был холодным, грязным и почти пустым. Входившие в зал подростки
с интересом поглядывали на Верку, единственную здесь даму.
   В последнем ряду у прохода сидел тот странный гостиничный постоялец. Хотя
в зале было сумрачно, он оставался в темных очках.
   Верка грызла семечки, сплевывала шелуху на пол и продолжала говорить:
   - Я б никогда не подумала, что ты можешь Федьку отмудохать. Никогда! А  с
чего вы завелись-то? А то в деревне разное говорят.
   Коля нахмурился.
   - Пожалел братца... - поняла Верка и засмеялась. - Пожалел, да?  Он  меня
тут не жалел. Он меня знаешь как доставал? Один  раз  встретил  около  клуба
ночью... "Верка, дай!" А я говорю: "С какой стати?  С  какой  стати  я  тебе
давать должна?" - "А ты с  моим  братом  Коляном  ходила?"  Я  говорю:  "Ну,
ходила..." "Он в Афгане без вести пропал, значит, ты теперь моя по  закону".
А я говорю: "Я такого закона не знаю!" Он говорит: "Все равно дашь, куда  ты
денешься". А я говорю: "Ты! Я скорее пьяному скотнику у себя на  ферме  дам,
чем тебе!"
   Свет погас, пошли титры фильма.
   - Девушка, можно потише, - предельно вежливым тоном попросил сзади мелкий
мятый мужичонка.
   Верка резко обернулась и деланным, противным голосом ответила:
   - Сам заткнись, понял?
   И, повернувшись к Коле, продолжила свое повествование:
   - А он говорит: "Что?!" А я говорю: "Что слышал! Таких, как ты, от Москвы
до Ленинграда раком не переставить!" Ну, в общем,  еле  вырвалась...  Ладно,
давай кино смотреть! - Она повернулась к экрану.
   Картина была не наша. Что-то из старинной французской жизни.
   Коля не смотрел на экран, а косился на Верку. Когда молчала, она была так
хороша. Ее ладонь лежала на подлокотнике, светясь в  темноте  и  маня.  Коле
очень хотелось взять ее ладонь в свою, но он не решался.
   - Гля-гля, щас трахаться будут! - прошептала Верка и  сама  сжала  Колину
ладонь.
   Она оказалась права. Старинные наряды  были  сброшены,  и  смачные  звуки
любви загуляли по гулкому, пыльному залу.
   - Круто, да? Я уже третий раз смотрю! - поделилась Верка.
   Коля опустил голову, на лбу его выступил пот.
   - Вер, пойдем отсюда, - попросил он, не поднимая глаз.
   - Да ты чего? - удивилась Верка.
   - Если хочешь, смотри, я тебя на улице подожду, - предложил Коля и пошел,
пригибаясь, к выходу.
   - Ну, дела, - удивленно проговорила Верка, засмеялась и  заторопилась  за
ним.
 
   Неизвестный в черных очках увлекся фильмом и  не  заметил  того  момента,
когда Коля исчез из поля зрения.  Он  выскочил  из  кинотеатра,  выбежал  на
тротуар и, сняв очки, вертел  головой,  вытягивал  шею,  щурил,  вглядываясь
вдаль, глаза, искал - и не находил.
   А Коля и Верка  были  далеко,  на  набережной,  где  прогуливалось  много
нарядного по случаю выходного дня люда. Верка не обиделась на  Колю  за  то,
что не дал до-смотреть кино, а только незло  посмеялась  над  ним  и  теперь
задавала вопросы:
   - И ты там ни разу в кино не ходил?
   - Я же говорю, там нет кино. И  электричества  нет.  Это  горный  кишлак,
маленький, - терпеливо отвечал Коля.
   - А что есть?
   - Все есть... Все, что человеку надо... Дома, огороды, сады... Мечеть.
   - А свободное время как проводил?
   - С бобо Амриддином разговаривал, он мне Коран объяснял.
   - Кто?
