цента,  это  на  маяк никак не тянет. Что вы говорите - у вас
записано  не  три,  а  шесть? Совершенно точно, Олег Леонардович, это с утра
было   три,   а   к   обеду   стало  шесть,  я  тут  совсем  зарапортовался.
Научно-технический  прогресс  развивается  так  стремительно,  что мы за ним
сами  не  поспеваем.  Товарищ  Небылицкий  доложил  вам  правильно  -  шесть
процентов,  мы  эту  цифру  подтверждаем. Что вы говорите, Олег Леонардович,
нужно   развиваться   еще   стремительнее.   А   на  сколько  стремительнее,
подскажите,  Олег  Леонардович?  С  вашим  опытом, вашим размахом... Еще три
процента.   Советуете   нам   изыскать  резервы.  В  самом  деле,  зачем  же
мелочиться?  Я  как  раз  собирался  докладывать  вам,  Олег  Леонардович. В
сборочном  цехе  нами  установлен  робот. Работает как зверь. Он и даст нам,
вернее,  вам,  искомые  три  процента.  Следовательно, всего по заводу будет
девять  процентов.  Что  вы  говорите,  Олег  Леонардович? Хорошая цифра. (В
сторону  на  весь  зал.)  А  с потолка плохих цифр не бывает. Нет, нет, Олег
Леонардович,  это  не  я, это помехи на линии. А я хотел сказать, что это не
только  хорошая  цифра,  но и трудная цифра, можно сказать, беспощадная. Как
это  верно,  Олег  Леонардович,  хорошая  цифра  не  может  быть легкой. Это
глубоко,  это  мудро, сразу чувствуется государственный ум. Огромное спасибо
вам за помощь и прекрасный подарок к нашему юбилею.

          Кладет трубку.

     Галя.  Какая удача. Нам дают сто миллионов на реконструкцию. Поздравляю
вас, Валериан Егорович.
     Карманов.  Ты  почему здесь стоишь? Занимайся чаем. Разве ты не видишь,
я же подлец, меня заставили, меня заставили...
     Галя  (на  цыпочках  выходит  из  кабинета.  Останавливается  у двери).
Только вы не виноваты, Валерий Егорович, вы же во имя коллектива...
     Карманов  (шепчет).  Меня  заставили, меня заставили. Детская картинка,
вырубленная  в  памяти.  Мне  пять  лет.  Я иду по железнодорожному полотну,
безотрывно  слежу  за  тем,  как  садится солнце. И вдруг железный грохот за
спиной.  Оглядываюсь,  на  меня  надвигается  паровоз,  гигантский,  черный,
ослепший  от пара. Я оцепенел, не в силах сбежать с насыпи. Ноги ватные, как
бывает  только  во  сне.  И паровоз надвигается на меня, железное чудище. Не
помню,  как  на  меня  набежал  человек,  толкнул, свалил, и мы покатились с
насыпи.  Поезд грохотал над нами, потом все стихло. Кто был тот человек - не
знаю?  Я  отлежался  и пошел домой, забыв свой страх и свои тревоги. А через
много  лет  вспомнил: черный ослепший паровоз надвигается на меня, но мне не
стронуться  с  дороги.  Паровоз  накатывается и давит меня - сколько раз так
бывало в жизни. Кто на этот раз столкнет меня с насыпи? Галя!
     Галя (отвечает в селектор). Я слушаю.
     Карманов.  Соедини  меня  с  Курослеповым. Алло, Курослепов. Как дела с
роботом,  Курослепов?  Отладку  скоро  закончите?  Вот  это  номер! У робота
правая  рука  сломалась.  Ну  и  робота  завели.  Он еще без рук, без ног, а
производительность  труда уже выросла до потолка. Слушай, Курослепов, жми на
робота,  приводи  его  в  чувство,  чтобы  завтра утром он начал шевелиться,
понял  меня?  Нет,  Курослепов,  это  не  реанимация, это научно-технический
прогресс. У меня все!
     Галя   (вбегает).  Валериан  Егорович,  последние  известия,  разрешите
включить.
     Голос   на   стене.  Небывалый  снежный  буран  пронесся  над  Кольским
полуостровом.  Скорость  ветра  достигала девяноста пяти километров в час, в
течение суток выпала месячная норма осадков...
     Карманов (задумчиво). Вот это производительность. Хорошая цифра.
     Голос   на   стене.   Самоотверженным  трудом  начинают  новый  квартал
труженики   Моторного   завода,   идущие   в   авангарде   соревнования   за
научно-технический   прогресс.  На  сборочных  линиях  установлена  новейшая
техника:   манипуляторы,  сварочные  автоматы,  роботы.  Одно  из  старейших
предприятий  нашей  области  переживает вторую молодость. Научно-технический
прогресс  уже  приносит  весомые  плоды,  производительность труда на заводе
выросла  на  девять процентов. Это самый высокий показатель в отрасли. Такие
цифры   не  могут  не  радовать.  На  Моторном  заводе  намечается  коренная
реконструкция   производства,   на   которую  предполагается  затратить  сто
миллионов  рублей. Однако успехи моторостроителей в росте производительности
труда  столь  велики,  что  затраты  на реконструкцию могут быть значительно
сокращены. Доярки колхоза "Светлый путь" издавна славятся...
     Карманов  (с  досадой выключает голос на стене). Первая ласточка! Хотят
отнять  наши  денежки. А кто хочет? Это же я сам себе денежки срезал. Так не
пойдет.  Я  не  поддамся.  Меня  на  мякине  не проведешь. Карманов сам кого
хочешь  обведет  вокруг пальца. Иначе я давным-давно был бы под паровозом! А
я в кресле, между прочим.
     Галя (несет стакан с чаем). Там этот, с треногой.
     Карманов. Что он хочет?
     Галя. Завтра в номер.
     Карманов. Пусть войдет.

