пить из нее водку и поэтому был в ярости.
   Его не раздражал голый, убогий номер с продавленной  кроватью,  трехногим
табуретом и столом с обгрызанными краями. Он не замечал уже даже таблички на
стене туалета  с  отвратительной  надписью:  "Бумагу  и  вату  в  унитаз  не
бросать". Он не мог только пить водку из этой баночки и  потому  пребывал  в
ярости.
   На столе на  расстеленной  газете  стояла  бутылка  водки,  лежали  хлеб,
консервы и зеленый лук. А в стороне - пустая баночка из-под майонеза.
   Был вечер,  магазины  уже  закрылись,  купить  стакан  не  представлялось
возможным, и, ударом сапога открыв дверь, он вырвался в гостиничный  коридор
и решительным шагом двинулся к дежурной по этажу. Она  сидела  за  столом  с
обгрызанными краями и пила чай. Серая, жалкая, в больничном каком-то халате,
она испуганно посмотрела на него снизу.
   - Так! Дайте мне стакан! - потребовал он.
   - У нас нет стаканов, гражданин, - плачущим голосом ответила она.
   - Не можете дать - продайте, я  куплю,  стакан,  чашку,  черт  побери,  я
куплю, понимаете?
   - Ну нету... - простонала дежурная.
   - У меня у друга сегодня день рождения, понимаете вы или нет?
   - Для вашего друга я могу отдать свою... - Дежурная протянула  баночку  с
недопитым чаем. Ярость его мгновенно пропала.
   - Для друга? - Он усмехнулся и повторил: - Для друга...
   Задумчиво глядя на лежащий на столе моток шерсти, он взял его и, не  видя
удивленных и испуганных глаз дежурной, оторвал кусок нити длиной примерно  в
полметра.
   - Спасибо, - бросил он на ходу и не оборачиваясь.
   Вернувшись в номер, он стал совершать действия  странные,  но  только  на
первый взгляд. Сначала он  сорвал  с  бутылки  пробку  и  вылил  половину  в
раковину. Потом выкрутил перочинным  ножом  винт  из  большой  металлической
зажигалки, намочил в бензине шерстяную нитку, обвязал ею бутылку  и  поджег.
Когда огонь догорел, он сунул  бутылку  под  струю  холодной  воды.  Бутылка
покнула и разделилась ровно надвое. Он бросил горлышко в мусорную корзину  и
чистым, аккуратно сложенным носовым платком обтер края получившегося стакана
с водкой.
   Он открыл консервы, нарезал хлеб, тщательно вымыл лук, разложил  все  это
на газете и вдруг увидел  ту  майонезную  баночку,  схватил  ее  и  с  силою
шарахнул о стену. Она  взорвалась,  усеяв  мелкими  осколками  пол,  стол  и
кровать. Он выпрямился и взял в руку самодельный стакан. Лицо его  сделалось
торжественным.
   - С днем рождения, Леха, с днем рождения... - заговорил он хрипловатым от
волнения голосом. - Хотел я тебе подарок на день рождения сделать, да машина
не завелась. А то бы он свою медаль обмыл. Медаль ему дали, представляешь?..
- Он скрипнул зубами и выпил половину того, что было в стакане.  Пьянея,  он
поел консервы  с  луком  и  хлебом,  неподвижно  склонившись  над  столом  и
тщательно работая челюстями.
   Потом поднялся, закурил, стал смотреть из открытого  окна  на  засыпающий
городишко. Щелчком отправив окурок за окно, он упал на кровать,  но  тут  же
сел, вытащил из бокового кармана куртки пистолет  и  сунул  под  подушку,  а
затем вытащил из того же кармана книгу в  мягкой  черной  обложке  с  желтым
католическим крестом. Это был "Новый завет", дешевое миссионерское  издание,
какие лежат сейчас чуть не в каждом газетном киоске. Он посмотрел  на  книгу
внимательно, пролистал ее и, не обнаружив картинок, раскрыл  наугад  и  стал
читать вслух первые попавшие ему  на  глаза  строки.  Читал  он  неуверенно,
запинаясь, с трудом приспосабливаясь к непривычному ритму:
   - "Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся
само в себе, опустеет; всякий город или дом, разделившийся сам  в  себе,  не
устоит". Все правильно, - прокомментировал он устало, опрокинулся на кровать
и, положив Евангелие на грудь, а руки заложив за  голову,  прикрыл  глаза  и
повторил со вздохом: - Все правильно.
