а:
     - Надо  поставить  кошку  и мышек в равные условия. С этой целью выношу
на  рассмотрение  следующий  проект  -  выдать  каждой  мышке по идентичному
колокольчику.   Кроме  всего  прочего  это  будет  патриотично,  потому  что
колокольчик  есть  наш  символ,  наше  знамя.  В  этом  случае с двух сторон
поднимется  одинаковый  звон,  мышь  не  сумеет правильно сориентироваться в
обстановке и будет съедена, как и положено по проекту.
     А  себестоимость?  А  трудозатраты?  Откуда  мы  столько  колокольчиков
возьмем? Я уж не говорю о том - со звоном получится полный перебор.
     Думайте, товарищи, думайте.
     На  третьем  этаже  живет  у  нас  замечательная  актриса  с выдающимся
голосом. Она подходит к микрофону:
     - Предлагаю перекрасить кошку в другую масть.
     - Что это даст?
     - Эффект неожиданности.
     - У  нашей  кошки такая редкая замечательная масть: серая на рыжем. Это
же просто выдающаяся масть, мы обязаны хранить ее как зеницу ока.
     Актриса не унимается:
     - А что если колокольчик?..
     - Что? На эту тему даже не заикайтесь. Это наше неприкосновенное.
     - Я  ничего  такого  не  предлагаю.  Я  тоже  за наше неприкосновенное.
Просто  я  подумала:  внутри колокольчика имеется язычок, ну который звонит:
дзинь-дзинь,  и  мышки  разбегаются. Вот я и предлагаю: что если этот язычок
обернуть  тряпочкой,  скажем,  мягким этаким бархатом, вы понимаете, о чем я
говорю?
     А что? Идея!
     Обвязали  язычок  бархатной  тряпочкой,  звук  стал глуше, но все равно
бухает.    Правда,    первое    время    мыши   попадались   с   непривычки,
производительность  труда возросла, но потом у мышей слух стал острее. Снова
план по отлову недовыполнен.
     - Оставим  кошку  и  мышей  в  покое.  Не в них суть. Они всего-навсего
исполнители.  А  мы  должны  разработать  новые  структурные  принципы.  Что
получается?  У  кошки  нет  стимула  ловить мышей, она надеется на импортную
рыбу. Надо выработать новый стимул и заставить кошку трудиться по-новому.
     Предложения посыпались как из мешка:
     - Следует изменить принцип планирования: не по штукам, а по весу.
     - Применим научно-технический прогресс. Будем облучать мышей.
     - Кто же будет их облучать?
     - Как кто? Кошка. Научим ее работать с лучевым аппаратом.
     - Я протестую. Это негуманно. Облученные мыши потеряют знак качества.
     - А   мы  разработаем  безопасную  лучевую  пушку.  Правда,  для  этого
потребуется время.
     - Модель поведения кошки должна быть модернизирована.
     А кошка лежит на крылечке и облизывается - мышку ей хочется.
     Ага,  вам  интересно,  чем дело завершилось? У нас конец как в сказке -
абсолютно  счастливый.  Идея  оказалась  настолько  простой, что только диву
даешься: как это раньше мы не догадались.
     Вот.  Везу  в центр на утверждение свой новейший величайший проект. Что
нам  мешает  ловить  мышей. Кошка прыгает - и в момент прыжка рождается звук
колокольчика,  пугающий  мышь. Кошка приземляется - но мышь уже убежала. Все
предельно  просто. И вот теперь мною сделано открытие, да, да, это открыл я,
Егор  Егорович  Петрушевский.  В момент прыжка перед колокольчиком создается
электронный   экран,   сквозь   который   не   проходит  звук  колокольчика.
Колокольчик  звонит,  но звук не выходит за пределы сферы колокольчика - вот
он, мой секрет. И мышь не слышит звона.
     Мышь попалась в лапы. Теперь ей не уйти. Я уверен - в центре утвердят.
     Ой,  что  это?  Смотрите,  Семен Семенович, кто-то пробежал по проходу.
Ба, да это же кошка. Какая редкая масть: серое на рыжем. Не кошка - огонь!
     Спасибо, я первый не пойду. Кошка дорогу перебежала - плохая примета.
     Внимание,  передают  объявление.  Наш  поезд  отправляется  через  семь
минут,  с  первого  пути. Как же он отправляется - ведь он уже ушел в десять
сорок.
     Но это был вчерашний поезд.



   Анатолий Павлович Злобин
   Скорый поезд


                                  Рассказ


     -----------------------------------------------------------------------
     Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
     М.: Советский писатель, 1988.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Мы ехали на курорт.
