Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
е
замечала худших. Она назначила вашим опекуном своего зятя потому, что
доверяла ему и думала, что это понравится ее сестре. Сам я никогда не
любил мистера Эбльуайта и уговорил вашу мать включить в завещание пункт,
по которому ее душеприказчикам в некоторых случаях предоставляется право
советоваться со мною о назначении нового опекуна. Один из таких случаев
представился сегодня. И я сейчас именно в таком положении. Мне приятно
покончить с этими сухими печальными подробностями передачей поручения от
моей жены. Не окажете ли вы миссис Брефф честь стать ее гостьей? Согласны
ли вы остаться в моем доме как член моей семьи, пока мы, умные люди, будем
совещаться и решим, что нам делать?
При этих словах я встала. Мистер Брефф сделал именно то, чего я
опасалась, когда он просил миссис Эбльуайт прислать шляпку и шаль Рэчель.
Прежде чем я успела сказать слово, Рэчель приняла его предложение в
самых горячих выражениях.
- Остановитесь! - вскрикнула я. - Остановитесь! Вы должны выслушать
меня, мистер Брефф. Не вы ей родня, а я. Я приглашаю ее, я умоляю
душеприказчиков назначить опекуншей меня. Рэчель, милейшая Рэчель, я
предлагаю вам мой скромный дом; поезжайте в Лондон со следующим поездом,
душа моя, и разделите со мною мой приют!
Мистер Брефф не сказал ничего. Рэчель посмотрела на меня с холодным
удивлением, которое не постаралась даже скрыть.
- Вы очень добры, Друзилла, - ответила она, - я буду навещать вас,
когда мне случится приехать в Лондон. Но я приняла приглашение мистера
Бреффа и думаю, что будет гораздо лучше, если я теперь останусь под
надзором мистера Бреффа.
- О, не говорите этого! - умоляла я. - Я не могу расстаться с вами,
Рэчель, не могу расстаться с вами!
Я попыталась заключить ее в свои объятия, но она отступила от меня. Моя
горячность не сообщилась ей, а только отпугнула ее.
- Это бесполезное волнение, - сказала она, - я не понимаю его.
- И я также, - произнес мистер Брефф.
Их черствость, их отвратительная мирская черствость, возмутила меня.
- О Рэчель, Рэчель! - вскричала я. - Неужели вы еще не видите, что я
всем сердцем стремлюсь сделать из вас христианку? Неужели внутренний голос
не говорит вам, что я стараюсь сделать для вас то, что старалась сделать
для вашей милой матери, покуда смерть не вырвала ее из моих рук?
Рэчель приблизилась ко мне на шаг и очень странно посмотрела на меня.
- Я не понимаю вашего намека на мою мать, - сказала она, - будьте так
добры, мисс Клак, объяснитесь.
Прежде чем я успела ответить, подошел мистер Брефф и предложил руку
Рэчель, стараясь увести ее из комнаты.
- Вам лучше не продолжать этого разговора, милая моя, - сказал он, - и
мисс Клак лучше не объясняться.
Будь я палкой или камнем, подобное вмешательство и тогда заставило бы
меня сказать правду. Я с негодованием оттолкнула мистера Бреффа и
торжественно, приличным случаю языком поведала ей воззрения христианского
учения на то, каким страшным бедствием является смерть без покаяния.
Рэчель отпрянула от меня, - пишу об этом, краснея, - с криком ужаса.
- Уйдем отсюда! - сказала она мистеру Бреффу. - Уйдем, ради бога,
прежде чем эта женщина не скажет еще чего-нибудь! О, подумайте о невинной,
полезной, прекрасной жизни бедной моей матери. Вы были на похоронах,
мистер Брефф, вы видели, как все ее любили; вы видели, как бедняки плакали
над ее могилой, лишившись своего лучшего друга. А эта негодная женщина
старается возбудить во мне сомнение, будет ли моя мать, бывшая ангелом на
земле, - ангелом на небе! Перестанем говорить об этом! Пойдемте! Меня
убивает мысль, что я дышу одним воздухом с нею! Для меня ужасно сознание,
что мы находимся в одной комнате!