 
   На отцовы поминки Ивановы собрались  дружно  и  тихо,  без  скандалов,  в
молчании споро дошли до кладбища, которое находилось сразу за  деревней,  на
опушке леса. И день был, как на заказ, теплый и тихий.
   - Здравствуй, отец, - сказала тетка Соня, поклонилась жестяному конусу  с
красной звездой наверху и шмыгнула носом, сдерживая преждевременные слезы.
   - Здорово, бать, - бросил Федька и поставил на землю хозяйственную сумку.
   Коля шел последним. Тетка Соня оглянулась через плечо и увидела,  что  он
закрыл глаза и бормочет что-то.
   Она расстелила на траве полотенце, поставила бутылку водки, которую несла
сама, и четыре стакашка, выложила из сумки еду. Федька сорвал зубами пробку,
налил водку в стакашек и поставил на могилу, а  тетка  Соня  положила  рядом
яйцо, блин и конфеты.
   В молчании Федька налил водку еще в два стакашка и один протянул матери.
   - Давай, мам...
   - Погоди, а Кольке? - остановила его тетка Соня.
   - А он не будет, - торопливо ответил Федька,  ни-сколько  не  опечаленный
этим обстоятельством.
   - Ну как это, отца не помянет? Наливай, наливай, - скомандовала мать.
   Федька усмехнулся и, налив в третий стакашек, протянул брату. Коля  молча
взял водку.
   Тетка Соня громко и горестно вздохнула:
   - Ну, давайте помянем отца... Радость у нас, отец... Говорил  ты,  Колька
вернется, вот он и вернулся. Живой! Еще и с медалей. А  ты  вот...  -  Слезы
набежали на ее глаза, но она проглотила их, запив водкой.
   Федька выпил, когда мать еще говорила, а Коля хотел  незаметно  поставить
свой стакашек на землю, но мать протестующе подняла руку.
   - Нет уж, сынок, выпей, помяни отца...
   - Я не могу, мама... - тихо сказал Коля.
   - Я же говорил, - усмешливо заговорил Федька. - Я  этих  мусульман  знаю,
повидал на зоне. Он еще из отдельной посуды будет питаться, вот увидишь. Ему
с нами западло... Вот я сейчас сало буду  есть,  а  его  стошнит,  гляди!  -
Федька сунул в рот ломоть сала и стал есть, чавкая и кривляясь.
   Но Коля на него не смотрел. Он смотрел на мать, и глаза  его  умоляли  не
продолжать.
   - Погоди, сынок, - продолжила как-то сразу  за-хмелевшая  тетка  Соня.  -
Думаешь, я не понимаю ничего? Думаешь, совсем толкушка бестолковая? Мы когда
комбикорм этот чертов с Федькой приперли, я всю ночь  потом  проплакала.  Не
из-за тебя, сынок, не из-за обиды. А из-за жизни этой чертовой! Стыдно ведь!
Всю жизнь воруем и всю жизнь - стыдно! Стыдно! А не воровали б - не  выжили!
Отец в лесничестве работал, лес воровал, так и построились.  И  кровать,  на
которой вас родила, тоже из ворованных досок! Жизнь такая, что  поделаешь...
Ну, а это-то? - она указала на рюмку. - Скажешь, у вас в  Афганистане  водку
не пьют, обычай такой. Уважаю! Вообще б ее, заразы, не было - одно  горе  от
нее, но на поминках три рюмки выпить требуется. Это тоже обычай. Только наш.
