ать крайнее недоумение: о страховке никогда раньше  и  речи  не  было,
считалось, что дядюшка Башелар выплатит обещанные за Бертой пятьдесят  тысяч
франков. Г-жа Жоссеран, напустив на себя наивный вид, стала уверять, что она
никогда не побеспокоила бы своего брата ради такой ничтожной суммы. Ведь все
дядюшкино состояние со временем целиком перейдет к Берте.
     Вечером того же дня за Сатюрненом приехала карета.  Мать  заявила,  что
просто опасно его держать дома во  время  свадебной  церемонии.  Нельзя  же,
чтобы в такой день сумасшедший оставался на воле. Ведь он только и грозится,
что проткнет всех вертелом. И отец, скрепя сердце, вынужден  был  хлопотать,
чтобы этого несчастного поместили в  заведение  доктора  Шассаня  в  Мулино.
Кучеру было приказано въехать во двор. Когда стемнело, Сатюрнен, держа Берту
за руку, сошел вниз, думая, что едет с ней на прогулку за город. Но, очутив-
шись в карете, он стал  отчаянно  сопротивляться;  перебив  все  стекла,  он
просовывал через дверцу руки и потрясал окровавленными кулаками. Жоссеран со
слезами на глазах вернулся домой, крайне взволнованный этими проводами среди
ночной темноты; в ушах его долго отдавались вопли сумасшедшего, перебиваемые
лошадиным топотом и щелканьем кнута.
     За обедом отец, при виде опустевшего  места  Сатюрнена,  заплакал,  чем
вывел из себя г-жу Жоссеран, которая, не поняв причины его слез, крикнула:
     -  Нельзя  ля  прекратить,  сударь?  Неужели  вы  собираетесь  с  такой
похоронной физиономией повести к алтарю свою дочь?..  Клянусь  самым  святым
для меня, могилой  моего  отца,  что  дядюшка  внесет  первые  десять  тысяч
франков... Уж это я беру на себя!.. Когда мы выходили с ним от нотариуса, он
поклялся мне...
     Жоссеран даже  не  счел  нужным  ей  ответить.  Просидев  всю  ночь  за
бандеролями,  он  на  рассвете,  вздрагивая  от  утреннего  холода,   кончил
надписывать  вторую  тысячу  и  заработал  шесть  франков.  По  привычке  он
несколько раз поднимал голову и прислушивался, спокойно ли спит  Сатюрнен  в
комнате рядом.  Однако  мысль  о  Берте  заставляла  его  снова  лихорадочно
приниматься за работу. Бедная девочка! Ей хотелось  венчаться  в  платье  из
белого муара! Как-никак, а на эти шесть франков она сможет прибавить  лишних
цветов к своему подвенечному наряду.

VIII

     Бракосочетание в мэрии состоялось в четверг, а в  субботу  с  десяти  с
четвертью часов утра в гостиной Жоссеранов стали собираться дамы, так как на
одиннадцать было назначено венчание в церкви святого Роха. Тут уже были г-жа
Жюзер, как всегда в  черном  шелку,  г-жа  Дамбревиль  в  облегающем  фигуру
темно-зеленом  наряде,  г-жа  Дюверье,  одетая  очень   просто,   в   платье
бледно-голубого цвета. Сидя среди беспорядочно сдвинутой  мебели,  эти  дамы
вполголоса разговаривали между собой а  в  комнате  рядом  г-жа  Жоссеран  с
помощью служанки и двух подружек невесты - Ортанс и  маленькой  Кампардон  -
кончала одевать Берту.
     - Да не в том дело, - тихо говорила г-жа Дюверье, - семья
     вполне почтенная... Но сознаюсь, я  несколько  беспокоилась  за  своего
брата  Огюста,  уж  очень  деспотический  характер  у  матери...  Надо   все
учитывать, не правда ли?..
