м не
менее... Сколько раз приходилось пробиваться сквозь огненные заслоны,
чтобы выйти к цели!
   Переживать напряжение решающих секунд, остающихся до начала атаки. Ночь
за ночью в вытине, где ни неба, ни звезд, лишь кинжалы прожекторов да
зенитки...
   - Почему, Заболотный, вы никогда не рассказываете про свою летчицкую
жизнь? Ведь вы из тех, кого у нас называют то соколами, то рыцарями неба.
Нам во время эвакуации смотреть было страшно на вражеские самолеты, а вы
их сбивали.
   - Он их щелкал, как орехи,- ироническим тоном заметил Дударевич.- Разве
по нему не видно: по натуре он камикадзс, человек-торпеда.
   Тамаре его шутка нс пришлась по душе, показалась бестактной.
   - Не тебе иронизировать. Скажи спасибо, что недорослем был, когда
другие и для тебя добывали победу... Тот, кому с пеленок было обеспечено
спокойное амбасадное существование, лучше помолчал бы в таких случаях...
   Вундеркиндом рос, под крылышком у папы-мамы, а чьято юность тем
временем на фронтах сгорала...
   - Каждому свое,- бросил от руля Дударевич.- Не всем же становиться
героями.
   - А я вовсе не герой,- нахмурился Заболотный.
   - Я уже замечала,- Тамара снова обратилась к Заболотному,- что многие
фронтовики весьма неохотно рассказывают о своих ратных подвигах.
Уклоняетесь вы и от рассказов о своей верной Соне, о том, какую борьбу вы
за нее выдержали... А я ведь знаю! Мне из достоверных источников известно,
с каким достоинством отстояли вы свою любовь от натиска отдельных угрюмых
чернильных душ, как сказал бы мой Дударевич. Знаем, знаем, какой натиск
был на вас: "бери жену "с языком", "с хорошей анкетой", "зачем тебе
оккупационная, она будет только тормозом при продвижении по службе..."
Признаюсь теперь: мой Дударевич тоже долгое время не одобрял вашего
выбора. Не так ли? - посмотрела она на мужа.
   - То уже в прошлом,- ответил Дударевич.- Сонясан убедила нас, что она
достойна своего Заболотного. Ее чувство объяснимо, а вот почему вы,
посторонние женщины, все от него в таком затяжном восторге, никак не пойму.
   - Это же яснее ясного! - воскликнула Тамара.- Мужчина, который в
сложнейшей ситуации мог постоять за свою любовь, разве не достоин
восторга? Заболотный в самом деле повел себя, как рыцарь неба, извините за
комплимент... А как бы мой Дударевич поступил, если бы пришлось выбирать
между мной и его постоянной любовницей по имени Карьера, это еще вопрос.
   - Не мели чепухи,- рассердился Дударевич.
   - Ишь, сердится,- усмехнулась Тамара.- Потому что правду говорю. А вам,
Заболотный, может, интересно будет знать, как этот Дударевич сыграл
когда-то на моей девичьей доверчивости... Вот вижу я себя совсем юной.
   Увлекалась искусством эта девчонка, пусть немного экстравагантная, но
все же способная, сам профессор говорил: подает надежды... Помнишь,
Дударевич, какие статуэтки у меня выходили из камня? ""
   - Еще бы! Наденет танкистский шлем, чтобы не оглохнуть, и, как дятел, с
раннего утра долбит и долбит...
   Только почему-то одни тройки хватала...
   - Не в пятерках счастье. Конечно, бурный характер да еще эта
влюбчивость, за которую ты и по сей день меня попрекаешь... Но ведь не это
главное. Стремилась безошибочно найти себя, свое призвание, потому-то и
оказалась через некоторое время в другом учебном заведении, загорелась
новой мечтой - строить мосты... И разве это не могло стать реальностью?
"Тамара-бридж" какой-нибудь и вашу гоголевскую речку мог бы украсить,
перекинулся бы от берега к берегу, ажурный, серебристый... Могло, если бы
не этот Дударевич! Не дал же доучиться. Решил, что ему, молодому
перспективному дипломату, необходима женаукрашение!
   - Жена-украшение? Это что-то новое,- удивился Дударевич.
   - Обманул, обольстил, одурманил. "Укатим на край света, вдоль и поперек
всю планету увидишь..." Подруги завидовали: полиглот! Дипломат, сын
дипломата. Почти как Асурбанипал, сын Асурбанипала...