Ты их уважаешь - хорошо! Ну, так и нас уважь!
   Коля молчал. Голова его была опущена, и рука с рюмкой стала опускаться  -
он снова хотел поставить рюмку на полотенце, но тетка Соня вдруг резко и зло
стукнула его снизу по руке, и водка выплеснулась Коле прямо в  лицо.  Федька
хрипло засмеялся:
   - Что, стерпел твой Аллах?
   Коля вытер лицо, поднялся и быстро пошел к кладбищенским воротам.
   - Я с тобой поговорю сегодня, понял? - пообещал ему в спину Федька.
   Пару часов спустя Коля сидел на ступеньке  крыльца  и  выстругивал  ножом
деталь для прялки. Был он невесел. А  когда  услышал,  что  во  двор  входит
Федька, напевая себе под нос какую-то зэковскую песенку, руки у него сами по
себе опустились.
   Федька выпил ровно столько, сколько нужно для прибавления силы, злой и не
чувствительной к боли, ни к своей, ни к чужой, и ни капли сверх того,  когда
эта сила начинает идти на убыль. Подойдя близко и улыбаясь, он сказал  почти
дружелюбно:
   - Встань, что ли... Или вас там не учили старших братьев уважать?
   Коля медленно поднялся.
   - А нож нам не нужен пока. - Федька взял нож из безвольно опущенной  руки
брата и отбросил в сторону. - Ну что, начнем? - спросил он и коротко и точно
ударил Колю в печень.
   Коля  глотнул  воздух,  вытянулся,  побледнел,  по  лицу  его   пробежала
судорога, по шее катнулся кадык - он с  трудом  сдерживал  накатившую  вдруг
рвоту. Федька смотрел на Колю с интересом естествоиспытателя.
   - Ну что, попал? - спросил он и сам же ответил удовлетворенно: - Попа-ал!
   Коля отвернулся к стене.
   - Э, не сюда! - воскликнул Федька, схватил Кольку за шкирку и  потащил  в
огород.
   Коля  стоял,  согнувшись,  обессиленный  рвотой,  Федька  за  его  спиной
деловито и задорно поглядывал по сторонам. Глянув на землю, он удивился:
   - Ты чего, Колян, траву там жрешь? А  я  думал  -  молишься.  Ну,  ладно,
давай. - Он помог брату выпрямиться и резко ударил его  ребрами  ладоней  по
почкам.
   - Ай! - вскрикнул Коля, прогибаясь и хватаясь за поясницу.
   - Тихо! - приказал Федька, схватив его пятерней за горло.
   Во дворе скрипнула калитка, и осторожно, чтобы не расплескать воду, вошла
тетка Соня с тремя ведрами - два висели на коромысле  и  одно,  поменьше,  с
длинной веревкой, - в руке.
   Федька шел навстречу, обнимая и поддерживая почти не  стоящего  на  ногах
брата.
   - Во, мам, видала? - закричал Федька весело. - С нами пить не стал, а сам
нажрался! Обблевался весь, как свинья!
   Тетка Соня переводила удивленный и встревоженный взгляд с одного сына  на
другого, ничего пока не понимая.
   - Дай, мам, холодненькой! - Федька взял  у  нее  маленькое  ведро,  попил
через край и протянул брату.
   - На, мусульманин, пей! - сказал он вполне дружелюбно.
   Коля принял ведро и долго пил, проливая воду на грудь.
   Федька смотрел на него с неподдельным интересом.
   - Во, мам, дает! - подмигнул он матери.
   Остатки воды Коля вылил себе на голову. Федька загыгыкал,  и  тетка  Соня
улыбнулась - она начинала верить, что Коля действительно пьян. Федьку же так
разобрал смех, что он даже согнулся в поясе, и когда  Коля  вдруг  сильно  и
плотно насадил ему на голову ведерко, он не сразу понял, что произошло.
   - У! - прогудел он глухо, выпрямился и поднял руки, чтобы снять ведро.
