то я буду давать интервью.
   - Очень многое,  - ответил я, вспомнив блаженной памяти сэра Роджера, -
очень  многое  необходимо  сказать  той   и   другой  стороне.   Пересмотр
Американского договора...  хм... требует тщательного изучения и может быть
без риска отнесен...
   - Однако Япония уже стала цивилизованной...
   Итак,  Япония заявляет, что она стала цивилизованной страной. Насколько
я  мог  судить,  в  этом-то  и  заключалось  все дело. "Давайте покончим с
идиотской системой открытых портов и паспортов для иностранцев, выезжающих
внутрь   страны,   -   вот  что  в  действительности  заявляет  Япония.  -
Предоставьте  нам  место  в  цивилизованном мире и тогда общайтесь с нами,
торгуйте, пользуйтесь нашей землей. Однако подчиняйтесь нашей юрисдикции и
согласитесь  с  нашими  тарифами". Поскольку к настоящему времени одно-два
европейских   государства  уже  добились  обычными  способами  специальных
тарифов  на свои товары, они не слишком-то ревностно стремятся оказаться в
числе,   так  сказать,  "обыкновенных  смертных".  Японская  точка  зрения
великолепно  отвечает  интересам  отдельных  европейцев,  которые  мечтают
проникнуть  в  эту  страну,  чтобы  делать  там свои деньги, однако она не
устраивает европейские государства в целом и особенно - наше.
   Тем  не  менее  я  не был готов к тому, чтобы мое полнейшее неведение в
наболевшем  вопросе  оказалось  в  чьей-либо  записной  книжке, кроме моей
собственной. Я принялся "глад-стонить"* в самых витиеватых выражениях. Мой
друг  записывал  все это в манере графа Сморлторка*. Затем я атаковал его,
то  есть  их  цивилизованность. Мне пришлось говорить медленно, потому что
редактор  страдал  привычкой  записывать  два  моих слова одним, тем самым
обращая их в нечто совершенно неожиданное.
   -  Вы  правы,  - сказал он, - мы лишь становимся цивилизованными. Но не
очень   быстро,  и  это  неплохо.  Мы  имеем  две  партии:  Либеральную  и
Радикальную;  один  вельможа  возглавляет  одну,  другой - другую. Радикал
говорит,  что  нам  необходимо  как  можно скорее превратиться в англичан.
Либерал  настаивает,  что  не  надо  торопиться,  поскольку нация, которая
поспешно   перенимает  привычки  других  народов,  подвержена  деградации.
Вопросы  цивилизации  и  Американский  договор занимают все наше внимание.
Сейчас мы уже не горим желанием сделаться цивилизованными, как хотели того
два-три года назад. Не так скоро - вот наш девиз.
   Если  после  зрелого  размышления я должен был бы согласиться с вещами,
которые,  возможно,  не  совсем  понял,  то  и  тогда  тем не менее все же
страстно   желал   бы,  чтобы  Япония  поторопилась.  Некоторое  время  мы
сравнивали  наши цивилизации, и я стал слабо протестовать против застройки
улиц Токио домами явно европейского типа.
   - Есть ли  необходимость в  отказе от вашей собственной архитектуры?  -
сказал я.
   - Ха,  -  выдохнул  главный  редактор  "Токьо  Паблик  Опиньон".  -  Вы
называете ее живописной.  Я  тоже.  Подождите,  пока мы не загоримся и  не
вспыхнем как факел.  Японский дом - готовая топка с дровами. Вот почему мы
считаем,  что нужно строить дома по-европейски.  Говорю вам -  и вы должны
мне поверить,  -  мы ничего не изменяем,  не подумав прежде. И мы вовсе не
любопытны, как дети, хотя некоторые утверждают это. Прошло то время, когда
мы,  можно сказать,  хватались за  любые вещи,  а  потом отбрасывали их  в
сторону. Понимаете?
   - В таком случае, где вы подобрали свою конституцию?
   Я не знал,  куда заведет вопрос, однако надо же было казаться мудрецом.
Первое, с чем японец обращается к англичанину в железнодорожном вагоне: "У
вас  есть английский перевод нашей конституции?"  Ее  экземпляры продаются
как на английском,  так и на японском языках во всех книжных киосках.  Все
газеты обсуждают конституцию. "Ребенку" еще не исполнилось трех месяцев.