Глухая ко всем увещаниям, она побежала к двери. В эту минуту ее
горничная вошла со шляпкой и шалью. Рэчель напялила их на себя как попало.
- Уложите мои вещи, - сказала она, - и доставьте их к мистеру Бреффу.
Я попыталась подойти к ней, я была огорчена, но - бесполезно говорить -
я не была оскорблена. Я только хотела сказать ей: "Дай бог, чтобы ваше
жестокое сердце смягчилось! Я охотно прощаю вам!" Но она опустила вуаль и,
вырвав у меня из рук кончик своей шали, торопливо выбежала из комнаты и
захлопнула дверь у меня под носом. Я перенесла это оскорбление со
свойственной мне обычной твердостью. Я вспоминаю это теперь со своим
обычным терпением, привыкнув ставить себя выше всякого оскорбления.
Мистер Брефф на прощанье сказал мне насмешливое словцо.
- Лучше бы вам не объясняться, мисс Клак, - сказал он, поклонился и
вышел.
Вслед за ним обратилась ко мне особа в чепчике с лентами.
- Легко догадаться, кто перессорил их всех, - сказала она. - Я только
бедная служанка, но, право, мне стыдно за вас!
Она тоже вышла и захлопнула за собою дверь.
Я осталась в комнате одна. Поруганная и покинутая всеми, я осталась в
комнате одна.
С тех пор я никогда больше не встречалась с Рэчель Вериндер. Я прощала
ее, когда она оскорбляла меня. Я молилась за нее в последующие дни. И
когда я умру, то, - как ответ мой ей добром на зло, - она получит "Житие,
послания и труды" мисс Джейн-Энн Стампер, оставленные ей в наследство по
моему завещанию.
Второй рассказ, написанный Мэтью Бреффом,
стряпчим с Грейс-Инн-сквер
Глава I
Мой прекрасный друг, мисс Клак, положила перо; я принимаюсь за него
тотчас после нее по двум причинам.
Во-первых, потому, что могу пролить необходимый свет на некоторые
пункты, до сих пор остававшиеся во мраке. Мисс Вериндер имела свои тайные
причины разойтись с женихом, и я был тому виною. Мистер Годфри Эбльуайт
имел свои причины отказаться от всяких прав на руку своей очаровательной
кузины, и я открыл их.
Во-вторых, уж не знаю, к счастью или к несчастью, но в тот период, о
котором я теперь пишу, я сам оказался замешанным в тайну индийского
алмаза. Я имел честь увидеть у себя в конторе иностранца с необыкновенно
изящными манерами, который, бесспорно, был не кем иным, как главарем трех
индусов. Прибавьте к этому, что на следующий день я свиделся со знаменитым
путешественником, мистером Мертуэтом и имел с ним разговор о Лунном камне,
оказавший важное влияние на последующие события. Вот краткий перечень моих
прав на то положение, которое я занимаю на этих страницах.
Подлинная причина разрыва помолвки хронологически всему этому
предшествовала и должна, следовательно, занять первое место и в настоящем
рассказе. Озирая всю цепь событий с одного конца до другого, я нахожу
необходимым начать свой рассказ со сцены, - как ни странно это вам
покажется, - у постели моего превосходного клиента и друга, покойного сэра
Джона Вериндера.
Сэр Джон имел свою долю - может быть, слишком большую долю - самых
безвредных и симпатичных слабостей, свойственных человечеству. Среди этих
слабостей упомяну об одной, относящейся к настоящему делу: о непреодолимом
нежелании, - пока он находился в добром здоровье, - написать завещание.
Леди Вериндер употребила все свое влияние, чтоб побудить его выполнить
свой долг; пустил и я в ход свое влияние. Он согласился со справедливостью
нашего взгляда, но дальше этого не пошел, пока с ним не приключилась
болезнь, которая впоследствии свела его в могилу. Тогда наконец за мною
послали, чтобы выслушать решение моего клиента относительно завещания. Оно
оказалось самым простым, какое я когда-либо выслушивал за всю свою
юридическую карьеру.
Сэр Джон дремал, когда я вошел в комнату. Он проснулся, увидя меня.
