озвращении моем  на  родину  действие  этого
лекарства, так хорошо мне помогавшего,  начало  ослабевать.  Чем  более  я
приближался к стране, где она жила, и к возможности снова увидеться с ней,
тем непреодолимее становилась ее прежняя власть надо мной. При отъезде  из
Англии последнее, что сорвалось с моих губ, было ее имя. По возвращении  в
Англию я прежде всего спросил о ней, когда встретился с мистером Бреффом.
   Разумеется, мне рассказали все,  что  случилось  в  мое  отсутствие,  -
другими словами, все, что было написано  здесь  как  продолжение  рассказа
Беттереджа, исключая одно только обстоятельство. В то время  мистер  Брефф
не считал себя вправе сообщить мне о причинах, побудивших Рэчель и  Годфри
Эбльуайта разорвать свою помолвку. Я  не  беспокоил  его  затруднительными
вопросами об этом щекотливом предмете.
   Для  меня  было  достаточным   облегчением   узнать   после   ревнивого
разочарования, возбужденного во мне известием об  ее  намерении  сделаться
женою Годфри, что размышление убедило ее в опрометчивости  ее  поступка  и
что она взяла назад свое слово.
   Когда я выслушал о прошлом, мои последующие расспросы (все  о  Рэчель!)
перешли к настоящему.  На  чьем  попечении  находилась  она,  оставив  дом
мистера Бреффа, и где жила она теперь?
   Она жила у вдовствующей сестры покойного сэра Джона  Вериндера,  миссис
Мерридью, которую  душеприказчики  ее  матери  просили  быть  опекуншей  и
которая согласилась принять это предложение. Мне сказали, что они  отлично
уживаются и что сейчас они устроились на весь сезон в доме миссис Мерридью
на Портлэнд-плейс.
   Спустя полчаса после того,  как  я  узнал  об  этом,  я  отправился  на
Портлэнд-плейс, - не имея мужества признаться в этом мистеру Бреффу!
   Слуга, отворивший дверь, не был уверен, дома ли мисс Вериндер. Я послал
его наверх с моей визитной карточкой, чтобы скорее разрешить этот  вопрос;
слуга вернулся с непроницаемым лицом и сообщил мне, что мисс Вериндер  нет
дома.
   Кого-нибудь другого я мог бы заподозрить в умышленном отказе  увидеться
со мной, но Рэчель подозревать было невозможно. Я сказал, что приду  опять
в шесть часов вечера. В шесть часов мне было сказано  вторично,  что  мисс
Вериндер нет дома. Не поручила ли она передать  мне  что-нибудь?  Никакого
поручения не было передано. Разве мисс Вериндер не получила моей карточки?
Мисс Вериндер ее получила.
   Вывод был слишком ясен: Рэчель не хотела меня видеть.
   С своей стороны и  я  не  хотел,  чтобы  со  мною  обращались  подобным
образом, не сделав попытки узнать хотя бы причину  этого.  Я  послал  свою
карточку миссис Мерридью, с  просьбой  назначить  мне  свидание  в  любое,
удобное для нее время.
   Миссис Мерридью приняла меня тотчас. Я был введен в красивую  маленькую
гостиную и очутился перед красивой маленькой пожилой дамой. Она  была  так
добра, что выразила мне большое сочувствие и некоторое удивление. Но в  то
же время она не могла ни объяснить мне  поведение  Рэчель,  ни  попытаться
уговорить ее, поскольку дело касалось, по-видимому, ее личных чувств.  Она
повторила все это несколько раз, с вежливым терпением, которого  ничто  не
могло утомить. Вот все, что я выиграл, обратившись к миссис Мерридью.
   Моей последней попыткой было написать Рэчель. Слуга отнес к ней письмо,
получив строгий приказ дождаться ответа.
   Ответ был принесен и заключался в одной фразе:
   - Мисс Вериндер отказывается вступать в переписку с мистером Фрэнклином
Блэком.
   Как ни любил я ее, оскорбление, нанесенное мне таким  ответом,  вызвало
во мне бурю негодования. Зашедший поговорить со мною о делах мистер  Брефф
застал меня еще не опомнившимся от пережитого.
   Я тотчас отбросил все дела и откровенно рассказал ему обо всем.  Мистер
Брефф, подобно миссис Мерридью,  по  сумел  дать  мне  удовлетворительного
объяснения.
   Я спросил его, не оклеветал ли меня  кто-нибудь  перед  Рэчель?  Мистер
Брефф не знал ни о какой клевете. Не говорила ли она чего-нибудь обо  мне,
когда жила в доме мистера Бреффа? Никогда. Не спрашивала ли она  во  время
моего долгого отсутствия, жив я или умер? Такого вопроса она не задавала.