     - Несомненно, - подтвердила г-жа Жюзер. - Ведь  женятся  не  только  на
дочери, но иной  раз  и  на  матери,  и  получаются  неприятности,  если  та
вмешивается в семейную жизнь.
     Но в эту минуту  дверь  из  соседней  комнаты  распахнулась,  и  оттуда
выбежала Анжель, крича:
     - Застежку? В глубине левого ящика... Сию минуту!
     Она промчалась куда-то через гостиную, затем появилась вновь  и  тотчас
скрылась в ту же дверь, а за ней, словно  пена  за  кораблем,  мелькнула  ее
белая воздушная юбка, перехваченная в талии широкой голубой лентой.
     - Мне кажется, вы ошибаетесь, - возразила г-жа Дамбревиль.  -  Мать  уж
очень рада, что пристроила дочь... У нее только одна-единственная страсть  -
ее приемы по вторникам. Да и, кроме того, ей остается еще одна жертва.
     В эту минуту вошла Валери в вызывающе оригинальном красном туалете. Она
запыхалась, так как, боясь опоздать, слишком быстро поднялась по лестнице.
     -  Теофиль  ужасно  копается,  -  сказала  она,   обращаясь   к   своей
золовке.Знаете, я сегодня утром уволила Франсуазу,  и  ему  никак  не  найти
галстука... Я оставила его среди такого хаоса...
     - Здоровье ведь  тоже  играет  немаловажную  роль,  -  продолжала  г-жа
Дамбревиль.
     - Несомненно! - подхватила г-жа Дюверье. - Мы осторожно осведомились  у
доктора Жюйера... Девушка, по-видимому, крепкого сложения. Что  же  касается
матери, то она так скроена, что дай бог всякому... И,  сказать  вам  правду,
это обстоятельство несколько повлияло на наше решение, потому что нет ничего
неприятнее хилой родни, которая, того  и  гляди,  сядет  вам  на  шею...  Уж
гораздо лучше иметь здоровых родственников.
     - Особенно, когда не ждешь от  них  наследства,  -  как  обычйо  нежным
голоском произнесла г-жа Жюзер.
     Валери села. Не зная, о чем идет речь, и все еще  не  отдышавшись,  она
спросила:
     - Что такое? О ком вы говорите?
     Но дверь из комнаты  рядом  вновь  распахнулась,  и  в  гостиной  стало
слышно, что там о чем-то громко спорят.
     - А я говорю, что картонка осталась на столе!
     - Неправда, я ее только что видела здесь, на этом самом месте!..
     - Ну и упрямица!.. Тогда ищи сама!
     Ортанс прошла через гостиную, тоже  вся  в  белом,  с  широким  голубым
поясом вокруг талии. На фоне прозрачного муслинового  платья  ее  желтое,  с
резкими чертами лицо казалось постаревшим. Она вернулась взбешенная, неся  в
руках букет новобрачной, который в  продолжение  пяти  минут  тщетно  искали
повсюду, перевернув всю квартиру вверх дном.
     - Наконец, что и говорить, - в виде заключения сказала г-жа Дамбревиль,
- никогда не женятся и не выходят замуж так,  как  хотелось  бы.  И  поэтому
самое благоразумное - это сделать все, что можно,  чтобы  наилучшим  образом
устроиться потом.
     Вдруг - на этот раз Анжель  и  Ортанс  вместе  раскрыли  обе  половинки
двери, чтобы невеста не  зацепилась  за  что-нибудь  своей  фатой,  -  перед
собравшимися предстала Берта, в белом шелковом платье, вся в  белых  цветах:
венок из белых цветов на головке, белый букет в  руках,  вокруг  юбки  белая
цветочная  гирлянда,  рассыпающаяся  на  шлейфе   дождем   крошечных   белых
бутончиков. Невеста была очаровательна в своем белом уборе: всякий сказал бы
это, взглянув на ее свежее  личико,  золотистые  волосы,  невинный  ротик  и
смеющиеся глазки, которые выдавали некоторую искушенность.