   - Бобо... Ну, дедушка Амриддин.
   - А, это тот, у кого ты в рабстве был, да? В  деревне  говорили,  что  он
тебя купил.
   - Не купил, а выкупил. Меня расстреливать вели, а он на осле мимо ехал.
   - На осле? - засмеялась Верка. - А зачем ты ему был нужен?
   - Он один остался. У него сын перед тем на войне погиб.
   - Его наши убили?
   - Да.
   - А-а... - начала о чем-то догадываться Верка. - А как его звали, сына?
   - Абдалла...
 
   Сильный теплый дождь  пролился  из  одной-единственной  тучи,  неожиданно
появившейся на небе, когда Коля и Верка шли от автобусной остановки к  своей
деревне. Сначала они  попытались  спрятаться  под  деревьями  в  придорожной
посадке, потом побежали, не сговариваясь, рассчитывая убежать от  дождя,  и,
только промокнув до нитки, смирились и пошли, взглядывая  друг  на  друга  и
смеясь, оскальзываясь  на  мокрой  глине  и  смеясь  от  этого  еще  больше.
Неподалеку стояла старая  деревянная  церковь,  с  куполом,  покрашенным  до
половины по старому ржавому  сурику  новой  серебрянкой.  Калитка  церковной
ограды была открыта, Коля и  Верка,  переглянувшись,  побежали  туда  -  под
просторный навес крыльца.
   Верка тихо смеялась, отжимая одной рукой волосы,  а  другой  отлепляя  от
тела прилипшее платье. Коля сел на лавочку, оробев. Из открытых дверей храма
доносилось пение. Это был хор, небольшой, состоящий исключительно из высоких
старушечьих голосов, немножко смешных. И пели  они  тоже  немного  смешно  -
по-застольному вытягивая окончания фраз.
   Мелко семеня, к церкви бежала, укрывшись мешковиной, старушка.
   - Во, гляди, шпарит! - с азартом прокомментировала Верка. - Это еще  что!
Зимой на работу идешь утром, мороз тридцать градусов, темно, снегу  навалит,
а они ползут... согнутся и ползут... Даже зло берет! Ну, сидели бы  дома,  в
тепле, помирать ведь скоро...
   Старушка остановилась у открытой двери, перекрестилась,  сняла  с  головы
мешковину и вошла в церковь.
   У Верки загорелись глаза.
   - Слушай, пошли поглядим, а? Ну пошли, чего ты?  -  Она  тянула  Колю  за
руку, неуверенного, даже испуганного. - Тут поп, я  с  него  умираю!  Знаешь
кто? Мишка Матвеев, он с твоим Федькой в одном классе учился. А теперь  поп,
представляешь!
   Они остановились сразу, как вошли, и первой  их  увидела  стоящая  к  ним
лицом псаломщица. Глядя удивленно на  Колю,  она  вдруг  стала  сбиваться  и
замолчала. И следом хор запел раздрызганно и замолк. Стоящие  к  ним  спиной
старушки начали оборачиваться одна за другой и перешептываться.
   Отворилась алтарная дверь, и, по-домашнему деловитый и озабоченный, вышел
батюшка - полноватый, лысоватый, с добрыми глазами. Мельком глянув на Колю и
Верку, он посмотрел вопросительно на псаломщицу  и  запел  красивым  сильным
голосом. Псаломщица подхватила,  за  ней  выстроил  голоса  хор,  прихожанки
повернулись к алтарю, крестясь, - служба продолжилась.
   III
   Если бы кто увидел Верку той ночью, решил бы, наверное,  что  она  с  ума
сошла. А иначе как понимать то, что она делала той ночью?