   Я вынул из бумажника письмо, написанное мне  бедною  леди  Вериндер  из
Фризинголла в день моего отъезда из ее йоркширского  поместья.  Я  обратил
внимание мистера Бреффа на две фразы в этом письме:
   "Драгоценная помощь, которую вы оказали следствию в поисках  пропавшего
алмаза, до сих пор кажется непростительной обидой для Рэчель при настоящем
страшном состоянии ее души. Поступая слепо в этом деле,  вы  увеличили  ее
беспокойство, невинно угрожая открытием ее тайны вашими стараниями".
   - Возможно ли, - спросил я, - чтобы она и теперь была раздражена против
меня так же, как прежде?
   На лице мистера Бреффа выразилось непритворное огорчение.
   - Если вы непременно настаиваете на ответе, - сказал он, - признаюсь, я
не могу иначе истолковать ее поведение.
   Я позвонил и велел слуге своему уложить вещи и послать  за  расписанием
поездов. Мистер Брефф спросил с удивлением, что я намерен делать.
   - Я еду в Йоркшир, - ответил я, - со следующим поездом.
   - Могу я спросить, для чего?
   - Мистер Брефф, помощь, которую я самым  невинным  образом  оказал  при
поисках ее алмаза, была непростительным оскорблением для Рэчель  год  тому
назад, и остается непростительным оскорблением  до  сих  пор.  Я  не  хочу
подчиняться этому. Я решил узнать, почему она ничего не сказала  матери  и
чем вызвана ее неприязнь ко мне. Если время,  труды  и  деньги  могут  это
сделать, я отыщу вора, укравшего Лунный камень!
   Достойный  старик  попытался  возражать,  уговаривал  меня  послушаться
голоса рассудка - словом, хотел исполнить свой  долг  передо  мной.  Но  я
остался глух ко всем его  убеждениям.  Никакие  соображения  на  свете  не
поколебали бы в эту минуту моей решимости.
   - Я буду продолжать следствие, - заявил я, - с того  самого  места,  на
котором остановился, и буду вести его шаг за шагом до  тех  пор,  пока  не
дойду до решающего факта. В цепи улик недостает нескольких звеньев,  после
того как я оставил следствие, - их может дополнить Габриэль  Беттередж.  Я
еду к Габриэлю Беттереджу!
   В тот же вечер, на закате солнца, я опять очутился на  хорошо  знакомой
мне террасе спокойного старого деревенского дома. Первым, кого я  встретил
в опустелом саду, был садовник. На мой вопрос, где Беттередж, он  ответил,
что видел его час назад греющимся в своем обычном уголке на заднем  дворе.
Я хорошо знал этот уголок и сказал, что сам пойду и отыщу его.
   Я пошел по знакомым дорожкам и заглянул в открытую калитку на двор.
   Вот он - милый старый друг счастливых  дней,  которые  никогда  уже  не
вернутся; вот он - в прежнем своем уголке, на том же соломенном  стуле,  с
трубкою во рту,  с  "Робинзоном  Крузо"  на  коленях  и  со  своими  двумя
друзьями-собаками, дремлющими у его ног. Я стоял так, что последние  косые
лучи солнца удлинили мою тень. Увидели ли собаки эту тень, или  тонкое  их
чутье уловило мое приближение, но они, заворчав, вскочили. В свою  очередь
вздрогнув, старик одним окриком заставил их замолчать,  а  потом,  прикрыв
свои слабые глаза рукою, вопросительно посмотрел на человека, стоявшего  в
калитке.
   Глаза мои наполнились слезами. Я принужден был переждать минуту, прежде
чем решился с ним заговорить.



   Глава II

   - Беттередж, - произнес я наконец, указывая на хорошо  знакомую  книгу,
лежавшую у него на коленях, - сообщил ли вам "Робинзон Крузо" в этот вечер
о возможности увидеть Фрэнклина Блэка?
   - Ей-богу, мистер Фрэнклин,  -  вскричал  старик,  -  "Робинзон  Крузо"
именно так и сделал!
   Он поднялся на ноги с моей помощью и с минуту постоял, то  глядя  перед
собой, то озираясь назад, переводя взгляд с меня на  "Робинзона  Крузо"  и
обратно, словно не был уверен, кто же  из  нас  двух  поразил  его  более.
Книга, как всегда, одержала верх. Он смотрел на эту удивительную  книгу  с
неописуемым выражением, будто надеясь, что сам  Робинзон  Крузо  сойдет  с
этих страниц и удостоит нас личным свиданием.
