ать быстрее, чем она сносит. Я все время находился
на  мосту,  вместе  со  штабом.  Когда проран засыпали пирамидами, надо было
насыпать   перемычку.  Пошли  в  ход  мои  бульдозеры,  даю  команду  лучшим
водителям  -  с  одной стороны пошел Александр Ушаков, с другой Михаил Сало.
Самосвалы  с  моста выбрасывают щебень, а бульдозеры его планируют в дамбу -
хорошо  тогда  поработали. А когда два бульдозера сошлись, значит, дамба под
ними  готова,  перекрытие  закончилось.  Даже  спать  не  хотелось, так бы и
смотрел на эту картину.
     Был  я  недавно в гостях у Бориса Ивановича Сатовского. Послали меня на
Уралмаш  доставать  запасные  части  для  экскаваторов, в частности рукоять.
Встретились  мы  хорошо.  "Что  нового? - спрашивает Борис Иванович. - Какое
новое   усовершенствование  привезли  для  нашего  экскаватора?"  Я  смеюсь:
"Разлучили  меня с экскаватором. Начальником сделали". - "Ничего, - говорит,
-  в  экскаваторщики  легче  устроиться,  чем  в  начальники". Потом пошли в
экскаваторный  цех.  Впервые  увидел,  как  экскаваторы  делают. Они как раз
готовили  шагающий  экскаватор  с  объемом ковша в двадцать пять кубометров.
Все-таки  техника  далеко шагнула. Одна человеческая жизнь - и такой скачок.
В  Коунраде  я  на  первом  экскаваторе  работал,  а  теперь,  пожалуйста, -
двадцать  пять  кубов.  Энергии  потребляют  столько,  сколько  целый город.
Грандиозная  машина  -  ничего  не  скажешь.  О  запасных  частях  я  быстро
договорился.  Борис Иванович помог - замечательно встретились с ним. Остался
у  меня  в  запасе  день,  решил сделать небольшой крюк, заехать на обратном
пути  в  Магнитогорск.  Философское  раздумье на меня напало, знакомые места
хотелось  посмотреть. Мальчишкой я на склоне руду брал, теперь со склона всю
руду  сняли,  идут  за рудной жилой в землю. Город вырос - не узнать. Жизнь,
как  говорится,  на  всех этапах идет вперед. Побывал в гостях у сестры. Она
по-прежнему там работает, имеет звание заслуженного врача РСФСР.
     Не  зря  я  по  старым местам ездил, словно чувствовал, что придется за
пределы  страны  уехать.  Возвратился в Волжский. Депутатские мои полномочия
закончились  по  истечении  срока.  Тут  звонят  из Москвы: "Назовите лучших
экскаваторщиков".  -  "В  мои  обязанности  это  не входит, но назвать могу:
Елисеев,  Травников, Сычев", - и еще несколько фамилий назвал. "Почему же вы
себя  не  называете?"  -  "Я  не экскаваторщик. Я теперь начальник". - "А на
экскаватор  хотите?"  -  "Как  же  я могу не хотеть? Пять лет по экскаватору
скучаю".  -  "А  в  Асуан  поедете?" - "Где это, в Африке? Не возражаю. Если
экскаваторщиком,  то  готов  на край света". Таким образом и попал сюда, где
мы сейчас с вами стоим...
     Мы  стояли  на  краю  бетонного  поля Внуковского аэродрома. Ноябрьское
утро  было  на  редкость  ясным  и  морозным.  Вот-вот  должны были объявить
посадку.  Как  всегда, Слепуха был внешне спокоен и сдержан, но я видел, что
он  возбужден  и  даже  несколько растерян. Его голубые глаза блестели сверх
обычного,  он  говорил  быстро  и разбросанно и все время бродил взглядом по
сторонам  -  хотелось  вдоволь наговориться, вдосталь насмотреться, а на это
всегда не хватает времени перед отъездом.
     - Клава  потом ко мне прилетит с сыном, - говорил он. - Как вы думаете,
сколько времени наши газеты идут до Асуана?
     Я не имел об этом ни малейшего представления.
     - Все  хорошо,  -  поспешно  продолжал  Дмитрий  Алексеевич.  -  Только
страшновато.  В  чужую  страну,  без языка... Одно слово я уже знаю - "селям
алейкум". Как приедем, надо сказать: "Селям алейкум!"
     Слепуха  уезжал  не  на  месяц  и  не  на два, он ехал не туристом и не
путешественником.  Он  уезжал  в  Асуан,  чтобы  жить  и  работать  до конца
строительства.
     Мы  обнялись.  Я видел издалека, как в цепочке людей Дмитрий Алексеевич
поднялся по трапу и исчез в чреве самолета.
     Белокрылая,  почти  прозрачная в лучах солнца птица быстро разбежалась,
круто  устремилась ввысь, дымя реактивными струями, которые вытягивались все
дальше,  пока  не  слились  в зыбкое облачко, а потом и вовсе растворились в
нескончаемой дали.