     Поезд  был  курьерский,  он  делал  редкие  короткие  остановки,  давал
сильные  гудки, плавно и быстро набирал разбег, и мы радовались его хорошему
скорому ходу.
     - Подумать  только,  через  тридцать  часов  будем у моря. Будем жить в
саду  и брать виноград прямо с ветки, есть свежие овощи из огорода, валяться
под  солнцем.  Из  осенней  дождливой  Москвы  перенестись к морю. Чудесно и
удивительно. Подумать только.
     Она  говорила  не  переставая.  Маленькая  стройная  женщина  с  широко
раскрытыми  мечтательными  глазами, с медлительными плавными движениями. Она
говорила  о  море,  о  детском воспитании, о дрейфующих полярных станциях, о
музыке  -  и  обо  всем  восторженно  и взахлеб, а "подумать только" были ее
любимые слова.
     Ее  муж лежал на полке с книгой и почти не разговаривал после того, как
прошел  по  вагону  и  с  горестным видом доложил нам, что никто не играет в
преферанс.  В  общем, мы считали, что нам повезло с соседями; только бы Вера
Николаевна говорила чуть поменьше, и все было бы идеально.
     В  конце концов моя жена не выдержала, извинилась перед ней и забралась
на  верхнюю  полку  отсыпаться  после  тяжелых операций, которые ей пришлось
вести в больнице весь последний месяц перед отпуском.
     - Да,  да,  - живо сказала Вера Николаевна. - Пора начинать отдых. Ведь
мы  едем в такую прекрасную страну, где главное занятие состоит в том, чтобы
ничего  не  делать.  -  Вера  Николаевна  была учительницей, поэтому она все
объясняла.
     А  поезд неуклонно стремился вперед, в туманную пелену дождя. Незаметно
подошел  вечер.  Мы  выпили по стакану чая, который принес проводник в белой
куртке,  и  стали  укладываться  на  ночь.  Полка мягко покачивалась в ритме
движения  вагона  и  убаюкивала,  слышались долгие сильные гудки локомотива,
мчавшего  нас  вперед,  внезапно  набегающий  и  плавно  уходящий  назад шум
встречных  поездов.  Я  слышал во сне гудки, и мне снился наш поезд, летящий
вперед  сквозь  ночь.  И  на  лбу  локомотива  горит  ослепительный  фонарь,
разрывающий темноту.
     Утром  меня  разбудило  яркое  солнце,  бившее в окно. Поезд только что
отошел  от  станции  и  набирал  ход.  Соседей  в  купе  не  было.  Моя жена
расчесывала волосы. Она увидела меня в зеркале и улыбнулась.
     Зеркало  с  шумом  сдвинулось  в  сторону.  В  дверях остановилась Вера
Николаевна, в халате, с мыльницей в руках.
     - Ах,  простите,  пожалуйста.  Я  не  знала, что вы заняты туалетом. Вы
просто  не представляете, как я расстроилась. Подумать только, мы опаздываем
уже на сорок минут.
     - То-то мы стояли ночью, - сказала моя жена, зажимая губами шпильки.
     - Вы  тоже  почувствовали  это?  Я  три раза просыпалась оттого, что мы
стоим.  Но  посмотрите,  какое  здесь  солнце.  В  Москве никогда не увидишь
такого  солнца.  И вот теперь у нас отнимают сорок минут солнца и моря, и мы
бессильны перед этим.
     - Дыни,  дыни,  -  послышалось  в  коридоре,  и  в  купе вошел муж Веры
Николаевны  с  сумкой  в  руках.  Он  опрокинул сумку, и круглые желтые дыни
раскатились по полке.
     - Какие замечательные дыни, Юрик. Просто прелесть.
     - Прошу отведать, - он сделал приглашающий жест рукой.
     - Спасибо. После чая непременно, - сказала моя жена.
     - Нашел  одного  партнера.  Может,  вы  все-таки составите компанию для
пульки. Все равно поезд опаздывает. Скоротаем время.
     - С удовольствием. Но я не умею.
     - Одна  хорошая пулька, и не заметишь, как ты уже приехал, - он явно не
верил мне.
     - Он  в  самом деле не играет в преферанс, Юрий Петрович, - сказала моя
жена, взяла полотенце и вышла из купе.
     Поезд  замедлил  ход, с одной стороны замелькали красные прямоугольники
вагонов. Вера Николаевна испуганно посмотрела в окно.
