительному делу.
   Когда дело идет о собственных моих интересах, я смиренно  довольствуюсь
омнибусом. Вы получите полное представление о моей  преданности  интересам
тетушки, если узнаете, что в данном случае я разорилась на кэб.
   Приехав домой, я выбрала и покрыла отметками первую серию для чтения  и
вернулась на Монтегю-сквер с  дюжиной  книг  в  дорожном  мешке,  подобных
которым не сыщешь  в  литературе  никакой  другой  европейской  страны.  Я
заплатила  кучеру  только  то,  что  ему  следовало.  Он  взял  деньги   с
ругательством, а я немедленно протянула ему один из моих  трактатов.  Если
бы я приставила ему ко лбу пистолет, этот негодяй не обнаружил бы большего
испуга. Он вскочил на козлы и  с  нечестивыми  восклицаниями  недовольства
ускакал во весь опор. И совершенно напрасно, -  могу  вам  сказать  это  с
радостью: я-таки успела посеять добрые  семена,  вопреки  его  собственной
воле, бросив второй трактат в окно его кэба.
   К моему великому облегчению, дверь отворила не  служанка  в  чепчике  с
лентами, а лакей, доложивший мне, что приехал  доктор  и  все  еще  сидит,
запершись, с леди Вериндер. Мистер Брефф, стряпчий, также приехал с минуту
назад и ждет в библиотеке. Меня провели в библиотеку и  просили  обождать.
Брефф, казалось, был удивлен, увидев меня. Он семейный стряпчий, и  мы  не
раз встречались с ним в доме леди Вериндер. Я с огорчением должна сказать,
что он постарел и поседел, занимаясь мирскими делами. В деловые свои  часы
этот человек был избранным пророком Закона и Мамоны, а  в  свободные  часы
одинаково был способен прочесть роман и разорвать брошюру.
   - Вы приехали сюда на жительство, мисс Клак? - спросил он, взглянув  на
мой мешок.
   Открыть ему то, что лежало в моем драгоценном мешке, значило бы  просто
вызвать поток нечестивых слов. Я унизила себя до его уровня и  призналась,
по какому делу приехала сюда.
   - Тетушка сообщила мне, что собирается подписывать  свое  завещание,  -
ответила я. -  Она  была  так  добра,  что  просила  меня  быть  одною  из
свидетельниц.
   - А! Ну, что ж, мисс Клак, вы вполне годитесь в  свидетельницы.  Годами
вы давно уже совершеннолетняя, и  вы  не  имеете  ни  малейшего  денежного
интереса в завещании леди Вериндер.
   Ни малейшего денежного интереса в завещании леди Вериндер! О,  с  какою
признательностью услышала  я  это!  Если  бы  тетушка,  обладая  тысячами,
вспомнила и бедную меня, для которой даже пять тысяч значат очень много, и
если бы мое имя появилось в завещании в связи с маленьким  наследством,  -
мои враги могли бы еще усомниться в причине, заставившей меня  привезти  с
собою  избранные  сокровища  моей  библиотеки  и  истощить  мои  ничтожные
средства на разорительный наем кэба. Но теперь в этом не  мог  сомневаться
даже самый жестокий поноситель. Гораздо лучше, что произошло  именно  так!
О, наверное, наверное, гораздо лучше!
   Я была  оторвана  от  этих  утешительных  размышлений  голосом  мистера
Бреффа. Мое молчание, исполненное раздумья,  по-видимому,  тяготило  этого
суетного человека и принуждало его, так сказать, обращаться ко мне  против
его собственной воли.
   - Ну, мисс Клак, каковы последние  новости  в  ваших  благотворительных
кружках? Как поживает ваш приятель мистер  Годфри  Эбльуайт  после  таски,
заданной  ему  мошенниками  на  Нортумберленд-стрит?  Хорошенькую  историю
рассказывают в моем клубе об этом благочестивом джентльмене!