   Но Коля уже вырвал с треском из забора  штакетину  и,  размахнувшись  что
было сил, обрушил ее на братову голову. Федька  не  упал,  но  как-то  осел.
Второй удар был сбоку, справа, и Федька на  полусогнутых,  боком,  по-крабьи
заторопился влево. Такой же удар слева остановил его и вернул на место.
   - Коля! - закричала тетка Соня, сбрасывая на землю коромысло и  ведра,  и
кинулась к нему.
   Коля отбросил штакетину и виновато посмотрел на мать.
   Мотая головой, Федька с трудом стащил с головы помятое ведерко и пошел на
Колю - с ободранной рожей и  налитыми  кровью  глазами,  сжимая  и  разжимая
кулаки. Но, опережая, Коля подбежал к нему, на ходу занеся кулак за спину, и
ударил точно в середину лица. Федька взмахнул руками и, опрокинувшись, исчез
в зарослях смородины.
 
   Утро было смутным. Федька сидел на корточках  рядом  с  лавкой  у  своего
дома, а на лавке стояла большая  зеленая  бутылка  и  стакан.  Федька  курил
самокрутку, зло щурил глаза, катал по скулам желваки, вздыхал. Был он хорош,
будто его кто через старую ржавую трубу протащил: кожа на лбу, щеках и  ушах
была содрана и сочилась сукровицей, нос распух.
   Из тумана вышел крестный. Он поздоровался  на  ходу  деловито  и  сел  на
лавку, будто не замечая ни изменений на Федькиной роже, ни зеленой бутылки.
   Федька на приветствие не ответил.
   Вся Аржановка знала, что Колька отметелил вчера своего братца,  с  думами
об этом Аржановка и заснула. А думать было о чем. С одной  стороны,  хорошо,
что Федька наконец получил; хорошо, но  мало,  еще  бы  и  побольше.  Хорошо
также, что набил ему морду родной брат, значит, вражда из дома  Ивановых  не
выйдет. Но опасались аржановские, что Кольке это дело может понравиться и он
по Федькиной дорожке пойдет, со всеми драться станет. Это было бы  плохо.  И
уж совсем плохо, если братья объединятся. Но это вряд ли. Скорей всего,  они
теперь убивать друг дружку будут. К  такому  выводу  приходили  аржановцы  в
своих вечерних беседах, с тем и спать легли.
   Крестный в этих беседах принимал участие самое активное - он и разнес  по
деревне известие о драке, но сейчас и виду не подавал,  что  знает.  Коротко
взглянув на Федьку, он заговорил:
   - Федь, а ты заметил, ездиит тут один на красных "Жигулях" и все  на  ваш
дом посматривает...
   - Менты... Меня секут, - равнодушно махнул  рукой  Федька  и  раздраженно
предложил: - Наливай, чего сидишь?
   - Водка? Спирт? - поинтересовался крестный, наливая из зеленой бутылки  в
стакан неведомую прозрачную жидкость.
   - Спиртяга, - ответил Федька и, возвысив голос, предупредил: - Только мне
оставь!
   - А в Мукомолове, Федь, слыхал, четверо от спирта каюкнулись? - поделился
свежим известием крестный и выпил залпом.  Отдышавшись,  он  крякнул  вместо
закуски и одобрил: - Райское наслаждение!
   - Убить не убью, но покалечу, - мрачно сказал вдруг Федька.
   - Да ну его, Федь, связываться! - Крестный сразу понял,  о  ком  речь,  и
попробовал успокоить Федьку.
   - А может, и убью, - предположил Федька. - Но тогда уж точно зеленкой лоб
намажут...
   - Зеленкой? - не понял крестный, косясь на оставшееся в  бутылке.  -  Это
для чего?