   -  Наша конституция? Нам обещали ее. Обещали двадцать лет. Четырнадцать
лет  назад  провинциям  разрешили избирать своих старейшин - губернаторов.
Три  года  назад  им  позволили  создавать  ассамблеи.  Таким образом были
обеспечены  гражданские  свободы.  Здесь  я попал в тупик. Может быть, мне
показалось,   что   муниципалитетам   предоставили  возможность  в  чем-то
контролировать  фонды  полиции  и  назначать  должностных лиц? Возможно, я
понял  все совершенно иначе, однако главный редактор закружил меня в вихре
слов.  Размахивая руками, он раскачивался из стороны в сторону, потому что
бился  над  разрешением двух проблем сразу: подбирал иностранные слова для
выражения  своих  мыслей и одновременно объяснял всю серьезность намерений
Японии. Его ладошка прошлась по крохотному столику - и чайная посуда снова
подпрыгнула.
   -  Истинная  правда,  наша  конституция  пришла недостаточно скоро. Она
приближалась  шаг  за  шагом.  Понимаете?  Ваша  конституция и конституции
других   иностранных  держав  -  все  они  обагрены  кровью.  Наша  пришла
постепенно.   Мы  не  дрались,  как  ваши  бароны  с  королем  Джоном  при
Раннимеде*.
   Это  была  выдержка  из речи, произнесенной несколько дней назад в Отсу
членом  правительства.  Я  ухмыльнулся над братством всех редакторов мира.
Его рука снова поднялась в воздух.
   - С   нашей  конституцией  и  нашим  цивилизованным  народом  мы  будем
счастливы в лоне мировой цивилизации.
   - Конечно,  но что вы собираетесь делать с конституцией. Ведь это такая
вещь,  трудиться над которой после того,  как проходит радость от  выборов
первых членов парламента, весьма утомительно. У вас есть парламент или еще
нет?
   - О да! С партиями. Либералы и радикалы.
   - В таком случае обе партии вскоре начнут лгать вам и друг другу, потом
займутся утверждением биллей и  будут проводить время во  взаимной борьбе.
Вот  тогда иностранные правительства установят,  что  у  вас  нет твердого
политического курса.
   - А... да. Но конституция... - Ручонки скрестились на коленях, сигарета
безвольно вывалилась изо рта.
   - Вот  именно,  нет  твердого политического курса.  Иностранные державы
дождутся,  когда  либералы  и  радикалы схлестнутся по-настоящему и  тогда
выведут вас на чистую воду..
   - Вы  не  шутите?  Я  не  совсем  понимаю вас,  -  сказал  он.  -  Ваши
конституции все кровавые.
   - Да,  они именно таковы.  А  вы серьезно верите в то,  что заявляете о
своей или нет?
   - О да. Мы только то и делаем, что говорим о политике.
   -  И конечно, пишете о политике. Кстати сказать, на основе каких... хм,
соглашений  с  правительством  издается  японская газета? Я хочу спросить,
нужно ли кое-что заплатить, прежде чем приступать к изданию?
   - Литературные,   научные  и  религиозные  издания  -  нет.  Совершенно
свободно.  Все  чисто  политические газеты  платят  пятьсот йен,  то  есть
передают правительству на  сохранение...  либо кто-то другой говорит,  что
заплатит.
   - Вы должны предоставить гарантию? Вы это хотите сказать?
   - Я не знаю. Но иногда правительство может задержать деньги. Мы - чисто
политическая газета...
   Затем он задал несколько вопросов,  касающихся Индии,  и, казалось, был
сильно удивлен,  узнав,  что  туземцы там значительная политическая сила и
управляют округами.
   - У вас есть конституция в Индии?
   - Боюсь, что нет.
   - А!
   Здесь  он  разбил меня вдребезги, и я униженно покинул его, ободренный,
однако,  обещанием, что в одном из номеров "Токьо Паблик Опиньон" появятся
мои  слова.  К  счастью,  это почтенное издание выходит только на японском
языке,  так что "фарш" не будет подан к большому столу. Хотелось бы знать,
какое    значение   он   придал   моему   прогнозу   относительно   судьбы
конституционного правительства в Японии...
   "В  эти  дни все мы говорим о политике". Эта фраза предназначалась мне.
