тра
все повскакивали. Иван кинулся бежать.
   Сидя  на  каменном,  укрытом  сухими  водорослями  ложе,  Иван  осторожно
развернул скомканный газетный лист  и  бережно  разгладил  его  на  каменной
столешнице. Раздул ноздри, наклонился, понюхал и  проговорил  со  спокойным,
даже важным удовлетворением:
   - Колбаса.
   Это была первая страница "Комсомольской правды".
   - "Ле-нин жил, Ле-нин жив, Ле-нин бу-дет жить!" - по слогам прочитал Иван
заголовок-шапку  и  стал  внимательно   рассматривать   большую   фотографию
Мавзолея.
   - Ле-нин, - прочитал Иван, усмехнулся,  мотнул  головой,  взял  со  стола
огрызок химического карандаша, послюнил его и исправил надпись, диктуя себе:
   - Шиш-кин.
   Потом вырезал ножом фотографию и, любуясь на  свою  работу,  стал  шарить
свободной рукой в изголовье лежанки. Но того, что искал, там не  было.  Иван
замер, переворошил все водоросли и выскочил из пещеры.
   Пес лежал рядом, охраняя трех перевернутых  на  спину,  лениво  шевелящих
плавниками, черепах. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на хозяина.
   - Ильич, без меня сюда кто приходил? - испуганно спросил Иван. - В пещеру
кто приходил, я спрашиваю?
   Пес опустил глаза и прижал уши.
   - Ax ты, сволочь! - закричал Иван. - Ты знаешь, что там Григория  Наумыча
дневник был? Там же все! Ты понимаешь, что теперь будет?! - И в ярости  Иван
схватил одной рукой палку,  другой  за  холку  пса  и  стал  охаживать  его,
визжащего, по хребтине и по бокам.
   Штат Сахьядри. Город Колханур. 20 марта 1970 года
   На большой людной площади  старый  седой  индиец  кормил  слона  сдобными
лепешками.  Он  купил  их  целую  корзину  и  теперь  всовывал  по  одной  в
улыбающуюся разверстую пасть.
   Вокруг собралось много  праздного  люда,  они  смеялись  и,  указывая  на
старика, крутили пальцем у виска. Но тот не  обращал  на  них  внимания,  он
счастливо улыбался слону, открыв рот с торчащим впереди единственным  зубом,
и заговорщицки негромко говорил слону по-русски:
   - Ешь, ешь, товарищ Ленин, кушай... Скоро наши придут!
   Город Вадодар. 29 марта 1979 года
   Внутри закрытого мусульманского дворика под старой шелковицей  сидели  на
корточках вокруг стереомагнитофона четверо курносых светловолосых  парней  в
мусульманских одеждах и слушали, отдыхая и наслаждаясь,  сладкую  и  тягучую
восточную музыку.
   Иван торопливо приветствовал их на ходу  и  побежал  мелкой  стариковской
трусцой в дом. Они проводили его удивленным взглядом.
   Колобков сидел посреди комнаты на подвернутых  ногах,  держа  на  коленях
раскрытый Коран. Он не так постарел, как Иван, но  растолстел  и  заматерел,
глаза его сузились и потемнели.
   - Ты слыхал, наши в Афганистане? - закричал Иван с порога.
   Колобков закрыл Коран, пробормотал что-то и поднял на  Ивана  неподвижное
бесстрастное лицо.
   - Слыхал? - Новик аж притоптывал на месте от  нетерпеливого  восторга.  -
Кундув взяли! Кабул  взяли!  Амина  ихнего  к  ногтю!  На  Джелалабад  идут,
слыхал?! А Джелалабад - он же с Пакистаном на самой границе! Уж мы-то знаем,
что такое Пакистан - та же Индия. Слышь, Колобок, наши скоро придут!
   Иван все ждал реакции Колобкова,  но  реакции  как  раз  и  не  было.  Он
оставался неподвижен и бесстрастен.
   - Не зря, не зря мы кровь свою здесь проливали!.. Да ты чего, Колобок, не
рад? - спросил Иван растерянно.
   Бывший соратник проговорил что-то хрипло и неразборчиво.
   - Чего? - не понял Иван.
   - Бисмил-лахи р-рахмани р-рахим...