     - Какая прелесть! - воскликнули  дамы.  Все  восторженно  бросились  ее
целовать.
     Супруги Жоссеран, оказавшись в  безвыходном  положении,  не  зная,  где
раздобыть необходимые для свадьбы две тысячи франков,  -  пятьсот  на  наряд
новобрачной и полторы тысячи, чтобы внести свою долю расходов  на  свадебный
обед и бал, вынуждены были послать Берту  в  заведение  доктора  Шассаня,  к
Сатюрнену, которому незадолго до этого одна родственница завещала три тысячи
франков. Берта, выпросив разрешение прокатиться с братом в фиакре, будто  бы
с целью его развлечь, совсем затуманила ему голову своими  нежностями  и  на
минутку заехала  с  ним  к  нотариусу,  ничего  не  знавшему  об  умственном
расстройстве несчастного парня.  Здесь  все  было  заранее  подготовлено,  и
требовалась только подпись Сатюрнена. Вот откуда взялись и шелковый наряд  и
многочисленные цветы, так удивившие дам, которые, оценив про себя  стоимость
всего этого, то и дело восклицали:
     - Восхитительно! Какой изысканный вкус!
     Г-жа Жоссеран так и сияла, красуясь в ярко-лиловом  платье,  в  котором
она казалась еще выше и толще и была похожа  на  величественную  башню.  Она
бранила мужа, посылала Ортанс  за  своей  шалью,  строго-настрого  запрещала
Берте садиться.
     - Осторожно! Ты помнешь цветы!
     - Не волнуйтесь, - как всегда спокойно проговорила Клотильда. - Времени
еще достаточно... Огюст должен прийти за
     нами.
     В ожидании все сидели в гостиной, как вдруг туда ворвался Теофиль,  без
шляпы, в наспех надетом  фраке  и  со  скрученным  наподобие  веревки  белым
галстуком.  Его  лицо,  которое  отнюдь  не  красили  жиденькая  бородка   и
испорченные зубы, было  мертвенно  бледно,  а  хилые,  как  у  недоразвитого
ребенка, руки и ноги тряслись от ярости.
     - Что с тобой? - удивленно спросила его сестра.
     - Что со мной?.. Что со мной?..
     Приступ кашля не дал ему договорить. Он с  минуту  стоял,  задыхаясь  и
отплевываясь в платок, взбешенный тем, что не в состоянии излить свой  гнев.
Валери испуганно смотрела на него,  чуя  что-то  неладное.  Наконец  он,  не
обращая внимания ни на  невесту,  ни  на  окружавших  ее  дам,  погрозил  ей
кулаком.
     - Ну так вот, когда я искал свой галстук, мне возле шкафа попалось  это
письмо...
     Он лихорадочно мял  в  пальцах  какую-то  бумажку.  Валери  побледнела.
Быстро прикинув в уме,  как  ей  поступить,  она,  во  избежание  публичного
скандала, проскользнула в комнату, откуда только что вышла Берта.
     - Да ну его! - коротко сказала она. - Раз он начинает сходить с ума, то
мне, пожалуй, лучше уйти.
     - Оставь меня! - кричал Теофиль г-же Дюверье, старавшейся его унять.  -
Я хочу ее уличить! На этот раз у меня в  руках  есть  доказательство!..  Все
совершенно ясно! Нет, нет!.. Это ей так не пройдет! Я его знаю!..
     Сестра властным движением схватила его за руку и изо всей силы потрясла
его.
     - Замолчи! Ты разве не видишь, где ты находишься?..  Теперь  не  время,
слышишь?
     Но Теофиль не унимался.
     - А по-моему, как раз самое время! Плевать я хотел на всех! Тем  лучше,
что это сегодня! По крайней мере будет хороший урок для других!