   Около самой полуночи Верка тихо вышла из своего дома,  прошмыгнула  через
улицу и, пригибаясь, побежала огородами к речке. Потом быстро перешла  узкий
опасный  мосток,  промчалась,  страшась  темноты,  по  неширокому   полю   и
остановилась около маленького озерка с черной водой, скрывающегося в низине,
за мертвыми, страшноватыми ветлами. Здесь Верка быстро разделась  донага  и,
сутулясь и озираясь, пошла к воде. Ойкнула, опустив в нее ногу, поежилась  и
решительно бросилась вперед. Быстро доплыв до середины,  Верка  приподнялась
над водой и добровольно пошла ко дну. Однако скоро вода вытолкнула ее, Верка
выскочила - с открытым ртом и вытаращенными глазами, но вновь набрала полные
легкие воздуха и опять скрылась под водой. Теперь ее не было на  поверхности
довольно долго, и вынырнула она в  стороне  от  места,  где  ныряла,  сильно
кашляя и отплевываясь.
   - Мамочка... -  пробормотала  Верка  сдавленно  и  по-собачьи  поплыла  к
берегу.
   Подхватив одежду и одеваясь кое-как на ходу, кашляя и  всхлипывая,  Верка
бежала и ругала себя:
   - Дура! Дура, черт, дура! Вот дура-то! Дура и есть дура! Черт...
   Вот что делала Верка той ночью. И любой, кто увидел бы ее тогда, решил бы
определенно, что она с ума сошла.
   Любой, но только не аржановский. Потому  что  аржановские  про  то  озеро
кое-что знали... Называлось оно - Бучило. Давно  когда-то,  очень  давно  на
этом месте стояла церковь. И однажды ночью провалилась она под землю.  А  на
ее месте образовалось озеро. Бучило. Так  что  -  сверху  вода,  а  внизу  -
церковь. Только очень глубоко - не достать.  А  кто  достанет  и  до  креста
дотронется, тот как бы заново родится... То есть, если был  ты  больным,  то
станешь здоровым, был плохим - станешь хорошим, а проще  говоря,  все  грехи
тебе прощены будут... Нельзя сказать, что  аржановские  так  уж  в  это  все
верили. Но сами в Бучиле купаться остерегались. Даже коров поить  опасались.
Может, конечно, потому, что народу в Бучиле перетонуло уйма.  Мужики,  ясное
дело. Выпьют на бережку, разгорячатся и на спор - кто дно достанет. Нырнул -
и не вынырнул. Вот тебе и Бучило... Так что, если бы аржановские видели в ту
ночь Верку, они бы не подумали, что  она  с  ума  сошла.  Подумали  бы,  что
припекло девку, и связали бы это с Колей. Аржановские - они ведь не  дураки,
кое-что в жизни понимают. Однако никто не видел ночного Веркиного купания, а
раз никто не видел, то, считай, того и не было...
 
   А вот что на следующий день произошло,  про  то  аржановские  поговорили,
языки почесали. Потому что на глазах у всей  деревни  это  случилось.  И  не
только языки почесали потом аржановские, не только языки...  Но  и  макушки.
Дело-то шло к братоубийству...
   А день был как день, разве что субботний,  банный.  Тетка  Соня  пошла  в
магазин за хлебом, впервые оставив после той драки Федьку  с  Колей  вдвоем.
Она уже решила, что все,  утихомирились  сыновья,  пошла  в  магазин  и  там
задержалась. Причин тому было две. Первая: надо было замиряться  с  Валькой,
как-никак - подружка, да и ругаться со своей продавщицей  -  все  одно,  что
против ветра плевать. А  вторая:  хотелось  послушать  Капитаншу.  Капитанша
утверждала, что ее дочь-учительница привезла из города книгу  "Богатые  тоже
плачут", и в ней  написано,  как  все  дальше  будет  в  кино.  "Богатых"  в
Аржановке смотрели все:  бабы  и  мужики,  старухи  и  старики,  даже  самые
древние; глухие то и дело переспрашивали,  раздражая  смотрящих,  слепые  же
смотрели, то есть слушали молча. Да не только в Аржановке, а и в  Мукомолове
"Богатых" все без исключения смотрели... Ну и, конечно,  все  хотели  знать,
что же там будет дальше? Капитанша утверждала, что знает. Кто-то  ей  верил,
кто-то нет; тетка Соня, например, не верила, но слушала и только  иногда  на
Вальку-продавщицу поглядывала,  виноватилась  как  бы.  А  что  дома  у  нее
происходит, не знала. А происходило там вот что...
