ь же
прекрасна, сколь и хрупка! Эти воды, небо и этот ветер - все для нас!
Рожденные в таком богатстве, имеем возможность владеть, наслаждаться всем
этим, чувствовать это все, ощущать радость жизни...
   А мы? - она резко обернулась к нам и посмотрела с гневным укором, будто
именно мы были виновны во всех бедах планеты, глаза ее возбужденно
блестели, налитые слезами.
   - Ты абсолютно права,- взял за руку жену Дударевич.
   Он был смущен и несколько даже встревожен. Тамара разнервничалась на
этот раз сильнее обычного, мы общими усилиями стали ее успокаивать,
особенно Соне пришлось похлопотать, проявить немало такта и терпения,
чтобы Тамара наконец взяла себя в руки. Смахнув слезу, она снова
улыбнулась, хотя улыбка получилась вымученной, вроде виноватой.
   - Не знаю, что это со мной...
   Наше внимание вскоре привлекла красивая молодая пара, это были,
очевидно, супруги. Прогуливаясь, они шли но берегу со споим мальчиком,
чуть постарше того маленького симпатичного забастовщика у Арт Музеума,
который так потянулся было к Заболотному. Мальчуган, точно купидон
златокудрый, браво маршировал в расстегнутой, на "молниях" курточке,
держась все время впереди родителей, а когда поравнялся с нами,
по-петушиному храбро что-то закричал нам на эстакаду, не разобрать что.
Хорошо было смотреть, как молодые родители, прикрываясь от хлеставшего
ветра одним плащом, счастливо ежась, идут за маленьким своим вожатым,
который явно тешит их своим видом. Нам слышен смех молодой матери, у нее в
руках веером полыхают яркие осенние листья клена, собранные, видимо, в
местах нездешних, потому что тут можно пройти много миль и не увидеть ни
единого деревца.
   Вдруг с океана шквалом налетел ветер, сильный его порыв выхватил из
букета лапчатый, пылающий багрянцем кленовый лист, и он, подхваченный
воздушной стру„й, полетел впереди молодой четы, и мальчишка, радостно
взвизгнув, во весь дух бросился за ним вдогонку. Несколько раз он почти
догонял добычу, убегающую из-под ног, но поймать се ему так и не удалось -
листочек, извиваясь, словно живой, убегал от малыша все дальше по
песчаному холму, пока не затерялся меж дюн, где с каждого гребня ветром
срывало желтые волны песка. Родители громко смеялись, радуясь упорству
сына в этой забавной погоне, а у пас с Заболотным снова перед глазами
промелькнула Терновщина, степь, ветер осенний треплет, обнажает Романов
сад, смугло-красные листья гонит и гонит перед нами но стерне, развеивая
их по холодной уже степи, а мы, пастушья ватага, радостно галдя, долго
гоняемся каждый за своим, убегающим дальше всех вишневым листочком, бежим,
готовые гнаться за ним но колкой стерне хоть на край света!..
   Живет па берегу океана человек. Депно и нощно стоит над ним
несмолкающий рев самолета - рядом аэродром.
   Каждые две минуты самолеты с громовым грохотом проносятся над крышей
домика, то идя на посадку, то, с ходу оторвавшись от взлетной бетонной
полосы, берут курс на океан. Но, какой бы ни стоял в небе грохот и рев,
хозяин домика занят на земле своим делом. Он либо кому-нибудь лодку чинит,
либо разбирает рыбацкие сети, а то. склонившись, прислушивается к другому
гулу, совсем не похожему на тот, что разламывает небо,- слушает тихий
поющий гул улья, волны золотой его музыки... Пасеки тут!
   Пчелы прижились под этим грохочущим небом! Куда-то, не зная устали,
летают, где-то находят цветы и, быть может, даже па том угарном поле
аэродромном тоже берут нектар...
   Деревянный типовой домик хозяина в отличие от других - настоящее
произведение искусства, весь он разрисован огромными цветами-медоносами
фантастической яркости, изображением ульев различных систем, украшен
гигантскими пчелами, крылатыми, радостными, которые то в лепестках цветов
гнездятся, то устремляются в полет...
   А перед домиком у въезда, словно своеобразный тотем, стоит глыба белого
камня, и на ней тоже нарисована пчела, которая как бы сама себя
рекламирует и приглашает в домик людей:
   - Плиз, если желаете приобрести баночку меда...