   Я  смолчала  на  тон,  каким   этот   человек   заявил   мне,   что   я
совершеннолетняя  и  не  имею  никакого  денежного  интереса  в  завещании
тетушки. Но тон, каким намекнул он на милого мистера Годфри, вывел меня из
терпения. Считая  себя  обязанной,  после  всего,  что  случилось  в  моем
присутствии в этот день, утверждать невиновность моего чудного друга,  кто
бы и где бы ни стал сомневаться в ней,  -  я  почувствовала  необходимость
включить в  исполнение  этого  справедливого  намерения  язвительный  укор
мистеру Бреффу.
   - Я не вращаюсь в свете, - сказала я, - и не  пользуюсь  преимуществом,
сэр, быть членом вашего клуба. Но я случайно узнала историю, на которую вы
намекаете, и знаю также, что более гнусной лжи, чем эта история,  не  было
выдумано никогда.
   -  Да,  да,  мисс  Клак,  -  вы  верите  вашему  другу.  Это   довольно
естественно. Но мистеру Годфри Эбльуайту не так легко будет  убедить  весь
свет, как комитет дам-благотворительниц, - факты говорят против  него.  Он
был в доме, когда пропал алмаз, он первый уехал из этого  дома  в  Лондон.
Это очень некрасивые обстоятельства, сударыня, если  взглянуть  на  них  с
точки зрения последних событий.
   Я  знаю,  что  мне  следовало  остановить  его,  прежде  чем  он  будет
продолжать дальше. Мне следовало сказать ему,  что  он  говорит,  не  имея
представления о свидетельстве невиновности мистера  Годфри,  выданном  ему
единственным  лицом,  чье  право  тут  неоспоримо,  поскольку  связано   с
положительным знанием истины. Увы!  Искушение  довести  самого  юриста  до
необходимого сознания своей неправоты было сильнее. Я спросила  у  него  с
видом полной невинности, что он подразумевает под "последними событиями".
   - Под последними событиями, мисс Клак, я  подразумеваю  те  события,  в
которых замешаны индусы, - начал мистер Брефф, все более и более беря верх
надо мною, по мере того как он продолжал. - Что делают индусы, как  только
их выпускают из фризинголлской тюрьмы? Они прямо отправляются в  Лондон  и
начинают пристально наблюдать за  мистером  Люкером.  Что  говорит  мистер
Люкер, когда просит защиты  у  полиции?  Он  признается,  что  подозревает
одного иностранного работника в своем магазине в сообщничестве с индусами.
Может ли быть более ясное доказательство, что  мошенники  нашли  сообщника
между людьми, служащими у мистера Люкера? Очень хорошо. Что следует затем?
Мистер Люкер боится - и весьма основательно - за безопасность  драгоценной
вещи, которую он взял в залог. Он дает ее тайно (под общим  названием,  не
упомянув, какая это вещь) на сохранение банкиру. Удивительно хитро  с  его
стороны,  по  индусы  тоже  удивительно  хитры  с   своей   стороны.   Они
подозревают, что "драгоценная вещь" перенесена с одного места на другое, и
они избирают необыкновенно смелый и удачный способ, чтобы  проверить  свои
подозрения. Кого они хватают и обыскивают? Не только мистера Люкера, - что
было бы довольно понятно, - но и мистера Годфри Эбльуайта  также.  Почему?
Объяснение Эбльуайта состоит в том, что индусы  будто  бы  действовали  по
слепому подозрению, увидя его случайно разговаривающим с мистером Люкером.
Абсурд! Полдюжины других людей говорило с мистером  Люкером  в  это  утро.
Почему же индусы не проследили этих людей до их дома и не  заманили  их  в
ловушку? Нет, нет! Простой вывод, какой можно сделать из этого, состоит  в
том, что мистер Эбльуайт имеет какое-то особое  отношение  к  "драгоценной
вещи", так же как и мистер Люкер, и что индусы не знали наверное,  у  кого
именно из них  была  эта  драгоценность,  так  что  им  больше  ничего  не
оставалось, как обыскать того и другого. Так говорит общественное  мнение,
мисс Клак, и опровергнуть общественное мнение в данном  случае  не  так-то
легко!
   Он произнес эти  последние  слова  с  такой  самоуверенностью,  что,  -
признаюсь к стыду моему, - я не могла устоять  от  желания  заставить  его
зайти еще дальше, прежде чем поразить его истиной.