   - Чтобы заражения крови не было, - с усмешкой ответил  Федька.  -  Высшую
меру мне тогда дадут, вышку. - Он вылил  в  стакан  все,  что  оставалось  в
бутылке, и заговорил неравнодушно: -  Крестный,  если  увидишь,  что  я  его
убивать начал, кричи: "Федька - вышка!" Понял? "Вышка!" - кричи.  Я,  может,
тогда остановлюсь.
   - Да ну его к черту, Федь! - в  сердцах  воскликнул  крестный.  -  Он  же
одичал там! Дикий стал! Одно слово - мусульманин!
   И он замолк вдруг, прислушался. И Федька тоже  прислушался.  Издалека,  с
крутояра доносился сюда жалобный и призывный распев  мусульманской  утренней
молитвы.
 
   Постелив коврик на мокрую от росы траву, Коля  истово  молился,  во  весь
голос выпевая и растягивая непонятные, чудные слова:
   -  Бисми  л-лахи  р-рахмани  р-рахим  Ап-Хасиду  лилахи   рабби-и-алямина
р-рахмани, р-рахими малики йауми д-дини.
   То ли было так тихо, то ли Коля совершал намаз громче  обычного,  но  его
слышала в то утро вся Аржановка, вся от  края  до  края.  И,  вернувшись  ко
вчерашним своим размышлениям, аржановские задавали  себе  вопрос:  "Чего  он
просит у своего Аллаха - войны с братом  или  мира?"  И,  подумав,  отвечали
себе: "Войны, ясное дело - войны".
   Но прошел день, и еще день, и еще полдня, но никакой войны не  случалось,
тихо было в доме Ивановых. Правда, тетка Соня не оставляла  сыновей  наедине
ни на минуту и заговаривала то с одним, то с другим на  разные  темы,  чтобы
они  не  молчали  подолгу  и  не  задумывались,   истории   разные   смешные
рассказывала и песни жизнерадостные запевала, предлагая  поддержать.  Братья
не  поддерживали,  но  и  не  искали  повода,  чтобы  снова  драться.   Коля
по-прежнему работал и молился, ничего в нем не переменилось,  а  вот  Федька
изменился и, как говорится, в лучшую  сторону.  Днем  он  спать  перестал  и
матери по хозяйству помогал охотно, даже за водой  с  коромыслом  сходил,  а
раньше отказывался, считая это не мужским делом. Не пил.
   Однако тетку Соню эти перемены не радовали, а наоборот - пугали.
   Но ничего страшного не случалось.  Более  того,  братья  даже  обменялись
парой фраз про какую-то доску в сарае. Да  и  идея  Колиной  рыбалки  Федьке
принадлежала.
   - Ты б сходил, Колян, рыбки половил, ты до армии мастак был ее ловить,  -
так он сказал вдруг Коле.
   И Коля согласился с радостью, тем более давно собирался это  сделать,  да
все времени не было. Тетке Соне и  это  не  понравилось,  ей  казалось,  что
Федька задумал хитрость какую-то, она ворчала и говорила, что три года назад
костью рыбной подавилась и теперь видеть не может эту  рыбу.  А  может,  она
знала, с кем Коля на речке встретится? Может, и Федька это даже  знал,  хотя
какая ему разница? А вот Коля не знал,  не  знал  точно  и  удивился,  почти
испугался, когда увидел на  речке  Верку.  Точнее,  испугался  он  выстрела,
вздрогнул от неожиданности, а тут как раз Верка появилась, и это совпало...
   Был вечер, тихо, если не считать журчания воды у берега. Стоя в  воде  по
пояс, Коля подводил под прибрежный куст натянутую  на  окружность  проволоки
сетку, и в этот момент громыхнул где-то  недалеко  выстрел  -  ба-бах!  Коля
вздрогнул  от  неожиданности  и  тут  же  услышал  Веркин  голос,   веселый,
насмешливый:
   - Испугался, раб Божий? Не бойся, это дачники ворон пугают.
   Она выглядывала, улыбаясь, из-за густой листвы на  другом  берегу.  Одета
Верка была в телогрейку, брезентовые брюки и резиновые сапоги.