   Новик не понимал.
   - Аллах покарает неверных! - густо  наливаясь  кровью,  страшно  закричал
Колобков. - Шайтан!
 
   Били Ивана четверо колобковских сынов по-русски  размашисто  и  просто  -
сначала свалили кулаками, потом ногами, катили его по пыльной  дороге  перед
собой, как легкое от старости трухлявое бревно, пока не упал Новик в грязный
глиностный арык. Он лежал там на спине, смотрел в небо и улыбался...
   Город Чаман (пакистано-афганская граница).
   1 января 1988 года
   Иван стоял неподвижно, не моргая единственным, слезящимся  от  напряжения
глазом. Он был в полусотне метров от контрольно-пропускного пункта,  где  за
шлагбаумом расположились советские боевые машины пехоты и штабные "уазики".
   На передней БМП сидел паренек-водитель в пыльном промасленном комбинезоне
и сдвинутом на затылок шлеме и, внимательно и заботливо наблюдая,  кормил  с
ладони хлебным мякишем обезьянку.
   Иван смотрел на него так пристально, что паренек почувствовал его взгляд,
поднял голову, улыбнулся древнему одноглазому  индийцу,  подмигнул  и  вновь
занялся обезьянкой.
   Помахивая бамбуковой палкой, к Ивану направился пакистанский полицейский.
Иван заметил его, повернулся и пошел прочь.
 
   ИВАН ВАСИЛЬЕВИч ПРОЖИЛ В ПАКИСТАНЕ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ, НО, ПОНЯВ, чТО НАШИ
ДАЛЬШЕ НЕ ПОЙДУТ, ВЕРНУЛСЯ В ИНДИЮ. В ГОРОД КОЛХАНУР В ШТАТЕ  САХЬЯДРИ,  ГДЕ
ЖИЛ И РАЗВЛЕКАЛ ДЕТЕЙ ЕГО ЛЮБИМЫЙ СЛОН, ИВАН ВАСИЛЬЕВИч БОЛЬШЕ  НЕ  ПРИЕХАЛ.
ЖЕНА И ДЕТИ ИСКАЛИ ЕГО, НО НЕ  НАШЛИ.  ОН  ЖЕ  ИСКАЛ  БЫВШИХ  СОРАТНИКОВ  ПО
ПЕРВОМУ  ОСОБОМУ,  НО,  КАЖЕТСЯ,  НИКОГО  НЕ  НАШЕЛ.  В  КОНЦЕ  КОНЦОВ  ИВАН
ВАСИЛЬЕВИч ОСЕЛ НА ГОРОДСКОЙ СВАЛКЕ В БЕНАРЕСЕ И СТАЛ ЖДАТЬ СМЕРТИ,  НО  ОНА
ВСЕ НЕ ШЛА И НЕ ШЛА.
   Город Бенарес (Варанаси). 24 января 1995 года
   В  белом   высоком   небе   над   обширной   пустынной   свалкой   парили
грифы-стервятники. На краю свалки, ближе к Гангу, была  сооружена  крохотная
лачужка из жести и ящиков. Вокруг нее неподвижно сидели на корточках  худые,
оборванные нищие.
   На маленьком колченогом, замусоренном табаком  и  пеплом  столике  стояла
кружка с водой, лежали нож, раскрытый кисет, трубка гергери,  спички.  Кроме
самодельного топчана, почти все свободное  пространство  в  лачужке  занимал
стоящий на попа гроб, грубо сбитый из неструганых досок,  и  сооруженный  из
кусков жести конусообразный обелиск с красной звездой на верхушке.
   На топчане лежал, сложив на груди руки, Иван. Он был в полотняной  рубахе
и штанах, довольно чистых для свалки. Длинные седые волосы и борода  свисали
с топчана. Единственный глаз его был закрыт.
   - Четыре путешественника... Четыре стены... Ни окон, ни дверей...  Кто...
- хрипло бормотал Иван.
