гой...
   Едем, а дорожное происшествие никак не забывается, оно и веселит, и
почему-то тревожит. Что же это все-таки было? Тот светофор, облепленный
роем пчел, их живой гроздью, он определенно может быть воспринят как некий
знак, причудливый символ, иероглиф, который возник неожиданно на
перекрестке дорог перед людьми, без удержу мчащимися в жажде бешеных
скоростей, не успевающих думать, вечно погруженных в суету сует... Знак,
символ? Но как его расшифровать? Своего рода предостережение скоростям,
смогам, дымам, власти железа и чада?
   Или взывает оно прежде всего к нам самим, напоминая о ценностях,
которые до конца еще нс осмыслены и которые могут быть утрачены
легкомысленно и навсегда?
   До самого аэропорта хватило нам этих пчел. Где-то там Франк их
пристраивает, и завтра они ужо полетят искать цветы, животворные нектары,
не зная ни устали, ни страха, пожужжат в просторы, в свой пчелиный мир.
   А вот уже и мы приближаемся к цели: самолеты поблескивают на
аэродромном поле, и океан возник широко, необъятностью света засиял перед
нами.
   К самолету мы едва успели. Рев гурбин, блеск и гул современного
аэропорта, взлеты и приземления крылатых гигантов - возникни вдруг из
небытия какой-нибудь индеец с орлиными перьями на голове, бесстрашный
абориген здешних мест. он, пожалуй, при одном взгляде на это
столпотворение обезумел бы от стресса, потерял бы присутствие духа, а
Кирик наш тут, как рыба в воде: быстро проделал все необходимые
формальности и, прощаясь на бегу, спешит к самолету, ведь оттуда уже
торопят, торопят... Пассажиры на местах, Заболотный взбегает по трапу
последним.
   Очутившись наверху, оглянулся еще раз, сверкнул нам улыбкой. На миг
задержался рядом со стюардессой, стоит со своим плащом и "пейсом", высокий
и стройный, голова, как всегда, открыта, океанский ветер или ветер турбин
развевает его серебристый чуб, и мы, глядя на него, чувствуем, что это уже
человек полета, человек небес. Еще он успел оттуда, сверху, что-то весело
крикнуть нам, по что?
   Улыбка видна, а слов не разобрать из-за ветра и грохота.
   Трап откатился, самолет, тяжело пошатываясь, направляется на взлетную
полосу.
   - Что он крикнул? - переспрашиваем друг друга.
   Никто не расслышал, даже Лида, хоть у нее и музыкальный слух, тоже
только плечами пожимает.
   В самом деле, что?
   Лайнер блестит далеко на взлетной полосе1. Там все переполнено светом
неба и океана. Не успели мы еще волнение унять, как серебристый, залитый
солнцем гигант уже был в воздухе. Взяв разгон с бетонной полосы, с ревом
промчавшись над Франковой крышей, пошел . на океан, быстро набирая высоту,
пока не растаял в сиянии небес...
   Розыски ничего не дали. То ли над Бермудами, то ли над открытым океаном
от какого-нибудь "тик-так" то ли совсем случайно, может, где-то над
пустынями, самыми жаркими на планете, пропал он без вести, а где именно,
так это и останется вечной тайной.
   Проходят годы, "стшають, наче вода у ярочку", а Соня-Софийка все ждет
да ждет. Как тот, который на трассе ночной верил, что рано или поздно, а
встретит где-то свою Кэт, так и она, Заболотная, стоя с Лидой в родной
степи среди колосьев, обвитых вьюнком, полевым горошком, все ожидает
своего вечного страпника. Смотрит на далекие, палитые сиянием облака, что,
время от времени появляясь, белеют по небосклону, и нст-нет да и
улавливает в них, в этих сияющих степных "дедах", и его образ, веселый,
улыбающийся, который с высоты небес вроде что-то ей говорит, но что -
из-за ветра так ничего и не расслышать.


  1976-1980