   - Не было такого,- беззлобно бросил Валерий.
   Тамара пропустила мимо ушей его замечание.
   - Ничего не скажешь, сумел увлечь,- продолжала она жаловаться.- Да и
как было не поддаться искушению?
   "Поедем туда, где вечное лето, орхидеи цветут круглый год... Найдется и
тебе местечко в амбасаде, станешь среди наших первой дамой..."
   - Л разве не стала?
   - Ну и что из того? Люди ищут счастья, а что я нашла?
   Туманы Новой Зеландии? Зловонные каналы Джакарты?
   Резню фанатиков, когда они в одну ночь истребили столько наших знакомых
- всю речку запрудили трупами. Дударевич говорит: контрасты. С ума можно
сойти от ваших контрастов! - сердито посмотрела на мужа Тамара.
   - Все уже позади,- успокаивающе сказал Заболотный.- Имеете передышку.
Никаких стрессов, дышите степью, радуйтесь жизни...
   - Пока отдел кадров не позовет в новую загранкомандировку,- ухмыльнулся
Дударсвич.
   - Здесь в самом деле хорошо,- умерив пыл, загляделась Тамара в степное
раздолье.- Вам, Заболотный, можно позавидовать. Вы сын этих степей, вы под
этим небом взрослели, здесь формировались душой... Какие просторы, сколько
тут света! Степь, как и океан, дает ощущение беспредельности. По-моему,
тут чувствуешь планету.
   - Это верно схвачено,- согласился Заболотный.
   - Представляю себе, Заболотный,- продолжала Тамара, воодушевляясь,-
каково вам, человеку степей, после всех ланчей, приемов, хитроумных ваших
дипломатических поединков снова вернуться сюда, в родную стихию!
   Вы наконец освободились от всех нелепых условностей, от неискренних
улыбок, служебных поручений и застольных.
   двусмысленностей, которые потом до ломоты в голове разгадывай...
Пожалуй, только здесь можно оцепить, какое это преимущество, когда слово и
взгляд синхронны, правдивы, истинны, как пебо, как этот воздух, напоенный
светом до самого горизонта... Или я не права?
   - Нет, солнышко, ты не можешь ошибиться,- попытался сострить Дударевич.
   - Спасибо,- неохотно бросила жена и снова обрати-.
   лась к Заболотному: - И вот все это перед вами, Заболотный, вы снова в
своей степи, в ее объятиях! Ваши добрые небесные "деды" мудро посматривают
на вас, о чемто важном, нам неведомом, размышляя. Я уверена, что в душе у
вас пробуждается здесь нечто сокровенное, может, бушует сейчас целая буря
эмоций, нежности, воспоминаний юности... То, что для нас с Дударевичем
просто сорнячок придорожный, для вас - подлинная ценность, творение
природы или, как вы говорите, евшан-зелье, в котором для вас таится нечто
особенное.
   - Он сейчас как магометанин,- пошутил Дударевич,- будто индус в
тюрбане, который боится на какую-то там травинку свою наступить, ибо она
для пего священна.
   - Ты прав,- согласился Заболотный, как им показалось, ничуть не шутя.
   Вечером они сделали привал. Позволили себе подобную роскошь, так как
намерены были ехать целую ночь, когда и wapa спадет, и движение, надо
надеяться, будет меньше.
   Свернув с трассы, отделенные от нее лишь полосой запыленных придорожных
деревьев, устроились лицом к степи возле подавно сброшенной комбайном кучи
золотистой душистой соломы. Чем дальше на юг, тем больше их глазам
открывалось скошенных полей, подступающих к самой дороге свежими стернями
да вот такими соломенными сугробами.
   Только свернули с трассы, и открылся им совершенно иной мир -
наполненный тишиной, покоем, мир пчелы и цветка, мир гармонии! Так, по
крайней мере, сформулировала Тамара свои мысли и чувства, первой
опустившись на серебристую травку у лесополосы, где, нс задетые комбайном,
дружно сосуществуют душистые васильки и чертополох и самосеиный подсолнух,
к которому прилипло несколько пчелок... А рядом солома пушистая,
наполнений" духом солнца, на ней распластались навзничь Дударевич и
Заболотный. Сейчас у них никаких дискуссии, им, видимо, даже разговаривать
лень, ощущаешь, как успокаиваются твои нервы, как постепенно из тела
выходят усталость и напряжение дороги.
