рускин продолжал рассказывать что-то красноармейцам. Новик  посмотрел
на него с уважением.
   - Уважаю я твоего начальника, Наталь Пална. Золотой язык у мужика!
   Наталья тоже посмотрела на комиссара, но ничего не сказала.
   - Не пристает? - поинтересовался Новик как бы между прочим.
   Наталья усмехнулась:
   -  Ты,  Иван  Васильич,  по  себе  не  равняй.  Григорь  Наумыч   человек
культурный. Я с ним женщиной стала.
   - Это как - женщиной? - насторожился Иван. - А до того кем была?
   - Бабой.
   Иван успокоенно улыбнулся:
   - Чего ж в том плохого - бабой быть?
   - А вот  вы  бы,  мужики,  в  нашей  шкуре  побыли,  тогда  б  небось  не
спрашивали.
   Иван пожал плечами, не понимая, о чем речь, покрутил усы,  придвинулся  к
Наталье и громко зашептал:
   - Слышь, Наталья, пошли-ка в лесок?
   - Зачем? - удивилась Наталья.
   - Шишки собирать. Я там был, их там ужас сколько, шишек этих!
   Наталья засмеялась:
   - Я шишек не грызу, Иван Васильич, зубы берегу...
   - Ага, я и вижу - кусачая...
   Иван раздосадованно посмотрел по сторонам, потом на небо. Там еле  слышно
стрекотал, приближаясь, аэроплан.
   - Начштаба с воздушной разведки возвращается, - сообщил он важно.
   - Так бегите, Иван Васильич, вы ж у  нас  командир  эскадрона,  -  ехидно
подсказала Наталья.
   Иван поднялся, поправил портупею.
   - А тебе командира эскадрона мало, тебе комиссара корпуса подавай?
   - Да мне и его  мало,  -  загадочно  ответила  Наталья.  -  Бегите,  Иван
Васильич, а то без вас не разберутся, не туда наступать станут...
   Иван тяжело вздохнул и потрусил  к  большой  штабной  палатке,  куда  уже
подруливал приземлившийся аэроплан.
   Сидящий на заднем сидении Артем Шведов выбрался из аэроплана и,  бледный,
направился, покачиваясь, к палатке Лапиньша. Летчик Курочкин  зло  посмотрел
ему вслед и стал вытирать тряпкой матерчатый бок любимого аэроплана.
   Шведов выпил залпом  кружку  воды,  посмотрел  на  лежащего  на  походной
кровати Лапиньша.
   - Там пустыня.
   - Где пустыня? - испуганно спросил Брускин.
   - Везде.
   - Не может быть! - воскликнул Брускин. - Вот же карта.
   Новик смотрел на комиссара, зло щуря глаза.
   - Ты и сам говорил, что у тебя по биографии, или как  там  ее,  черт,  по
феографии отлично было? Говорил?!
   Брускин растерянно смотрел в карту и бормотал еле слышно:
   - Ну да, конечно, вспомнил... Тогда у меня случилась ангина, и бабушка не
пускала меня на занятия... Бабушка, бабушка...
   - А я говорил - давайте штабистов из бывших возьмем! - возмущенно забасил
Шведов. - Эх, если б мы морем шли... Там, на море, все ясно, а тут...
   Лапиньш открыл глаза и неожиданно улыбнулся.
   - Не нато ссориться, - попросил он. - Этим  картам  твести  лет.  За  это
время высокли реки, опмелели моря. Там, кте пыли леса, теперь пустыни, а кте
пыли пустыни - коры. Не надо ссориться... Мы пойтем вперет терез пустыню...
   - Каракорум, - подсказал Брускин.
   - Как? - спросил Иван.
   - Каракорум, - повторил Брускин.
   Иван не решился произнести вслух это слово и плюнул с досады.
   Комкор Лапиньш утомленно прикрыл глаза.
   Пустыня Каракорум. Сентябрь-октябрь 1920 года
   Новик и Ведмеденко соорудили что-то вроде тента из  одеяла,  привязанного
концами к воткнутым в песок саблям и  карабинам,  и  лежали  распластанно  и
неподвижно с закрытыми глазами, но не спали.
