все мои распоряжения, просит дозволения помочь  мне
личным своим наблюдением над тем, как будет приведена в прежний  свой  вид
ее гостиная. Она ждет только ответа от меня, чтобы отправиться в Йоркшир и
присутствовать в качестве одного из свидетелей в ночь, когда эксперимент с
опиумом будет проделан во второй раз.
   Здесь опять кроется какая-то причина, и мне кажется, я могу ее угадать.
   То, что она запретила мне говорить мистеру Фрэнклину Блэку, она, -  так
я объясняю себе это, - с нетерпением желает сказать ему сама, _прежде_ чем
будет сделан опыт, который должен  восстановить  его  репутацию  в  глазах
других людей.  Я  понимаю  и  восхищаюсь  великодушным  желанием  поскорее
оправдать его, не ожидая, будет ли или не будет доказана его невиновность.
Она хочет, бедняжка, загладить нанесенную  ему  обиду.  Но  этого  сделать
нельзя. У меня нет ни тени сомнения, что обоюдное  волнение,  возбужденное
встречей, старые чувства, которые она  пробудит,  новые  надежды,  которые
возродит, - в своем действии на душу  мистера  Блэка  будут  гибельны  для
успеха нашего опыта. Уж и сейчас довольно трудно воспроизвести в нем те же
настроения, какие владели им в прошлом году.  Если  же  новые  интересы  и
новые ощущения взволнуют его, попытка будет просто бесплодна.
   А между тем, хотя я и знаю это,  у  меня  недостает  духа  обмануть  ее
ожидания. Я  должен  постараться  придумать  какой-нибудь  выход,  который
позволил бы мне сказать "да" мисс Вериндер, не повредив услуге, которую  я
обязан оказать мистеру Фрэнклину Блэку.

   Два часа.  -  Только  что  вернулся  со  своего  медицинского  осмотра,
разумеется побывав прежде в гостинице.
   Сообщение мистера Блэка о проведенной ночи то же, что и вчера. Сон  его
был прерывистый, но сегодня он менее  беспокоен,  потому  что  спал  вчера
после обеда.  Этот  послеобеденный  сон,  без  сомнения,  был  результатом
прогулки верхом, которую я ему посоветовал. Боюсь, что  должен  прекратить
этот живительный моцион на свежем воздухе.  Ему  не  следует  быть  вполне
здоровым, как не следует быть и совсем больным.
   Он еще не получил известий от мистера Бреффа. Он  с  нетерпением  хотел
узнать, не получил ли я ответа от мисс Вериндер.
   Я рассказал ему только то, что мне было разрешено,  и  не  более  того.
Совершенно бесполезно придумывать предлоги,  чтобы  не  показать  ему  это
письмо. Он сказал мне с горечью - бедняжка! - что  понимает  деликатность,
мешающую мне показать письмо.
   - Она соглашается, разумеется, из вежливости и чувства  справедливости,
- сказал он. - Но она остается при своем мнении обо мне и ждет результата.
   Мне очень хотелось намекнуть ему, что он сейчас так же  несправедлив  к
ней, как она была несправедлива к нему.  Но,  поразмыслив,  я  не  захотел
лишить ее двойного наслаждения - удивить и простить его.
   Посещение мое было очень коротким. После вчерашней ночи я вынужден  был
отказаться от приема опиума. Неизбежные последствием было то, что болезнь,
гнездящаяся во  мне,  опять  одержала  верх.  Я  почувствовал  приближение
припадка и поспешно ушел, чтобы не испугать и не огорчить  мистера  Блэка.
Припадок продолжался на этот раз только четверть часа  и  оставил  во  мне
довольно сил, чтобы продолжать мою работу.

   Пять часов. - Я написал ответ мисс Вериндер.
   План, предложенный мною, если только она согласится на него,  учитывает
интересы обеих сторон. Сперва я привел все  доводы  против  встречи  ее  с
мистером Блэком до опыта, а потом посоветовал  ей  приехать  тайно  в  тот
вечер, когда  мы  будем  производить  самый  опыт.  Выехав  из  Лондона  с
послеобеденным поездом, она может приурочить свой приезд  к  девяти  часам
вечера. Я решил к этому времени проводить мистера Блэка в его  спальню  и,
таким образом, дать возможность мисс Вериндер пройти  в  свои  комнаты  до
того, как будет принят опиум. После того как это будет сделано, она сможет
наблюдать за результатом вместе со  всеми  нами.  На  следующее  утро  она
покажет мистеру Блэку (если захочет) свою переписку со мною и  удостоверит
его, таким образом, что он был оправдан  в  ее  глазах  прежде,  чем  была
фактически доказана его невиновность.