   Он заворочался и, кряхтя, медленно, осторожно поднялся  и  сел.  Взял  со
стола ножик и попробовал воткнуть его себе в живот, но ничего не получилось:
то ли руки так ослабели, то  ли  кожа  на  животе  так  задубела.  Тогда  он
попробовал резать на запястьях вены, но не смог  добраться  до  крови.  Иван
скривился, готовый даже заплакать, но слез не было, и он  закричал  глухо  и
хрипло:
   - Ну где ты, старая карга?! Мне сулили сто один, а уже небось  сто  семь!
Почему не идешь? Забыла?! Так  я  напомню,  я  тебе  ребра  пересчитаю,  как
придешь, падла костлявая! У, ять твою мать!
   Он поднял бесполезный нож, чтобы швырнуть  его,  но  замер.  Прикрывающая
низкий вход циновка вдруг качнулась, и, согнувшись, в комнату почти  вползла
старуха в темно-красном платье с венком давно увядших лотосов на голове.
   - Пришла? - спросил Новик неожиданно высоким, испуганным голосом, положил
торопливо нож на стол, схватил трубку, дрожащими  руками  стал  набивать  ее
табаком. - Чего так сразу-то... Покурить-то дай...
   - Говори по-нашему, великий  господин,  -  попросила  старуха  и  подняла
голову. Лицо ее было закрыто черной кисеей.
   - А, это ты, старая, - перейдя на хинди, прохрипел Иван не без некоторого
облегчения и положил трубку на стол.
   - А ты ждал молодую? - спросила Кангалимм, усаживаясь рядом.
   - Я ждал смерть, - важно ответил Иван.
   - А эти люди, которые сидят там, они тоже ее ждут?
   - Тоже. Понимаешь, Кангалимм, как только я умру, они положат меня в  этот
ящик, он называется - гроб. Отнесут туда. Там я выкопал яму, они  опустят  в
нее гроб, это называется - могила. Они закопают меня, а сверху поставят  эту
штуку, забыл, как она называется. Они будут меня хоронить! Это не то, что  у
вас, индусов, - в огонь и в воду.
   - Они обещали тебе сделать это задаром? - удивленно спросила старуха.
   - Здесь лежат деньги. - Иван похлопал ладонью по плоской подушке.  -  Они
возьмут их потом.
   Старуха покивала, ничего не говоря.
   - Только я никак не умираю, - пожаловался Иван. - Послушай, Кангалимм, ты
же колдунья, сделай чудо, сделай так, чтобы я умер.
   - Я уже ничего не умею, великий господин, - грустно ответила она. - Когда
у меня болит голова, я пью американский аспирин.
   - Почему?
   - Потому что после вас в Индии больше нет чудес.
   - Тогда, может, ты ответишь  мне  на  один  вопрос?  Я  тут  лежу,  и  он
почему-то не дает мне покоя. Нам с Брускиным один ваш  махатма  рассказывал,
но недорассказал, не успел... И вот засело, как заноза, лежу и думаю, лежу и
думаю... Слушай! Четыре путешественника наткнулись  в  джунглях  на  высокую
стену. Она была с четырех сторон очень высокая, и  не  было  ни  дверей,  ни
окон.
   Колдунья слушала.
   - Один из них  полез  наверх  и,  представляешь,  залез!  Посмотрел,  что
внутри, обрадовался, закричал и прыгнул туда! Потом  второй,  потом  третий,
потом четвертый. И все сделали то же самое. Ты меня слышишь, Кангалимм?
   Колдунья кивнула.
   - Что там было внутри?
   - Атман, - ответила старуха.
   - Что? - не понял Иван.
   - Бхагаван.
   - Не понимаю!
   - Ну, тогда Аллах. Это ты понимаешь, великий господин?
   Иван понял.
   - Бог, - сказал он по-русски.
   - Бог, - повторила Кангалимм.
   - Б-о-ог... - Иван понимающе кивал. - И никакой не Аллах и не Атман  ваш!
Бог, наш Бог, Отче наш... И не за стенами  он  в  джунглях,  понимаешь,  что
говоришь, а на небе, еси на  небеси,  я  помню,  я  все  помню!  Не  веришь?
Наталья? Не веришь? Ну, слушай!