   Весьма удачная мысль расписать коттедж вот так, до самой крыши, цветами
и пчелами - реклама, пожалуй, на весь континент самая что ни на есть
поэтичная...
   Проживает здесь Франк, пасечник и рыбак. Старый негр, толстый, грузный,
с лицом глянцевито-темным, почти сизым, человек, нравом не очень
приветливый, нс склонный к пустым разговорам. К тому же еще, кажется, и
немного глуховатый, да как не оглохнуть от этих несмолкающих аэродромных
грохотов. Человек дела, бывший корабельный механик, помимо того, что
занимается пасекой, оп еще ремонтирует моторы к лодкам и яхтам, у него
также можно достать свежих лобстеров и копченых угрей, благодаря чему
небольшая ферма Франка пользуется на побережье широкой известностью -
горожане, в частности, сотрудники дипломатических служб, летом приезжающие
сюда отдыхать, хорошо знают дорогу к этой декоративной пчеле на белом
камне у Фрэнкова коттеджа.
   Никогда автомобиль Заболотных без остановки но промчится мимо Франка,
мимо его двора, хоть на минутку, да остановятся наши друзья у домика этого
одинокого человека, даже если ничего им от него не нужно. Подобное
бескорыстие старик ценит превыше всего. Есть случай перекинуться словом,
шуткой, этим всеобъемлющим "о кой", постоять хотя бы недолго у
расписанного цветами и пчелами коттеджа, глядя вместе с хозяином на океан,
где даже средь бела дня появляются странные, вроде растущие огни;
слепяще-белые, алмазные, вихрясь, взмывают они навстречу солнцу, а за ними
остаются два хвоста черного дыма... На первый взгляд они будто неподвижно
застыли, стоят, как бы зависнув па месте, по это лишь мгновение, тут же
глаза замечают, что они растут,- это просто на вас, снижаясь, идет
гигантский лайнер! Вот он истошно ревет над головой, проносится над вами,
подрагивая своим тяжелым маслянистым чревом с выпущенными шасси, с рубином
сигнального огонька внизу... Сто тонн летящего ревущего металла! Сотрясая
все вокруг, наполнил грохотом небо, так что задребезжали окна, пошел на
полосу... И так неумолимо каждые две минуты все по той же невидимой, но
четко проложенной воздушной трассе, пролегающей через ваши нервы,
прямехонько через Франков пчелиный коттедж, через его жизнь...
   А потом направление рева резко изменится - теперь уже с противоположной
стороны от аэродрома разгонится точно такой же или еще больший гигант,
супергигант, н пойдет в сторону океана... Заболотный долго провожает его
глазами, а женщины, оглушенные новым грохотом, досадливо морщатся, затыкая
уши, у Франка это вызывает добродушную улыбку. Он к этим небесным
встряскам привык, приспособился, оказывается, человек ко многому может
приноровиться. Вот слона в прошлом году привезли из Таиланда в местный
зоопарк, что неподалеку от аэродрома, так гость из джунглей не выдержал
этих грохотаний н так взъярился, что пришлось ему уши закрыть
звукоизоляционными, специально для слонов сделанными наушниками. Фрэнк,
рассказывая это, обращается, главным образом, к Лиде, очевидно, полагая,
что такой персонаж, как слон в наушниках, более всего подходит для
детского восприятия, для психики ребенка.
   Проревел реактивный, ушел, растворившись в голубизне, и тогда возле
коттеджа вы слышите звук другой, не травмирующий душу, а, наоборот,
успокаивающий... Какую-то мипуту-двс слышите вы тихую музыку пчелы.
   На пасеке тридцать ульев, один из них трехэтажный, контрольный, он
стоит на весах. Тут и бумажка - каждый день делается запись, сколько
граммов или фунтов меда прибавилось в улье... Поблизости пристройка,
похожая на парники, только поставленная наклон но. Непосвященный вряд ли
поймет, что это и для чего.
   - Новинка, такого вы нигде не увидите: солнце вытапливает воск,- не без
гордости объясняет хозяин.
   Фрэнк сегодня в хорошем настроении и потому позволяет себе пошутить,
рассказывает о какой-то госпожемиллионерше, привозившей недавно сюда своих
беби, которые держали пари-, жалят пчелы Франка или нет. "Вот смотрите,-
убеждала она своих упрямцев,- они его не жалят! Узнают среди других людей!
Пчелы его знают!.."