     Все же он постепенно понижал голос и, совершенно обессиленный,  готовый
расплакаться, опустился на стул. Присутствующие  почувствовали  себя  ужасно
неловко. Г-жа Дамбревиль и г-жа Жюзер вежливо отошли в сторону, сделав  вид,
что  ничего  не  поняли.  Г-жа  Жоссеран,   страшно   раздосадованная   этим
скандальным происшествием, которое могло омрачить свадьбу, прошла в  комнату
вслед за Валери, чтобы  подбодрить  ее.  Что  же  касается  Берты,  то  она,
внимательно  разглядывая  в  зеркале  свой  свадебный   венок,   толком   не
расслышала, о чем идет речь, и теперь тихонько расспрашивала Ортанс.  Сестры
пошептались  друг  с  другом;  Ортанс  указала  ей  глазами  на  Теофиля  и,
притворяясь, будто поправляет складки фаты, объяснила ей, в чем дело.
     - А! - с невинным и вместе  с  тем  лукавым  видом  проронила  невеста,
устремив глаза на незадачливого мужа, причем на личике  ее  в  ореоле  белых
цветов не отразилось ни малейшего волнения.
     Клотильда потихоньку расспрашивала брата.  В  гостиную  вернулась  г-жа
Жоссеран, шепотом  обменялась  несколькими  словами  с  Клотильдой  и  снова
удалилась в соседнюю комнату. Произошел обмен дипломатическими нотами.
     Муж поносил Октава, этого жалкого приказчика, угрожая, что  надает  ему
оплеух в церкви, если тот посмеет заявиться туда. Он  клялся,  что  как  раз
накануне видел его со своей женой на паперти церкви святого Роха; вначале он
еще сомневался, но теперь убежден  окончательно,  совпадают  все  приметы  -
рост, походка. И сейчас-то ему ясно, что его супруга выдумывает эти завтраки
у приятельниц, либо же, отправляясь  с  Камиллом  в  церковь,  входит  через
главные двери вместе со всеми, словцо тоже идет помолиться  богу,  а  затем,
оставив ребенка на попечение женщины, сдающей напрокат стулья, сама  убегает
со своим кавалером через старый, запущенный ход, куда сунуться за ней никому
не пришло бы в голову.
     Однако,  услышав  имя  Октава,  Валери  лишь  улыбнулась.  "Да   ничего
похожего! Вот уж с этим-то нет!" - заверяла она г-жу Жоссеран.  "Впрочем,  и
вообще ни с кем!" - прибавила она. "А уж с этим еще менее, чем с кем  бы  то
ни было!" И, уверенная в своей правоте,  она  заявила,  что  сама  пристыдит
мужа, докажет ему, что записка написана не рукой Октава и что  он  не  имеет
ничего общего с тем мужчиной, с которым ее будто бы видели на паперти церкви
святого Роха. Г-жа Жоссеран слушала, внимательно  изучая  ее  своим  опытным
взглядом и занятая лишь мыслью, как бы  найти  средство  помочь  ей  отвести
глаза Теофилю. И она подала ей несколько весьма мудрых советов.
     - Предоставьте все дело мне и не вмешивайтесь! Раз ему  хочется,  чтобы
это был господин Муре, что ж, пускай это  будет  господин  Муре!  Подумаешь,
велика важность, что вас видели с господином Муре  на  церковной  паперти!..
Только письмо вас подводит. Но вы полностью восторжествуете, как только этот
молодой человек покажет ему две  строчки,  написанные  его  рукой.  Главное,
повторяйте то, что буду говорить я... Сами понимаете, я не позволю, чтобы он
испортил нам такой день!..
     Когда г-жа Жоосеран снова ввела в гостиную сильно взволнованную Валери,
Теофиль прерывающимся голосом объяснял своей сестре:
     - Я делаю  это  только  ради  тебя!  Обещаю,  что  не  раскровавлю  ему
физиономию здесь, раз ты  находишь,  что  по  случаю  свадьбы  это  было  бы
неприлично... Но зато уж в церкви - тут я за себя не  ручаюсь!..  Если  этот
несчастный приказчик покажется мне на глаза в присутствии моих родных, то  я
вышибу дух из него и из нее.