   - Вот место, которое я читал, мистер Фрэнклин, - произнес он, едва лишь
вернулась к нему способность говорить, - и это так же верно, как то, что я
вас вижу, сэр, - вот то самое место, которое я читал за минуту  до  вашего
прихода! Страница сто пятьдесят шестая: "Я стоял, как  пораженный  громом,
или как будто увидел призрак". Если это не означает: "Ожидайте  внезапного
появления мистера  Фрэнклина  Блэка",  то  английский  язык  вообще  лишен
смысла! - докончил Беттередж, шумно захлопнув книгу  и  освободив  наконец
руку, чтобы взять мою, которую я протягивал ему.
   Я ожидал - это было бы очень естественно при настоящих обстоятельствах,
- что он закидает меня вопросами. Но нет,  чувство  гостеприимства  заняло
главное место в душе старого  слуги,  когда  член  семейства  явился  (все
равно, каким образом) гостем в дом.
   - Пожалуйте, мистер Фрэнклин, -  сказал  он,  отворяя  дверь  со  своим
характерным старомодным поклоном, - я спрошу попозднее,  что  привело  вас
сюда, а сначала должен устроить вас поудобнее. После вашего  отъезда  было
много грустных перемен. Дом заперт, слуги отосланы. Но это неважно! Я  сам
приготовлю вам обед, жена садовника сделает вам постель, а если в  погребе
сохранилась бутылочка нашего знаменитого латурского кларета, содержимое ее
попадет в ваше  горло,  мистер  Фрэнклин.  Милости  просим,  сэр,  милости
просим! - сказал бедный старик,  мужественно  отстаивая  честь  покинутого
дома и принимая меня с гостеприимным и вежливым вниманием прошлых времен.
   Мне было больно обмануть его ожидания. Но этот дом  принадлежал  теперь
Рэчель. Мог ли я есть или спать в нем после того, что случилось в Лондоне?
Самое простое чувство уважения к самому себе запрещало  мне  -  решительно
запрещало - переступать через его порог.
   Я взял Беттереджа за руку и повел его в сад. Нечего делать, я принужден
был сказать ему всю правду. Он был очень привязан к Рэчель и ко мне, и его
очень огорчил и озадачил оборот, какой приняло это дело. Он  выразил  свое
мнение с обычной  прямотой  и  со  свойственной  ему  самой  положительной
философией в мире, какая только мне известна, -  философией  беттереджской
школы.
   - Мисс Рэчель имеет свои недостатки, я  никогда  этого  не  отрицал,  -
начал он. - И один из них - взять иногда  высокую  ноту.  Она  постаралась
взять эту высокую ноту и с вами, - и вы  это  вынесли.  Боже  мой!  Мистер
Фрэнклин,  неужели  вы  до  сих  пор  мало  знаете  женщин?   Слышали   вы
когда-нибудь от меня о покойной миссис Беттередж?
   Я очень часто  слышал  от  него  о  покойной  миссис  Беттередж,  -  он
неизменно приводил ее как пример слабости и своеволия прекрасного пола.  В
таком виде выставил он ее и теперь.
   - Очень хорошо, мистер  Фрэнклин.  Теперь  выслушайте  меня.  У  каждой
женщины свои  собственные  прихоти.  Покойная  миссис  Беттередж  начинала
горячиться всякий раз, как мне случалось отказывать  ей  в  том,  чего  ей
хотелось. Когда я в таких случаях приходил домой с работы, жена непременно
кричала мне из кухни, что после моего грубого обращения с  ней  у  нее  не
хватает сил приготовить мне обед. Я переносил это некоторое время так, как
вы теперь переносите капризы мисс Рэчель. Но наконец терпение мое лопнуло.
Я отправился в кухню, взял миссис Беттередж -  понимаете,  дружески  -  на
руки и отнес ее в нашу лучшую комнату, где она принимала гостей.
   - "Вот твое настоящее место, душечка", - сказал я и сам пошел на кухню.
Там я заперся, снял свой сюртук, за сучил рукава и состряпал  обед.  Когда
он был готов, я сам себе подал его и пообедал  с  удовольствием.  Потом  я
выкурил  трубку,  хлебнул  грогу,  а  после  прибрал  со  стола,  вычистил
кастрюли, ножи и вилки, убрал все это и подмел кухню. Когда было  чисто  и
опрятно, я отворил дверь и пустил на кухню миссис Беттередж. "Я  пообедал,
душа моя, - сказал я, - надеюсь, ты найдешь кухню  в  самом  лучшем  виде,
такою, как только можешь пожелать". Пока эта  женщина  была  жива,  мистер
Фрэнклин, мне никогда уже не приходилось стряпать самому  обед.  Из  этого
мораль: вы переносили капризы мисс Рэчель в Лондоне, не переносите же их в
Йоркшире. Пожалуйте в дом!