   В этом роде я написал ей. Вот все, что я мог  сделать  сегодня.  Завтра
увижусь с мистером Беттереджем и дам указания, как устроить дом.

   Июня 18. - Опять опоздал зайти к мистеру Фрэнклину Блэку. Ужасная  боль
усилилась рано утром, и вслед за нею  мною  овладела  на  несколько  часов
страшная слабость. Я предвижу,  что,  несмотря  на  разрушающее  действие,
оказываемое опиумом, мне придется вернуться к нему в сотый раз. Если бы  я
должен был думать только о самом себе, я предпочел бы острую боль страшным
снам. Но физическое страдание истощает меня. Если я допущу себя до полного
изнеможения, кончится тем, что я сделаюсь бесполезен мистеру Блэку в такое
время, когда больше всего буду ему нужен.
   Было уже около часа, прежде чем я успел добраться сегодня в  гостиницу.
Это посещение, даже  при  моем  болезненном  состоянии,  оказалось  весьма
забавным благодаря присутствию Габриэля Беттереджа.
   Он был уже в комнате, когда я вошел. Отойдя к окну, он стал смотреть  в
него, пока я задавал обычные вопросы своему пациенту.  Мистер  Блэк  опять
дурно спал и чувствовал бессонницу  сегодня  утром  гораздо  сильнее,  чем
чувствовал ее до сих пор. Я спросил его, не  получал  ли  он  известий  от
мистера Бреффа.
   Он получил письмо утром. Мистер Брефф  высказывал  сильное  неодобрение
плану, на который решился его друг и клиент  по  моему  совету.  Это  было
нехорошо с его точки зрения, потому что возбуждало надежды, которые  могли
не осуществиться. Кроме  того,  что  это  было  совершенно  непонятно  для
_него_, это казалось шарлатанством, вроде месмеризма, ясновидения  и  тому
подобного. Это перевернет вверх дном дом мисс Вериндер и кончится тем, что
расстроит самое мисс Вериндер.
   Он рассказал об этом (не называя  имен)  одному  знаменитому  врачу,  и
знаменитый врач улыбнулся, покачал головой и не сказал ничего. Основываясь
на всех этих причинах, мистер Брефф протестовал против нашего плана.
   Мой  следующий  вопрос  относился  к  алмазу.  Представил  ли  стряпчий
какое-нибудь доказательство того, что алмаз в Лондоне?
   Нет, стряпчий просто отказался рассуждать об этом. Он был  уверен,  что
Лунный камень заложен мистеру Люкеру. Его  знаменитый  отсутствующий  друг
(никто не мог отрицать того, что он идеально знал  характер  индусов)  был
также уверен в этом.  При  данных  обстоятельствах  и  при  многочисленных
запросах, уже сделанных ему, он должен отказаться вступать в какие  бы  то
ни было споры относительно доказательств. Время  само  покажет,  и  мистер
Брефф охотно выждет.
   Было совершенно ясно, если бы даже мистер Блэк не сделал это еще  более
ясным, заменив чтение письма простым пересказом его  содержания,  что  под
всем этим таилось недоверие лично ко _мне_. Подготовленный к этому,  я  не
был  ни  раздосадован,  ни  удивлен.  Я  спросил  мистера   Блэка,   какое
впечатление произвел на него протест его друга. Он с жаром ответил, что ни
малейшего. После этого я получил право выкинуть из головы мистера  Бреффа,
и сделал это.
   Наступила пауза, и Габриэль Беттередж отошел от окна.
   - Можете ли вы удостоить меня вашим вниманием, сэр? - обратился  он  ко
мне.
   - Я весь к вашим услугам, - ответил я.
   Беттередж взял стул и сел у стола. Он вынул большую старинную  записную
книжку с карандашом такого же размера. Надев  очки,  он  раскрыл  записную
книжку на пустой странице и опять обратился ко мне.
   - Я прожил, - сказал Беттередж, сурово глядя на меня, - почти пятьдесят
лет на службе у покойной миледи. До тех  пор  я  был  пажом  на  службе  у
старого лорда, ее отца. Мне теперь около восьмидесяти лет,  -  все  равно,
сколько именно. Считают, что я имею знание и опыт не хуже многих.  Чем  же
это кончается? Кончается, мистер Эзра  Дженнингс,  фокусами  над  мистером
Фрэнклином Блэком, которые будет производить помощник доктора  посредством
склянки с лауданумом, а меня, в моих  преклонных  летах,  заставляют  быть
помощником фокусника!
