их от моего имени.
   - Вы решили разойтись с вашим женихом? - спросил я.
   - Можете ли вы сомневаться в этом, - гордо возразила она, - после того,
что сказали мне?
   - Милая мисс Рэчель, вы очень молоды и, может  быть,  встретите  больше
трудностей при выходе из этого положения, нежели ожидаете. Нет  ли  у  вас
кого-нибудь, - я имею в виду даму, - с кем вы могли бы посоветоваться?
   - Нет.
   Я был огорчен, я действительно был огорчен, услышав это. Так  молода  и
так одинока, и так стойко переносила это! Желание помочь  ей  победило  во
мне  сознание  неловкости,  которую  мог  бы  почувствовать  при  подобных
обстоятельствах, и я  высказал  ей  мысли,  пришедшие  мне  в  голову  под
влиянием минуты. В моей жизни мне приходилось давать советы  бесчисленному
множеству   клиентов   и    справляться    с    чрезвычайно    щекотливыми
обстоятельствами. Но это был первый случай, когда я должен был  советовать
молодой  девушке,  как  освободиться  от  слова,  данного  жениху.  Совет,
поданный мною, вкратце был  таков:  сказать  мистеру  Годфри  Эбльуайту  -
разумеется, наедине, - что ей стала  достоверно  известной  корыстолюбивая
цель его сватовства к ней, что брак их после этого стал просто невозможен,
и она предлагает ему на выбор: обеспечить себя ее молчанием,  согласившись
на разрыв помолвки, или иначе  она  будет  вынуждена  разгласить  истинную
причину разрыва. В случае же, если он вздумает защищаться или  опровергать
факты, она должна его направить ко мне.
   Мисс  Вериндер   внимательно   выслушала   меня.   Потом   очень   мило
поблагодарила за совет и ответила, что ей невозможно последовать ему.
   - Могу я спросить, - сказал я, - какое препятствие имеется к этому?
   Она, видимо, колебалась, а потом с своей стороны задала мне вопрос:
   - Что, если бы вас  попросили  высказать  мнение  о  поведении  мистера
Годфри Эбльуайта? - сказала она.
   - Да?
   - Как бы вы назвали его?
   - Я назвал бы его поведением низкого обманщика.
   - Мистер Брефф, я верила этому человеку. Я  обещала  быть  женою  этого
человека. Как могу я сказать ему, что он низок, что он обманул  меня,  как
могу я обесславить его в глазах  света  после  этого?  Я  уронила  себя  в
собственном своем мнении, думая о нем, как о  будущем  муже.  Сказать  ему
сейчас то, что вы советуете, значит  сознаться  перед  ним  в  собственном
унижении. Я не могу этого сделать! Стыд не будет иметь  никакого  значения
для него. Но этот стыд будет нестерпим для _меня_.
   Тут обнаружилась  одна  из  замечательных  особенностей  ее  характера.
Крайнее отвращение ко всему низменному, уверенность в том,  что  она  всем
обязана  самой  себе,  могут  поставить  ее  в   фальшивое   положение   и
скомпрометировать во мнении всех друзей. До этого  я  немного  сомневался,
приличен ли данный мною совет, но после ее слов я уверился, что это  самый
лучший совет в ее положении, и без всяких колебаний стал опять уговаривать
ее последовать ему. Она только покачала головой  и  опять  повторила  свои
доводы.
   - Но, дорогая мисс Рэчель, - возразил я, - невозможно  объявить  ему  о
разрыве, не приводя для этого никаких резонов!
   - Я скажу, что передумала обо всем и нашла, что  для  нас  обоих  лучше
расстаться.
   - И ничего, кроме этого?
   - Ничего.
   - Подумали вы, что он может сказать со своей стороны?
   - Он может сказать, что ему угодно.
   В душе моей толпились странные, противоречивые чувства к Рэчель,  когда
я оставил ее в этот день. Она была упряма,  она  была  неправа.  Она  была
интересна, она была удивительна, она была достойна глубокого сожаления.  Я
взял с нее обещание написать мне, как только у нее будет что  сообщить,  и
вернулся в Лондон в чрезвычайно тревожном состоянии духа.
   В вечер моего возвращения, когда еще не могло прийти обещанное  письмо,
я был удивлен посещением мистера Эбльуайта-старшего, сообщившего мне,  что
мистер Годфри получил отказ и принял его - в этот же самый день.