   Полыхает закат. Солнце садится в винно-красное море пыли, окутавшей
степь, и кажется, комбайны ходят где-то "а самом краю земли. От бескрайней
стерни на Тамару веет теплом, здесь воздух чист, нс отравлен выхлопными
газами, хотя трасса гудит почти рядом, за лесополосой. Там, за деревьями,
летит и летит поток машин, оставляя по всей трассе бензиновую гарь, а тут
этот здоровый полевой воздух сам плывет тебе в грудь и слышно, как сухая
земля дышит, овевая тебя жарким, почти телесным теплом.
   В состоянии полного блаженства Тамара взволнованно говорит:
   - Друзья, никуда я отсюда не хочу... Каждьш вечер, каждое утро ощущать
эти просторы, видеть этот свет неба...
   Какое счастье... А мы его где-то в других местах ищем...
   Нет, тут возрождается душа!
   Дударевич следит за женой с ревнивой гордостью: ему нравится, когда
Тамара взволнована, вот так увлечена...
   Это о женщинах такого склада говорят: страстью пылает!
   Но к кому, к кому? Этого ему, кажется, никогда нс понять...
   - И все же не думай, милая, что тут сплошные праздники,- решил
просветить жену Валерий.- Видела комбайнера? Спросила бы у него про
счастье. Такой в жатву если выкроит для сна часок-другой, и то ладно.
   - Зато у человека крепкий, здоровый сон. А мы нас нембуталах... Нет,
здесь великолепно! Здесь я могла бы в кого-нибудь даже влюбиться!
   Спутники не реагируют на ее слова, они словно окунулись в нирвану, в
состояние полного покоя, кажется, со всем на свете сейчас примирившись,
они молча вглядываются в небо высокое, будто впервые ими увиденное, впер-.
   вые им открывшееся...
   - Что такое человек в степи, да еще вот так упавший навзничь? - спустя
некоторое время подает голос Заболотный и сам себе в раздумье отвечает: -
Это и есть человек наедине с вечностью...
   - А нам с Дударевичом среди вашей вечности найдется местечко? -
оживляясь, шутливо любопытствует Тамара.
   - Пристроим как-нибудь.
   - И какой вид мы там будем иметь?
   - Вполне респектабельный. Два весьма благополучных человека... Он и
она, имеющие все для того, чтобы считать себя удачливыми в жизни и поэтому
быть счастливыми...
   - Вы так полагаете?
   - А почему бы и нет?
   - Легко сказать - счастливыми... А если человек не реализовал себя,
своих возможностей? Если живет вполнакала? Что тогда?
   - Порой мы гонимся за призрачным, преувеличиваем значение вещей
несущественных, без которых человек может легко обойтись... И без внимания
оставляем то, чему, собственно, пет цены... Ежедневно бумаги, сейфы,
портфели, коктейли, а слышите, вон кузнечик трещит! Когда мы слушали его?
   - Кроме трав, наш Заболотный в равной степени чувствителен еще и ко
всяким насекомым,- размеренно замечает Дударевич в ироническом тоне.
   - Можете смеяться, но я и вправду испытываю слабость ко всевозможным
малым созданиям...
   - Это интересно! - воскликнула Тамара.- До сих пор не замечала за вами
такого. Просто трогательно: Заболотный - лед, Заболотный - кремень - и
вдруг...
   - Нет, серьезно. С детства люблю, скажем, трескотню кузнечиков, сам не
знаю почему. Для меня в их стрекотании есть что-то, ну, как бы это
сказать, неземное, что ли...
   Звуки их как бы от солнца... Согласитесь, это действительно редкость.
Божественная редкость!
   Мягкостью вечерней веяло от степи, светом, ласкающим глаз, наполнено
было вес небо. Тамара загляделась вверх, в его голубизну.
   - У каких-то племен Океании голубой цвет считается символом
бессмертия... Вон и ласточка появилась... смотрите, как она виражирует...
Сколько пластики в этом полете...
   - Добычу ловит на лету,- объяснил Заболотный.- Л искусство маневра и
впрямь несравненное...
   Солнце зашло, тихо нырнуло в красную дымку, за небосклон, в степи,
однако, все еще было светло, и белые неподвижные облака по горизонту,
"степные Арараты", проступили сейчас еще отчетливее.
   - Как это он хорошо сказал: добрые облака,- вполголоса произнесла
Тамара.- И так метко их назвали - "деды". Словно седые патриархи, сидят
под юртой неба, углубленные в свои думы-раздумья... Седоволосые, величаво
спокойные, наблюдают оттуда за своей планетой. Л ну, какие вы там? Чем
заняты, чем озабочены? Не слишком ли измельчали, погрязнув в житейской
суете?