   Анатолий Павлович Злобин
   Голосили канистры


                    Очерк из цикла "Современные сказки"


     -----------------------------------------------------------------------
     Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
     М.: Советский писатель, 1988.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Сергей  Николаевич  (СН)  появился  в  кабинете  ровно без одной минуты
девять.  В  кабинете  все было как обычно: сверкала аппаратура и квадратура,
гибко  извивались  синусоиды  и  аденоиды,  голосили транзисторы и канистры,
сияли  лазары и квазары. На стене висел портрет Главного Конструктора. И все
же   Сергей  Николаевич  тотчас  заметил  наметанным  руководящим  взглядом:
чего-то  не  хватало  в  кабинете. СН почувствовал легкую тревогу. Указатели
дошли  до  девяти.  Защелкали,  запели часовые агрегаты и гетеры. В кабинете
появился  первый  помощник  Павел  Петрович  (ПП).  Все  было  как всегда. А
тревога росла.
     - Доброе  утро,  СН, - сказал ПП. - Какие будут указания на сегодняшний
день в связи с наступающим Новым годом?
     СН  привычно  глянул  на  плоскость  стола  и  в ту же секунду ахнул от
ужаса.
     Так и есть!
     На столе не хватало указаний!
     Маленький   такой  белый  листик  с  указаниями,  исходящим  номером  и
подписью  -  но  ведь  без  него  как  без  рук,  больше  того - без головы.
Плоскость стола сверкала как твистрон и была чиста.
     Такого еще не случалось за все эти годы!
     - Какие будут указания? - повторил ПП.
     - Указания? - переспросил СН. - Где же они?
     ПП удивился:
     - Разве их там нет?
     - Так что же нам теперь делать? - спросил СН.
     Но ПП уже овладел собой:
     - Прошу дать мне указания, что мне делать, я буду исполнять.
     Колебались   резонаторы   и  аккомодаторы,  порхали  синхрофазотроны  и
фазаны, шуршала телеметрия и телепатия.
     А указаний не было!
     Зазвонил  телефон.  СН  с  надеждой  схватился  за  трубку.  Но это был
всего-навсего Никифор Никифорович.
     - Доброе  утро,  СН  -  НН  приветствует,  -  говорил  НН,  нижестоящий
начальник. - Как семья? Детишки?
     - Ты   мне  семьей  голову  не  морочь,  -  ответил  СН,  среднестоящий
начальник, медленно накаляясь до пределов анигиляции. - Как работа?
     - Работа  кипит  на  всех  параметрах, - бодро отвечал НН. - Тут только
небольшая  неувязочка  получилась.  От  вас не поступало никаких указаний по
встрече Нового...
     СН уже накалился...
     - Распустились,  волю  вам  дали.  Так  дальше  не  пойдет,  я этого не
потерплю.  Указания  спущены  Межведомственным  Стимулятором,  исполнять  их
надо, а не бездельничать. Вечером доложить.
     - Виноват,  СН.  Вы, конечно, спустили нам, но мы не... Вот я и говорю:
неувязочка.  Может,  вы  дадите устное указание, СН? Под вашим замечательным
руководством...
     - Ладно,  я проверю. Сейчас тут у меня народ: небольшое, срочное... Так
что звони, не стесняйся.
     СН бросил трубку и снова поглядел на ПП:
     - Выходит, у них тоже нет указаний. Что же теперь делать?
     ПП преданно молчал.
     - А  если  нам  принять  к  исполнению  вчерашние  указания?  - отважно
предложил СН.
     - Вчерашние   указания  нами  выполнены  на  сто  один  и  две  десятых
процента,  -  отчеканил ПП. - Вы сами докладывали Василию Никаноровичу об их
исполнении.
     - Докладывал? - СН задумался. - Значит, вчера указания все-таки были?
     ПП тоже задумался:
     - Скорей всего, были, раз мы их выполнили.
     Светились   фиксаторы   и  фикусы,  рождались  интегралы  и  интервалы,
поблескивали  панели  и  пандусы,  сопела  вентиляция, сверкала деградация и
конвергенция.
     - Придется звонить наверх, - решительно приказал СН.
     ПП  нетвердой  рукой  набрал  нужный  код,  с  опаской  оглядываясь  на
вспыхивающие пульсары.