   - Не берусь спорить с  таким  искусным  юристом,  -  сказала  я,  -  но
справедливо ли  будет,  сэр,  в  отношении  мистера  Эбльуайта  пренебречь
мнением знаменитого  лондонского  сыщика,  который  производил  следствие?
Сыщик Кафф не подозревает решительно никого, кроме мисс Вериндер.
   - Вы хотите сказать мне, мисс Клак, что вы согласны с сыщиком?
   - Я не осуждаю никого, сэр, и не выражаю никакого мнения.
   - А я делаю  и  то,  и  другое,  сударыня.  Я  считаю,  что  сыщик  был
совершенно неправ, и выражаю свое мнение, состоящее в том, что если бы  он
знал характер Рэчель так, как знаю я, он подозревал  бы  в  доме  каждого,
прежде чем стал подозревать ее. Я согласен, что она имеет свои недостатки,
- она скрытна, самовольна, странна,  причудлива  и  совсем  не  похожа  на
других девушек ее лет. Но она тверда, как сталь, великодушна и  благородна
даже сверх меры. Если б самые явные улики на свете указывали  на  одно,  и
ничего, кроме честного слова Рэчель, не указывало бы на другое, я отдал бы
предпочтение ее слову перед уликами, несмотря на то, что я  стряпчий!  Это
сильно сказано, мисс Клак, но я думаю то, что говорю.
   - Не угодно ли вам пояснить значение ваших  слов,  мистер  Брефф,  так,
чтобы я была уверена, что понимаю вас. Предположите,  что  вы  нашли  мисс
Вериндер, совершенно  непонятно  заинтересованной  тем,  что  случилось  с
мистером Эбльуайтом и мистером Люкером. Предположите, что она задала самые
странные вопросы об ужасной клевете  на  мистера  Эбльуайта  и  обнаружила
самое непреодолимое волнение, когда узнала,  какой  оборот  принимает  эта
клевета.
   - Предполагайте, что хотите, мисс Клак, это не поколеблет моего доверия
к мисс Вериндер ни на волос.
   - Вы, значит, считаете, что на нее можно решительно положиться?
   - Решительно.
   - Так позвольте же мне сообщить вам, мистер Брефф,  что  мистер  Годфри
Эбльуайт был в этом доме два часа назад и что его совершенная невиновность
во всем, что касается исчезновения Лунного камня, была провозглашена самой
мисс Вериндер в самых сильных выражениях, какие я  когда-либо  слышала  от
молодой девушки.
   Я насладилась торжеством, - боюсь, что это было торжество греховное,  -
видя, как совершенно подавлен и  поражен  моими  простыми  словами  мистер
Брефф. Он вскочил и молча вытаращил на меня глаза. Я невозмутимо  осталась
на своем месте и рассказала ему всю сцену именно так, как она произошла.
   -  Что  вы  теперь  скажете  о  мистере  Эбльуайте?  -  спросила  я   с
чрезвычайной кротостью по окончании рассказа.
   - Если Рэчель засвидетельствовала его невиновность, мисс  Клак,  я  без
колебания скажу, что верю в его невиновность так же твердо, как верите вы.
Меня, как и многих других, обманули внешние факты, и я заглажу это  как  и
где могу, публично опровергая клевету, преследующую вашего друга, повсюду,
где я ее услышу. А пока позвольте мне поздравить вас с тем мастерством,  с
каким вы открыли полный огонь вашей батареи в ту  минуту,  когда  я  менее
всего это ожидал. Вы сделали бы много  замечательного  в  моей  профессии,
если б родились мужчиной.
   С этими словами он отвернулся от меня и стал раздраженно ходить взад  и
вперед по комнате.
   Я видела ясно, что  новый  свет,  в  котором  я  представила  ему  этот
предмет, чрезвычайно удивил и встревожил его. Отдельные слова, срывавшиеся
с его губ, по мере того как он все более и более погружался в свои  мысли,
объяснили мне, с какой ужасной точки зрения смотрел он до сих пор на тайну
пропажи Лунного камня. Он не стеснялся подозревать милого мистера Годфри в
гнусном похищении алмаза  и  приписывать  поведение  Рэчель  великодушному
желанию  скрыть  его  преступление.  По  собственному  свидетельству  мисс
Вериндер - авторитета неопровержимого, как вам известно, по мнению мистера
Бреффа,  -  это  объяснение   теперь   оказалось   совершенно   ошибочным.