          С  треногой  в  руках  в кабинет вкатывается специальный
          корреспондент Иван Чашечкин по прозвищу Хороший вид.

     Чашечкин.  Срочно,  товарищ  Карманов.  В  номер.  Ваш поясной портрет.
Должен  вам сказать, что на сегодняшний день вы имеете хороший вид. Я готов.
Возьмите  в  руки  трубочку  и  говорите в нее все равно что, будто вы даете
указания по этому самому прогрессу. Говорите, говорите.
     Карманов (твердо в трубку). Меня заставили, меня заставили.
     Чашечкин. Внимание, снимаю.



   Анатолий Павлович Злобин
   Любой ценой


                     Очерк из цикла "Заметки писателя"


     -----------------------------------------------------------------------
     Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
     М.: Советский писатель, 1988.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


               За долгие годы поездок по стране в памяти отложился
          большой  слоистый  пирог.  На  многое  сейчас  смотрится
          по-иному,  нежели смотрелось тогда, в моменты свершений.
          Именно   так   приобретается  объемность  нашего  знания
          времени.
               Мои  заметки отнюдь не претендуют на исчерпывающий
          образ предмета, хотя  я  всячески  пытался  сузить  свой
          взгляд,  взяв  за  основу изложения практику управления,
          еще  уже - его  планирование,  еще  уже  -  нравственные
          аспекты этого  состояния.  Прежде  всего  меня  волновал
          вопрос:  каким  образом   наша   система   планирования,
          обладающая  изначальными  преимуществами  и   являющаяся
          наиболее прогрессивной системой, все-таки  почему-то  не
          всегда получает первые результаты? Ответ на этот  вопрос
          находится,  видимо,  за  пределами  моей компетенции. Но
          случаются такие яркие моменты в жизни общества, когда не
          менее важна постановка вопроса.
               Автор  сознает,  что  некоторые  формулировки могут
          показаться   другому   глазу   несовершенными,   но  что
          поделаешь - так написалось сердцем...