   - Верно, все они видят,- в тон ей добавил Заболотный.- И правды наши, и
наши кривды, и трассу эту, по которой столько нас летит, издерганных
стрессами, ошалевших от дел, порой до смешного, до грустного суетных...
   Все, все им видно оттуда! Однако, как говорят поэты, дорога зовет!
   Заболотпый рывком встал на ноги, вслед за ним поднялся и Дударевич,
старательно стряхивая с себя солому.
   - Побыли дикими, и хватит. А ты? - обратился Дуд ревич к жене.
   Он стоял перед Тамарой, как бы красуясь, распрям)
   плечи и поводя ими, на устах улыбка уверенности, из-noд бровей
профессионально острый, слегка иронически)
   взгляд. Волевой, боксерский подбородок и - контрасте к нему - ямочки на
щеках. Когда они появляются, вмест с ними возникает в выражении лица
что-то милое, почтдетское. Кто-кто, а Тамара знает обманчивость этого
выражения, так умилявшего некоторых посольских дам. "Нао денди с
ямочками",- игриво отзывались они о Тамарино"
   избраннике.
   - Милая, какие изволишь дать нам указания? - Дударевич вопросительно
посмотрел на Тамару.
   - Не хочу, езжайте без меня!
   И ому даже показалось, что жена не шутит.
   Дударевич взял ее за руку, погладил плечо - так дел всегда, когда хотел
успокоить жену.
   Заболотный тем временем уже разговаривает с какой-то старушкой возле
машины; она там рвот у лесополосы траву для коровы, должно быть...
Дударевич тоже подошел к ним.
   Бабка, сухонькая, бестелесная, как тень, с охапкой зелья, в кошелке,
приветливо глянула на Тамару и, не ожидая вопросов, словоохотливо начала
объяснять:
   - Лекарственные растения собираю... Когда-то тут ромашек было
полным-полно, а сейчас, видите, только коегде... Хоть тысячелистник, слава
богу, еще есть, не весь вытоптали.- Она как-то деликатно скользнула
любопытм ньш, однако не осуждающим взглядом по Тамаринымджинсам с медными
кнопками. А переведя взгляд па Заболотного, ласковым тоном предупредила,
чтобы не очевь гнали, сами видите, дорога какая... Особенно зимой, в
гололедицу, немало машин тогда лежит по кюветам вверх колесами. Для пущей
предосторожности старушка напомнила еще и прошлогодний случай, когда на
этой дороге будто целую семью пронзило в "Москвиче" стальными прутьями,
свисавшими с открытого заднего борта какого-то тяжеловоза. Водитель
"Москвича" задремал и в темноте не заметил опасности.
   - Едьте потихоньку, то как раз и успеете,- посоветопала бабуся, когда
они уже садились в машину, и Тамаре ее напутствие пришлось по душе, она
помахала бабусе рукой:
   - Спасибо, учтем!
   Теперь мужчины поменялись местами, за руль сел Чаболотный. Придирчивым
взглядом окинув своих спутников как бы проверив их готовность, плавно
вывел машину на трассу.
   Дударевич, устроившись па заднем сиденье рядом с женой почувствовал
явное облегчение. Когда машину выпадало вести Заболотному, Дударевич был
уверен в нем больше, нежели в самом себе. Собственно, он и предложил
Заболотному ехать на юг вместе, прежде всего исходя из тех соображений,
чтобы в дороге была подмена. Сначала Заболотный собирался воспользоваться
услугами Аэрофлота потому что, до последнего дня занятый делами, уже и так
опаздывал к намеченному сроку, кроме того, и жена, звоня по телефону
оттуда, от моря, торопила: быстрее выбирайся, а то делам твоим, знаю,
конца не будет... Соня с младшим сыном поехала на юг раньше, чтобы
проводить старшего в дальнее плавание. А так как сам Заболотный на проводы
своего курсанта все равно не успевал, то можно было позволить себе хоть
такую роскошь - промчаться дорогами родной земли, сидя за баранкой,
отпустив нервы, купаясь в волнах чистого полевого ветра.
   - Будем ехать целую ночь,- говорит Тамара.- А что? Ночь имеет свои
преимущества: не жарко, зато звездно будет, поэтично... А там - о прелесть
- встретим в степях утреннюю зарю.