   - У моего организьму, Иван, немае ни капли воды, - поделился Ведмеденко.
   - Это почему ты так решил? - спросил безразлично Новик.
   - Та я вже три дни нэ пысаю, - признался Ведмеденко. -  А  коли  иду,  то
шурудю, як папир.
   Иван с усилием повернул голову и даже приоткрыл один глаз.
   - Що це такэ папир?
   - Та то, що вы, кацапы, зовэте бумагою, - объяснил Ведмеденко.
   - Ты б лучше спел, Коль... - Новик не обиделся.
   Ведмеденко повернулся на бок и, печально глядя  на  слюдяное  марево  над
бесконечными до горизонта песками, запел:
 
   Реве та стогне Днипр широкий,
   Сердитый витир завива...
 
   Но сорвался, закашлялся, огорченно замолк.
   Солнце поднималось на востоке, окрашивая пустыню в революционный цвет, но
кавалеристам было не до родной красоты. Ехали рядом на худых понурых лошадях
Брускин и Новик.
   - Лапиньш совсем плох, боюсь... - Брускин не стал договаривать.
   - Да уж скорей бы Индия, - вздохнул Иван. - Там, я слыхал, чудеса всякие,
лекари, колдуны...
   - Ну, во-первых, это и есть Индия. Пустыня Каракорум - это...
   - Да какая это  Индия?  -  взорвался  Новик.  -  Зачем  нам  такую  Индию
освобождать?! От кого? Втыкай вон красный флаг, объявляй  Советскую  власть,
никто слова против не скажет! Нет, Григорь Наумыч... - Иван осекся и  замер,
глядя на восток. На фоне восходящего солнца им  наперерез  двигался  длинный
верблюжий караван. Иван пришпорил лошадь и первым поскакал к нему.
   - Они не индусы, а персы, -  перевел  Брускин  Шведову  слова  бородатого
старика в халате. - Они возвращаются с товарами из Китая к себе в Персию.
   - Спросите его, когда кончится эта проклятая пустыня? - попросил Шведов.
   - Энд Каракорум... Энд... Вер из? - спросил Брускин.
   - This is not Karakorum, your honour, this  is  Tar  desert*,  -  вежливо
поправил Брускина перс. Его английский был совсем неплох.
   Глаза у комиссара стали круглыми.
   - Что он сказал? - торопил с переводом начштаба. Брускин молчал.
   - А ты что, не понял? - не выдержал Новик. - Перепутали все! Может, мы  и
не на Индию вовсе идем!
   Пустыня Тар. Сентябрь-октябрь 1920 года
   Сидя на лошади и держа верблюда  за  длинную  узду,  Иван  подвел  его  к
сидящей на подводе Наталье.  Перекинутые  через  спину,  по  бокам  верблюда
висели кожаные курдюки. Наталья была  измучена  этой  проклятой  пустыней  и
стеснялась сейчас Ивана. Да и он старался не смотреть на нее.
   - Это, Наталь Пална, - заговорил  он  смущенно.  -  Тут  вода...  Тебе...
Попей, помойся... Ну и вообще...
   Лежа в тачанке, умирал Лапиньш. Впрочем, кажется, умирали все. А  если  и
не умирали, то сходили с ума точно.
   Новик смотрел вперед и видел родную Волгу близ родной  Самары  с  дымящим
пароходом посредине.
   Ведмеденко видел тихий Днепр с белеными хатками на берегу.
   Китаец Сунь видел желтую Янцзы.
   Начштаба Шведов - хмурую седую Балтику.
   - Глядите, лес! Лес впереди, лес, - истерично за-кричал кто-то.
   - Замолчи, дурак! - оборвали его. - Не понимаешь -  это  мираж.  Мы  его,
может, тоже видим, а молчим.
   А комиссар Брускин  о  своем  мираже  никому  не  рассказывал.  Он  видел
гигантский дом-башню, сверкающую стеклом и  металлом,  а  на  вершине  ее  -
огромную скульптуру Ленина, указывающего вытянутым пальцем именно туда, куда
они сейчас шли. Это придавало Брускину силы и радовало, поэтому он улыбался.