   Мистер Блэк захохотал. Я хотел заговорить, Беттередж поднял руку.
   - Ни слова, мистер Дженнингс! - сказал он. - Я не желаю слышать от вас,
сэр, ни единого слова. У меня есть свои правила, слава богу! Если я получу
приказание сродни приказанию из Бедлама, это  ничего  не  значит.  Пока  я
получаю его от моего господина или госпожи, я повинуюсь. Но я  могу  иметь
свое собственное мнение, которое, потрудитесь вспомнить, совпадает также и
с мнением мистера Бреффа, знаменитого мистера Бреффа! - сказал  Беттередж,
возвышая голос, торжественно качая головой и глядя на меня. - Все равно, я
все-таки беру назад свое мнение. Моя барышня говорит: "Сделайте это", и  я
говорю: "Мисс, будет сделано". Вот я здесь, с книжкой и с карандашом, - он
очинен не так хорошо, как я мог бы пожелать, по  если  христиане  лишаются
рассудка, кто может ожидать, чтобы карандаши оставались остры? Давайте мне
ваши приказания,  мистер  Дженнингс.  Я  запишу  их,  сэр.  Я  решился  не
отступать от них ни на волос. Я слепой агент, вот я кто. Слепой  агент!  -
повторил Беттередж, находя необыкновенное наслаждение в этом  определении,
данном самому себе.
   - Мне очень жаль, - начал я, - что мы с вами не соглашаемся...
   - Не вмешивайте _меня_ в это дело! - перебил Беттередж. - Речь идет  не
о согласии,  а  о  повиновении.  Давайте  ваши  приказания,  сэр,  давайте
приказания!
   - Я хочу, чтобы некоторые части дома были снова открыты, - начал я, - и
меблированы точь-в-точь так, как они были в прошлом году.
   Беттередж лизнул языком плохо очиненный карандаш.
   - Назовите эти части, мистер Дженнингс, - сказал он надменно.
   - Во-первых, холл у главной лестницы.
   - Во-первых, холл, - написал Беттередж. - Невозможно  меблировать  его,
сэр, как он был меблирован в прошлом году...
   - Почему?
   - Потому что в  прошлом  году,  мистер  Дженнингс,  там  стояло  чучело
кобуза. Когда господа уехали, кобуза унесли вместе с другими вещами. Когда
кобуза уносили, он лопнул.
   - Если так, исключим кобуза.
   Беттередж записал исключение.
   - "Холл должен быть меблирован, как в прошлом  году.  Только  исключить
лопнувшего кобуза". Пожалуйста, продолжайте, мистер Дженнингс.
   - Разостлать ковер на лестницах, как прежде.
   - "Разостлать ковер на лестницах, как прежде". Очень жалею,  что  опять
должен обмануть ваши ожидания, сэр. Но и этого сделать нельзя.
   - Почему же?
   - Потому что человек, расстилавший ковры,  умер,  мистер  Дженнингс,  а
подобного ему в искусстве расстилать ковры, обойди  хоть  всю  Англию,  не
найдешь!
   - Очень хорошо. Мы должны постараться найти лучшего  человека  во  всей
Англии после него.
   Беттередж записал, а я продолжал делать распоряжения.
   - Гостиная мисс Вериндер должна быть восстановлена совершенно  в  таком
виде, в каком она была  в  прошлом  году.  Также  и  коридор,  ведущий  из
гостиной на первую площадку. Также и второй  коридор,  ведущий  со  второй
площадки в спальни хозяев. Также спальня, занимаемая в июне прошлого  года
мистером Фрэнклином Блэком.
   Тупой карандаш Беттереджа следовал добросовестно за каждым моим словом.
   - Продолжайте, сэр, -  сказал  он  с  сардонической  важностью.  -  Мой
карандаш кое-что еще не дописал.
   Я ответил ему, что у меня больше нет никаких распоряжений.
   - Сэр, - сказал Беттередж, - в таком случае разрешите, - я сам от  себя
прибавлю пункт или два.
   Он  раскрыл  записную  книжку  на  новой  странице  и  еще  раз  лизнул
неистощимый карандаш.
   - Я желаю знать, - начал он, - могу я или нет умыть руки...
   - Конечно, можете, - сказал мистер Блэк. - Я позвоню слуге.