   "Отче наш... Отче наш, иже еси на небеси..." Что это значит? -  обратился
он к Кангалимм по-русски. - Это значит, что на небе  он.  "Да  святится  имя
Твое..." Бисми л-лахи р-рахмани р-рахим, тьфу ты,  это  не  оттуда.  Колобок
проклятый! Как там дальше-то, Натальюшка?.. "Да будет  Царствие  Твое..."  С
царем я целовался, было, со Сталиным выпивал, тоже было... С Лениным...  Эх,
Владимир Ильич, Владимир Ильич... Да что ж это я! "Да будет воля  Твоя,  яко
на небеси и на земли"... И на  земли!  -  воскликнул  Иван  требовательно  и
стукнул четырехпалой своей ладонью по столу.
   - Я не понимаю тебя, великий господин, говори по-нашему,  -  встревоженно
попросила Кангалимм.
   - Нельзя по-вашему! Потому что это наша молитва! - Иван задумался. -  Как
там  дальше-то?  Сбила,  ведьма...  "Хлеб  наш  насущный!"   -   обрадованно
воскликнул он. - Хлеб... Хлебушка... Знаешь что это? Роти!
   - Роти? - спросила притихшая Кангалимм.
   - Да, роти, только у нас он такой...  Один  запах  чего  стоит.  Хоть  бы
корочку сейчас пососать, хоть бы понюхать.  -  Он  сладко  почмокал  губами,
раздув ноздри, втянул воздух и нахмурился. - Чем это пахнет?  -  спросил  он
себя. - Ладаном, что ль?.. Откуда здесь ладан-то? "И остави нам долги  наши,
якоже и мы оставляем должником нашим". Ну, я-то никому не должен, я подписку
давал, и никому, ну а мне - ладно... Оставляю, оставляю, всем прощаю,  всем,
одной англичанке не прощаю. Не тебе, Аида, а  вообще,  а  ты  чего,  Наталь,
сразу-то? Там как дальше-то: "И не введи нас во искушение", а  ты  что?  "Но
избави нас от лукавого". Поняла теперь? Наталь? Это ты, что ль? Ты поешь?  -
Иван вытянул шею, завертел головой. - Да не, мужики вроде. Ну пойте,  пойте!
- Иван махнул рукой. - А дальше-то  что  там?  И  дальше  -  все...  -  Иван
съежился, замер. - Перекреститься дальше... Да тише  вы!  А  как  креститься
мне, не понимаю? Левой рукой нельзя, а на правой у  меня  -  четыре  пальца.
Видишь, Кангалимм, - протянул он ей правую  ладонь,  -  помоги...  А  то  не
гнутся...
   Кангалимм поняла, хотя говорил он это по-русски, и с трудом свела три его
пальца воедино.
   - Вот и аминь, - облегченно сказал Иван, ткнул себя перстами в  грудь,  в
правое плечо и едва успел коснуться плеча левого, как  рука  его  ослабла  и
опустилась. Иван  замер,  удивленно  глядя  перед  собой  широко  раскрытыми
глазами, будто увидел кого-то, кого увидеть никак не ожидал, откинулся назад
и костями стукнулся о жесть стены.
   Кангалимм кивнула,  пощупала  ладонью  его  лицо,  остекленевший  глаз  и
опустила веко.
 
   24 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА В ВОЗРАСТЕ  101  ГОДА  УШЕЛ  ИЗ  ЖИЗНИ  ПОСЛЕДНИЙ  ИЗ
УчАСТНИКОВ ВЕЛИКОГО ПОХОДА ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ИНДИИ ИВАН ВАСИЛЬЕВИч НОВИКОВ. ДА
БУДЕТ НАША ПАМЯТЬ О НЕМ - ВЕчНОЙ.
 
   Снаружи раздался  шум.  Крича  и  толкаясь,  в  лачугу  ворвались  нищие,
схватили с топчана подушку и, вырывая ее друг у друга из рук, выкатились  на
улицу.
   Вновь стало тихо. Кангалимм гладила ладонью успокоенное лицо Ивана.
   - Прости, великий господин, но ты жил как индус и  уйдешь  как  индус,  -
тихо сказала она.
 
   Там, где кончалась свалка и начинался Ганг, медленно, как улитка, старуха
тащила к воде свою мертвую ношу...
 
   По мутной воде Ганга плыл в какую-то свою  новую  жизнь  Иван  Васильевич
Новиков. Он лежал на воде то лицом вниз, то  переворачивался  на  спину,  то
вдруг начинал крутиться - это черные  жирные  черепахи  подталкивали  его  к
новой жизни...
