сь к
его груди. А через секунду уже отстранилась, кротко смотрит ему в глаза.
   И, как всегда, когда она так смотрит снизу вверх на своего Кирика,
глаза ее наливаются яркой, просто-таки небесной синевой... По всему видно,
что современная эта Ярославна с 11-ской стрит приготовилась в надлежащем
виде встретить своего путешественника: лобастая головка гладко причесана,
плечи прикрыты белоснежным шарфиком, на открытой шее блестит какое-то
украшение...
   - Переживала?
   - И не думала.
   - Вот и молодчина... Напрасно Лида беспокоилась...
   - А как она перенесла дорогу?
   - Не укачивало, и то уже хорошо. Ну, и контроль был надежный...
   - Дударевичи тут переволновались из-за своего чада.
   (Дударевичи живут двумя этажами ниже.)
   - Это мы заметили,- говорит Заболотный,- Оба - и он, и она - прямо к
лифту выскочили принимать спою отважную путешественницу.
   - Представляю, как девочка устала...
   - А между тем в дороге не докучала, умничка, есть у нее такт и почтение
к протоколу...
   - Ну, а Мадонна? Увидеть удалось?
   - Что за вопрос!
   - Так расскажите же, какая.
   Заболотный, прищурясь, смотрит на жену, словно чегото доискивается в ее
глазах, еще полных того синего, влажно сияющего...
   - Во взгляде есть у вас с ней нечто общее... И такая же яснолицая,-
склонившись с этакой шутливой церемонностью, он припадает губами к Сониной
руке. Впрочем, в этом его движении чувствуется искренность.- На всех вас,
женщин, чем-то она похожа... Поскольку вы и вправду создания прекрасные.
Если сравнивать с" мужской половиной человечества, вы, женщины, без
сомнения, лучше нас.
   - Наконец-то уразумел,- улыбается Соня снисходительно и обращается ко
мне: - А вы довольны поездкой?
   Для вас, пожалуй, подобные скорости непривычны?
   Действительно, па каких только скоростях мы не мчались сегодня!
Побывали там, где, кажется, само время ускоряет свой бег Обезумевшее
железо, свистящий гудрон, угар, загазованность, непреодолимая, как
наркотик, жажда нарастающих скоростей... Как тут не очуметь! Спутница
наша, славная эта девчушка, хоть вроде и привычная к подобным трассам,
вышла из машины, совсем вымотанная дорогой, едва до лифта дотащилась, да и
нас, взрослых, от усталости покачивало,- эти гонки-перегонки нелегко
человеку даются.
   И сейчас еще голова у меня гудит от дороги, от этого напряжения. Пора б
ужо и уйти, но Заболотиые не хотят меня отпускать, оставляют ночевать у
себя.
   - Будем еще ужинать, чем-нибудь снимем вашу усталость,- подбадривает
меня хозяйка.
   Пока супруги занять! на кухне, я имею возможность на экране телевизора
еще раз увидеть мельком показанный фасад Арт Музеума, а за ним на зеленых
газонах каменные скульптуры работы неизвестных художников, слышу несколько
слов также и о "Славянской Мадонне", и о том, что техника, в которой
выполнен портрет, оказалась какойто загадочной, местным специалистам
незнакомой, потомуто поврежденный шедевр отправят на реставрацию в Европу
или даже в Африку, на родину фаюмских портретов...
   Выключив телевизор, где экран уже заполнился поздней рекламой новой
зубной пасты, от нечего делать разглядываю гостиную Заболотных, эту
по-своему знаменитую комнату, фотоснимки которой, наверное, лежат не в
одном стальном сейфе... Вон над самым телевизором висит фотография молодых
летчиков. Она здесь не может не привлечь внимание: на фотокарточке, а
также на обоях рядом с ней проступает несколько характерных дырочек, какие
бывают на мишени. Это следы пуль...
   Произошел тут случай, который дикостью своей и наглостью вызвал в свое
время волну возмущения не только в семьях дипломатов... Миссия давала в
тот вечер официальный праздничный прием, а это именно то событие, когда
матерям с малолетними детьми приходится особенно хлопотно: надо
позаботиться, куда бы на время приема пристроить своих малышей, и чаще
всего выходит так, что оказываются они в подобных случаях в квартире у
Заболотных. Известно, что у Заболотной душа безотказная, и детей Соня
любит, и дети льнут к пей, соседи считают, что у Софьи Ивановны просто
врожденный талант воспитательницы. "Кроме того, она у меня еще и философ,-
шутит по этому поводу Заболотный,- для нее возня с детьми,- это ни более
ни менее, как встреча с младшей частью человечества". А впрочем, и самому
Заболотному тоже нравится.