     - Так  я  и знала, - сказала она. - Мы выпали из графика и будем теперь
простаивать на каждом разъезде. Отставание будет увеличиваться.
     - Дыни, - крикнула моя жена, появляясь в дверях.
     Но поезд уже набирал ход, и женщины с дынями лишь мелькнули в окне.
     На  следующей  станции  мы  выбежали  с Юрием Петровичем и набили сумки
тугими  круглыми  дынями.  Теперь  дынь  в  купе  набралось  столько, что их
пришлось  перекладывать  на верхние полки, чтобы они не мешали сидеть. Поезд
быстро двигался по нескончаемой плоской равнине.
     - Может, мы еще войдем в график, - сказала моя жена.
     - Я  просто  не  верю  в  такое  счастье, - обрадованно подхватила Вера
Николаевна.  -  Вы  не  представляете, как я истосковалась по морю. Я решила
еще  в  Москве  -  сразу  с  поезда  брошусь  в  море.  И теперь мое счастье
откладывается на сорок минут.
     - Ах, Вера, брось убиваться по пустякам, - сказал ее муж.
     По   коридору   прошла   высокая   тонкая   девушка,   неся  на  ладони
необыкновенно  желтую дыню. Девушка машинально заглянула в наше купе и вдруг
широко заулыбалась:
     - Вера Николаевна, дорогая, вы тоже на юг? Как я рада, что вижу вас.
     Вера Николаевна посмотрела на девушку и снова опустила голову.
     - Увы, мы опаздываем, - только и сказала она.
     - И  вы знаете почему? - девушка вошла в купе, поздоровалась. - Как? Вы
не  слышали?  Ничего  не  слышали?  Перед самым Харьковым наш поезд переехал
двух человек. От этого и случилась задержка.
     - Что вы говорите? Не может быть? - воскликнула Вера Николаевна.
     - Я  знаю  точно. Муж и жена. Он был пьяный и не хотел уходить с рельс.
Жена  бросилась  за  ним,  когда увидела поезд, и погибла вместе с ним. И мы
стояли,  пока  суд  да  дело. Но мне начальник поезда сказал, что мы нагоним
расписание.  Мы  едем в девятом вагоне, приходите к нам, Вера Николаевна. Мы
взяли  с  собой Олечку. Обязательно приходите, - и она ушла, унося на ладони
свою необыкновенную дыню.
     - Какой ужас, подумать только, - сказала Вера Николаевна.
     Мимо прошел проводник с пустым подносом.
     - Товарищ проводник, - позвала моя жена.
     Проводник вернулся и просунул голову в купе:
     - Желаете чаек? Сколько принести?
     Жена смотрела на меня.
     - Говорят,  ночью,  перед Харьковым, был несчастный случай. Это правда?
- спросил я.
     Проводник опустил поднос и с готовностью вытер руку о фартук:
     - Пьяный  один  шел  по  путям. А может, не пьяный, а старик, теперь уж
все  равно.  И  с ним девочка лет двенадцати. Домой его вела, наверное. А мы
как  раз  им  навстречу.  Они и растерялись от яркого луча. Девочка потащила
его  в  сторону  и в аккурат на наш путь. Тут уж ничего не поделаешь. Их при
мне  вытаскивали из-под третьего вагона. Так я отвернулся. На такое лучше не
смотреть.
     - Так вот почему мы опаздываем, - сказал муж Веры Николаевны.
     - Может, нагоним еще. Будете пить чаек? Сколько принести?
     Мы  что-то  сказали  ему,  и  он  ушел,  звякнув подносом об угол. Вера
Николаевна задвинула дверь.
     - Какая нелепая смерть, - сказала она.
     - А ты не напивайся, - сказал ее муж.
     - Нет,  Юрик,  ты неправ. Ты не представляешь, как это трагично. Отец и
дочь - сразу. Девочка двенадцати лет, как наш Витенька. Ужасная трагедия.
     - Я  все-таки  думаю,  что  он  был  с женой. Ведь было очень поздно, -
сказала моя жена. - Проводник же сказал, что он не видел.
     - Нет, нет, это была девочка. Я чувствую.
     - Какая разница, Вера, дочь или жена. Не все ли равно.
     - Как  ты  не  понимаешь  этого,  Юрик?  Я  просто  удивляюсь,  как вы,
мужчины, все-таки грубо сделаны.
     - И   вообще,   стоит   ли   так   расстраиваться.   Если   все  начнут
расстраиваться из-за каждого несчастного случая...