     - Доброе  утро,  ВН  -  СН  приветствует,  -  говорил СН, среднестоящий
начальник. - Как семья?..
     - Ты  мне семьей голову не морочь, - ответил ВН, вышестоящий начальник,
медленно накаляясь до... - Как идет?..
     - Работа   кипит   на   всех...  -  бодро  отвечал  СН.  -  Только  тут
небольшая... От вас не поступало никаких...
     ВН уже накали...
     - Распустились,  волю  вам  да...  Так  дальше не пойдет, я этого не...
Указания спущены Межведомственным... исполнять, а не...
     - Виноват,  ВН...  Вот  я и говорю: неувя... Может, вы дадите устное...
Под вашим замечательным...
     - У меня тут небольшое, сроч...
     СН положил трубку и вытер взмокший лоб:
     - Похоже,  у  них на столе тоже пусто. А что, если попробовать работать
без указаний? - предложил он ПП.
     - Что же мы тогда будем делать? - спросил ПП.
     - В  самом деле - что? Об этом я как-то не подумал. Какое у нас сегодня
число?
     - Тринадцатое,  СН,  -  доложил  ПП, сверившись по главному календарю с
квазиметрическим дыроколом.
     - Тринадцатое?  Чертова  дюжина?  -  сказал СН, косясь на Стимулятор. -
Так я и думал...
     Грудилась  квадратура  и  клиентура,  мелькали  кванты  и  аксельбанты,
манила компиляция и калькуляция, вспыхивали параметры и параграфы.
     Снова зазвонил телефон.
     - Это снизу! - СН схватился за голову. - Что я им скажу?
     Но это звонила ЖС, жена среднестоящая...
     - Котик,  - запела Жанна Серафимовна в трубку, - я забыла тебе сказать,
ты  должен  купить в буфете килограмм сосисок, только молочных, смотри же не
забудь...
     СН в сердцах бросил трубку:
     - У меня указаний нет, а тут еще сосиски...
     - Но это же указание, - убежденно сказал ПП.
     - К   черту   все  указания!  -  СН  накалился  и  бросил  карандаш  на
квазиметрический  дырокол.  -  Чихал  я  на  ваши  сосиски.  Чихал я на ваши
указания!
     При   ударе   карандаша   от   квазиметрического   дырокола   отскочила
элементарная   частица  пи-мезон-три-гравитон.  Резонаторы  тут  же  засекли
появление  частицы  и  передали  ее  аккомодаторам. Качнулся фикус, сработал
фиксатор,  зашуршали параметры, запели параграфы. На сверкающий лоток панели
выскочила перфораторная лента.
     ПП с оживлением подскочил и посмотрел ленту на свет.
     - Это указание, - сказал он убежденно.
     - Скорей в центральный интегратор! - приказал СН.
     Центральный  интегратор  с  урчанием проглотил ленту и перебросил ее на
Межведомственный  Стимулятор  Третьего поколения. Стимулятор издал радостный
писк и выплюнул свежую полосу.
     Да,  это  было  указание.  Исходящий  номер  один  дробь  тринадцать. С
получением  сего  вам  дается  указание:  немедленно приступить к работе без
указаний.  Об  исполнении  донести,  число,  подпись,  печать - все было как
полагается.
     - Наконец-то.  Так  я  и  знал,  что  они  не  посмеют оставить нас без
указаний,   -   с  облегчением  воскликнул  СН  и  приступил  к  руководящей
деятельности.  -  Немедленно ввести в действие все ротаторы и топоры, лазеры
и  мизеры.  Размножить данное указание на всех осциллографах и стеклографах.
Включить  на  полную  мощность  поляризацию и популяризацию. Собрать аппарат
для  инструктажа и миража: претворим в жизнь величайшую директиву один дробь
тринадцать.  Этой работы нам до Нового года хватит. Заработаем премиальные и
конфиденциальные.
     ПП   уверенно   нажимал   кнопки   и  запонки.  Началась  перфорация  и
профанация,  интеграция  и  имитация,  реконсервация  и  стабилизация. Гибко
извивались  синусоиды  и  аденоиды, голосили транзисторы и канистры, порхали
синхрофазотроны   и   фазаны,  сопела  вентиляция,  колебалась  аннигиляция,
мелькали  кванты  и  аксельбанты, компьютеры и адюльтеры. Со стены безмолвно
глядел Главный Конструктор.
     Играла корреляция.
     Работа кипела.