Что  ж,  получился  грандиозный разговор. Люди из департамента просвещения
рассказывали,  что  студенты готовы говорить о политике часами, дай только
волю.  В  настоящее  время  они  абстрактно  обсасывают  новую  игрушку  -
конституцию   с  ее  Верхней  и  Нижней  палатами,  комитетами,  вопросами
снабжения, поставками, процедурными правилами и прочим вздором, которым мы
забавляемся уже шестьсот лет.
   Япония  -  вторая страна на Востоке, которая отказалась от власти одной
"сильной  личности".  Она  сделала  это  добровольно,  а  вот  Индия  была
изнасилована Государственным секретарем и членами английского парламента.
   Япония счастливее Индии.


Глава XX

   показывает, в чем сходство между бабу и японцем; содержит крик души
  неверующего и объяснения мистера Смита из Калифорнии; приводит на борт
корабля после соответствующего предупреждения всем, кто последует по моим
                                  стопам

                      Мы печально уезжаем, сдавши сердце под залог
                      За сосну, что смотрит в город, за доверчивый цветок,
                      И за вишни, и за сливы, и, куда ты ни взгляни, -
                      За детишек, ох, детишек, озорующих в тени!
                      На восток-хо! - через воды вдаль уходят корабли
                      Из страны детишек малых, где все дети - короли.

   Профессор нашел меня в самом сердце Токио,  когда я в окружении девушек
из  чайного домика предавался раздумьям в  дальнем углу  парка  Уэно.  Мой
рикша сидел подле меня,  попивая чай  из  тончайшего фарфора и  заедая его
макаруном*. Уставившись в голубое небо с бессмысленной улыбкой на устах, я
размышлял об осле, который фигурирует у Стерна*. Девушки захихикали, когда
одна   из   них   завладела  моими   очками  и,   водрузив  их   на   свой
вздернуто-приплюснутый носик, принялась резвиться в кругу подружек.
   - Запусти пальцы в локоны стройной как кипарис прислужницы, разливающей
вино,  - продекламировал неожиданно появившийся из-за беседки профессор. -
Почему ты не на приеме в саду микадо?
   -  Потому  что меня не пригласили. К тому же император и императрица, а
следовательно,   и  все  придворные  одеваются  по-европейски...  Давай-ка
присядем и обсудим все хорошенько. Эти люди озадачили меня.
   И  я  поведал  об  интервью  у редактора "Токьо Паблик Опиньон". Кстати
сказать,  в  то  же  самое  время  профессор  занимался  исследованиями  в
департаменте просвещения Японии.
   - Более того,  -  сказал профессор,  выслушав мой рассказ,  - страстное
желание образованного студента - подкопаться под правительство. За этим он
приезжает в  Токио и  согласен на  все,  что  угодно,  лишь бы  остаться в
столице и не упустить своего шанса.
   - Чей же он сын, этот студент?
   - Сын фермера,  крестьянина-йомена,  лавочника,  акцизного.  Пребывая в
ожидании,  он впитывает наклонности республиканца - видимо, на него влияет
Америка,  которая расположена по  соседству.  Он говорит,  пишет,  спорит,
будучи убежденным, что сможет управлять страной лучше самого микадо.
   - И он бросает учебу и начинает издавать газету, чтобы доказать это?
   - Да,  он способен на такой поступок.  Но,  кажется,  это неблагодарный
труд.  Согласно действующему законодательству,  газету могут  прикрыть без
объяснения причин в  любое время.  Мне только что рассказали,  что на днях
некий  предприимчивый  редактор  получил  три  года  самого  обыкновенного
тюремного заключения зато, что напечатал карикатуру на микадо.
   - В таком случае не все так уж безнадежно в Японии.  Однако я не совсем
понимаю,   как   народ,   наделенный   бойцовскими  качествами  и   острым
художественным чутьем,  может  интересоваться вещами,  которые  доставляют
такое удовольствие нашим друзьям в Бенгалии?