   С моей точки зрения, простой факт, заключавшийся в словах, подчеркнутых
здесь мною, объяснял причину согласия  мистера  Годфри  Эбльуайта  так  же
ясно, как если б он признался в ней сам.  Ему  нужна  была  большая  сумма
денег, и нужна к известному сроку. Доход Рэчель мог помочь во всем другом,
но не в этом, и вот почему Рэчель освободилась от  него,  не  встретив  ни
малейшего сопротивления с его стороны. Если мне скажут,  что  это  простое
предположение,  я  спрошу  в  свою  очередь:  какое  другое  предположение
объяснит, почему он отказался от брака, который доставил бы ему  богатство
на всю остальную жизнь?
   Радость, испытанная мною при столь счастливом обороте, омрачилась  тем,
что произошло во время моего свидания со стариком Эбльуайтом.
   Он приехал, разумеется, узнать, не могу ли  я  объяснить  ему  странный
поступок мисс Вериндер. Бесполезно говорить, что я никак не мог  доставить
ему нужных сведений. Досада, которую я  возбудил  в  нем,  и  раздражение,
вызванное недавним свиданием с сыном, заставили мистера Эбльуайта потерять
самообладание. И лицо его, и слова убедили меня, что мисс Вериндер  найдет
в нем безжалостного  человека,  когда  он  приедет  к  ней  в  Брайтон  на
следующий день.
   Я  провел  тревожную  ночь,  соображая,  что  мне  теперь  делать.  Чем
кончились эти размышления и как они оправдали  мое  недоверие  к  старшему
мистеру Эбльуайту, уже рассказано (насколько мне  известно)  в  надлежащем
месте этой добродетельной особой, мисс Клак. Мне остается только  добавить
к ее рассказу, что мисс Вериндер нашла спокойствие и отдых, в которых она,
бедняжка, сильно нуждалась, в моем  доме  в  Хэмпстеде.  Она  сделала  нам
честь, остановившись у нас погостить продолжительное  время.  Жена  моя  и
дочери были ею очарованы, а когда душеприказчики избрали нового опекуна, я
почувствовал искреннюю гордость и удовольствие при мысли, что моя гостья и
мое семейство расстались добрыми друзьями.



   Глава II

   Теперь мне остается сообщить  те  дополнительные  сведения,  какие  мне
известны о Лунном камне или, говоря правильнее,  о  заговоре  индусов.  То
немногое, что остается мне сказать  (кажется,  я  уже  говорил  об  этом),
все-таки  довольно  важно  из-за  примечательного  отношения  к  событиям,
ожидающим нас впереди.
   Через неделю или дней  через  десять  после  того,  как  мисс  Вериндер
оставила нас, один из клерков вошел в мой частный кабинет  с  карточкой  в
руке и сообщил мне, что какой-то господин ждет  внизу  и  желает  со  мною
говорить.
   Я  взглянул  на  карточку.  Там   стояла   иностранная   фамилия,   уже
ускользнувшая из моей памяти.  Под  фамилией  были  написаны  по-английски
слова, которые я запомнил очень хорошо: "Рекомендован мистером  Септимусом
Люкером".
   Дерзость такого человека, как мистер Люкер, осмелившегося рекомендовать
кого-то _мне_, до того удивила меня, что я с минуту сидел молча, спрашивая
себя, не обманули ли меня мои глаза. Клерк, заметив  мое  удивление,  счел
нужным поделиться со мной результатом  своих  собственных  наблюдений  над
иностранцем, ожидавшим внизу:
   - Это человек замечательной наружности, сэр; такой смуглый, что все  мы
в конторе приняли его за индуса или кого-нибудь в этом же роде.
   Мысленно связав мнение клерка с обидной для меня строчкой на  карточке,
которую я держал в руке, я тотчас подумал, что рекомендация мистера Люкера
и посещение иностранца  относятся  к  Лунному  камню.  К  удивлению  моего
клерка, я решился немедленно принять господина, ждавшего внизу.
   В оправдание в высшей степени  непрофессиональной  жертвы,  принесенной
мною любопытству, позволяю себе напомнить каждому, кто  будет  читать  эти
строки, что ни один  человек  (в  Англии,  по  крайней  мере)  не  мог  бы
притязать на более тесную  связь  с  историей  Лунного  камня,  нежели  я.