   - Нет, это я их знаю,- улыбается Фрэнк.- Знаю, в каком состоянии они не
жалят - когда медом полны...
   Небо над нами опять ревет, содрогается, сплошь гудит, будто
металлическое, а потом смолкает на какое-то время, изначально, тихо
голубея...
   - Слава твоя растет, дружище Фрэнк,- хлопнув друга по плечу, говорит
Заболотный.- Вот мой соотечественник, ученый-эколог, даже заинтересовался
твоим промыслом, вернее, даже не столько промыслом, сколько самой твоей
личностью.- И, обернувшись ко мне, Заболотный представляет хозяина по всем
правилам: - Это и есть тот легендарный Фрэнк, который подобно своему
фольклорному пращуру перегнал рой пчел через весь континент! Да, да, от
океана до океана перегнал, не потеряв ни единой!
   Фрэнк смущается от похвалы, хотя она ему, видимо, по душе. Лида
пристально, будто впервые, всматривается возмущенное добродушное лицо
Фрэнка, воображение сейчас, наверное, рисует девочке странного человека,
перегоняющего палицей табун пчел через горы, через дикие прерии... Руки у
Фрэнка тяжелые, крестьянские. Не только окружающие его люди, но каждая
пчела тут, пожалуй, могла бы засвидетельствовать, как много эти руки
сделали в жизни, какими они, грубые па вид, могут быть чуткими и нежными
умельцами...
   Натуральные, без примесей мсды Фрэнка, как и его океанские лобстеры,
популярны в здешних местах, от покупателей отбоя нет. Правда, не каждому
отпускает старик лобстеров из свежего улова или дары своей испытанной
грохотом на прочность удивительной пасеки. Иногда скажет, не таясь:
   - Немного есть, но это я оставляю для мистера Кирика.
   И тут уж не просите, не настаивайте, Фрэнк от своего не отступится. Да
в конце концов имеет же он право отдать предпочтение друзьям, тем, кому
хочет сделать приятное, доставить удовольствие! Дружба, по его понятиям,
превыше всего. Ни Фрэнк, ни "мистер Кирик", наверное, не могли бы толком
объяснить, как они, собственно, сдружились, почему после случайной встречи
у этого белого камня с рекламной пчелой возникли у них доверительные
человеческие отношения, постепенно перешедшие в дружбу.
   Пасечник, живущий у самого аэродрома, и дипломат, проезжающий тут время
от времени то па берег океана, то снова в город, казалось бы, что может
быть общего между ними, какая душевная нить могла бы объединить их?
   А между тем Фрэнк заметно скучает, вроде даже тоскует, когда его
приятель долго не появляется: нет "мистера Кирика", что-то давно за
лобстерами не приезжал, отчего бы это? Сначала Фрэнк даже не знал, откуда
родом этот по пути заезжающий к нему седой джентльмен, чем занимается, как
его имя. Знал только, что любитель он ездить на больших скоростях, в
особенности когда один в машине,- гонит, едва ли не в воздух взлетает! Да
еще какое-то чутье подсказывало Франку, что перед ним человек
доброжелательный, бескорыстный, а для Франка это наивысшая аттестация, о
ком бы ни шла речь.
   Когда во дворе или у белого "тотема" появляются супруги Заболотные, у
Франка - удивительное дело! - вроде и глухота исчезает, он становится
словоохотлив, показывает Заболотным в который уж раз свою пасеку, потому
что чувствует со стороны этих людей искреннее, не показное расположение.
   - Маловыгодное занятие,- жалуется Фрэнк, обращаясь больше к "мистеру
Кирику",- дает прибыли в среднем десять центов в час, таков этот нектар,
однако же...
   - Вот то-то и оно! Разве измеришь, сколько это занятие дает нектара для
души! - весело восклицает Заболотный.- Сколько и какого именно... Не так
ли, Фрэнк? Не одними же прибылями наш брат на свете живет!..
   - Мы вот никак не дождемся, дорогой Франк, когда наш коллега Заболотный
тоже станет пасечником,- обращается Дударевич к негру.- Известно ли вам,
что пчелы - это его хобби, вернее, будущее хобби, которому он решил
посвятить остаток жизни?
   - А что, так и будет! Правда, Соня? Возвращаемся домой, и сразу же
переключаюсь на пчел!