   Федька пришел из бани - распаренный, потный, довольный, встал в дверях  и
давай на брата глядеть. А Коля в это время стоял на  табурете  и  вытаскивал
тот злосчастный крюк, о чем мать давно его просила. Федька нагляделся на это
и говорит:
   - Иди в баню-то, пока не  остыла,  -  и  сказал  это  Федька  очень  даже
миролюбиво.
   А Коля, возможно, не  услышал,  все  тянул  крюк  обеими  руками  и  даже
покраснел от натуги.
   - Оставь, - тогда Федька сказал, голос повысив. - В баню иди.
   Коля услышал, соскочил с табурета и стал  собираться  в  баню.  А  Федька
усмехнулся и пошутил:
   - Может, он тебе еще пригодится...
   Потом Федька осушил в несколько глотков  литровую  банку  молока,  громко
рыгнул и, кривясь в усмешке, спросил:
   - А ты чего это в баню со мной вместе не ходишь? Обрезанный свой прячешь?
- Федька хохотнул, а Коля молчал, и тогда Федька продолжил: - Не жалко  было
под нож подставлять? - Федька не задирался, ему просто  поговорить  маленько
хотелось после баньки. Но Коля молчал, и это Федьку  заедать  стало.  -  Эх,
Колян, Колян, - в голосе Федькином уже издевка появилась. -  Был  ты  парень
как парень, русский, а стал... Чучмек, чурка с глазами. Воешь на всю округу:
"ала-мала"... Над нами уже вся деревня смеется. - Федька заводился,  а  Коля
как бы не слышал, и от этого Федька еще больше заводился:  -  Тебя,  знаешь,
как бабки в церкви называют? Христопродавец...
   Но и это Коля не услышал. Он уже собрался и к двери подошел, когда Федька
сказал:
   - И для чего только ты сюда приехал?
   Коля дверь открыл, когда Федька сказал:
   - Сидел бы в своем Чуркистане...
   Не сказал - крикнул, но Коля все как бы не слышал. А  когда  он  вышел  и
дверь за собой закрыл, Федька сказал, не крикнул - сказал, негромко и уже не
Коле, а так просто, в воздух, чтобы закончить:
   - ...со своим вонючим Аллахом...
   И что бы Коле сделать вид, что и это он не слышал, чего бы проще, ведь  и
дверь уже за собой закрыл? И ничего бы не было...  Да  и  Федька  не  ожидал
совсем этого, он даже удивлялся потом, вспоминая, что же  такого  особенного
он сказал? Но так или иначе дверь  распахнулась,  Колька  влетел  обратно  в
комнату и бросился на Федьку. Упали они на стол, со стола на пол свалились и
покатились по полу...
   А тетка Соня в магазине разинула рот, слушает.
   А потом туда вбежал Колин крестный. Дверь распахнул  и  стоит.  Капитанша
замолкла, и все на него удивленно взглянули, даже разозлиться не  успели  за
то, что слушать помешал. Он еще почему-то правой рукой левый глаз  закрывал.
И вдруг как заорет, обнаружив, наконец, тетку Соню:
   - Сонька! Лясы точишь? А сыновья твои там насмерть убиваются!
   Тетка Соня охнула -  и  в  дверь,  а  за  нею  и  все  остальные.  Только
Валька-продавщица не побежала и не пошла даже - и тут принцип выдержала.
   Около дома Ивановых уже полно народу собралось. Бабы шептались,  головами
качали, ладони ко рту прижимали. Мужики курили и  мнениями  обменивались.  И
все на Ивановых дом глядели.