 
   Не чаще одного раза в год, в первой половине мая, в  Гималаи  приходит  с
востока мощный поток теплого воздуха, ненадолго освобождая  от  снега  самый
крутой и трудный путь к вершине Нандадеви,  по  которому  никогда  не  ходят
альпинисты. И утром в лучах красного восходящего солнца можно увидеть героев
великого  похода...  Под  толстым  слоем   прозрачного   льда,   увеличенные
гигантской природной линзой, они - великие и счастливые: мужественный  Артем
Шведов, восторженный китаец Сунь с выброшенной вперед рукой и те, чьи  имена
остались для нас неизвестны. Они застыли в  движении,  стремясь  к  желанной
сияющей вершине. И  все  они  радостно  улыбаются.  Впрочем,  возможно,  это
обычная улыбка слепцов, так как веки всех их - смежены.
 
   ПОДХОДИТ К КОНЦУ НАШ РАССКАЗ О ВЕЛИКОМ ПОХОДЕ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ИНДИИ И ЕГО
ГЕРОЯХ.  НО  ПРЕЖДЕ  чЕМ  ПОСТАВИТЬ  ТОчКУ,  МЫ  ДОЛЖНЫ  СКАЗАТЬ  СЛЕДУЮЩЕЕ.
НАСТОЯЩЕЕ ГОСУДАРСТВО ТО, КОТОРОЕ  УМЕЕТ  ХРАНИТЬ  СВОИ  ТАЙНЫ.  МЫ  ЖИЛИ  В
НАСТОЯЩЕМ ГОСУДАРСТВЕ. ТАЙНА ВЕЛИКОГО ПОХОДА, ВОЗМОЖНО, И НЕ БЫЛА  БЫ  ТАКОЙ
ТАЙНОЙ, ЕСЛИ БЫ ОНА НЕ ТЯНУЛА ЗА СОБОЙ ТАЙНУ ЛЕНИНА-ШИШКИНА. ОчЕВИДНО,  чТО,
ЕСЛИ БЫ ЭТА ТАЙНА ПЕРЕСТАЛА БЫТЬ ТАЙНОЙ,  СУЩЕСТВОВАНИЕ  НАШЕГО  ГОСУДАРСТВА
АВТОМАТИчЕСКИ  СТАНОВИЛОСЬ  БЫ  НЕВОЗМОЖНЫМ.  ЗНАНИЕ  ЭТОЙ   ВЕЛИКОЙ   ТАЙНЫ
ПЕРЕДАВАЛОСЬ ПЕРВЫМИ ЛЮДЬМИ НАШЕГО ГОСУДАРСТВА ВМЕСТЕ С КЛЮчАМИ  ОТ  ЯДЕРНОЙ
КНОПКИ. ПРАВДА,  В  КОНЦЕ  ЖИЗНИ  ИОСИФА  ВИССАРИОНОВИчА  СТАЛИНА  ЕЕ  УЗНАЛ
ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИч БЕРИЯ, И НИКИТА СЕРГЕЕВИч ХРУЩЕВ ПРОСТО БЫЛ ОБЯЗАН УБРАТЬ
ВТОРОГО. ЛЕОНИД ИЛЬИч БРЕЖНЕВ ХРАНИЛ ТАЙНУ БЕРЕЖНО И СВЯТО, РАВНО КАК,  ХОТЯ
И НЕДОЛГО, ЕЕ ОБЕРЕГАЛ  ЮРИЙ  ВЛАДИМИРОВИч  АНДРОПОВ.  КОНСТАНТИН  УСТИНОВИч
ЧЕРНЕНКО НЕ УСПЕЛ ЕЕ УЗНАТЬ, ТОчНЕЕ, УСПЕЛ, НО НИчЕГО НЕ ПОНЯЛ.