     Огюст, в безукоризненно сшитом фраке, с прищуренным левым глазом  из-за
мигрени, которой он опасался последние  три  дня,  в  этот  момент  как  раз
поднимался  за  невестой,  в  сопровождении  своего  отца  и  шурина,   тоже
выглядевших весьма парадно.  Произошла  небольшая  заминка,  так  как  вдруг
выяснилось, что дамы еще не готовы. Г-же Дамбревиль и  г-же  Жюзер  пришлось
помочь г-же Жоссеран накинуть на себя шаль. Это была огромная ковровая  шаль
желтого цвета, в которую она, несмотря на то, что мода на такие  шали  давно
миновала, облачалась в особенно торжественных случаях и которая пестротой  и
размерами вызывала переполох, когда г-жа Жоссеран появлялась в ней на улице.
Пришлось подождать еще и самого Жоссерана, - он искал на  полу  под  мебелью
исчезнувшую запонку, которую прислуга  накануне  вымела  вместе  с  мусором.
Наконец он появился, бормоча под нос  какие-то  извинения,  растерянный,  но
радостный, и первым стал спускаться по лестнице, крепко прижимая к себе руку
Берты. За ним последовал Огюст с г-жой Жоссеран. Дальше беспорядочной толпой
шли  приглашенные,  сдержанным  говором  нарушая   торжественное   безмолвие
вестибюля. Теофиль ухватился за Дюверье и, оскорбляя  его  чопорность,  стал
рассказывать о случившемся; он ныл ему в  самое  ухо,  требовал  советов;  а
шедшая впереди него Валери, уже оправившись от волнения и как бы не  замечая
свирепых взглядов, которые на нее бросал муж, в это время со скромным  видом
выслушивала ласковые наставления г-жи Жюзер.
     - А твой молитвенник? - в отчаянии вскричала вдруг г-жа Жоссеран.
     Анжели пришлось сбегать наверх и принести молитвенник  в  переплете  из
белого бархата. Наконец свадебный кортеж тронулся в путь. Весь  дом  высыпал
на улицу. Тут были все служанки и чета привратников. Мари  Пишон  спустилась
со своей Лилит, как бы собираясь на прогулку. Вид невесты, такой хорошенькой
и нарядной, умилил ее до слез. Гур обратил внимание, что только одни  жильцы
третьего этажа не изволили  выглянуть  из  своей  квартиры.  Странные  люди,
все-то они делают не так, как другие.
     - Главная дверь церкви святого Роха была распахнута настежь для встречи
жениха и невесты. Красная ковровая дорожка спускалась  до  самого  тротуара.
Лил дождь, было холодное майское утро.
     - Тринадцать ступенек, - шепнула г-жа Жюзер Валери, когда они входили в
церковь. - Дурная примета!
     Едва только процессия между двумя рядами стульев  двинулась  к  алтарю,
где свечи горели точно звезды, орган над головами собравшихся громко заиграл
ликующий гимн. Церковь была нарядная, веселая, с высокими  светлыми  окнами,
рамы которых были выкрашены в желтый и нежно-голубой цвета, с  облицованными
красным  мрамором  простенками  и  колоннами,   с   позолоченной   кафедрой,
поддерживаемой фигурами  четырех  евангелистов,  со  сверкавшими  золотой  и
серебряной утварью боковыми приделами. Свод был расписан ярко и пестро,  как
в опере.  На  длинных  проволоках  висели  хрустальные  люстры.  Когда  дамы
проходили мимо отдушин калориферов, на них сразу пахнуло теплом.