   А в нем что-то страшное творилось: там гремело, и звенело, и стучало так,
что, казалось, дом по бревнышку раскатиться может.
   - Убивают друг дружку, убивают, -  говорили  бабы  горестно  и  кончиками
платков вытирали слезы.
   - Мужики, совести у вас нет! - еще на бегу закричала Капитанша. Она всех,
кто в магазине был, обогнала, но не Колиного крестного, конечно, он уже  тут
был, закуривал.
   - Я их хотел разнять, да вон. - Колин крестный  убрал  ладонь  и  показал
всем свой синий заплывший глаз.
   - Разнимешь, а они потом зарежут! - определенно высказался какой-то мужик
из заднего ряда, и с ним спорить не стали.
   Тут и тетка Соня подоспела. Задыхаясь и привывая, она  растолкала  плотно
стоящих людей и вбежала в дом. Народ двинулся за ней, но тут из окна  вместе
с рамой и звенящими стеклами вылетел телевизор.
   - Взорвется! - крикнул крестный, и народ отпрянул.
   Тетка Соня вбежала в дом и увидела стоящих посреди разгрома,  вцепившихся
друг в дружку сыновей. Она даже не разобрала, где Федька, а  где  Коля,  это
был один кровавый, рычащий человеческий ком.
   Тетка Соня кинулась к  ним,  плача,  обнимая  и  растаскивая,  но  кто-то
ненароком двинул локтем, и она, охнув, отлетела к стене  и,  побелев  лицом,
сползла на пол. И хотя с улицы никто этого не видел, там будто почувствовали
и закричали сразу несколько человек:
   - Убили! Соньку убили!
   - Эх вы, а еще мужики! - выкрикнула  напоследок  Капитанша  и  героически
бросилась к дому, но Колин крестный ее задержал:
   - Кричи "Вышка!", поняла? "Вышка!" кричи, они тогда перестанут!
   -  Вышка,  вышка,  вышка,  -  забубнила  Капитанша,  но,  вбегая  в  дом,
споткнулась о приступку, сбилась и заорала истошно: - Башня!
   Хотя можно было уже и не орать. Закончилась драка. Федька уткнулся  лицом
в угол и, елозя коленками по  мокрым  от  крови  половицам,  тщетно  пытался
подняться.
   А Коля стоял на коленях над  теткой  Соней  и  испуганно,  как  маленький
ребенок, повторял:
   - Мама... мама... мама...
   Ничего страшного с теткой Соней, однако, не  случилось,  даже  синяка  не
осталось на  теле.  Она  потом  бабам  рассказывала,  что  нарочно  упала  -
притворилась, чтобы сыновья испугались и остановились...
   После драки народу набился полный дом, все стали тетку Соню  поднимать  и
порядок  какой-никакой  наводить,  и  все,  ясное  дело,   со   слезами,   с
причитаниями и с ругней. Про драчунов забыли. А когда вспомнили,  их  уже  в
доме не  было.  Испугались,  что  те  отправились  куда-нибудь  друг  дружку
добивать, кинулись искать и обнаружили Федьку на заднем  дворе.  Он  мочился
там и жаловался, что брат ему почки отбил.
   А Коли не было. Тетка Соня в себя пришла и покултыхала по деревне искать.
Когда ей сказали, что видели, как  Колька  к  речке  быстро  шел,  взвыла  и
побежала туда. Там она сына и увидела.
   Он стоял в воде по пояс и смывал с себя кровь. Тетка Соня  перекрестилась
и скорей домой, Федька ей чего-то не понравился...
   Вечером Коля помолился на крутояре без  своего  коврика,  потому  что  он
остался дома, а идти туда не хотелось, да и сил вдруг никаких не стало. Чуть
не падая от усталости, Коля добрел до сосновой рощицы, лег на сухую,  теплую
хвою и заснул.
   Проснулся он ночью от рычания трактора и матерной ругани. Сел,  ежась  от
прохлады и приходя в себя. Мужики, их было трое,  выбрались  из  трактора  и
стали рубить сосенки.