                          1. У самого синего моря

     Мы   заранее  сговаривались:  поедем  в  отпуск  одновременно,  вот  уж
наговоримся  всласть.  Обычно  эти  встречи  происходили  в  Юрмале,  но и в
Пицунде  тоже.  В любом варианте море действовало на заднем плане как фактор
безбрежности.
     После  завтрака  сходились  на  пляже,  располагались  с удобствами под
зонтом.  И  начиналось  интеллектуальное  пиршество, как мы тогда говорили -
"треп по маленькой".
     Тон  обычно задавал Анатолий Аграновский, мой давний приятель, глубокий
и  добрый  публицист,  о  котором все мы, знавшие его близко, скорбим до сих
пор.
     А  тогда:  солнце,  волны, шелест вечности - никакого намека на близкую
скорбь.  И  неторопливый  голос  с  хрипотцой,  легко  перекрывающий  шелест
прибоя:
     - Вот  мы  говорим  о  планировании.  Расскажу  одну  историю. Помните,
весной  приезжал  к нам этот президент американской компании, ну как его, из
головы  выскочило,  ладно, для полной ясности назовем его мистер Цент. А мы,
как  вы  знаете,  хотим  торговать  с  этим  Центом.  И  давай возить его по
заводам.  Показали ему самое лучшее, что у нас есть: судоверфи, конвейер для
сборки  вертолетов,  конструкторское  бюро, трубопрокатные станы. Две недели
ездил  по стране мистер Цент и остался в полном восхищении от виденного. Под
занавес  устроили  ему  прием  в  Москве.  Идет  высокая  беседа.  Я опускаю
преамбулу  и  перехожу  к  сути.  "Мистер  Цент, - говорит хозяин банкетного
зала,  -  как  вы знаете, наша система хозяйствования является первой в мире
плановой   социалистической   системой,  действующей  на  основе  пятилетних
планов,  разрабатываемых  государственными органами и утверждаемых Верховным
Советом  страны.  План  является  государственным законом. Вы осмотрели наши
заводы.  Хотелось  бы услышать ваше мнение, можете говорить прямо и открыто.
Вы  опытный  промышленник,  таких  в  мире можно сосчитать по пальцам, и нам
весьма  интересно  услышать  ваше  мнение".  (Мы  тоже  во  все  уши слушаем
Анатолия  Аграновского,  зная,  что  это пока присказка. Сказка впереди.) "Я
потрясен  вашей технологией, - отвечает мистер Цент. - Это лучшая технология
в  мире на сегодняшний день. Какие у вас прокатные станы, буровые станки..."
-  "Вы  льстите  нам,  мистер  Цент.  Неужто  вы не поделитесь с нами своими
пожеланиями?"  -  "Почему же? Я готов поделиться. Вот вы говорили о плановой
системе  хозяйствования.  Я  побывал  на  ваших заводах, разных по замыслу и
технологическим  целям.  Я  имею  свои  сомнения: является ли данная система
хозяйствования   действительно   плановой   системой?"  Председательствующий
удивился:  "Такой  категорический  вывод! Всего за две недели знакомства. Вы
не  опасаетесь,  мистер  Цент,  что  такое  мнение  окажется по меньшей мере
скороспелым?"  Но  мистер  Цент  обладал  железной  хваткой,  это  же  акула
мирового  империализма.  "Не  опасаюсь,  -  отвечал он твердо. - Это не есть
скороспелый  вывод".  - "На чем же он основан, если не секрет?" - "Извольте.
Во  всех  цехах,  где я побывал, на всех участках, во всех пролетах, даже на
конвейерных  линиях  висел  одинаковый  лозунг:  "Выполним  план  досрочно!"
Председатель  был удивлен еще больше. "Только и всего? - воскликнул он. - Но
это  же  говорит  об  энтузиазме  наших рабочих. И ничего больше". - "Увы, -
отвечал  мистер  Цент  с  некоторой  ухмылкой,  - на заводах моей корпорации
работают  сто  тысяч  рабочих. Но я лишен возможности разрешить моим рабочим
такой  энтузиазм,  чтобы выполнить план досрочно. Откуда я возьму материалы,
энергию?  Если я выполню заказ досрочно, значит, я кого-то разорю. У нас нет
плана,  но  в  сорок  втором  году,  в условиях военного времени, мы впервые
применили  сетевой  график на сборке судов "либерти". Эти суда мы пекли, как
блины.  Но мы ни разу не перевыполнили своего графика. Зачем? Как вы знаете,
я  был тогда одним из авторов сетевого графика, тогда мне было двадцать пять
лет,  и  я  стал  миллионером".  -  "Вот  чего  у  нас  нет,  того нет - это
миллионеров",  -  парировал  председатель...  Ну  как,  пойдем  купаться?  -
Аграновский  уже стоял во весь свой рост, выходя из-под зонта на зов прибоя.
- Сколько сегодня градусов?
     - Чем же кончилось с этим мистером? Кто кого убедил?
     - Обе  стороны  остались при своих интересах. Сетевым графиком, правда,
мы  начали  пользоваться,  но  не  привилось: он все время перевыполнялся. -
Анатолий  Аграновский  смотрел  на меня в упор, и не понять было, то ли он в
шутку, то ли всерьез.
     - Но ведь миллионеров у нас в самом деле нет...
     - Есть.  Но  только  подпольные.  Догоняй!  -  И он с разбегу кинулся в
волны.
     Я   стоял   на  берегу,  поджидая  всепроникающего  резонера,  готового
пуститься  во  все  тяжкие.  Как  всегда,  он  находился  поблизости  и  был
наготове.
     - Как  же так? - вскричал резонер, подбегая к линии прибоя. - Ведь план
есть  закон!  А  разве  можно  закон перевыполнить? Что вы сказали, Анатолий
Абрамович?
     - Можно, можно, - отвечало море на ходу. - У нас все можно.