   Что было ответить на это? Я мог только уверить моего доброго друга, что
даже его способности к убеждению пропали даром в данном случае.
   - Вечер прекрасный, - сказал я, - и я пройдусь пешком во  Фризинголл  и
остановлюсь  в  гостинице,  а  вас  прошу  завтра  утром  прийти  ко   мне
позавтракать. Мне нужно сказать вам кое-что.
   Беттередж с серьезным видом покачал головой.
   - Искренно сожалею об этом, - сказал он, - я надеялся услышать,  мистер
Фрэнклин, что все идет гладко и хорошо между вами и мисс Рэчель.  Если  вы
должны  поступить  по-своему,  сэр,  -  продолжал   он   после   минутного
размышления, - то вам нет никакой надобности идти ночевать  в  Фризинголл.
Ночлег можно получить гораздо ближе. Готерстонская  ферма  только  в  двух
милях отсюда. Против  этого  вы  не  можете  ничего  возразить,  -  лукаво
прибавил старик. - Готерстон живет, мистер  Фрэнклин,  не  на  земле  мисс
Рэчель, а на своей собственной.
   Я вспомнил это место, как только Беттередж назвал его. Ферма  стояла  в
тенистой долине, на берегу самого красивого ручейка в этой части Йоркшира:
у фермера были отдельные спальни и гостиная, которые он  имел  обыкновение
отдавать внаймы художникам, удильщикам рыбы и туристам. Я не мог бы  найти
более приятного жилища на время моего пребывания в этих окрестностях.
   - Комнаты отдаются внаймы? - спросил я.
   - Сама миссис Готерстон, сэр, просила меня еще вчера  рекомендовать  ее
комнаты.
   - Я возьму их, Беттередж, с удовольствием.
   Мы снова вернулись во двор, где я оставил свой дорожный  мешок.  Продев
палку в его ремешки и подняв мешок на плечо, Беттередж  снова  впал  в  то
состояние, которое возбудил в нем мой  неожиданный  приезд  в  ту  минуту,
когда он дремал на своем соломенном стуле. Он недоуменно взглянул на  дом,
а потом повернулся ко мне и еще более недоуменно посмотрел на меня.
   - Довольно долго прожил я на свете, - сказал этот лучший и милейший  из
всех старых слуг, - но не ожидал, что когда-нибудь  придется  мне  увидеть
что-либо подобное. Вот стоит дом, а здесь стоит мистер Фрэнклин Блэк  -  и
он повертывается спиной к дому и идет ночевать в наемной квартире!
   Он пошел вперед, качая головой и ворча.
   - Остается произойти еще только одному чуду,  -  сказал  он  мне  через
плечо, - это, когда вы, мистер  Фрэнклин,  вздумаете  заплатить  мне  семь
шиллингов и шесть пенсов, которые вы заняли у меня в детстве.
   Этот сарказм привел его в лучшее расположение духа. Мы  миновали  домик
привратника и вышли из калитки.  Как  только  ступили  мы  на  нейтральную
почву,  обязанности  гостеприимства   (по   кодексу   морали   Беттереджа)
прекратились и вступили в силу права любопытства.
   Он приостановился, чтобы я мог поравняться с ним.
   - Прекрасный вечер для прогулки, мистер Фрэнклин, - сказал он, будто мы
только что случайно встретились с ним. -  Предположим,  что  вы  идете  во
фризинголлскую гостиницу, сэр...
   - Да?
   - Тогда я имел бы честь завтракать у вас завтра утром.
   - Приходите ко мне завтракать на Готерстонскую ферму.
   - Очень обязан вам за вашу доброту, мистер Фрэнклин. Но стремлюсь-то я,
собственно, не к завтраку. Мне кажется, вы упомянули  о  том,  что  имеете
нечто сказать мне. Если это не секрет,  сэр,  -  сказал  Беттередж,  вдруг
бросив окольные пути и вступив на прямую  дорогу,  -  я  горю  нетерпением
узнать, что привело вас сюда так неожиданно?
   - Что привело меня сюда в прошлый раз? - спросили.
   - Лунный камень, мистер Фрэнклин. Но что привело вас сюда сейчас, сэр?
   - Опять Лунный камень, Беттередж.
   Старик вдруг остановился и посмотрел на  меня,  словно  не  веря  своим
ушам.
   - Если это шутка, сэр, - сказал он, - боюсь, что я немного поглупел  на
старости лет. Я не понимаю ее.