   Коля поднялся и ушел, стараясь остаться незамеченным.
 
   Аржановка спала. Света не было ни в окнах  его  дома,  ни  в  окнах  дома
крестного. Только в окне Веркиного домишки мерцал бледным светом  работающий
телевизор.
   Коля вздохнул и направился к Верке. Он постучал в  окно,  не  сильно,  но
занавеска тут же отдернулась,  будто  Верка  сидела  у  окна  и  ждала,  кто
постучит. Она даже и не удивилась, увидев Колино лицо, а распахнула  окно  и
приказала шепотом:
   - Залезай.
   - Кто, Верк? - послышался из глубины дома слабый старушечий голос.
   - Кто-кто... Хрен в пальто! - отозвалась  Верка  раздраженно  и  стала  с
интересом разглядывать синяки и ссадины на Колином лице.
   - Что, страшный? - спросил он и отвернулся.
   - Ты бы Федьку видел, - засмеялась Верка. - Я зашла сегодня к вам,  а  он
под одеялом спрятался, думал, это ты... Все! Кончилась Федькина власть.
   - Вера, можно, я у тебя сегодня  переночую?  -  спросил  Коля  неожиданно
жалобно и опустился на табурет.
   Занавеска над печкой зашевелилась и  отодвинулась.  Там  лежала  на  боку
древняя старуха и с интересом смотрела  на  Колю.  Он  поднялся,  улыбнулся,
проговорил приветливо:
   - Здравствуйте, бабушка!
   Бабушка смотрела на Колю неподвижно и удивленно.
   Верка подскочила к печке и крикнула старухе в лицо:
   - Ба!
   - А? - откуда-то издалека отозвалась та.
   - Помрешь когда? - привычно срифмовала Верка и задернула занавеску.
   Глянув на Колю уже совсем другими глазами, она пожала плечами  и  сказала
тихо:
   - Ночуй, конечно. Хочешь, на полу, а хочешь... -  Она  показала  на  свою
высокую железную кровать.
   - Я на полу... - торопливо проговорил Коля.
   - Да где хочешь, хоть в курятнике, - согласилась Верка почти  равнодушно.
- Все равно завтра скажут, что я тебя...  -  И,  глянув  с  раздражением  на
орущий телевизор, дернула за шнур.
   В комнате было темно и тихо. Никто не спал. Коля лежал на полу, на спине,
с открытыми глазами. Верка ворочалась на кровати.
   - Коль, - зашептала она, - можно, я с тобой лягу? Полежу, и все... Мы  же
с тобой до армии лежали так, и ничего не было...
   Коля  не  отвечал.  Верка  поднялась.  Она  была  в   коротенькой   белой
комбинации. На цыпочках она подошла к нему и легла рядом под серое  суконное
одеяло.
   - Помнишь? - Голос ее дрожал.
   - Да... - отозвался Коля.
   - Колька, Колька, знаешь, как я жалела, что ты меня до армии не  взял!  -
зашептала Верка, подаваясь к нему, но не решаясь дотронуться. - Ты не думай,
Коль, я ждала тебя, еще как ждала! А потом... Фигня  одна  получилась...  Но
разве это главное, правда, Коль? Не в этом дело! Я же все  равно  тебя...  А
потом, когда из военкомата приехали, сказали, что ты без вести пропал... Что
тут было! Я тоже в город поехала, напилась, думаю: пропади все пропадом!  Ну
и пошло-поехало...
   Не мигая Коля смотрел в потолок.
   - Да не так уж их и много было, мужиков этих, если разобраться... А денег
я не брала, никогда не брала, не верь!
   - Спи, Вера, - попросил Коля, громко вздохнув.
   - Спи, - повторила Верка и тоже вздохнула. - Дай мне руку... Ну, дай,  не
бойся... Холодная как лед... Ну, а  ты-то  там?  Н