Полковник Гернкастль доверил мне план, составленный  им,  чтобы  избегнуть
смерти от  руки  мстителей.  Я  получал  письма  полковника,  периодически
сообщавшие, что он жив. Я писал его  завещание,  в  котором  он  отказывал
Лунный камень мисс Вериндер. Я уговорил душеприказчика не отказываться  от
возложенной на него обязанности,  поскольку  этот  алмаз  может  оказаться
драгоценным приобретением для его семьи. Наконец, я преодолел  нерешимость
мистера Фрэнклина Блэка и уговорил его отвезти алмаз в дом леди  Вериндер.
Думаю,  что  никто  не  сможет  опровергнуть   мое   право   больше   всех
интересоваться Лунным камнем.
   В ту же минуту, как мой таинственный клиент был  введен  в  комнату,  я
почувствовал внутреннее убеждение, что нахожусь в  присутствии  одного  из
трех индусов, - вероятно, начальника. Он был тщательно одет в  европейскую
одежду. Но смуглого  цвета  лица,  длинной,  гибкой  фигуры,  серьезной  и
грациозной вежливости обращения  было  достаточно,  чтобы  обнаружить  его
восточное происхождение для всякого наблюдательного взгляда.
   Я указал ему на стул и попросил сообщить, что привело его ко мне.
   После первых извинений (в самых отборных английских выражениях) в  том,
что осмелился побеспокоить меня, индус вынул небольшой сверток,  обернутый
золотой парчой. Сняв эту и еще другую обертку, из какой-то шелковой ткани,
он поставил на стол крошечный ящичек  или  шкатулочку,  красиво  и  богато
выложенную драгоценными камнями по эбеновому дереву.
   - Я пришел просить вас, сэр, - сказал он, - дать мне  взаймы  денег.  А
это я оставлю вам в залог.
   Я указал на его карточку.
   - Вы обратились ко мне по рекомендации мистера Люкера? - спросил я.
   Индус поклонился.
   - Могу я спросить, почему сам мистер Люкер не дал вам денег?
   - Мистер Люкер сказал мне, сэр, что у него нет денег.
   - И он посоветовал вам обратиться ко мне?
   Индус в свою очередь указал на карточку:
   - Так здесь написано.
   Краткий и точный ответ! Будь Лунный камень у  меня,  я  твердо  уверен,
этот восточный джентльмен убил бы меня без малейшего колебания. И в то  же
время, за исключением упомянутого неприятного  маленького  обстоятельства,
должен сказать, то был поистине  образцовый  клиент.  Может  быть,  он  не
пожалел  бы  моей  жизни,  но  он  сделал   то,   чего   никто   из   моих
соотечественников не делал никогда, - он пожалел мое время.
   - Мне жаль, - сказал я, - что вы побеспокоились явиться ко мне.  Мистер
Люкер ошибся, послав вас сюда. Мне  поручают,  как  и  другим  людям  моей
профессии, давать деньги взаймы. Но я никогда не даю их людям, неизвестным
мне, и под такой залог, как ваш.
   Совершенно не пытаясь, как это  сделали  бы  другие,  уговаривать  меня
поступить против моих правил, индус еще раз  поклонился  и  завернул  свою
шкатулку в обе обертки, ни слова не говоря. Он  встал,  этот  удивительный
убийца, встал в ту самую минуту, как я ответил ему!
   - Будете ли вы снисходительны к иностранцу, разрешив  мне  задать  один
вопрос, - сказал он, - прежде чем я уйду?
   Я поклонился с своей стороны. Только один вопрос  на  прощанье!  А  мне
задают их обычно пятьдесят!
   - Предположим, сэр, что вы дали бы мне денег взаймы, - сказал он,  -  в
какой именно срок я должен был бы вернуть их вам?
   - По обычаю нашей страны, - ответил я, - вы  были  бы  обязаны  вернуть
долг (если бы захотели) через год, день в день.
   Индус отвесил мне последний поклон, ниже  прежнего,  и  вдруг  бесшумно
вышел из комнаты.
   Это произошло  в  одно  мгновенье,  -  он  выскользнул  тихой,  гибкой,
кошачьей походкой, которая, признаюсь, немного испугала меня. Как только я
пришел  в  себя  настолько,  чтобы  начать  думать,  я  вывел  одно  ясное
заключение  по  поводу  непонятного   гостя,   удостоившего   меня   своим
посещением.