   - Ты  совершаешь  ошибку,  если  рассматриваешь бенгальцев как  явление
уникальное.  У  них  просто свой стиль.  Я  понимаю дело так:  на  Востоке
опьянение политическими идеями Запада всюду одинаково.  Эта одинаковость и
сбивает тебя с толку. Ты следишь за моей мыслью? Ты сваливаешь в одну кучу
и  японца,  и  нашего  Chatterjee* только потому,  что  первый сражается с
проблемами,  которые  ему  не  по  плечу,  пользуясь фразеологией студента
Калькуттского университета, и делает ставку на администрирование.
   - Вовсе нет.  В  отличие от  японца Chatterjee не  вкладывает капитал в
железные дороги,  не  печется  об  улучшении санитарного состояния родного
города, в общем-то его даже не интересуют дары новой жизни. Подобно "Токьо
Паблик  Опиньон",  он  -  "чисто  политический",  то  есть  не  владеет ни
искусством,  ни  оружием и  не склонен к  ручному труду.  Однако,  подобно
японцу,  он  с  упоением  занимается  политикой.  Ты  когда-нибудь  изучал
Патетическую политику? Почему все же Chatterjee так похож на японца?
   - Полагаю,  оттого,  что оба пьют,  -  ответил профессор.  - Скажи этой
девушке,  чтобы она вернула твои стекляшки,  -  тогда ты  сможешь поглубже
заглянуть в душу Дальнего Востока.
   -  У  Дальнего  Востока нет больше души. Он променял ее на конституцию,
принятую   одиннадцатого   февраля.   Но  разве  конституция  может  нести
ответственность за покрой европейского платья в Японии? Я только что видел
леди-японку  в  полном  снаряжении  для  визитов.  Она выглядела гадко. Ты
обратил  внимание  на  позднее  японское искусство: картинки на веерах и в
витринах   магазинов?  Вот  точное  воспроизведение  происшедших  перемен:
телеграфные  столбы  на  улицах, стилизованные трамвайные линии, цилиндры,
ковровые  сумки  в руках у мужчин. Художник в состоянии заставить эти вещи
выглядеть  сносно,  однако  когда  дело  доходит до стилизации европейской
одежды - эффект отвратительный.
   - Япония  желает  занять место  среди  цивилизованных наций,  -  сказал
профессор.
   - Вот  откуда все страсти.  Можно прослезиться,  наблюдая за  усилиями,
направленными не в  ту сторону,  за этим копанием в безобразном ради того,
чтобы  добиться признания у  людей,  которые белят  свои  потолки,  красят
черным каминные решетки,  сами камины -  в серое, а экипажи - в желтое или
красное. Микадо одевается в золото, в голубое и красное; его гвардия носит
оранжевые   штаны   в   голубую   полоску;   миссионер-американец  обучает
молоденькую японку  носить  челку,  заплетать волосы в  поросячий хвост  и
перевязывать его лентой,  окрашенной синей или красной анилиновой краской.
Немец продает японцам оскорбительные хромолитографии и этикетки для пивных
бутылок.  "Аллен  и  Джинтер"  наводнили Токио  своими  кроваво-красными и
светло-зелеными банками с табаком. И перед лицом всего этого страна желает
шествовать навстречу цивилизации!  Я прочитал всю Конституцию Японии -  за
нее  дорого заплачено ярко размалеванным омнибусом,  катящимся по  здешним
улицам.
   - Уж  не  собираешься ли  ты выложить весь этот вздор о  японцах у  нас
дома? - спросил профессор.
   - Собираюсь. И вот почему. В грядущем, когда Япония променяет все свои,
так  сказать,  первородные  права  на  привилегию  быть  обманутой  своими
соседями  на  равных  условиях,  влезет  в долги за свои железные дороги и
общественные  работы,  финансовая  помощь Англии и аннексия станут для нее
единственным  выходом  из  положения.  Когда  обедневшие даймё снесут свои
драгоценности     торговцу     древностями,     а     тот    продаст    их
коллекционеру-англичанину;  когда  все японцы поголовно оденутся в готовое
европейское  платье; когда американцы поставят свои мыловаренные заводы на
берегах  японских  рек,  а бординг-хаузы - на вершине Фудзиямы, кто-нибудь
обратится  к  подшивке  "Пионера"  и  заметит: "Все это было предсказано".
Тогда  японцы  пожалеют,  что  по  собственной воле связались с гигантским
сосисочным  автоматом  цивилизации.  Что  заложишь в приемную камеру, то и
получишь,  только в виде фарша, черт возьми! А теперь отправимся взглянуть
на гробницу сорока семи ронинов*.