Недоумение, в которое впал этот высокий юридический  авторитет,  было  так
сильно, что он совершенно не в силах был скрыть его от меня.
   - Вот так казус! - услышала я,  как  он  пробормотал,  остановившись  в
своей прогулке у окна и барабаня  пальцами  по  стеклу,  -  это  никак  не
подходит под объяснение, это превосходит всякое предположение!
   В его словах не заключалось ничего, требовавшего ответа с моей стороны,
- и все ж я ответила ему.
   - Простите, если я прерву ваши  размышления,  -  сказала  я  ничего  не
подозревавшему  мистеру  Бреффу.  -  Но  ведь  можно   же   сделать   одно
предположение, до сих пор еще не приходившее вам в голову?
   - Может быть, мисс Клак. Признаюсь, я такового не знаю.
   - Прежде чем я имела счастье, сэр, убедить вас в  невиновности  мистера
Эбльуайта, вы упомянули как один из поводов подозревать его тот факт,  что
он был в доме во время пропажи алмаза. Позвольте мне  напомнить  вам,  что
мистер Фрэнклин Блэк был также в доме во время пропажи алмаза.
   Старый грешник отошел от окна, сел  на  стул  как  раз  против  меня  и
пристально посмотрел на меня с жесткой и злобной улыбкой.
   - Из вас  вышел  бы  не  такой  хороший  стряпчий,  мисс  Клак,  как  я
предполагал, - заметил он задумчиво, - вы не умеете остановиться вовремя.
   - Боюсь, что не понимаю вашей мысли, мистер Брефф, -  скромно  ответила
я.
   - Так но подобает думать, мисс Клак, право, не подобает. Фрэнклин  Блэк
мой любимец, вам это хорошо известно. Но это ничего не значит.  Я  взгляну
на дело с вашей точки зрения, прежде чем вы успеете напуститься  на  меня.
Вы совершенно правы, сударыня. Я подозревал мистера Эбльуайта по причинам,
которые дают право подозревать также и мистера Блэка. Очень хорошо,  будем
также подозревать и его. Допустим, что по  своему  характеру  он  способен
украсть Лунный камень. Единственный вопрос состоит в том, был ли для  пего
какой-либо интерес в этом.
   - Долги мистера  Фрэнклина  Блэка,  -  заметила  я,  -  известны  всему
семейству.
   - А долги мистера Годфри Эбльуайта  еще  не  дошли  до  такой  степени.
Совершенно справедливо. Но тут встречаются два затруднения, мешающие вашей
теории, мисс Клак. Я управляю делами Фрэнклина Блэка  и  прошу  позволения
заметить вам, что большинство его кредиторов (зная, что отец  его  богатый
человек) довольствуется набавлением процентов на его долги и спокойно ждет
возврата своих денег. Это первое, довольно сильное затруднение. Существует
и второе, еще более сильное. Я знаю от самой леди Вериндер,  что  дочь  ее
была готова выйти замуж  за  Фрэнклина  Блэка,  прежде  чем  этот  гнусный
индийский алмаз исчез  из  их  дома.  Она  то  подавала  ему  надежду,  то
отталкивала его с кокетством молодой  девушки.  Но  она  призналась  своей
матери, что любит кузена Фрэнклина, а мать доверила кузену  Фрэнклину  эту
тайну. Вот в каком положении находился он, мисс  Клак,  -  с  кредиторами,
согласными ждать, и с  женитьбой  на  богатой  наследнице  в  перспективе.
Считайте его негодяем,  сколько  вам  угодно,  но  скажите  мне,  сделайте
милость, на что ему было брать Лунный камень?
   - Человеческое сердце неисповедимо, - ответила я, - кто может  изведать
его глубины?
   - Другими словами, сударыня, хотя он не имел ни малейшей причины красть
алмаз, он все-таки его украл по своей развращенной натуре?  Очень  хорошо.