     - Да,  да,  -  перебила Вера Николаевна. - Как ты не понимаешь? Мы ведь
едем  на  курорт...  А  тут  темная  ночь  и  ослепленные поездом люди - это
ужасно.
     - Что  ужасного,  что  мы  едем на курорт? - с раздражением сказал Юрий
Петрович.
     - Неужели   человек  не  может  быть  счастлив  просто  так,  чтобы  не
переезжать чужие жизни.
     - Вера,  прошу  тебя.  Твоя  философия неуместна. Зачем с самого начала
отравлять себе отдых?
     Моя жена посмотрела наверх.
     - Товарищи, давайте есть дыни, - сказала она.
     - Вот это дело, - обрадовался муж Веры Николаевны.
     Я  встал  и  выбрал самые крупные и желтые дыни. Юрий Петрович разложил
на  столике  газеты и разрезал дыни пополам, обнажая спелую мякоть. Он ловко
очистил половинки от зерен, разрезал их на лунные дольки и дал нам.
     - В  самом  деле, - сказала Вера Николаевна, - хватит об этом. Ведь уже
сегодня  мы  будем  у  моря  и там забудутся все наши заботы и печали. Вы не
представляете,  сколько  проблем  было  у  меня  в  школе перед отъездом. Но
теперь все останется позади.
     - Вот именно, - сказал Юрий Петрович.
     - Отличная дыня, - сказала моя жена.
     - Необыкновенная, - подтвердил Юрий Петрович.
     - Вкуснее, чем ананас, - сказала Вера Николаевна.
     - Купим  еще,  Вера,  да?  - сказал Юрий Петрович. Он уже кончил резать
вторую дыню. - Прошу, эта тоже не хуже.
     - Лучшая дыня сезона, - сказал я. - Счастливая дыня.
     Жена посмотрела на меня и улыбнулась.
     - Простите, у вас есть дети? - спросил вдруг Юрий Петрович.
     - Нет, а что?
     - Мы только перед маем поженились, - сказала жена.
     - А  познакомились  в прошлом году, в поезде, когда возвращались с юга,
- сказал я.
     - И вместе покупали дыни на станциях, - сказала жена.
     - И теперь опять дыни, - сказал я, глядя на жену.
     - Прелестная  дыня,  -  сказала Вера Николаевна, - я давно не ела таких
дынь. Отрежь мне еще кусочек. Я думаю, это не будет вредно для меня.
     В  окно  било  сверкающее  утреннее солнце. Поезд упруго мчался вперед,
нагоняя расписание. Мы ехали к морю.



   Анатолий Павлович Злобин
   Горькие слезы


                                  Рассказ


     -----------------------------------------------------------------------
     Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
     М.: Советский писатель, 1988.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Наташа  увидела  маму  и  быстро  спряталась за кустами. Мама стояла на
террасе  и  смотрела  в  сад и на калитку. Она была в гладком сером свитере,
через  плечо  висело  длинное  полосатое  полотенце: наверное, она ходила на
реку.
     Мама  постояла  немного,  не  увидела Наташу, тяжело вздохнула, так что
бахрома полосатого полотенца задвигалась внизу, и ушла в дом.
     Наташа  негромко  всхлипнула и побежала за кустами в дальний угол сада,
где  росли  старые  сливы.  Она всегда приходила к сливам, когда ей хотелось
плакать.
     Она  рвала  тугие,  с  седым  отблеском  ягоды,  а  по  щекам ее бежали
неудержимые  слезы. Слезы капали на сливы, Наташа никак не могла догадаться,
почему сливы сегодня такие соленые, и плакала еще сильнее.
     - Наташа! - крикнула мама с террасы.
     Наташа  пугливо  пригнулась и сразу перестала плакать. Сквозь ветви она
видела  маму  на краю террасы. Мама по-прежнему была в свитере, но полотенца
на ней уже не было.
     - Не прячься, я же вижу тебя, - весело крикнула мама и помахала рукой.
     - Какие вкусные! - крикнула Наташа о сливах. - Я еще немножко поем.
     - Испортишь аппетит.
     - Я  скоро. Я сейчас, - говорила Наташа, проглатывая слезы. Она бросила
надкушенную сливу к изгороди и стала тереть кулаками мокрое лицо.
     - Помой  прежде  руки. Я не пущу тебя за стол. Не трогай лицо руками, -
кричала мама с террасы.
     Наташа  обрадовалась,  что  мама  не  идет  к  ней  и  не зовет к себе,
схватила  портфель  и  побежала  к колодцу. Там она долго плескалась и терла
глаза  и  щеки,  пока  мама не закричала, что обед уже готов. Наташа пошла к
террасе.