   Тамаре было приятно смотреть, как Заболотный ведет машину. Такая
легкость и точность движений... Бывший летчик, он и на земле сохранил свой
боевой азарт, летчиц кую виртуозность. Всем его коллегам известно, что
Заболотный действительно водитель экстра-класса, на всех марках гонял,
полисмены по обе стороны экватора ему козыряли... Козырнут, да еще п
улыбаются, ибо чем-то он им симпатичен, этот "совьет ас", этот мистер
Заболотный!..
   Для Дударевича до сих пор остается загадочным редкостное умение
Заболотного с первых же слов находить общий язык с кем угодно, без видимых
усилии привлекать к себе людей совершенно разных, усмирять страсти,
казалось бы, непримиримые. Если вдруг где-нибудь возникает деликатная
ситуация, когда никого другого не пошлешь, потому что только дров
наломает, там дело, как правило, поручают Заболотному, он из тех, кому
такие миссии удаются лучше всего. Заболотный самим своим присутствием
действует на других успокаивающе, он как бы насыщает атмосферу вокруг се^я
флюидами искренности и согласия.
   Но больше всего удивляет Дударевича то, что все у его коллеги выходит
будто само собой, легко, без напряжения - вроде бы полушутя,- не в этом ли
и заключается настояв щий дипломатический дар? Может, именно на таких
людеир все больше будет делать ставку эпоха в наш век возрастают щих
дисгармоний?
   - Самый лучший дипломат тот, который всегда гово^ рит правду...
Кажется, вам, Заболотный, принадлежит этот афоризм? - спросила Тамара,
когда они уже мчали вовсю.
   - О, нет, открытие это сделано задолго до нас,- возразил он.- Однако я
охотно придерживаюсь этого принципа.
   Был тот час вечерней прозрачности, когда степь становится сиреневой, в
долинах все гуще наливается синевой, и то тут, то таи уже зажигаются
звездочки огней. Еще видно далеко, все окрашено "в мягкие, пастельные тоца.
   Хорошо просматривается силуэт комбайна где-то на горизонте и шлейф
пыли, долго тянущийся вдоль полевого - шляха за машинами-зерновозами,
виден и элеватор на фойе далеких, тускло белеющих облаков, и еще какие-то
строения - фермы, гумна, снова и снова выплывающие из степной синевы в
плавных изгибах ландшафта.
   Эти теплые сумерки, тающая даль степных просторов вдоль трассы навевали
сейчас Тамаре нечто грустное"
   нежное, в чем она никому нс решилась бы признаться. Чтото почти
интимное, странно ласкающее душу было для нее ли в этих пыльных полевых
дорожках, в неизвестно кем протоптанных тропинках, что, ответвляясь от
трассы, убегают куда-то за холмы, в мглистую сиреневую даль... Еще вчера
неведомое, какое-то тревожное чувство охватывало ее сейчас, хотелось от
этой заданной автострадной гонки освободиться и чудом перенестись в то
иное течение времени, окунуться в тишину полей, где все свершается
неторопливо, шлейфы пыли на дорогах тают целую вечность, а за широкой
долиной, густо налитой вечерней синевой, поблескивает россыпями огней
селение или, может быть, механизированный ток. Что там за люди? Как они
живут?
   - Это ведь те степи,- задумчиво произнесла Тамара,- где некогда
проезжал с сыновьями Тарас Бульба, не так ли? Их кони по самые гривы плыли
в диких цветущих а травах... Ах, сколько было на свете такого, о чем можно
пожалеть!
   - Как-то я пытался растолковать одному маори, моему доброму приятелю,
что собой представляет степь, и не смог - откликнулся Заболотный.- Вроде
бы просто, но гак мне и не удалось ему толком объяснить... Ну как, скажем,
не будучи поэтом, отобразить грозовую ночь в степи, когда все небо
неистово вспыхивает голубыми сполохами и сверхмощный небесный орган весь
грохочет своими глубинами?! Однажды летней ночью такая гроза застала меня
в полевом вагончике механизаторов,- у брата я там гостил. Ох, как гремело!
Вот то была музыка, вот то был Бах! Оттого ли, что давно не слышал грома в
степи, или в ту почь на самом деле гремело как-то особенно, сверхмощно,
только я, понимаете ли... нет, не берусь передать этого словами. Говорят,
после грозы даже хлеб растет лучше - столько в атмосфере собирается
жизненной силы, как