   что их квартира время от времени превращается как бы в детсадик,
шумный, говорливый. Своей детской непосредственностью - вот чем больше
всего привлекает моего друга "племя младое", этот предельно искренний,
славный народец... Однажды Заболотный говорил мне, что только среди этой
бесхитростной публики он по-настоящему и отдыхает душой, выбравшись из
дипломатических джунглей, где па каждом шагу подстерегают тебя двуликие
янусы, потенциальные отщепенцы, поражающие неожиданности хамелеоновых
превращений...
   Но поскольку Софье Ивановне в этот вечер тоже надлежало быть внизу на
приеме, чтобы вместе с соотечественницами принимать гостей, улыбаясь, как
водится, кому полной улыбкой, а кому и полуулыбкой, то детям, приведенным
матерями под крышу Заболотных, на какоето время пришлось остаться одним:
вот вам игрушки, вот телевизор, пусть в этот вечер он побудет в роли
няньки...
   Все складывалось хорошо, взрослые развлекались внизу, дети забавлялись
наверху, однако после того, как игрушки им надоели, захотелось малышам,
выключив свет, поднять металлическую штору - жалюзи, чтобы ^посмотреть из
окна этого высотного этажа на вечерний город, каков он отсюда? Знакомая
каланча скучно темнела по ту сторону улицы, за ней тянулся куда-то вглубь
ландшафт крыш, горы строений, торчали, громоздясь в тесноте, утесы
билдингов, ближних и дальних, влекущих своей таинственностью, могучим
хаосом - нескончаемые каменные джунгли терялись в темноте, усеянной тут и
там множеством одинаковых окон, за которыми полным-полно загадок, ведь за
каждым кто-то живет... Ущелья стритов где-то внизу только угадывались,
всюду господствовал камень, его застывшее властное однообразие...
   Утолив любопытство, забыв о жалюзи, дети вскоре снова вернулись к
телевизору и не успели еще усесться перед экраном, подняв веселую возню за
места, как вдруг непонятно просвистело что-то над русой головкой самой
высокой среди детей Лиды Дударевич... Первая пуля расколола вазу с
цветами, стоящую на телевизоре - брызнул во все стороны осколками
хрусталь! - и в ту же секунду свистнуло еще раз - рассыпалось вдребезги
стекло фотографии на стене. Что это? Откуда? Младшие еще не успели понять,
что происходит, как Лида крикнула им:
   "На пол! Ложитесь все!"
   И, повалив малышей, сама тоже упала на пол. Считается, что этим Лида
спасла и себя и других - именно тем, что первой опомнилась, но растерялась
от страха и не то чтобы не испугалась, а, как она потом объяснила, "не
успела испугаться"... Четыре выстрела было сделано по детям, и просто
какое-то чудо их спасло, потому что, как потом установила экспертиза,
неизвестный террорист целился как раз в детские головки - силуэты их он
отчетливо видел на фоне голубого экрана...
   Когда на тревожные крики отцы и матери вбежали толпой в квартиру
Заболотных, жалюзи уже снова были опущены, свет включен, дети, живые и
невредимые, сбились на кухне, неестественно возбужденные, почти веселые,
хотя у самых маленьких в растерянных глазах еще блестел ужас. Не
задерживаясь возле детей, Заболотный тут же бросился к окну и, рывком
подняв жалюзи, устремился взглядом в ущелье темноты, поглотившей крыши,
едва заметные между утесами билдингов... Побледневший стоял тогда у окна
Заболотный и, не прячась, смотрел в ту зловещую пропасть, словно был
уверен, что оттуда по нему стрелять не посмеют. Бесчисленное множество
крыш, вполне вероятных бойниц - из какой же вели огонь?
   "Кирик!" - с отчаянным криком жена мигом очутилась возле пего, резко
оттолкнув мужа, дернула шторку, и тяжелые жалюзи с металлическим грохотом
потекли вниз.
   "Сумасшедший",- лишь теперь испуганно улыбнулась она, прильнув к мужу.
   С тех пор так они и живут здесь, зашторенные металлом, словно
заблокированные, живут при вечно опущенных жалюзи.