                     2. Взгляд с высоты нового времени

     Действие  переносится  в  салон  самолета,  изготовившегося  взлететь с
бетонной  полосы  аэропорта. Самолет старенький, поршневой, "ИЛ-14", хотя на
дворе уже середина 70-х годов.
     Возвращаемся  спецрейсом  в Москву. Близился пуск нового автомобильного
гиганта  в  Набережных  Челнах  и  за этими пусковыми моментами прилетали на
стройку  три  министра.  Много  лет прошло с того полета, два министра уже в
могиле,  третий  жив и здоров, на пенсии. И потому пришел срок рассказать об
этой истории, ибо актуальность ее ничуть не померкла за эти годы.
     Итак,  летим.  Министры  везут  в  Москву  победные  реляции.  Я везу в
редакцию  очерк  не  менее  победный,  ибо пребываю еще в такой эпохе, когда
четко известно, что можно и что нельзя.
     Взлетели.  Стоило  бы  бросить  прощальный  взгляд  в  иллюминатор,  но
главные  загадки  нового  гиганта были на этот раз не на земле, а в воздухе.
Они летели вместе с нами.
     - Ну  и  самолет у тебя! - сказал первый министр, обращаясь ко второму.
- Как летающая керосинка. Неужто "ЯК" нельзя завести?
     Тот  ничуть  не  обиделся.  Ему  и  самому  было мало радости летать на
керосинке. Все же он отвечал с присущим ему достоинством:
     - Ты знаешь, сколько твой "ЯК" стоит? В миллион не уложишься.
     - Еще  бы,  -  заметил  его  собеседник.  - У тебя миллионов нет, ты же
миллиардер.
     Все трое дружно посмеялись над получившейся остротой.
     Стоп!  В  этом месте, продолжая лететь, я должен сделать остановку, ибо
три  министра  дружно смеются над чем-то, известным им, а мы с читателем еще
ничего  не  знаем. А ведь здесь вопрос колоссальной важности, можно сказать,
ключевое звено нашего бытия.
     Вопрос:   сколько   стоит  завод  и  как  определяется  его  стоимость,
закладываемая в план?
     Ответ:  стоимость  данного  объекта  определяется с потолка, если этого
захочет министр или другое должностное лицо в таком же примерно ранге.
     При  начале  строительства  стоимость  нового  завода  определялась в 1
миллиард  800  миллионов. А заканчивали тот же завод на 5 миллиардах, да еще
с  гаком. И эти лихие вложения в него до сих пор продолжаются. Какие страсти
кипели вокруг этих цифр, до сих пор не улеглось!
     Самое  удивительное,  что никакой загадки тут нет. Не стану вдаваться в
детали,  финансовый отчет о стоимости объекта написан, в нем несколько томов
-  десятки  тысяч  страниц  убористого  текста.  И  все  там  сходится  - до
последней копеечки.
     Для оправдания 5 миллиардов потребовались миллионы слов.
     Но  покойный  министр  (мир  праху  его) умудрился уложиться в полсотни
слов - ответ его был исчерпывающим.
     Собеседник подзадорил товарища:
     - Что  же  ты  сразу  не  сказал Самому, сколько это будет стоить? Ведь
знал реальную цену - знал, да?
     Вот и ответ, где каждое слово тянет по сто миллионов:
     - Пришел  бы  я  и  честно сказал: три миллиарда, а то и все четыре. Он
меня  бы  тут же завернул. Что я, себе враг? Я к нему с подходцем: разрешите
доложить,  мы  хорошо  просчитали, стоимость завода в пределах ВАЗа, то есть
миллиард  восемьсот миллионов. Он посмотрел на меня пристально - и подписал.
Я главный заказчик в стране.
     Вот  и  вся  история.  Приземлились  мы в Быкове вполне благополучно. К
самолету   подкатили   три   черные  "Чайки",  каждый  министр  сел  в  свой
автомобиль,  я  пошел своим ходом по бетонным плитам аэродрома, раздумывая о
том о сем.
     Сознаю:   рассказ   мой   рискует   показаться   беглым,   едва  ли  не
поверхностным. Я же говорил: ключевое звено.
     Министр  обманывает  своего председателя - неужто все так просто? А где
была  экспертиза? Народный контроль, наконец? Печать с ее гласностью? Почему
же никто не вскрыл этот обман?
     Оставлю  эти  вопросы  на  своей  авторской  совести,  ибо  сейчас меня
интересует нечто другое, я рассматриваю малую толику.
     На  каком  уровне  совершается сбой нашего планирования? - вот ключевой
вопрос  для  меня.  Ведь  если  объект  оказался  в  3 раза дороже, чем было
поначалу  запланировано,  то  ясно  -  эти непредвиденные миллиарды пришлось
откуда-то  брать.  Из какого кармана? Уверяю вас, набрать 3,5 миллиарда даже
в  такой  богатой  стране,  как  наша,  не так-то просто. Собирали с бору по
сосенке,  из всех близлежащих граф, а главным образом из группы "Б", за счет
легкой промышленности.
     Завод,  который  встал  втридорога,  заработал.  А  сколько фабрик было
отложено, законсервировано, отменено на корню...
     Такое  планирование принято называть волевым, но данное объяснение мало
что раскрывает.
     Но  разве  так  уж  не  прав покойный министр? Ведь если бы он с первой
попытки  назвал  реальную  стоимость  стройки,  то и не было бы сейчас у нас
прекрасного  завода,  уверяю  вас,  или  был бы завод, построенный по куцей,
урезанной смете.
     А так - каждые две минуты новый грузовик.