   - Лес! Глядите, лес! - кричал все тот же дурак, но никто  не  обращал  на
него внимания, так  он  всем  надоел.  Все  видели  приближающийся,  стоящий
плотной зеленой стеной тропический лес, но, наученные миражами, уже давно не
верили глазам своим. И даже, когда вошли в лес, обдираясь о ветки и сучья, и
стали дышать полными легкими влажным и прохладным воздухом - еще не  верили,
а поверили только, когда лошади сами вышли к широкой спокойной реке, вошли в
нее и уткнулись мордами в воду.
   Глава третья
   Индия. Штат Раджастхан. 22 октября 1920 года
   Луна была огромная и сияла, как хорошо начищенное самоварное  золото.  От
ее света все вокруг - высокая трава, широкие пальмовые  листья  и  спокойная
река  -  казалось  позлащенным.  А  над  золотом  реки  плыл  золотой  голос
Ведмеденко:
   Дывлюсь я на небо,
   Тай думку гадаю,
   Чому я не сокил,
   Чому ж не летаю.
   Коли б мени, Боже, ты крыла бы дав,
   Я б землю покинув, тай в небо взлитав.
 
   Чистые, отдохнувшие, успокоенные тем, что  дошли  наконец  до  намеченной
цели, красноармейцы лежали на берегу и слушали волшебной красоты  украинскую
песню.
   Иван и Наталья стояли на опушке густого  черного  леса  и  тоже  слушали.
Наталья прислонилась спиной к пальме и легонько  покачивалась.  Она  была  в
гимнастерке с  "разговорами",  в  юбке  и  сапогах,  но  на  плечи  накинула
неуставную красную косынку. Иван стоял метрах в трех от нее, курил.
   - Прямо не верится, в Индии мы... - задумчиво проговорила Наталья.
   - Чего не верится-то? - пожал плечами Иван. - Шли, шли и пришли. И намнем
англичанке холку, поставим тут Советскую власть и дальше двинем.
   - Дальше? - грустно спросила Наталья. Похоже, ей было здесь  так  хорошо,
что совсем не хотелось идти еще куда-то дальше.
   - Ясное дело - дальше! - уверенно продолжал  Новик.  -  Мне  вот  Григорь
Наумыч рассказал, что есть одна страна, название я забыл, так там все  звери
- с торбами! Еду в них носят, детенышей, все носят, в торбах этих. Тоже  там
люди живут, тоже небось от капитала маются...  А  Америка?  Я  как  про  эту
гадину услышу, аж дышать не могу от злости! Доберемся и до нее...
   - А дальше? - с еще большей грустью в голосе спросила Наталья.
   - Что дальше? - на безмятежном Ивановом лбу возникла ниточка сомнения.  -
Дальше вон... - Он поднял  глаза  на  Луну.  -  Сделают  аэроплан  побольше,
заведет летчик Курочкин мотор, и полетим... - Он махнул рукой. - Да  на  наш
век и тут делов хватит.
   - А вам бы не хотелось, Иван Васильевич, просто так пожить, тихо,  мирно,
с женой, с детишками в домике своем?..
   Иван снисходительно улыбнулся:
   - Не, Наталь Пална, я человек военный. Драться  стал  сразу,  как  пошел.
Братишку старшего  по  башке  горшком  со  сметаной  огрел  -  еле  откачали
Ваську... А потом, если день какой не подерусь,  аж  не  сплю,  ворочаюсь...
Суну кому из братьев зуботычину, он орет, а мне - спится. Постарше, конечно,
поспокойней стал, а все одно... Ныть рука начинает, как долго  за  шашку  не
берусь.
   - Какой вы, Иван Васильевич... - Наталья в задумчивости покачала головой.
   - Да ты не подумай, Наталь Пална, я ж не просто так, а за справедливость!
Васька-то горшок упер - хотел сам сметану вылакать.
   Наталья медленно пошла вдоль опушки. Иван с прищуром поглядел  на  нее  и
пошел следом.
   - Ой! - сказала вдруг Наталья испуганно и остановилась.
   Перед нею, словно по волшебству, вырастала  из  травы  змея.  Она  росла,
покачиваясь, раздувая капюшон с очковым рисунком.
   - Стоять! - шепотом приказал Иван, плавно вытаскивая из ножен шашку.