     - Вы уверены,  что  не  забыли  обручальное  кольцо?  -  спросила  г-жа
Жоссеран, когда Огюст и Берта  усаживались  на  поставленные  перед  алтарем
кресла.
     Жених на миг смешался, - ему показалось, что  он  забыл  кольцо,  -  но
сразу же нащупал его в жилетном кармане. Впрочем, г-жа Жоссеран и  не  стала
ожидать ответа на свой вопрос. Едва только вступив  в  церковь,  она  начала
вытягивать шею, окидывая взглядом присутствующих. Тут были Трюбло и Гелен  -
шафера невесты, Башелар и Кампардон - свидетели невесты,  Дюверье  и  доктор
Жюйера - свидетели жениха. Затем целая толпа знакомых,  которыми  она  очень
гордилась.   Вдруг   перед   ней   мелькнуло   лицо   Октава,    почтительно
прокладывавшего путь г-же Эдуэн. Г-жа  Жоссеран  тотчас  же  отвела  его  за
колонну и стала что-то торопливо шептать  ему.  Молодой  человек,  казалось,
ничего не понял, и на лице его отразилось недоумение. Однако он  с  любезной
миной наклонил голову.
     - Я его предупредила, - отойдя от Октава, шепнула г-жа Жоссеран на  ухо
Валери, садясь позади Огюста и Берты в одно из кресел,  предназначенных  для
родни.
     Здесь уже разместилась семья Вабров,  г-н  Жоссеран,  супруги  Дюверье.
Снова раздались звуки органа  -  трели  чистых,  ясных  звуков,  прерываемых
могучими вздохами. Собравшиеся мало-помалу  устраивались,  заполняя  хор  {В
католическом храме - особое,  обнесенное  загородкой  место  для  церковного
причта. Иногда во время торжественных церемоний на площадку хора допускаются
прихожане.}.  Мужчины  оставались  в  боковых  нефах   {Нефом   ("кораблем")
называется  продольная  часть   западноевропейского   христианского   храма.
Колоннады, или аркады, разделяют церковь на главный и боковые нефы.}.  Аббат
Модюи был рад, что на его долю выпало счастье  благословить  одну  из  самых
любезных его сердцу духовных дочерей в день ее бракосочетания. Появившись  в
облачении, он обменялся приветливой улыбкой с присутствующими, чьи лица были
отлично ему знакомы. Но тут певчие грянули Veni Creator {"Гряди,  Создатель"
(лат.) - начальные  слова  церковного  католического  гимна.},  орган  снова
заиграл торжествующий гимн, и как раз в эту минуту Теофиль с левой  стороны,
у придела святого Иосифа, вдруг увидел Октава. Его сестра  Клотильда  хотела
было его удержать.
     - Не могу, - запинаясь пробормотал он. - Я этого не потерплю...
     И он заставил Дюверье, как представителя семьи, последовать за собой. А
между тем пение Veni Creator продолжалось.  Кое-кто  повернул  голову  в  их
сторону. Впрочем, Теофиль,  грозивший  пощечинами,  подойдя  к  Октаву,  так
разволновался, что не в состоянии был вымолвить ни слова; внутренне  негодуя
на свой маленький рост, он поднимался на носки.
     - Сударь, - наконец выдавил он из себя. - Я  вчера  видел  вас  с  моей
женой...
     В этот момент пение Veni Creator стало замирать,  и  Теофиль  испугался
звука собственного голоса. Да и к тому же  Дюверье,  сильно  раздосадованный
всей этой историей, старался втолковать ему, насколько неуместно  устраивать
здесь скандал.
     Между тем у алтаря начался обряд венчания. Предварительно обратившись к
новобрачным с трогательным напутствием, священник взял  в  руки  обручальный
перстень, чтобы его благословить.
     - Benedic, Domine Deus Noster, annulum nuptialem hune, quem nos in  tuo
nomine  henedicimus...  {Благослови,  господи,  боже  наш,  сей  обручальный
перстень. Его же