   Анатолий Павлович Злобин
   Горячо - холодно...


                     Очерк из цикла "Заметки писателя"


     -----------------------------------------------------------------------
     Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
     М.: Советский писатель, 1988.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


                         1. Мы все - из одного века

     Ах,  с  какой  яростью  мы  спорим  на  кухне,  аж до посинения, на все
планетарные  темы:  добро  и  зло,  внеземные  цивилизации, виды на урожай и
прогнозы  на  инициативу,  телепатия  и закон заколдованного круга! Какие мы
умные,  смелые,  безответственные,  пока  мы  на  кухне! Но вот приходит час
сосредоточенности,  когда  ты  остаешься  один  перед чистым листом бумаги и
хочется сказать сразу обо всем.
     В  истории человечества коротких веков не было, но бурные случались. Во
всяком  случае,  можно  утверждать,  что  двадцатый век вместил в себя много
больше, чем любой из его предшественников.
     И   жизнь,  как  век,  долгая,  полосатая.  В  копилке  памяти  бренчит
разменная монета свершившихся дат. Что извлечется?
     В  критические  дни  октября  1941  года в Москве по приговору военного
трибунала  был  расстрелян  старший машинист электростанции Н.И.Фирсов, 1907
года  рождения.  Обстоятельства  дела  таковы.  Н.Фирсов  в  связи с угрозой
прорыва  обороны  Москвы  получил  приказ взорвать электростанцию. Положение
критическое,  Москва  готовилась  к  эвакуации.  Электростанцию  с  собой не
увезешь - надо взрывать.
     Но Фирсов сказал:
     - Не могу рвать народное добро, - и отсоединил клеммы.
     В  тот  момент  эти  действия  были,  естественно, расценены как измена
Родине. Расстрел.
     Спустя  два дня панически-тревожная ситуация миновала. Пришел приказ об
отмене взрыва электростанции.
     Николай  Ильич  Фирсов был родным братом моей матери, я хорошо знаю эту
историю  как  семейную.  В  1959  году  Николай Фирсов был реабилитирован. В
нашем роду изменников не было.
     А  электростанция  продолжала  работать  в Москве. Прошло еще некоторое
время,   в   начале   семидесятых  годов  Анатолий  Николаевич  Фирсов,  мой
двоюродный  брат,  решил  ставить новый дом в деревне и поехал по московской
родне  собирать  деньги  на  стройку.  Возникла  идея обратиться к директору
электростанции, которая была спасена отцом Анатолия.
     Молодой  директор  выслушал  моего  брата  и  сказал,  что  может  дать
единовременное пособие в размере 30 рублей.
     Анатолий Фирсов был уязвлен ничтожностью суммы:
     - Он же народное добро спас. Миллионы.
     Теперь не выдержал директор. Хлопнул ладонью:
     - Кому  оно  нужно  - такое добро? Мы на последнем месте в отрасли, нас
песочат   на  всех  совещаниях.  Мы  же  образец  расточительности.  Станция
построена  в  десятых  годах,  с  допотопными  котлами. Жжем угля в два раза
больше  нормы.  Если  бы  ее взорвали тогда, в сорок первом, имели бы сейчас
новую  станцию.  Стояли  бы в моем кабинете красные знамена. А так - сколько
нам еще мучиться?
     Недавно  я там побывал. Электростанция продолжает коптить небо. Правда,
произведена  некоторая  модернизация:  вместо  угля  станция  топится газом.
Прежде жгли лишний уголь, стали жечь лишний газ - такой прогресс.
     Эту  семейную  историю мы вспоминаем каждый раз, собираясь по фамильным
датам.   И   разгорается   дискуссия  на  вечные  темы  долга,  патриотизма,
жертвенности.  Правильно  ли  поступил  Николай  Ильич,  спасая  станцию?  И
вообще, нужен ли наш подвиг, если результаты его не очевидны?
     В  таком  примерно  виде семейная история затвердевает, передаваемая на
хранение третьему поколению - внукам. У Николая Ильича их шестеро.
     В  конце  концов  есть  один из основополагающих вопросов века - что мы
передадим   последующим   поколениям?   Деды   начинают  век,  правнуки  его
завершают.