   Змея вдруг зашипела, и Наталья инстинктивно выставила перед собой руку. В
ответ кобра бросилась в  атаку.  Но  между  этими  двумя  действиями  лежало
действие Новика - он коротко и резко взмахнул шашкой. Голова  змеи  взлетела
высоко и упала где-то, невидимая, а  обезглавленное  туловище  скручивалось,
извивалось, билось прямо у ног Натальи. Испуганно и  брезгливо  она  прижала
ладонь ко рту и отвернулась. Иван вытер шашку пуком травы и опустил в ножны.
   - Я этой заразе в Туркестане столько бошек посшибал... Как репейнику...
   Он подошел к Наталье близко, взял ее правой  рукой  за  талию  и  властно
притянул к себе. Она  покорно  положила  голову  ему  на  плечо  и  спросила
шепотом:
   - Стало легче-то?..
   - Маленько полегчало, - согласился Иван.
   Кто-то бежал в их сторону.
   - Григорь Наумыч, -  подсказала  Наталья  и  попыталась  легко,  необидно
высвободиться из объятия.
   Брускин бегал челноком, то исчезая в черной  тени  леса,  то  возникая  в
лунном свете, но вдруг запнулся обо что-то и упал, исчез в высокой траве.
   - Григорий Наумович! - испугавшись и сжалившись, подала голос Наталья.
   Брускин торопливо поднялся, отряхнул колени, подошел и  быстро,  деловито
заговорил:
   - Это вы, Иван Васильевич, добрый вечер.  Наталья  Павловна,  вы  провели
ревизию портретов членов ЦИКа?
   - Провела, - с готовностью ответила Наталья.
   - Что у нас с Лениным?
   - Плохо, Григорий Наумович, - нахмурилась Наталья. - Ни одного  Владимира
Ильича. Ни Троцкого, ни Бухарина, ни Каменева  с  Зиновьевым,  один  большой
ящик со Сталиным...
   - Что ж, Сталин так Сталин, - со вздохом проговорил Брускин.  Он  не  мог
оставить вдвоем Наталью и Новика.
 
   ПОСЛЕ ИЗВЕСТНЫХ НАМ НЕПРИЯТНОСТЕЙ В ГИМАЛАЯХ  И  ПОТЕРЬ  ЖИВОЙ  СИЛЫ  ПРИ
ПЕРЕХОДЕ чЕРЕЗ ПУСТЫНЮ СОСТАВ ОСОБОГО КОРПУСА УМЕНЬШИЛСЯ НЕ ТОЛЬКО чИСЛЕННО,
НО И СОКРАТИЛСЯ ОРГАНИЗАЦИОННО - ТЕПЕРЬ В НЕМ БЫЛО ТОЛЬКО ТРИ  НЕ  ПОЛНОСТЬЮ
УКОМПЛЕКТОВАННЫЕ КАВАЛЕРИЙСКИЕ ДИВИЗИИ. ПО ЭТОЙ ЖЕ  ПРИчИНЕ  БЫЛИ  НАЗНАчЕНЫ
НОВЫЕ КОМАНДИРЫ. В ПЕРВЫЙ НА СВОЕМ  ПУТИ  ИНДИЙСКИЙ  НАСЕЛЕННЫЙ  ПУНКТ  ИВАН
ВАСИЛЬЕВИч НОВИКОВ ВСТУПИЛ В КАчЕСТВЕ КОМДИВА...
   Индия. Штат Раджастхан. Селение Курукшетр.
   1 ноября 1920 года
   Курукшетр  сплошь  заполнили  подводы,   пушки,   тачанки   и   снедаемые
любопытством к чужой жизни красноармейцы.
   Индийцы ошалели от непрошеных гостей, которые щедро угощали их  сухарями,
сахаром, табаком, и, в  свою  очередь,  давали  пожевать  бетель,  одаривали
кокосовым вином.
   Заходили в хижины, похожие на украинские мазанки, но не беленые  и  нищие
до боли в груди, выходили на двор, вздыхали, обсуждали.
   - Ты говоришь - три урожая! У нас в деревне -  последняя  голытьба  и  та
лучше живет. Вот тебе и три урожая!