   Считается, что детвора отделалась легким испугом, только Лида после
этого стала заметно молчаливей, в глазах появилась тоска. Родители даже
показали ее психоаналитику, и хотя при обследовании в состоянии ее
здоровья не было обнаружено ничего угрожающего, однако молчаливость и
печаль в глазах девочки не исчезли, они стали для ЛТкды как бы приметой,
так что когда вас теперь знакомят с пей, то непременно добавят: "Это та
самая, которая не растерялась, первой во время обстрела сориентировалась,
чем и спасла себя и малышей". Девочка как девочка, однако знакомые и
незнакомые при встрече почему-то смотрят на нее внимательнее, нежели на
других детей. Непонятно даже: почему? Перемен вроде никаких в девочке не
произошло, учится нормально, отцу, если он торопится, а мама отсутствует,
Лида быстро приготовит его любимый стейк и поможет подобрать галстук в тон
- удачно подобранным с участием дочери галстуком Дударевич не преминет
потом похвастаться перед коллегами.
   Иногда он даже посвящает дочку в свои служебные заботы, потому-то его
любимица считает, скажем, что папочку ее следовало бы уже возвести в более
высокий дипломатический ранг и что вообще лучше б ему работать "по квоте",
ибо там, где он сейчас наращивает стаж, ему приходится очень и очень
нелегко. Имеет она определенное представление и об ЮНИСЕФе (Международном
фонде помощи детям), которому отдает свою неуемную энергию Заболотный, и
Лиде иногда приходит на ум, почему бы и ее папочке не устроиться в этот
ЮНИСЕФ, ведь там, по Лидиным наблюдениям, работают самые дружные и веселью
люди.
   Наиболее чувствительная травма во время обстрела квартиры Заболотпых,
пожалуй, была нанесена фотографии, когда-то подаренной Соне ее будущим
мужем, увеличенную карточку эту Заболотная, странствуя с мужем по свету,
возит с собой всегда. Фронтовой снимок ;!дось тоже украшал их гостиную,
да, впрочем, и сейчас он, хоть несколько и продырявлен, все же остается на
прежнем месте, сохранив свое первичное весеннее настроение: четверо
молодых летчиков в комбинезонах, обнявшись, щурясь от солнца, веселой
группой стоят на полевом аэродроме, в свободных позах застыли, утопая по
колено в цветущих травах. Засняли ребят, видимо, перед самым их вылетом,
щелкнули случайно, когда вот так на минутку остановились они среди пышного
разнотравья, статные, молодые, улыбающиеся соколы, и между ними в центре
Заболотный, совсем еще юноша. Вид у ребят беззаботный, руки свободно лежат
на плечах друг у друга - такая славная получилась группа... Немногие
знают, что из них всех судьба пощадила только Заболотпого... Внизу через
весь угол фотографии размашистая надпись: "Запомните нас веселыми!" И как
раз над той надписью следы пуль.
   Соня, накрывая на стол и заметив, к чему приковано мое внимание,
сказала спокойно:
   - Хотела пробоины пластиком залепить, а мой не позволяет... Пусть,
говорит, останется как есть. Как напоминание. Чтоб не забывали опускать
жалюзи... Такой ужас пережить... Мой ведь видел того кретина,- притихшим
голосом добавляет она после паузы.- Специально ездил в полицию, чтобы
посмотреть...
   - У тебя была встреча с том негодяем? - спрашиваю Заболотного, когда
он, нося вазу с фруктами, появляется в комнате.- Что за тип?
   - Слюнявое толстомордое существо, всякой "химией"
   раскормленное... Вполне современный подонок. Из школы выгнали за
тупость, еле-еле читает, но на чердаке, где он развлекался своим
винчестером, кроме запаса патронов были найдены и целые кучи расистской
литературы...
   - Наплодилось их,- вздохнула Заболотная.- Вечером на улицу одной не
выйти, в парк и не вздумай... Там даже среди бела дня к любой из нас может
прицепиться какой-нибудь патологический тип или отчаявшийся наркоман:
вежливо скалит зубы, а из-под плаща финку показывает - денег ему дай, так
как он, видите ли, пропадает, ему необходимо сейчас же, немедленно купить
дозу наркотика... Может быть, и тот наглотался какой-нибудь дряни?