   Лицо, голос и обращение его во время нашей беседы были  так  сдержанны,
что казались непроницаемыми. Но было одно мгновение, когда он все-таки дал
мне заглянуть под  эту  маску.  Он  не  выказывал  ни  малейшего  признака
интереса ни к чему из сказанного мною, пока я не упомянул,  в  какой  срок
должник обязан вернуть взятую им  ссуду.  Только  тогда  он  взглянул  мне
впервые прямо в лицо. Из этого я заключил, что он задал мне этот последний
вопрос с особой целью, у него был особый интерес услышать мой  ответ.  Чем
дольше  размышлял  я  о  нашем  разговоре,  тем  сильнее  подозревал,  что
принесенная шкатулка и просьба о займе были простым предлогом, пущенным  в
ход для того, чтобы проложить путь к последнему вопросу, заданному мне.
   Уверовав в  справедливость  такого  заключения,  я  постарался  сделать
дальнейший шаг и угадать причину прихода индуса. Тут мне как раз  принесли
письмо от самого Септимуса Люкера. Он просил у меня прощения в  выражениях
противно   раболепных   и   уверял   меня,   что   может   все   объяснить
удовлетворительным для меня образом, если я удостою его личной встречи.
   Еще раз пожертвовав делами ради простого любопытства,  я  назначил  ему
свидание в моей конторе на следующий день.
   Мистер Люкер оказался во всех отношениях гораздо ниже индуса, - он  был
такой пошлый, такой  безобразный,  такой  раболепный,  что  его  не  стоит
подробно описывать на этих  страницах.  Вот  сущность  того,  что  он  мне
сказал:
   Накануне своего визита ко мне этот изящный  джентльмен  удостоил  своим
посещением мистера Люкера. Несмотря  на  его  европейский  костюм,  мистер
Люкер тотчас узнал в своем госте начальника  трех  индусов,  которые,  как
помнит читатель, надоедали ему,  шатаясь  около  его  дома,  так  что  ему
пришлось подать на них в суд. Сделав это изумительное открытие, он  пришел
к заключению, - признаюсь, довольно естественному, - что индус  непременно
принадлежит и к шайке тех трех людей, которые завязали ему глаза, заткнули
рот и отняли у него расписку банкира. В результате он оцепенел от ужаса  и
твердо уверовал, что пришел его последний час. Индус,  со  своей  стороны,
сохранял  вид  совершенно  незнакомого  человека.   Он   вынул   маленькую
шкатулочку и обратился к мистеру Люкеру с точно такою же просьбой, с какой
обратился ко мне. Желая поскорей избавиться от него, мистер  Люкер  тотчас
ответил, что у него нет денег. Тогда индус попросил его назвать  человека,
к которому было бы лучше и целесообразнее  обратиться  за  займом.  Мистер
Люкер ответил, что лучше и целесообразнее в подобных случаях обращаться  к
стряпчему, пользующемуся хорошей репутацией. Индус  попросил  его  назвать
человека с такой репутацией и такой профессии, и мистер Люкер назвал меня,
- по той простой причине, что, будучи крайне перепуган,  он  ухватился  за
первое припомнившееся ему имя.
   - Пот лил с меня градом, сэр, - заключил этот несчастный. -  Я  сам  не
знал, что говорю. Надеюсь, вы не поставите мне этого в вину, сэр, принимая
во внимание, что я был перепуган до смерти.
   Я довольно любезно извинил этого человека.  То  был  кратчайший  способ
освободиться от него. Когда он собрался уходить,  я  задержал  его,  чтобы
задать один вопрос: не спросил ли индус чего-нибудь примечательного  в  ту
минуту, когда уходил из дома мистера Люкера?
   Да! Индус спросил мистера Люкера как  раз  о  том,  о  чем,  уходя,  он
спросил и меня.
   Что означало это? Объяснение мистера Люкера не помогло мне. Собственная
моя сообразительность, к которой я прибег, не помогла мне. В тот  вечер  я
был приглашен на обед и пошел  к  себе  наверх  переодеться  отнюдь  не  в
приятном расположении духа. Я не подозревал,  что  дорога  к  себе  наверх
окажется для меня в данном случае дорогой к открытию.



   Глава III

   Главным лицом среди  гостей,  приглашенных  к  обеду,  оказался  мистер
Мертуэт.