                            2. Холодно - холодно

     Военные  воспоминания  хранятся на особых полках памяти, поставленных в
основании  бытия.  Время  от времени достается старым солдатам протирать эти
обветренные годами полки от пыли повседневности.
     Над  озером  Ильмень  висело  низкое  ослепшее  небо. Январь 1944 года.
Северо-Западный  фронт.  Я  лежал  на льду Ильмень-озера, и пулеметы били не
переставая.  Третьи сутки мы штурмовали вражеский берег, поднимались в атаку
и откатывались назад под огнем пулеметов и пушек.
     Тут  и  приключилась эта волшебная история, значение которой я и теперь
понимаю  не  до  конца:  неужто это в самом деле было там, на льду, под боем
пулеметов, на стылом ветру? Или пригрезилось моим отмороженным глазам?
     Я  увидел  будущее  -  и не просто будущее, а с приклеенным эпитетом. А
это означает, что я видел светлое будущее.
     Вжимаясь  в  лед,  ко  мне подползал замполит первого батальона капитан
Хлопотин.
     - Слушай,  лейтенант,  -  кричал он ледяным голосом, а у него получался
шепот.  - Мы должны взять этот проклятый берег. И тогда к нам придет победа.
Ты знаешь, какая прекрасная жизнь будет тогда?
     - Какая? - завороженно спросил я.
     - Победная,  -  отвечал  он  под бой пулеметов. - Мы состаримся, станем
ветеранами.  И  перед каждым праздником нам будут давать ветеранский заказ с
копченой  колбасой  и  черной икрой. Но это еще не все. Раз в год ты сможешь
получить  бесплатный билет в мягком вагоне, туда и обратно, дуй куда хочешь.
И будешь без очереди сдавать сапоги в ремонт.
     Я  задыхался от холода, слушая слова замполита. Я верил и не верил, ибо
не  обладал  таким  глубоким  историческим видением. Вскоре мы в двенадцатый
раз  поднялись  в атаку - и взяли берег. Капитан Хлопотин был тяжело ранен в
грудь, его отвезли в тыл на аэросанях, больше я его не видел.
     Смешно  предположить,  что мы, ветераны второй мировой войны, сражались
за  привилегии.  Никто  нас не упрекнет в том, что мы пошли на фронт с целью
сделать карьеру.
     Много  мы  отдали  жизней  за  победу. И все-таки отдать войне двадцать
миллионов  жизней  было  легче, чем думать об этом сейчас, в год сорокалетия
Победы.  Это  значит,  что наша скорбь еще не излилась, да она же никогда до
конца  не  изольется, иначе мы перестанем быть великим народом. Мы скорбим -
и продолжаем жить. Павшим - монументы, нам - земные радости и печали.
     И все же - как быть с привилегиями, ведь мы пользуемся ими, не так ли?
     Давно  хотел  написать  об  этом,  да все рука не поднималась. Иду я за
этой  ветеранской колбасой, а на душе кошки скребут. Всякие ненужные вопросы
меня посещают: неужто я и в самом деле за колбасу сражался?
     Разумеется,  я  понимаю,  что  нравственная  степень подобных дилемм не
может  быть  глубокой  -  иду  по  мелководью.  И  незатейливая  совесть моя
постепенно  успокаивается. Ах, как холодно было сорок один год назад на льду
Ильмень-озера.  Этот  холод  и  сейчас  пронизывает  меня  сквозь  бездонные
колодцы времени - и чем дальше я от него, тем он въедливее.
     И я начинаю резво работать локтями, пробиваясь к прилавку.
     Все так делают.
     Внук спрашивает:
     - Деда,  Лев  Толстой  был  ветераном Севастопольской кампании. Он тоже
получал ветеранскую колбасу?
     - Перед  ним  не  было  подобной  дилеммы:  получать или не получать, -
бодро отвечаю я. - Лев Николаевич был вегетарианцем.


                              3. Тепло - тепло

     - Дети!  Мы начинаем. Предмет находится в комнате, вы его не знаете. Вы
ищете,  передвигаетесь  во  всех  направлениях,  а  я говорю вам: тепло, еще
теплее, холоднее, совсем холодно, Северный полюс.
     Поняли меня? Играем по очереди.
     Детская  игра  -  выбор  состоит  из  двух  позиций: тепло или холодно.
Современная  цивилизация  усложнилась  на  много  порядков.  Проблема выбора
включает  в  себя  неисч