   - По крайней мере, держался он весьма нахально,- сказал Заболотный.-
Даже кичился: называйте меня террористом... Что это именно он стрелял, не
стал отрицать.
   "Зачем же ты стрелял?"
   - А хотел устроить вашим маленьким коммунистам сепрайс! То есть
неожиданность...
   - Для чего сепрайс?
   - Л так... Сепрайс, и все. И при этом гадкая улыбка дегенерата.
   - Конечно, заниматься этим делом следовало бы Дударовичу, а не
Заболотному,- объяснила мне Соня.- Или кто-то другой мог бы, почему именно
Заболотный?.. Да так уж водится: когда нужно кого-то откомандировать в их
офисы па переговоры, тут жребий каждый раз выпадает на моего. Где
предстоит самое неприятное - туда непременно вашего Друга пошлют.
   - Никто твоего Заболотного, солнышко, не посылал, он сам вызвался,-
уточняет хозяин.
   - То-то и оно... Потому что ему больше всех надо!
   Отказаться он не умеет! Хоть в преисподнюю, а пойдет правды
доискиваться! Скажите,- она вдруг улыбнулась мне,- неужели все такие
неугомонные вырастали в этих ваших терновщанских глинищах?
   Вроде бы упрек, а в словах ее слышу затаенную гордость.
   - Пришлось нам. Соня, подвозить сегодня одного хиппи,- видимо, чтобы
поменять тему разговора, стал рассказывать Заболотный жене.- Ливень, ночь
наступает, а он, до нитки промокший, стоит на обочине, голосует.
   - И вы остановились? Не побоялись брать ночного бродягу в маншну? -
ужаснулась жена.- Среди них ведь бывают и убийцы!
   - Этот, как видишь, оказался мирным, на жизнь ближних не покушался.
Просто человек-цветок. В самом деле, есть среди них такие, что и вправду
считают себя цветками. Нам попался цветок довольно неухоженный, однако
пришлось выручать...
   - Наверно, еще один бродячий философ?
   - Нечто подобное... Во всяком случае, парень не пустопорожний,-
оживляется Заболотпый.- Некоторые его рассуждения, несомненно, достойны
внимания. Скажем, он считает, что нам, землянам, нужен какой-нибудь сигнал
из вселенной или даже появление внеземных пришельцев, чтобы это могло
наконец объединить нас! Собрать воедино весь гений человечества и
поставить его на защиту планеты,- вот первейшая необходимость, вот то, что
даст нам силу опомниться, что сплотит неуживчивых планетян в единое целое
и спасет наш род человеческий!
   Я с удивлением смотрю па Заболотпого: что это он приписывает
несчастному хиппи, не говорил ведь тот ничего подобного?! А Заболотный,
поняв мое удивление, ухмыляясь, успокаивает меня:
   - Мог, мог этот парень и такое изречь. Ведь речь идет о том, каковы
шансы удержаться, сохранить, не дать исчезнуть этому homo sapiens как
биологическому виду после ночей Брахмановых...
   - Для меня это слишком высокие материи,- возразила Заболотная небрежно,
и мысль ее снова вернулась к ужасной той истории с обстрелом квартиры.-
Конечно, что среди детей обошлось без жертв, это большое везение, хотя за
Лиду, правду сказать, я и сейчас не совсем спокойна. На днях девочка
призналась, каким он, тот бандит, страшилищем представляется ей иногда:
волосатый весь, с когтями вместо пальцев, сидит где-то в небоскребе и
каждый вечер выслеживает кого-то, прильнув кровавым глазом к оптическому
прицелу винтовки...
   Взгляд Заболотной невольно скользнул по зашторенным окнам. Видимо, тот
монстр, волосатый вампир-вурдалак временами тревожит не только детское
воображение...
   - Судили его? - спрашиваю.
   - Несовершеннолетним оказался,- говорит Заболотный,- и ио этой причине
наказанию нс подлежит... Ждать нужно, пока вырастет во взрослого убийцу, в
матерого террориста.
   - Да ну его, не будем вспоминать такую погань на ночь глядя,- и
Заболотная еще раз оглядела стол с ужином: все ли в порядке? Ведь у нее
все должно быть идеально.
   Хозяин тем временем начал хлопотать у бара, вмонтированного в стену,
видимо, для него это приятное занятие - колдует над бутылками, как
настоящий бармен, крошит лед в рюмки, с веселыми нотками в голосе
спрашивает у жены:
   - Тебе сегодня чего? Чистый джин или "джин энд топик"? - это он
произносит с каким-то лукавым ударением на последнем слове.