- Как вы поживаете, мистер Брефф? - спросил он. - Я буду очень краток,
а потом опять засну.
С большим интересом наблюдал он, как я вынимал перья, чернила и бумагу.
- Вы готовы? - спросил он.
Я поклонился, обмакнул перо и ждал указаний.
- Я оставляю все своей жене, - сказал сэр Джон. - Вот и все.
Он повернулся на своей подушке и приготовился опять заснуть. Я вынужден
был потревожить его.
- Так ли я понимаю? - спросил я. - Вы оставляете все свое имущество,
которым владеете по сей день, в полную собственность леди Вериндер?
- Да, - ответил сэр Джон, - только я выразился гораздо короче. Почему
вы не можете написать покороче и дать мне опять заснуть? Все - моей жене.
Вот мое завещание.
Его имущество находилось в полном его распоряжении и было двух родов:
земельное (я нарочно не употребляю юридических выражений) и денежное. В
большинстве случаев подобного рода я счел бы своим долгом просить моего
клиента обдумать свое завещание. Но в данном случае я знал, что леди
Вериндер не только достойна безусловного доверия (все добрые жены этого
достойны), но и оправдает это доверие надлежащим образом (на что,
насколько я знаю прекрасный пол, способна одна из тысячи). В десять минут
завещание сэра Джона было написано и засвидетельствовано, а сам сэр Джон
повернулся и продолжал прерванный сон.
Леди Вериндер вполне оправдала доверие, оказанное ей мужем. В первые же
дни вдовства она послала за мною и сделала свое завещание. Ее понимание
своего положения было настолько здраво и умно, что не было никакой
надобности ей что-либо советовать. Ответственность моя началась и
кончилась переложением ее указаний в юридическую форму. Не прошло и двух
недель, как сэр Джон сошел в могилу, а будущность его дочери была
обеспечена с любовью и умом.
Завещание пролежало в моей конторе, в несгораемом шкафу, гораздо менее
того времени, нежели мне хотелось бы. Уже летом тысяча восемьсот сорок
восьмого года пришлось мне взглянуть на него опять, при весьма грустных
обстоятельствах.
В то время, о котором я говорю, доктора вынесли бедной леди Вериндер
свой приговор, который в буквальном смысле можно назвать смертным
приговором. Мне первому сообщила она о своем положении и пожелала
пересмотреть свое завещание вместе со мною.
Невозможно было лучше обеспечить положение своей дочери. Но с течением
времени ее намерения наградить некоторых менее близких родственников
несколько изменились, и стало необходимо прибавить три или четыре пункта к
документу. Сделав это тотчас, во избежание непредвиденных случайностей, я
получил разрешение леди Вериндер перенести эти последние инструкции во
второе завещание.
Засвидетельствование второго завещания было описано мисс Клак, которая
подписалась на нем в качестве свидетельницы. Относительно денежных
интересов Рэчель Вериндер второе завещание было слово в слово дубликатом
первого. Единственное изменение коснулось назначения нового опекуна. После
смерти леди Вериндер я отдал завещание моему поверенному, чтобы он
зарегистрировал его, как это у нас принято.
Спустя три недели, насколько помню, пришли первые сведения о том, что
происходит нечто необыкновенное. Мне случилось зайти в контору моего
поверенного и друга, и я заметил, что он принял меня с большим, чем
всегда, интересом.
- У меня есть для вас новость, - сказал он. - Как вы думаете, что
услышал я сегодня утром в Докторс-Коммонс? [Докторс-Коммонс -
присутственное место, куда отдают на хранение духовные завещания и где
всякий, кто захочет, может за небольшую плату ознакомиться с любым из
них.] Завещание леди Вериндер уже спрашивали и рассматривали!
Это, действительно, была любопытная новость. В завещании не имелось
решительно ничего, возбуждающего спор, и я не мог придумать, кому
интересно его рассматривать.
- А вы узнали, кто спрашивал завещание? - спросил я.