   - Ну что, много наловил? - поинтересовалась она.
   Коля заглянул в мокрую холщовую сумку на груди и смущенно признался:
   - Мало...
   - Да ее тут всю потравили! Иди, отдохнем!
   И пока Коля шел через быструю воду к ней, она рассказывала, смеясь:
   - Тут три года назад, без тебя, зимой, такое  было!  Там  какой-то  завод
заразу в воду  выпустил,  и  рыба  вся  сюда,  в  нашу  речку  как  поперла!
Сплошняком шла! Мешками тащили! Рыбнадзор понаехал, милиция! Мы  ее  в  снег
прятать! Всю зиму потом рыбу лопали, до тошноты...
   Верка поставила корзину с крапивой и брошенным сверху  серпом  и  уселась
под дерево. Рядом сел Коля.
   - Фу, запарилась!  -  поделилась  Верка  и  расстегнула  телогрейку,  под
которой прилипла к телу белая футболка. Сквозь  нее  просвечивали  маленькие
налитые груди и темнели соски.
   Верка протянула сигареты, но Коля помотал  головой  и  отвернулся.  Верка
закурила, выпустила дым и прокомментировала ситуацию:
   - Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, так, да?
   Она засмеялась. Коля смотрел все куда-то в сторону.
   - Эй, раб Божий! - окликнула его Верка. - Ты чего?
   - Соловьев теперь тоже нет? - спросил Коля.
   Верка засмеялась:
   - Они ж весной. Забыл? Весной полно. А знаешь, как твой крестный говорит,
когда поют  они?  "Пули  льют".  Ха-ха!  Слушай,  а  как  будет  по-афгански
"соловей"?
   - Такого нет языка, афганского, - ответил Коля, улыбаясь.
   - Ну, ты там на каком калякал?
   - На фарси.
   - На фарси, на марси, вот я и спрашиваю? Как "соловей"?
   - Буль-буль.
   - Как-как?
   - Буль-буль.
   - Буль-буль! - повторила Верка и залилась смехом, даже на спину упала.  -
Буль-буль! А как будет - "сигарета"?
   Коля  вздохнул  и  нахмурился.  Он  не  хотел   это   переводить.   Верка
забеспокоилась:
   - Чего, дыма не переносишь? Так бы сразу и сказал.
   Ловким щелчком она отправила окурок в речку, и он поплыл в быстрой воде.
   - Слушай, а как будет "вода"?
   - Об.
   - А... земля?
   - Замин.
   - А... глаза?
   - Чашм.
   - А руки?
   - Даст.
   - А губы?
   - Лаб.
   Верка лукаво улыбнулась:
   - А как сказать: "Я тебя люблю!"?
   Коля покраснел и опустил глаза.
   Верка засмеялась:
   - Коль, ну ты красная девица, в натуре! Я просто коллекционирую. Гляди, я
по-английски знаю: "Ай лав ю", да? По-французски: "Же ву  зем",  по-немецки:
"Их либе дих"... И по-татарски, у меня подружка татарка:  "Мин  су  яратам".
Коль, Коль, а по-китайски знаешь как? Не знаешь? "Сунь и  вынь"...  -  Верка
захихикала.
   - Колька! - донесся с высокого берега зычный голос  тетки  Сони.  -  Есть
иди! Ну ее, эту рыбу, на хер!
   Коля поднялся.
   - Слышь, - заговорила Верка,  пряча  глаза  и  заволновавшись.  -  Слышь,
Коль... Абдалла... Поехали завтра в кино?
   Коля пожал плечами. Но Верка не обиделась, потому что  видела,  что  Коля
хочет поехать с ней в кино.
   И они поехали на следующий день в кино.
   Всю дорогу до города Верка не  закрывала  рта:  и  когда  они  добирались
пешком до соседней деревни,  где  была  конечная  остановка  автобуса,  и  в
автобусе; и в городе, пока шли в кинотеатр, и в кинотеатре... Сеанс  еще  не
начался. Зал