   - Мне только "энд тоник",- отвечает жена с той же шутливой интонацией,
и они обмениваются улыбками, какое-то, видимо, только им понятное значение
вкладывая в это свое "энд тоник".
   Есть люди, рядом с которыми чувствуешь себя легко, непринужденно,
кажется, что своим присутствием ты их ничуть не обременяешь... Таковы эти
Заболотные. Не припоминаю случая, чтобы мне было не по себе в их обществе,
всегда чувствуешь, что ты здесь желанен, тебе рады, да я уверен, что это
же мог бы сказать и любой из гостей...
   Вот мы сидим, неторопливо ужинаем, кто пьет "чистый", а кто "энд
тоник", и мне приятно слушать разговор Заболотных даже о чем-то их сугубо
семейном, о том, что старший сын Олег наконец-то подал им весточку - он у
них мореход и время от времени дает о себе знать то с одного моря, то с
другого... Матери вспомнилось, как он провожал их в последний раз. Обычная
сценка, а для нее она такая памятная: стоит ее сын уже совершенно один
посреди аэродромного поля, смотрит вверх, машет самолету вслед, и уже
только матери дано узнать его, хотя выражения и нс различить - солнце
сплошными бликами легло на юношеское лицо.
   - Мне казалось в тот момент, будто на всей земле он там стоит один,
один... Будто часовой планеты...
   Заболотный, уловив грустинку в голосе жены, хочет как-то отвлечь ее.
   - У сына ус моряцкий пробивается, а мама еще такая молодая... Правда
ведь, молодая? - призывает он меня в свидетели.
   - Утешай, утешай,- грустно покачивает головой супруга,- Текут года, как
в овражке вода... Промелькнула жизнь, и не заметили...- И она ласково
посмотрела на мужа.- Поседел весь... Не рано ли ты у меня поседел, соколик
мой?
   - Самое время,- хмурится муж.- А вот ты как была, так и осталась
чернобровой.
   - Нс говори, налеталась и я,- сказала она устало.- Иногда уже и покоя
хочется...
   - Ну-ну,- притворно насторожился Заболотный.- Что за разговорчики:
"налеталась!" Все в природе создано для полета! Вон и ребята,- он указал
глазами на своих нестареющих друзей, что по-прежнему ровно улыбались с
фотографии на стене,- до сих пор ведь в полете... Человек летит, летит
земля, вселенная со всеми своими тайнами летит, да и мы с вами,
собственно, лишь частица этого вечного полета, в сущности, еще не
разгаданного, никем до конца не осознанного. Даже не ведаем, откуда и куда
этот лет, лишен ли он смысла или, напротив, исполнен высшей мудрости,
такой высокой, что кажется и недоступной для пас?.. Летим - это и есть
жизнь!
   - Хочу домой,- неожиданно призналась Заболотпая.
   - К чему бы это? - притворно удивляется муж.
   - Там везде наши, как говорит Лида... И не нужно этих жалюзи...
   Заболотный, очевидно, ощутив необходимость вывести жену из ее минора,
вдруг поднялся из-за стола.
   - Хотите музыки?
   Пока он хлопочет возле секретера, что-то разыскивая в своем
магнитофонном хозяйстве, жена иронически кивает в его сторону.
   - Сейчас будет его коронный номер...
   - Где же кассета? - нервно роется Заболотный уже в другом ящике.
   - Вместо того чтобы нервничать, лучше спокойно повторить нашу волшебную
поговорку,- советует жена и подсказывает, будто в игре, скороговоркой: -
"Отдай, куцый, а то подавишься! Отдай, куцый, а то подавишься!"
   - Стоп! Отдал, заклинание помогло,- смеется Заболотный, радуясь тому,
что нашлась кассета.
   Привычными точными движениями он вставил магнитофонную ленту, включил
звук, и вот в тишине возникают вдруг тоненькие, какие-то удивительные
звуки-позывные, и такое впечатление, что долетают они к нам из дальних
миров, из самых отдаленных галактик...
   В комнате свершилось нечто, и это нечто подобно чуду:
   Кузнечик степной стрекотал!
   Я замечаю, как Заболотпые переменились, лица у него и у нее сразу
посветлели, словно иной воздух наполнил комнату, уже и то молодые летчик