   - ...сложить с себя ответственность, - продолжал Беттередж,  с  прежней
невозмутимостью продолжая не замечать в  комнате  никого,  кроме  меня.  -
Начнем с гостиной мисс Вериндер. Когда мы снимали ковер  в  прошлом  году,
мистер Дженнингс, мы нашли огромное количество  булавок.  Должен  я  снова
положить булавки?
   - Конечно, нет.
   Беттередж тут же записал эту уступку.
   - Теперь о  первом  коридоре,  -  продолжал  он.  -  Когда  мы  снимали
украшения в этой части дома, мы унесли статую  толстого  ребенка  нагишом,
обозначенного в каталоге дома "Купидоном, богом любви". В прошлом  году  у
пего было два крыла в мясистой части плеч. Я недоглядел, и он потерял одно
крыло. Должен я отвечать за крыло купидона?
   Я опять сделал ему уступку, а Беттередж опять записал.
   - Перейдем ко второму коридору, - продолжал он. - В прошлом году в  нем
не было ничего, кроме дверей, и я  сознаюсь,  что  душа  у  меня  спокойна
только  относительно  этой  части  дома.  Что  касается  спальни   мистера
Фрэнклина, то, если ей надо придать ее прежний вид, желал бы я знать,  кто
должен взять на себя ответственность  за  то,  чтобы  поддерживать  в  ней
постоянный беспорядок, как бы часто ни восстанавливался порядок,  -  здесь
панталоны, тут полотенце, французские романы там и тут, -  я  говорю,  кто
должен держать в неопрятности комнату мистера Фрэнклина, он или я?
   Мистер Блэк объявил, что он возьмет на себя всю ответственность за  это
с  величайшим  удовольствием.   Беттередж   упорно   отказывался   слушать
разрешение затруднения с этой стороны, прежде чем он получил мое  согласие
и одобрение. Я  принял  предложение  мистера  Блэка,  и  Беттередж  сделал
последнюю запись в своей книжке.
   - Заходите к нам, когда хотите, мистер Дженнингс, начиная с завтрашнего
дня, - сказал он,  вставая.  -  Вы  найдете  меня  за  работой  с  нужными
помощниками. Я почтительно благодарю вас, сэр, за то, что вы оставили  без
внимания чучело кобуза и купидоново крыло, также и за то, что вы  сняли  с
меня всякую ответственность относительно булавок на ковре и  беспорядка  в
комнате мистера Фрэнклина. Как слуга, я глубоко обязан вам. Как человек, я
считаю это вашей прихотью и восстаю против вашего  опыта,  который  считаю
обманом чувств и западней. Не бойтесь, чтобы мои чувства человека помешали
моему  долгу  слуги.  Ваши  распоряжения  будут  исполнены,   сэр,   будут
исполнены! Если это кончится пожаром в доме, я не пошлю за пожарными, пока
вы не позвоните в колокольчик и не прикажете послать!
   С этим прощальным уверением он поклонился и вышел из комнаты.
   - Как вы думаете, можем мы положиться на него? - спросил я.
   - Безусловно, - ответил мистер Блэк.  -  Когда  мы  войдем  в  дом,  мы
увидим, что он ничего не позабыл и ничем не пренебрег.

   Июня 19. - Еще протест против нашего плана! На этот раз от дамы.
   С утренней почтой пришло два письма на мое имя. Одно от мисс  Вериндер,
самым любезным образом соглашавшейся на предложенный мною план. Другое  от
дамы, в доме которой она живет, миссис Мерридью.
   Миссис Мерридью кланяется и не  претендует  на  понимание  предмета,  о
котором я переписываюсь с мисс Вериндер, в его научном значении.  С  точки
зрения общественного значения, однако, она чувствует себя вправе  выразить
свое мнение. Вероятно, мне неизвестно, так  думает  миссис  Мерридью,  что
мисс Вериндер всего лишь девятнадцать лет.  Позволить  молодой  девушке  в
такие годы присутствовать без компаньонки в доме, полном  мужчин,  которые
будут производить медицинский  опыт,  есть  нарушение  приличия,  которого
миссис  Мерридью  допустить  не  может.  Она  чувствует,   что   ее   долг
пожертвовать своими  личными  удобствами  и  поехать  с  мисс  Вериндер  в
Йоркшир. Она просит, чтоб я подумал об этом,  так  как  мисс  Вериндер  не
хочет руководствоваться  ничьим  мнением,  кроме  моего.  Может  быть,  ее
присутствие не так необходимо, и  одно  мое  слово  освободило  бы  миссис
Мерридью и меня от весьма неприятной ответственности.