   - Это не шутка, - ответил я, - я приехал сюда снова  начать  следствие,
прерванное при моем отъезде из Англии. Я  приехал  сюда  сделать  то,  что
никто еще не сделал, - узнать, кто украл алмаз.
   - Бросьте вы этот алмаз, мистер Фрэнклин!  Послушайтесь  моего  совета,
бросьте вы этот алмаз! Проклятая индийская штучка сбивала с пути всех, кто
к ней приближался. Не тратьте ваших денег и сил  в  самое  цветущее  время
вашей жизни, сэр, занимаясь Лунным камнем.  Как  можете  вы  надеяться  на
успех, когда сам сыщик Кафф запутался в этом деле? Сыщик Кафф, -  повторил
Беттередж, сурово грозя мне пальцем, - крупнейший сыщик в Англии!
   - Решение мое твердо, старый друг. Даже  сыщик  Кафф  не  убедит  меня.
Кстати, рано или поздно мне придется  с  ним  посоветоваться.  Слышали  вы
что-нибудь о нем за последнее время?
   - Кафф вам не поможет, мистер Фрэнклин.
   - Почему?
   - В полицейских кругах произошло, после вашего отъезда,  событие,  сэр.
Знаменитый Кафф вышел в отставку. Он нанял маленький коттедж в Доркинге  и
по уши увяз в разведении роз. Он сам написал мне об этом, мистер Фрэнклин.
Он вырастил белую махровую розу, не прививая  ее  к  шиповнику.  И  мистер
Бегби, наш садовник, собирается съездить в Доркинг, чтоб сознаться в своем
окончательном поражении.
   - Это ничего не значит, - ответил я, - обойдусь  и  без  помощи  сыщика
Каффа. А для начала я должен во всем довериться вам.
   Возможно, что я сказал это несколько  небрежно.  Как  бы  то  ни  было,
что-то в моем ответе обидело Беттереджа.
   - Вы могли бы довериться кому-нибудь и похуже  меня,  мистер  Фрэнклин,
могу вам сказать, - произнес он немного резко.
   Тон, каким он сделал это замечание, и  некоторая  растерянность  в  его
манерах подсказали мне, что он располагает какими-то  сведениями,  которые
не решается мне сообщить.
   - Надеюсь, вы поможете мне, рассказав о разрозненных открытиях, которые
оставил за собой сыщик Кафф. Знаю, что это вы в состоянии сделать.  Ну,  а
могли бы вы сделать что-нибудь, кроме этого?
   - Чего же еще вы ожидаете от меня, сэр? -  с  видом  крайнего  смирения
спросил Беттередж.
   - Я ожидаю большего, судя по тому, что вы недавно сказали.
   - Пустое хвастовство, мистер Фрэнклин, - упрямо ответил старик, -  есть
люди, родившиеся  хвастунами  на  свет  божий  и  до  самой  своей  смерти
остающиеся таковыми. Я - один из этих людей.
   Оставался только один способ воздействия на него.
   Я решил воспользоваться его привязанностью к Рэчель и ко мне.
   - Беттередж, обрадовались ли бы вы, если б услышали,  что  Рэчель  и  я
стали опять добрыми друзьями?
   - Я служил бы вашей семье совершенно без всякой пользы, сэр, если б  вы
усомнились в этом.
   - Помните, как Рэчель обошлась со мною перед моим отъездом из Англии?
   - Так отчетливо, словно это случилось вчера. Миледи сама  написала  вам
об этом, а вы были так добры, что показали  ее  письмо  мне.  В  нем  было
сказано, что мисс Рэчель считает себя смертельно оскорбленною вами  за  то
участие, которое вы приняли в отыскании ее алмаза. И ни миледи,  ни  я,  и
никто не мог угадать, почему.
   - Совершенно справедливо, Беттередж. Я вернулся из путешествия и нашел,
что Рэчель все еще считает себя смертельно оскорбленной  мною.  Я  знал  в
прошлом году, что причиною этого был алмаз. Знаю, что это так и теперь,  Я
пробовал говорить с нею, она не захотела меня видеть: Пробовал писать  ей,
она не  захотела  мне  ответить.  Скажите,  ради  бога,  как  это  понять?
Разузнать о пропаже Лунного камня - вот единственная возможность,  которую
Рэчель мне оставляет!
   Мои слова,  по-видимому,  заставили  его  взглянуть  на  дело  с  новой
стороны. Он задал мне вопрос, показавший, что я наконец-то поколебал его.
   - У вас нет недоброго чувства к ней, мистер Фрэнклин?
   - Был гнев, когда я уезжал из Лондона, - ответил  я,  -  но