- Да, клерк сказал это мне без малейшей нерешительности. Завещание
рассматривал мистер Смолли, из фирмы Скипп и Смолли. Оно еще не было
внесено в список. Стало быть, ничего не оставалось делать, - пришлось
показать ему оригинальный документ. Он посмотрел его очень старательно и
переписал к себе в записную книжку. Имеете вы какое-нибудь понятие о том,
что ему было нужно?
Я покачал головой.
- Нет, но узнаю, - ответил я, - и сегодня же! - И тотчас вернулся в
свою контору.
Если бы этот непонятный интерес к завещанию моей покойной клиентки
проявила другая фирма, мне, быть может, стоило бы труда сделать
необходимые открытия. Но на Скиппа и Смолли я имел влияние, так что тут
мне сравнительно легко было действовать. Мой собственный клерк
(чрезвычайно способный и превосходный человек) был братом мистера Смолли,
и по милости этой косвенной связи Скипп и Смолли уже несколько лет
подбирали падавшие с моего стола крохи - то есть те дела, которые попадали
в мою контору и которые я по разным причинам не хотел вести лично. Мое
профессиональное покровительство было в этом отношении довольно важно для
фирмы. Я намеревался, если будет нужно, напомнить им об этом
покровительстве в настоящем случае.
Как только я вернулся в контору, я рассказал моему клерку о том, что
случилось, и послал его к Скиппу и Смолли со следующим поручением: "Мистер
Брефф приказал кланяться и сообщить вам, что он желал бы знать, почему
господа Скипп и Смолли нашли необходимым рассматривать завещание леди
Вериндер".
Это заставило мистера Смолли тотчас же прийти в мою контору. Он
признался, что действовал по инструкциям, полученным от клиента. А потом
прибавил, что он не может сказать более, потому что нарушает данное им
слово молчать.
Мы порядком поспорили насчет этого. Конечно, был прав он, а не я.
Сказать по правде, я был рассержен, у меня пробудилось подозрение, и я
настойчиво стремился узнать больше. Кроме того, я отказался считать это
тайной, вверенной мне, и требовал полной свободы действий для себя. Более
того, я захотел извлечь неоспоримые выгоды из своего положения.
- Выбирайте, сэр, - сказал я мистеру Смолли, - между риском лишиться
дел или вашего клиента, или моих.
Согласен, что это совершенно не извинительно, - деспотический нажим и
ничего более. Подобно всем другим деспотам, я настоял на своем. Мистер
Смолли сделал выбор без малейшей нерешительности. Он покорно улыбнулся и
назвал имя своего клиента:
- Мистер Годфри Эбльуайт.
Этого было довольно, мне не нужно было знать больше.
Дойдя до этого пункта в моем рассказе, я должен посвятить читателя этих
строк в содержание завещания леди Вериндер.
Говоря коротко, по этому завещанию Рэчель Вериндер не могла
пользоваться ничем, кроме пожизненного дохода. Превосходный здравый смысл
ее матери и моя продолжительная опытность освободили ее от всякой
ответственности и предохранили от всякой опасности сделаться жертвой
алчного и бессовестного человека. Ни она, ни ее муж (если бы она вышла
замуж) не могли взять и шести пенсов ни из дохода от земли, ни из
капитала. Они могли жить в лондонском и йоркширском доме и иметь хороший
доход - вот и все.
Когда я обдумал то, что узнал, я стал в тупик: что же мне делать? Еще и
недели не прошло с того дня, когда я услышал (к моему удивлению и
огорчению) о помолвке мисс Вериндер. Я искренно восхищался ею и любил ее,
и мне было невыразимо грустно услышать, что она решилась выйти замуж за
мистера Годфри Эбльуайта. И вот теперь этот человек, - которого я всегда
считал лжецом с хорошо подвешенным языком, - оправдал мое самое худшее о
нем мнение и прямо открыл, что он женится с корыстной целью. Что ж такое?
- можете вы сказать. - Это делается каждый день. Согласен, любезный сэр.
Но приняли бы вы это с тою же легкостью, если бы дело шло о вашей сестре?