                       3. Операция "Русские пельмени"

     Иду  пешком  по  Садовому  кольцу.  Шагаю  и  радуюсь:  черные  "Волги"
проносятся  навстречу, и год от году поток служебных машин густеет, свиваясь
в  часы  пик в черную ползущую черепаху. А ведь на каждое колесо план спущен
- вот как мы сильны и обильны.
     Пешком-то  спокойнее:  я  не  несу никакой ответственности за спущенный
план.   Моя   голова   занята  другим,  вовсе  не  предусмотренным.  Сколько
любопытного,  более того - примечательного наблюдаешь кругом, когда идешь по
Москве и просто разглядываешь окружающие просторы.
     Вижу  справа по курсу вывеску: "Кафе". Зайти перекусить? Но вход в кафе
перекрыт  канцелярским столом. А на столе коробки с пельменями. Официантка в
белом халате распечатывает очередную упаковку.
     На  московской улице надо соображать быстро, чуть замешкался - ты уже в
хвосте очереди. Но я успел подскочить первым.
     - Дайте  две  пачки.  -  И  протягиваю  приготовленные  деньги, которых
оказывается почему-то мало.
     - С вас рубль шестьдесят восемь, - сообщает девица в халате.
     Я  столь  же стремительно соображаю: я же не в магазине, а при кафе, ну
если  не  проник  туда, то, во всяком случае, стою под вывеской. Значит, тут
действует  правило двадцатипроцентной надбавки. Две пачки по магазинной цене
рубль  сорок  плюс  28  копеек  законной наценки - все сходится. Если растет
смета  нового  завода,  то и пельмени обязаны возрастать по смете - иначе бы
не сходилось.
     Пока  вылавливал  в  кошельке  нужную  мелочь,  за  моей спиной выросла
очередь.
     Только  теперь  до  меня  дошло: я же все-таки проник в кафе, разделся,
сел  за  столик  и  мне  подали  дымящиеся  русские пельмени, да еще облитые
сметаной  и  приперченные.  Выходит,  я  всех  перехитрил: вроде бы и в кафе
побывал,  и  домой  приду  с  пельменями,  на  радость домашним. Для полного
завершения  картины  оставалось  вспомнить,  что ныне 30 сентября, последний
день  месяца.  Следовательно,  работники  кафе  гонят план. Какая корысть им
стараться  разогревать  воду,  варить  пельмени, подавать блюда посетителям,
мыть  за  ними грязные тарелки, если можно ничего этого не делать, а денежки
получить  те  же.  А  если мы оплачиваем ничегонеделание поваров - так нам и
надо.
     Шагаю  по  Садовому кольцу дальше. Воздух свежий, чистый, час назад над
городом пролился дождик, омыв дома и улицы.
     Глядь,  а  навстречу  мне  поливальная  машина в серебряных усах на всю
ширину  Садового  кольца.  Тут  и  гадать  нечего:  последний