   ПОСЛЕДНИМ ХРАНИТЕЛЕМ НАШЕЙ ВЕЛИКОЙ ТАЙНЫ БЫЛ И ОСТАЕТСЯ МИХАИЛ  СЕРГЕЕВИч
ГОРБАчЕВ. КОГДА НА СВОЕЙ ЗНАМЕНИТОЙ  ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ  ПРЕЗИДЕНТ  БРОСИЛ  В
ЗАЛ: "ВЫ НИКОГДА НЕ УЗНАЕТЕ ВСЕЙ ПРАВДЫ", ОН  ИМЕЛ  В  ВИДУ  ТАЙНУ  ВЕЛИКОГО
ПОХОДА.
   ЧТО КАСАЕТСЯ ВНЕШНЕПОЛИТИчЕСКОГО АСПЕКТА ТАЙНЫ, ТО ЕЕ ЗНАЮТ И  ПРОДОЛЖАЮТ
ЗНАТЬ В ДВУХ СТРАНАХ: В ИНДИИ И АНГЛИИ. НЕ СЛУчАЙНО ПЕРВЫЙ ЗАРУБЕЖНЫЙ  ВИЗИТ
ХРУЩЕВА БЫЛ ИМЕННО В ИНДИЮ. ЗНАНИЕ ТАЙНЫ БЫЛО ТЕМ  КЛЮчОМ,  КОТОРЫМ  ИНДИЙЦЫ
ОТКРЫВАЛИ  СЕРДЦА  СОВЕТСКИХ  ЛИДЕРОВ.  ИНДИЯ  ПЕРЕДАВАЛА  НАМ   ПО   чАСТЯМ
ДОКУМЕНТЫ, СВЯЗАННЫЕ С  ВЕЛИКИМ  ПОХОДОМ,  ПОЛУчАЯ  ВЗАМЕН  МНОГОМИЛЛИАРДНЫЕ
КРЕДИТЫ, МЕТАЛЛУРГИчЕСКИЕ КОМБИНАТЫ,  НОВЕЙШЕЕ  ВООРУЖЕНИЕ.  ВПРОчЕМ,  ИНДИЯ
ЗНАЛА ТОЛЬКО чАСТЬ ПРАВДЫ, НО  ВПОЛНЕ  ОБЪЯСНИМЫЙ  СТРАХ  ТОГО,  чТО,  УЗНАВ
чАСТЬ, УЗНАЮТ ВСЕ, ЗАСТАВИЛ НАС СТРОИТЬ С ИНДИЕЙ "ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ".
   ВСЮ ПРАВДУ ЗНАЛА АНГЛИЯ. НА ЯЛТИНСКОЙ  КОНФЕРЕНЦИИ  СТАЛИН  ПОТРЕБОВАЛ  У
ЧЕРчИЛЛЯ ОТДАТЬ НАМ  ВСЕ  ИМЕЮЩИЕ  ОТНОШЕНИЕ  К  ТАЙНЕ  ДОКУМЕНТЫ.  ЧЕРчИЛЛЬ
ОТКАЗАЛ. ТОГДА СТАЛИН ПООБЕЩАЛ НЕМЕДЛЕННО НАчАТЬ ТРЕТЬЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ,  ЕСЛИ
ХОТЬ ОДИН ДОКУМЕНТ О ВЕЛИКОМ ПОХОДЕ УВИДИТ СВЕТ. КСТАТИ,  ПОДЛИННАЯ  ПРИчИНА
ТАК НАЗЫВАЕМОГО КАРИБСКОГО КРИЗИСА  СОСТОИТ  В  ТОМ,  чТО  АНГЛИчАНЕ,  РЕШИВ
ПРОВЕРИТЬ, ТАК ЛИ ЭТО, ПОДКИНУЛИ НАМ ДЕЗИНФОРМАЦИЮ  О  ТОМ,  чТО  АМЕРИКАНЦЫ
ЯКОБЫ ЗАВЛАДЕЛИ ЭТИМИ ДОКУМЕНТАМИ. ТОГДА  АНГЛИчАНЕ  УБЕДИЛИСЬ,  чТО  МЫ  НЕ
ШУТИМ...