   - А ты разве не слыхал, что  Брускин  говорил:  у  них  свои  попы,  свои
помещики, а сверху еще англичанка. И все с бедного индуса шкуру дерут.
   - Да не нужны они, три урожая! У нас хоть в бедности, зато зимой на печке
отоспишься, заодно бабе пузо помнешь.
   - Да у них детишек, гляди, не меньше нашего.
   - Когда только успевают?
   - Это было б желание, а успеть всегда можно.
   Особенно много собралось народу у слона. Двое жестоко спорили.
   - А что? Валенки ему свалять, тулуп из овчин пошить, вот и перезимует!
   - Это ж сколько овчин пойдет, ты посчитай!
   - Ничего, собрать можно. А зато дров на нем навозишь! За один  раз  возов
пятнадцать небось уволокет! Ух и сила! А навозу от  него  сколько  -  это  ж
страшно подумать. Не, назад пойдем, я одного возьму, точно!
   - А все говорили: Индия  -  страна  чудес,  -  недовольно  ворчал  комдив
Колобков. - А где они, эти чудеса? Даже куры вон как у нас. -  И  он  махнул
рукой в сторону мирно копающихся в пыли трех хохлаток и  одного  кочета.  Те
испугались, видно, и, шумно захлопав крыльями, вдруг взлетели вверх  свечкой
и застыли, порхая, в зените. Колобков задрал голову и смотрел,  открыв  рот,
придерживая рукой буденовку, чтобы не свалилась.
   На выезде из села красноармейцы что-то весело и споро строили,  там  пели
пилы, стучали топоры.
   Брускин разговаривал со старым индийцем по-английски и переводил комдивам
Новикову, Колобкову и Ведмеденко.
   - Он говорит, что их селение  несет  на  себе,  как  это...  проклятие...
Потому что здесь совершилась однажды страшная битва. Во-он там, на том поле.
Одно войско возглавлял бог Кришна, а другое лучший из людей... Арджуна...
   - Это как же... бог с человеком? - не понял Новик.
   - Да сказка это - не понял? - усмехнулся Колобков.
   Скорбно глядя на то поле, индиец продолжал медленно говорить,  а  Брускин
переводил, с трудом подбирая слова:
   - И в одном войске, и в другом были отцы и дети, и родственники... И  они
убивали друг друга. С тех пор над селом лежит проклятие!
   - Когда это было-то? - спросил Колобков. Брускин перевел. Индиец ответил.
Брускин не поверил и  переспросил.  Индиец  повторил.  Брускин  улыбнулся  и
перевел:
   - Пять тысяч лет назад!
   Все весело захохотали. Индиец смотрел удивленно.
   - Памятливый народ, ох памятливый! - прокричал ему сквозь смех Колобков.
   - Нам нужен очень бедный человек, - вновь обратился Брускин к индийцу.
   - У нас все бедные, - с достоинством ответил тот.
   - Нам нужен самый бедный человек! - настаивал комиссар.
   Старик задумался, посмотрел по сторонам и показал пальцем на бредущего  в
их сторону человека. Бедняк был так худ, что его покачивало при каждом шаге,
и его обтянутый кожей скелет не был обременен и единой ниткой мануфактуры.
   Колобков присвистнул от удивления.
   Ведмеденко почесал стриженый затылок.
   - Вот уж правда, гол как сокол, - высказался Новик.
   На следующий день на  выходе  из  села  была  устроена  арка,  украшенная
кумачом и пальмовыми ветками. В  центре  наверху  был  водружен  обрамленный
цветами  портрет  Сталина.  Рядом  на  небольшой  кумачовой  трибуне  стояли
комиссар Брускин и начштаба Шведов, а между  ними,  поддерживаемый  плечами,
тот самый бедный поселянин. Впрочем, узнать его было  непросто,  потому  что
был он одет с головы до ног в новенькую красноармейскую форму.
   Брускин выступал горячо и страстно, сжимая в руке кожаный картуз:
   - Советская власть сделала  свой  первый  шаг  по  полуострову  Индостан!
Пройдет совсем немного времени, и многострадальный индийский народ  с  нашей
братской помощью сбросит со своей шеи тяжкое английское ярмо  и  вольется  в
ряды советских народов земного шара!