   Песенку о том, как Заболотный, очутившись где-то на хуторе близ
Диканьки или близ Торновщины, отдается этой своей заветной, хотя и
недостаточно оцененной в современном мире профессии, Тамара Дударевич
слышит уже не раз, потому-то она, как участница этой игры, со
снисходительной улыбкой напоминает будущему пасечнику:
   - Вы же там и нас не забудьте... Приберегите на Нашу долю мед самый
душистый, из наилучших степных цветов!
   Да еще маточное молочко для косметики!..
   - О, как бы мне хотелось увидеть дядю Кирика в пчелиной кольчуге,-
улыбается Лида,- Непременно проведаю вас на пасеке! Мы ведь договорились,
правда?
   - Там ты его вряд лн узнаешь,- остерегает Лиду отец.- Там Кирилл
Петрович опростится до неузпаваемости седую бороду отпустит, уподобившись
тем восточным мудрецам, которые шли когда-то в горы и годами неподвижно
сидели меж скал, углубившись в себя, предаваясь самосозерцанию... Лица их,
как сказано в древних книгах, омывали дожди, бороды ветер расчесывал, а
руки их спокойно лежали на груди, увитые травами и цветами... Вот таким,
Лида, и Кириллу Петровичу суждено быть в скором времени... Чем не
перспектива? Будет тренировать пчел, писать мемуары, сидя, словно маг
бородатый, средь степи широкой на Украине милой...
   - Длинная сказочка,- говорит Заболотная, кажется, чуть обиженно.- Вот
слушаю вас и думаю: сколько лет вы с Кириллом Петровичем вместе, в одной,
можно сказать, упряжке, а что вас, кроме службы, в сущности объединяет?
   - Тетя Соня, папка ведь шутит,- Лида на этот раз встала на защиту отца.
   - Сомнительные шутки,- уже но скрывала обиды Заболотыая.
   - Соня, вы меня не поняли,- возразил Дударевич.- В свое оправдание
скажу, что я даже завидую Кириллу Петровичу, его будущей деятельности на
ниве пчеловодства... Но смотрите, милая Соня-сан,- снова перешел Дударевич
на тон шутливый,- как бы ваш муж не развел в наших краях агрессивных пчел
вроде бразильско-африканской породы...
   - О, это величайшая неосмотрительность,- с помощью Лиды Франк наконец
уловил, о чем речь.- Сто раз надо было подумать, прежде чем пойти на
подобный эксперимент...
   Тамара Дударевич призналась, что она понятия не имеет об этих пчелиных
экспериментах, и ей сообща начали объяснять, что в Бразилии путем
скрещивания выведена новая порода пчел - гибрид местной и дикой
африканской. Рассчитывали резко увеличить медосбор, однако оказалось, что
нововыведенные пчелы отличаются неслыханной агрессивностью и к тому же
плодовитость их превзошла все ожидания. Распространяясь с ужасной
быстротой по всему региону, они стали нападать на скот и на людей,
зарегистрирован ряд случаев, когда рассвирепевшие гибридные рои жалили
людей до смерти!
   - В Бразилии этих ичел теперь боятся больше, чем аллигаторов - те хоть
не летают,- попытался было сострить Дударевич.- А хуже всего, что крылатые
эти орды пусть медленно, но неуклонно движутся с южного полушария сюда, к
нам, грешным, атакуя все живое на своем пути. Недавно они учинили
нападение на какой-то провинциальный городок и целый день держали в осаде
его жителей. Так продолжалось, пока не прибыли пожарники в асбестовых
костюмах и не пошли на пчел с водометами!
   Представляете?
   - Ты шутишь,- с беспокойством в голосе сказала Тамара.
   - Я излагаю почерпнутые из печати факты,- холодно возразил Дударевич, а
Заболотный, обращаясь к хозяину, снова перешел на шутливый тон.
   - Дорогой Фрэнк, не отправиться ли нам с вами на переговоры к тем
агрессивным пчелам? Нужно же кому-то попытаться уладить этот невиданный в
истории конфликт человека с пчелой...
   - Только этого тебе не хватало,- невесело усмехнулась Заболотная,- еще
не навоевался...
   - Фрэнк, я уверен, умеет словом заговаривать,- сказал Лиде Заболотный,-
так что все будет о кей...
   - А пока что, дорогой наш Фрэнк,- обратилась к хозяину Тамара,- мы вас
просим принять заказ на лобстеры, если, конечно, поймаете. Плохо ловятся?