   МИХАИЛ СЕРГЕЕВИч ГОРБАчЕВ РЕШИЛ ВО чТО БЫ ТО НИ СТАЛО  СПАСТИ  ТАЙНУ,  НО
ПРИ ЭТОМ ОТВЕСТИ ОТ МИРА ДАМОКЛОВ МЕч ЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ. ОН КУПИЛ У  ТЭТчЕР  ВСЕ
ДОКУМЕНТЫ О ВЕЛИКОМ ПОХОДЕ, КАКИМИ РАЗПОЛАГАЛА АНГЛИЯ,  И  ЗАПЛАТИЛ  ЗА  НИХ
ПЕРЕСТРОЙКОЙ.
 
   ЭПИЛОГ
   Россия. Белые Столбы. В тот же день...
   24 января 1995 года
   Пациенты первого хронического отделения сидели в уютном холле в креслах и
на стульях и досматривали программу "Вести". Они совсем не  были  похожи  на
психов, но и на нормальных, так сказать, сегодняшних людей с улицы они  тоже
мало походили. Были они  спокойнее,  добрее,  чище.  И  среди  них  -  Шурка
Муромцев. Точнее -  Александр  Викторович  Муромцев,  сухонький  старичок  с
редкими седыми волосенками и бледной пергаментной кожей лица от  постоянного
пребывания в закрытом помещении. Но глаза его под  толстыми  стеклами  очков
прежние - искренние и пытливые.
   "Вести" подходили к концу.  Сдержанно-страстный  телерепортер  говорил  о
годовщине смерти Ленина. На экране появились фотографии вождя.
   Муромцев напрягся, подался вперед, вперился в экран.
   - Последние фотографии Ленина... - звучал за кадром голос  журналиста.  -
Как  известно,  они  хранились  в  партийном  архиве  за   семью   печатями.
Вглядываясь в безумные глаза этого полуребенка-полустарца, сегодня,  в  день
его смерти мы спрашиваем: "Кто ты? Почему ты? Зачем ты?"
   - Это Шишкин! - воскликнул вдруг Муромцев.
   Соседи слева и справа обратили к нему удивленные и вопрошающие взоры.
   - Это же Шишкин! - объяснил им Муромцев. - Он в Мавзолее лежит.
   - Шишкин, - согласились одни.
   - Шишкин! - воскликнули другие.
   - Шишкин! Шишкин! Шишкин! - закричали, застонали, завизжали все.
   Испуганная молоденькая медсестра вбежала в  холл.  Здесь  уже  кто  бился
головой о стену, кто бил о стену чужой головой, кто-то кинулся к  телеэкрану
и плевал в лицо телеведущей, кто-то снимал перед медсестрой штаны.
   Один Муромцев не участвовал в этом коллективном безобразии.
   - Господи, как вы мне все надоели, - тихо и устало прошептал он.
   - Павел Петрович! - закричала медсестра в панике.
 
   В полуночной ординаторской умиротворяюще тикали большие  настенные  часы.
Павел Петрович, дежурный врач, отхлебывая чай из  стакана  в  подстаканнике,
делал короткие  записи  в  историях  болезни  и  краем  глаза  поглядывал  в
телевизор, где шли ночные новости Би-би-си с переводом. Павел Петрович  взял
из стопки толстую историю болезни, на которой было написано крупно "Муромцев
Александр Викторович", раскрыл ее на чистой странице, вздохнул,  потер  лоб,
подумал, снял телефонную трубку и, не торопясь, набрал номер.
   - Верунчик, - заговорил он голосом, каким мужья разговаривают  с  женами,
когда делать нечего и не с кем, а поговорить  хочется.  -  Ребят  уложила?..
Телевизор смотришь?.. Я тоже. Устал что-то. Да тут у нас один сегодня  такое
устроил... Муромцев, помнишь, я тебе о нем рассказывал? Случай редкий, но от
этого не легче. Да нет, все живы. Погоди, тут интересно...
   Внимание Павла Петровича переключилось  на  экран.  Английский  журналист
говорил быстро, и наш переводчик с трудом поспевал за ним:
   - Наша вдоль и поперек исхоженная маленькая планета  все  еще  умудряется
преподносить  нам  сюрпризы.  Американская  этнографическая  экспедиция  под
руководством профессора Джима Смита обнаружила  в  Индии  в  Южных  Гималаях
мифическое племя хетти, живущее в каменном веке.
   На экране появился профессор Джим Смит, белобрысый  очкарик,  похожий  на
Муромцева в молодости.
   - В их жизни пр