Первое соображение, которое должно было прийти мне в голову, состояло в
следующем: не откажется ли мистер Годфри Эбльуайт от своей невесты после
того, что узнал стряпчий по его поручению? Это целиком зависело от его
денежных обстоятельств, о которых я ничего не знал. Если дела его были
просто очень плохи, ему выгодно было жениться на мисс Рэчель ради одного
только ее дохода. Если, с другой стороны, ему было необходимо срочно
достать большую сумму к определенному сроку, тогда завещание леди Вериндер
достигло своей цели и не допустит ее дочь попасть в руки мошенника.
В последнем случае мне не было никакой необходимости огорчать мисс
Рэчель в первые же дни ее траура по матери, немедленно обнаружив перед ней
истину. Но в первом случае промолчать - значило способствовать браку,
который сделает ее несчастной на всю жизнь.
Мои сомнения кончились в той самой лондонской гостинице, где
остановились миссис Эбльуайт и мисс Вериндер. Они сообщили мне, что едут в
Брайтон на следующий день и что какое-то неожиданное препятствие помешало
мистеру Годфри Эбльуайту сопровождать их. Я тотчас предложил занять его
место. Когда я лишь думал о Рэчель Вериндер, я еще мог колебаться. Когда я
увидел ее, я тотчас решил, - что бы ни вышло из этого, - сказать ей
правду. Случай представился, когда мы вместе отправились на прогулку на
другой день после моего приезда в Брайтон.
- Могу я поговорить с вами, - спросил я, - о вашей помолвке?
- Да, - ответила она равнодушно, - если у вас нет ничего интереснее для
разговора.
- Простите ли вы старому другу и слуге вашей семьи, мисс Рэчель, если я
осмелюсь спросить, по любви ли выходите вы замуж?
- Я выхожу замуж с горя, мистер Брефф, надеясь на тихую пристань,
которая сможет примирить меня с жизнью.
Сильно сказано! И под этими словами, вероятно, таится нечто, намекающее
на роман. Но у меня была своя тема для разговора, и я не стал отклоняться
(как мы, юристы, выражаемся) от основного русла.
- Мистер Годфри Эбльуайт вряд ли думает так, как вы, - сказал я. -
Он-то, по крайней мере, женится по любви?
- Он так говорит, и мне кажется, что я должна ему верить. Он не женился
бы на мне после того, в чем я ему призналась, если бы не любил меня.
Задача, которую я сам себе задал, начала казаться мне гораздо труднее,
чем я ожидал.
- Для моих старых ушей, - продолжал я, - очень странно звучит...
- Что странно звучит? - спросила она.
- Тон, каким вы говорите о вашем будущем муже, доказывает, что вы не
совсем уверены в искренности его чувства. Есть у вас какие-нибудь
основания сомневаться в нем?
Удивительная быстрота соображения помогла ей сразу подметить перемену в
моем голосе или в моем обращении при этом вопросе, - перемену, показавшую
ей, что я преследую какую-то свою цель в разговоре. Она остановилась,
выдернула свою руку из моей руки и пристально посмотрела на меня.
- Мистер Брефф, - сказала она, - вы хотите что-то сказать о Годфри
Эбльуайте. Говорите.
Я знал ее настолько, что, не колеблясь, рассказал ей все.
Она опять взяла меня под руку и медленно пошла со мною. Я чувствовал,
как рука ее машинально все крепче и крепче сжимает мою руку, и видел, как,
слушая меня, сама она становится все бледнее и бледнее. Когда я кончил,
она долго хранила молчание. Слегка потупив голову, она шла возле меня, не
сознавая моего присутствия, поглощенная своими мыслями. Я не пытался ее
отвлекать от них. Мое знание ее натуры подсказывало мне, как в других
таких же случаях, что ей надо дать время прийти в себя.
Мы прошли около мили, прежде чем Рэчель очнулась от задумчивости. Она
вдруг взглянула на меня со слабым проблеском прежней счастливой улыбки -
улыбки, самой неотразимой из всех, какие я видел на женском лице.
- Я уже многим обязана вашей доброте, - сказала она, - а теперь
чувствую себя гораздо более обязанной вам, чем прежде. Если вы услышите,
вернувшись в Лондон, разговоры о моем замужестве, тотчас же опровергайте