Так или иначе, имейте нас в виду на следующий уик-энд. Наверное, на приеме
нас и африканцы будут угощать лобстерами, но ваши вне конкуренции!
   Пока мы разговариваем, Лида все время держится возле Заболотной,
вслушиваясь в тяжелое громыхание самолетов, то и дело раскалывающих небо
над Фрэнковьш коттеджем.
   Уже когда мы собрались уезжать, Фрэнк с заметным любопытством посмотрел
на девочку.
   - Это та самая? - негромко спросил он у Заболотного.
   Тамара поспешила ответить, что действительно это она, та, "о которой
нота была"...
   Фрэнк, насупившись, стал вроде сам себе бормотать, что, если бы от него
зависело, он нашел бы способ усмирить всю эту гангстерскую нечисть,
терроризирующую город, парки и метро... Теперь до того обнаглели, что уже
на детей дипломатов нападают... Затем старик, обращаясь непосредственно к
Лиде, негромко советует ей быть осмотрительной, особенно на местах
стоянок, паркований, а если она одна остается в машине, чтоб не забывала
сразу же запирать все дверцы изнутри, потому что и там может появиться
какойнибудь психопат...
   - Лида наша осторожна,- говорит Франку Заболотная.- Только вот по дому
сильно скучает... Да и все остальные наши ребята... Перед приходом почты
малышня уже за час толчется у стола, где "письма с Родины"...
   А ведь не каждый раз они бывают...
   Девочка все это слушает молча, а я смотрю на ее русую головку с двумя
косичками и аккуратно вплетенными в них ленточками (так были когда-то
вплетены ленточки у Настуси), и меня вдруг пронизывает чувство какой-то
смутной давней утраты...
   Снова низко над нами прогрохотал самолет, пробуравив небо ревом турбин.
   - Мне жаль это небо,- произнесла Лида со смущенной, вымученной улыбкой.
По-видимому, это беспокойное, вдоль и поперек изрезанное небо, только что
вновь продырявленное летящим металлом, вызвало в детской впечатлительной
душе нечто и впрямь похожее на сочувствие.
   А Фрэнк тем временем, отлучившись на минутку, возвращается к нам, уже
держа в руке баночку меда, на которой наклеена этикетка с цветком
ромашки,- знак его скромной пчелиной фирмы. Старый негр с доброй улыбкой
вручает Лиде презент, пошутив, что нектар этот хоть и добывался возле
аэродрома, однако аромат у него все-таки цветов, а не петролеума, то есть
нефти, бензина.
   Лида, приняв подарок, спрашивает, чем бы она могла отблагодарить его,
человека, который без потерь пропел рой пчел через весь континент?
   - Когда поедешь домой и посмотришь на ваш Днппроривер,- говорит Фрэнк
девочке,- вспомни, что живет гдето там под вечным грохотом такой себе
чернокожий дедушка Фрэнк, который, однако, умеет дорожить дружбой.
   Вспомни, дитя, старика, и это будет для него лучшим подарком жизни...


   XXXI


   Приемы такого накала Тамара в своем кругу шутя называла: египетские
ночи.
   Как только она вышла со своим Дударевичем из скоростного лифта на сто
каком-то там этаже, навстречу им ударили звуки тамтамов.
   - Где мы? - спросила она у мужа.- Кажется, здесь ожидают нас
неслыханные сюрпризы... Наконец-то побываю в Африке!
   Ноги ее сразу утонули в пушистых коврах, которыми был устлан весь холл,
и света здесь было так много, будто светили не лампы, а стосильное
африканское солнце. Повидала Тамара многое в жизни, а вот iio таким коврам
ступала впервые. Светлые, мохнато-ворсистые, они доходили своим ворсом
чуть ли не до колон, утопать в них было приятно до щекотки, хотелось
брести и брести по седым этим травам взлохмаченной иллюзорной саванны.
   В холле никого, мощные канделябры освещают лишь громадного негра в
золотых аксельбантах, который одиноко стоит среди своей саванны, понимающе
и молча оценивает вас: кто вы? Пускать вас в рай или - от ворот поворот?
   Широкие двери полуоткрыты, виден бесконечный притемненный зал, полный
людей, оттуда, из пещерпо низкой глубины его, и долетают сейчас звуки
тамтамов. Все пространство нала наполнено притягательным гулом; в
искусственных лесных чащах, в отблесках красного пламени, вырывающегося из
огромных костров, искусно имитированных