Положим, что он украл. За каким же чертом...
   - Извините, мистер Брефф. Если вы будете поминать таким образом  черта,
я вынуждена буду удалиться из комнаты.
   - Извините меня, мисс Клак, впредь  буду  осторожнее  в  выражениях.  Я
только хотел спросить вот о чем. Почему - предположим, что он украл алмаз,
- почему Фрэнклин Блэк делает себя самой заметной персоной в доме,  больше
всех стараясь отыскать его? Вы  можете  ответить,  что  он  хитро  пытался
отвлечь подозрения от себя. А я отвечу, что ему не  нужно  было  отвлекать
подозрений, потому что никто его и не подозревал. Сначала он крадет Лунный
камень, - без всяких оснований, лишь в силу природной испорченности,  -  а
потом играет первую роль в отыскании пропавшего алмаза,  роль,  совершенно
ему не нужную и смертельно оскорбившую молодую девицу, которая если бы  не
это, вышла бы за него  замуж.  Вот  нелепое  утверждение,  к  которому  вы
неизбежно придете, если будете  стремиться  связать  исчезновение  Лунного
камня с Фрэнклином Блэком. Нет,  нет,  мисс  Клак!  После  нашего  с  вами
сегодняшнего обмена мыслями решительно можно стать в  тупик.  Невиновность
Рэчель,  -  как  известно  ее  матери  и  мне,  -  вне  всякого  сомнения.
Невиновность мистера Эбльуайта неопровержима, - иначе Рэчель никогда бы не
засвидетельствовала  ее.  Невиновность  Фрэнклина  Блэка,  как  вы  сейчас
видели,  бесспорно  доказывает  сама  себя.  С  одной  стороны,   мы   все
нравственно уверены во всем этом. С другой стороны, мы также уверены,  что
кто-то привез Лунный камень в Лондон и что алмаз  тайно  находится  в  эту
минуту или у мистера Люкера, или  у  его  банкира.  Какая  польза  в  моей
опытности, какая польза в опытности чьей бы то ни было  в  подобном  деле?
Оно сбивает с толку меня, оно сбивает с толку вас, оно сбивает с толку нас
всех.
   Нет, не всех. Оно не сбило с толку сыщика Каффа. Я уже хотела упомянуть
об этом со всей возможной кротостью и со всем необходимым протестом против
предположения, будто я желаю набросить тень на Рэчель, - как  вошел  слуга
сказать, что доктора уехали и что тетушка ждет нас.
   Это прекратило наш спор. Мистер Брефф  собрал  свои  бумаги,  несколько
утомленный разговором;  я  взяла  свой  мешок  с  драгоценными  изданиями,
чувствуя, что могла бы говорить еще несколько часов. И оба мы молча  пошли
в комнату леди Вериндер.



   Глава IV

   Церемония подписи завещания оказалась гораздо короче, чем я ожидала. По
моему мнению,  все  было  сделано  с  неприличной  скоростью.  Послали  за
Самюэлем, лакеем, который должен был быть вторым свидетелем, и  тотчас  же
подали перо тетушке. Я чувствовала сильное  побуждение  сказать  несколько
приличествующих случаю слов, но обращение мистера Бреффа убедило меня, что
будет благоразумнее от этого воздержаться, пока он находится в комнате. Не
прошло и двух минут, как все было кончено, и Самюэль (не  воспользовавшись
тем, что я могла бы сказать) опять ушел вниз.
   Сложив завещание, мистер Брефф взглянул на меня, по-видимому  спрашивая
себя, намерена я или нет оставить его наедине с  тетушкой.  Но  мне  нужно
было выполнить свою высокую миссию, и мешок с драгоценными изданиями лежал
у меня на коленях. Стряпчий точно так же мог рассчитывать  сдвинуть  своим
взглядом с места Собор святого Павла, как сдвинуть с места  меня.  У  него
есть одно достоинство (приобретенное, без  сомнения,  благодаря  светскому
воспитанию), которое я не имею желания опровергать. Он очень  зорко  видит
все. Я, кажется, произвела на  него  почти  такое  же  впечатление,  какое
пр