   В переводе на простой английский язык эти вежливые слова означают,  как
я  понимаю,  что  миссис  Мерридью  смертельно  боится  мнения  света.   К
несчастью, она обратилась с ними к такому человеку, который меньше всех на
свете уважает это мнение. Я не обману ожиданий мисс Вериндер, я  не  стану
откладывать попытку примирить молодых людей, которые любят  друг  друга  и
слишком долго  были  разлучены.  Если  перевести  эти  простые  английские
выражения на язык вежливых  условностей,  то  смысл  будет  такой:  мистер
Дженнингс имеет честь кланяться миссис Мерридью и сожалеет, что  не  может
ничего более сделать.
   Мистер Блэк чувствует себя сегодня  утром  по-прежнему.  Мы  решили  не
мешать Беттереджу и сегодня еще не заходить  в  дом.  Успеем  сделать  наш
первый осмотр и завтра.

   Июня 20. - Мистер  Блэк  начинает  чувствовать  постоянную  тревогу  по
ночам. Чем скорее комнаты будут приведены в прежний вид, тем лучше.
   Сегодня утром, когда мы шли с ним домой, он  посоветовался  со  мною  с
некоторой нерешительностью  и  с  нервным  нетерпением  по  поводу  письма
(пересланного ему из Лондона), которое он получил от сыщика Каффа.
   Сыщик пишет из Ирландии. Он сообщает, что получил (от  своей  экономки)
визитную карточку и записку, которую мистер Блэк оставил в его  доме  близ
Доркинга, и уведомляет, что, по всей вероятности, вернется в Англию  через
неделю и даже раньше. А пока он просит, чтобы мистер Блэк объяснил ему, по
какому поводу он желает говорить с ним о Лунном камне.  Если  мистер  Блэк
может  убедить  его,  что  он  сделал  серьезную  ошибку  в   прошлогоднем
следствии,  он   будет   считать   своею   обязанностью   (после   щедрого
вознаграждения, полученного от  покойной  леди  Вериндер)  отдать  себя  в
распоряжение этого джентльмена. Если нет, он просит позволения остаться  в
своем уединении, среди мирных удовольствий деревенской жизни.
   Прочтя это письмо, я без малейшего колебания посоветовал мистеру  Блэку
сообщить сыщику Каффу обо всем, что произошло после прекращения  следствия
в  прошлом  году,  и  предоставить  ему  самому  составить  заключение  на
основании фактов.
   Подумав  немного,  я  также   посоветовал   пригласить   сыщика   Каффа
присутствовать при опыте,  если  он  успеет  вернуться  в  Англию  к  тому
времени. Он, во всяком случае, был бы драгоценным свидетелем  и,  если  бы
мое мнение, что алмаз спрятан в комнате мистера Блэка, оказалось неверным,
совет сыщика мог бы быть очень важным для дальнейших действий, в которых я
уже не мог участвовать. Это последнее соображение, по-видимому,  заставило
решиться мистера Блэка. Он обещал последовать моему совету.
   Когда мы стали подъезжать к дому, стук молотка доказал  нам,  что  дело
подвигается.
   Беттередж, надевший по этому случаю красный рыбацкий колпак  и  зеленый
передник из бязи, встретил нас в передней. Увидев меня, он вынул  записную
книжку и карандаш и непременно настаивал на том, чтобы записать все, что я
ему буду говорить. Куда бы мы ни смотрели, мы находили, как и предсказывал
мистер Блэк, что работа подвигается так быстро и так разумно,  как  только
можно было пожелать. Но в нижнем зале и в комнате мисс Вериндер многое еще
нужно было сделать; казалось сомнительным, будет  ли  дом  готов  к  концу
недели.
   Поздравив Беттереджа с достигнутыми успехами (он упорно  записывал  все
каждый раз, как только я раскрывал рот, отказываясь в то же время обратить
хотя бы малейшее внимание на слова мистера Блэка) и  обещав  прийти  опять
посмотреть дня через два, мы уже собирались выйти  из  дома  через  черный
ход. Но прежде чем мы вышли из нижнего коридора, меня остановил Беттередж,
когда я проходил мимо двери его комнаты.
   - Могу ли я сказать вам слова два наедине? -  спросил  он  таинственным
шепотом.
   Я, разумеется, согласился. Мистер Блэк вышел  подождать  меня  в  саду,
пока я прошел с Беттереджем в его комнату. Я ожидал просьбы о каких-нибудь
новых уступках вслед за чучелом кобуза и купидоновым крылом.  Но  к  моему
величайшему удивлению, Беттередж положил руку на стол и задал мне странн