   Когда он вернулся в Англию после всех  своих  странствований,  общество
очень заинтересовалось этим  путешественником,  как  человеком,  прошедшим
через множество опасных приключений и избавившимся от них как бы для того,
чтобы рассказывать о них. Теперь он объявил, что намерен  снова  вернуться
на  арену  этих  подвигов  и  проникнуть   в   области,   совершенно   еще
неизведанные. Такое великолепное равнодушие к опасностям, которым он готов
был вторично подвергнуть свою жизнь, подняло  ослабевший  было  интерес  к
культу этого героя. Теория вероятности была явно против возможности нового
спасения для него. Не каждый день удается  вам  встречаться  за  обедом  с
замечательным человеком и чувствовать, что скоро вы услышите  известие  об
его убийстве.
   Когда мужчины остались  в  столовой  одни,  я  оказался  поблизости  от
мистера Мертуэта. Стоит ли упоминать, что, будучи сплошь англичанами,  все
гости, как только присутствие  дам  перестало  их  стеснять,  пустились  в
разговоры о политике.
   В отношении этого всепоглощающего национального фетиша, я один из самых
нетипичных англичан, когда-либо живших на свете. Разговор о политике,  как
правило, кажется мне самым скучным и бесполезным из  разговоров.  Взглянув
на мистера Мертуэта, когда бутылка  обошла  первый  раз  вокруг  стола,  я
увидел, что и он, по-видимому, разделяет мой образ мыслей.  Он  делал  это
крайне осторожно, со всем уважением к чувствам своего хозяина, но  тем  не
менее было заметно, что он собирается  вздремнуть.  Мне  пришло  в  голову
попытаться разогнать его  сон  разговором  о  Лунном  камне  и,  если  это
удастся, посмотреть, что он думает о новом осложнении индусского заговора,
происшедшем в прозаической обстановке моей конторы.
   - Если я не ошибаюсь, мистер Мертуэт, - начал я, - вы  были  знакомы  с
покойной леди Вериндер и как будто заинтересовались  странными  событиями,
кончившимися пропажею Лунного камня.
   Знаменитый путешественник сделал мне честь  тотчас  очнуться  от  своей
дремоты и осведомиться, кто я таков. Я сообщил ему  о  моих  отношениях  с
семьей Гернкастлей, не забыв упомянуть и о том странном положении, которое
я занимал относительно полковника и его алмаза. Мистер Мертуэт  повернулся
на своем стуле так,  чтобы  оставить  за  своей  спиной  всю  компанию  (и
консерваторов и либералов), и сосредоточил все свое  внимание  на  мистере
Бреффе, простом стряпчем, жительствующем на Грейс-Инн-сквер.
   - Слышно ли было что-нибудь за последнее время об  индусах?  -  спросил
он.
   - У меня есть все основания  полагать,  что  один  из  них  имел  вчера
свидание со мной в моей конторе, - ответил я.
   Мистера Мертуэта не так-то  легко  было  удивить,  но  этот  мой  ответ
совершенно поразил его. Я рассказал, что случилось с  мистером  Люкером  и
что случилось со мною, точь-в-точь, как описал выше.
   - Ясно, что прощальный вопрос индуса имел какую-то цель, - прибавил  я.
- Почему ему так хотелось знать, в какой  срок  должник  обязан  заплатить
свой долг?
   - Возможно ли, что вы не понимаете причины, мистер Брефф?
   - Стыжусь своей глупости, мистер Мертуэт, но не понимаю.
   Знаменитому  путешественнику  захотелось  исследовать  до  самого   дна
глубину моей глупости.
   - Позвольте мне задать  вам  один  вопрос,  -  сказал  он.  -  В  каком
положении находится сейчас заговор, имеющий целью похищение Лунного камня?
   - Не могу этого сказать, - ответил я. - Заговор индусов для меня тайна.
   - Заговор индусов, мистер Брефф, тайна для вас только  потому,  что  вы
никогда не смотрели на него серьезно. Давайте разберем его с вами  вместе,
с того времени, как вы составили завещание полковника Гернкастля, и до той
минуты, когда индус пришел к вам в контору. В  вашем  положении  семейного
юриста может оказаться очень важным, чтобы вы могли, если это  понадобится
для интересов мисс Вериндер, иметь ясное  понимание  всего  дела.  С  этой
точки зрения, скажите, что  вам  интересней  -  подойти  ли  постепенно  к
пониманию побудительных причин индусов, или вы хотите, чтобы я избавил вас
от хлопот самостоятельного логического анализа и сразу  сообщил  вам,  что
сам думаю?
   Бесполезно говорить, что я вполне оценил практический смысл первого  из
двух предложений и выбрал именно его.
   - Очень хорошо, -  сказал  мистер  Мертуэт.  -  Коснемся  пр