   Иван сидел на лошади во главе своей дивизии.
   - Наталь Пална! - окликнул он Наталью, проезжающую мимо  шагом  на  своей
белой кобыле. Наталья улыбнулась и подъехала.
   - А это кто такой? - Новик показал пальцем на портрет Сталина.
   - Эх, комдив, комдив, - покачала головой Наталья.  -  Уж  кто-кто,  а  ты
должен знать. Это же товарищ Сталин, наш наркомнац.
   - А индусы говорят - Ленин, - понизив голос, сообщил Новик.
   - Так разве ты не понял, у нас весь ЦИК в Гималаях под землю  провалился,
остался один ящик со Сталиным. А наглядная агитация  нужна?  Нужна!  Поэтому
Григорь Наумыч решил вешать Сталина, а  индусам  говорить,  что  это  Ленин.
Во-первых, они его все  равно  не  видели,  а  во-вторых,  дело  ведь  не  в
отдельном человеке, правда? Сталин - это Ленин в Индии, так Григорий  Наумыч
сказал, понятно?
   - Понятно, - соврал Новик, чтобы не выглядеть совсем дураком.
   Под звуки духового  оркестра  торжественным  маршем  уходили  кавалеристы
парадным строем из Курукшетра, отдавая честь стоящим на трибуне и  устраивая
толчею при входе под арку.
   Когда простыл след последнего красного кавалериста и в  Курукшетре  вновь
стало тихо, в одном из дворов пожилая женщина бросила на землю горсть зерна,
подняла голову кверху и позвала парящих в небе кур:
   - Кери-кери-кери!
   Они тут же  послушно  опустились  на  землю  и  стали  по-куриному  мирно
кормиться.
   Над крышей одной из хижин неохотно трепыхался красный флаг. Над дверью на
выкрашенной в красный цвет фанерке было написано - вверху на  хинди  и  ниже
по-русски - "Курукшетрский сельский Совет".
   Посреди хижины стояли стол и стул.  На  столе  -  чернильница  с  ручкой,
бухгалтерская книга, счеты, наган и даже  телефонный  аппарат  с  обрезанным
шнуром.
   У стены на полу лежали аккуратно сложенная гимнастерка и  галифе,  стояли
ботинки с обмотками и буденовка.
   Скрестив ноги, на стуле сидел прямо и неподвижно голый председатель.
   Штат Раджастхан 7 ноября 1920 года
   ТРЕТЬЮ  ГОДОВЩИНУ  РЕВОЛЮЦИИ  НАШИ  КАВАЛЕРИСТЫ   ОТМЕТИЛИ   ДОЛГОЖДАННОЙ
ВСТРЕчЕЙ С АНГЛИЙСКИМИ КОЛОНИЗАТОРАМИ.
 
   - Англичанка! Англичанка! - возбужденно и нетерпеливо сообщали друг другу
кавалеристы и бросали взгляды на Новика.
   Тот смотрел в бинокль. По руслу небольшой, бегущей среди джунглей речушки
двигались верховые,  человек  десять.  Они  были  белые,  в  светло-песочных
костюмах и пробковых шлемах.
   - Ну, матушка, сподобилась, - проговорил Новик, опустив  бинокль,  и,  не
сводя с англичан взгляда, запел: - Эскадро-он! Шашки  наголо!  Пики  к  бою!
Вперед - марш-марш!
   Новиковцы скатились в  глубокую  пойму  и  понеслись  по  воде  навстречу
ненавистному врагу. Блестели на солнце поднимаемые копытами лошадей  брызги,
блестели на солнце клинки.
   Иван скакал первым.
   Англичане щурились  на  солнце,  прикладывали  ладони  ко  лбу,  пожимали
плечами, недоуменно переговаривались.
 
   СЛЕДУЕТ  ПРИЗНАТЬ,  чТО  СВЕРХСЕКРЕТНОСТЬ   ВЕЛИКОГО   ПОХОДА   ПОЛНОСТЬЮ
ОПРАВДАЛА СЕБЯ В БОЛЬШОМ И В МАЛОМ. АНГЛИчАНЕ ГОВОРИЛИ: "I DON'T BELIEVE  MY
EYES" ("Я НЕ