     Солнце  медленно  опускалось  к  горизонту, просвечивая сквозь березы и
осины,   которые  густо  стояли  вокруг  дома,  так  густо,  что  надо  было
пристально  вглядываться,  чтобы  разглядеть  среди стволов соседний дом или
дома  на  той  стороне  шоссе.  А о самом шоссе можно было догадаться только
потому,  что  там  то  и  дело  на  большой скорости проносились грузовики и
самосвалы.
     Сад,  дорожка,  терраса,  стены  небольшого  финского домика - все было
облито  пятнистым  светом  солнца,  проходившего  сквозь листву. Было совсем
безветренно,  но  высокие  осины  все  равно  дрожали  и негромко шумели над
головой,  а  пятнистые  тени  от  них  быстро  бегали взад-вперед под ногами
Наташи,  и  от  этого  быстрого  мелькания начинала кружиться голова. Наташа
поднялась на террасу. Мама увидела ее и всплеснула руками:
     - Боже мой, какая ты мокрая. Как можно быть такой неаккуратной.
     - Поцелуй меня, мамочка, - сказала Наташа.
     - Ты же совсем мокрая, - сказала мама и убежала в дом.
     Она  вернулась  обратно  с  полотенцем,  не с тем, длинным и полосатым,
которое  было  на  ней,  а с другим, широким и с птичками. Мама, как мешком,
накрыла  Наташину  голову  полотенцем  и  стала больно тереть, поворачивая и
теребя  Наташу.  Наконец  мама сняла полотенце с головы и принялась вытирать
ее руки.
     - Мамочка,  неужели  ты  не поцелуешь меня, - спросила Наташа, поднимая
голову и смотря на озабоченное лицо мамы.
     - Боже мой, суп, - крикнула мама, схватила полотенце и убежала в дом.
     Наташа  села  на стул в углу террасы и тяжело опустила голову. Она была
очень одинокой.
     Мама  появилась  на  террасе  с дымящейся кастрюлей в руках, с кухонным
полотенцем через плечо.
     - Почему  ты  не  за столом? Или ты не знаешь, где твое место? - строго
спросила мама.
     Наташа  покорно  пересела  к  столу и взяла хлеб и ложку. Мама налила в
тарелку  грибной  суп,  который  Наташа очень любила. Наташа откусила хлеб и
почувствовала, что он соленый. Она ела суп и была самой несчастной.
     - Что нового в школе? - спросила мама.
     - Как  всегда,  занятия,  занятия, - быстро сказала Наташа, не поднимая
глаз от тарелки.
     - Тебя спрашивали?
     - Меня? Разве так часто спрашивают?
     Мама  внимательно  посмотрела,  как  Наташа ест, но ничего не сказала и
ушла  с  террасы.  Наташа  сразу перестала есть и прислушивалась, что делает
мама.
     Мама  погремела  на  кухне  кастрюлями,  вернулась  и  поставила  перед
Наташей дымящуюся тарелку с картошкой и мясом.
     - Ой, как много, - сказала Наташа. - Я не могу столько.
     - Ешь, пожалуйста, без разговоров, - сказала мама и снова ушла.
     - Мама, почему ты не кушаешь, а все ходишь-ходишь? - крикнула Наташа.
     - Я обедаю с папой, ты же знаешь, - ответила мама из комнаты.
     Наташа  слушала,  но в доме ничего не было слышно. Вдруг в комнате папы
длинно  зазвонил телефон. Хлопнула дверь, мама пробежала по коридору в папин
кабинет.
     - Слушаю  вас.  Я  слушаю...  - быстро заговорила мама. - Нет, товарищ,
это квартира инженера Логинова, а не пятый участок. Вы ошиблись.
     Мама  положила  трубку, и в доме снова стало тихо, только звонко шумели
осины  в  саду  и  машины  проносились по шоссе. Наташе показалось, что мама
стоит  за дверью и смотрит на нее в щелку. Наташа торопливо проглотила кусок
мяса и картошку, но мясо было тоже соленое, и Наташа отодвинула тарелку.
     Мама  вышла  на террасу совсем другая. Вместо свитера на ней было новое
платье  с  большими  красными  горошинами.  Мама  была очень красивая в этом
платье. В руке она несла чашку с компотом, далеко отставив ее от себя.
     - Будешь  вечером  делать  уроки или пойдешь гулять? - спросила мама. -
Боже мой, ты совсем не ешь.
     Наташа  ничего  не