   -  Все  это  уже  было  сказано  и намного лучше, - отозвался профессор
apropos тех мелочей, которые я подметил.
   Расстояния  в  Токио  измеряются  минутами  и  часами.  Сорок  минут на
джинрикше,  если рикша бежит изо всех сил, приблизят вас к городу; еще два
часа,  считая от Уэно-парка, приведут к знаменитой гробнице. По пути вы не
минуете  великолепных храмов Шивы*, которые описаны в путеводителях. Лаки,
накладная  бронза  и хрусталь, на поверхности которого выгравированы слова
"Ом" и "Шри"*, - вещи, великолепные для обозрения, однако они не поддаются
такой  же  изысканной  обработке  словом. В гробнице одного из храмов была
комната  с  лакированными  панелями  и накладными золотыми листьями. Некое
низкое  животное  по  имени  В.  Гей сочло для себя уместным нацарапать по
золоту свое никому ничего не говорящее имя. Потомки, конечно, отметят, что
этот В. Гей никогда не стриг ногти и ему не следовало бы доверять что-либо
изящнее свиного корыта.
   - Обрати внимание на автографы, - сказал я профессору. - Скоро здесь не
останется  ни  лака,   ни  золота  -   ничего,  кроме  отпечатков  пальцев
иностранцев.  Все же  давай помолимся за  душу В.  Гея.  Возможно,  он был
миссионером.


xxx

   Иногда  японские газеты помещают следующие объявления, втиснув их между
рекламами   железной   дороги,  горнорудной  промышленности  и  трамвайных
концессий:  "Прошлым  вечером  доктор...  совершил харакири в своей личной
резиденции   на  такой-то  улице.  Мотивом  осуществления  акта  послужило
осложнение  семейных  обстоятельств".  Харакири ни в коей мере не означает
обыкновенного   самоубийства   каким-то  особым  способом.  Харакири  есть
харакири,   и   интимное  исполнение  его  еще  более  отвратительно,  чем
официальное.   Трудно  себе  представить,  что  любой  из  этих  подвижных
человечков  с  цилиндрами  на  головах  и с ридикюлями в руках, добившихся
собственной конституции, может в минуту душевного расстройства, раздевшись
до   пояса,   сотворив  молитву  и  напустив  волосы  на  глаза,  вспороть
собственный  живот. Когда приедете в Японию, взгляните на рисунки Фарсари,
где изображается харакири, и выполненную им фотографию последнего распятия
на  кресте,  которое  имело  место в этой стране двадцать лет назад. Когда
будете  в  Декине, попросите показать вам копию головы джентльмена, не так
давно  казненного  в  Токио. В этом образчике позднего искусства проявлена
какая-то  мрачная  скрупулезность,  вызывающая  чувство неловкости. В силу
определенной  общности  в  складе ума с другими обитателями Востока японцы
наделены   характерной  жилкой  кровожадности,  которая  сейчас  тщательно
завуалирована.  Однако  некоторые  картины  Хокусая  обнаруживают кое-что,
доказывая, что еще недавно люди упивались открытым проявлением жестокости.
Тем  не  менее японцы относятся к детям с нежностью, намного превосходящей
это  чувство  на  Западе;  они  взаимно  вежливы,  намного опережая в этом
англичан,  и предупредительны к иностранцам как в больших городах, так и в
провинции.  Во  что  они  превратятся, когда их конституция поработает три
поколения,  знает только провидение, которое сотворило их таковыми, каковы
они есть.
   Весь  мир,  кажется,  готов  снабжать японцев советами. Некто полковник
Олкотт*  бродит  сейчас  по  Японии,  убеждая  японцев  в том, что буддизм
необходимо  реформировать,  предлагает  свою  помощь в этом и всем напоказ
поедает   рисовую  кашицу,  которая  подается  ему  в  чашке  восхищенными
служанками.  Путешественник, вернувшийся из Киото, рассказывает, что всего
три  дня назад в великолепном Чион-Ине видел полковника в рядах буддийских
монахов  во  время  процессии,  подобной  той,  которую  я  тщетно пытался
описать:  "Он  ступал  так,  будто  представление  было организовано в его
честь". Помпезность этого мероприятия вообще трудно вообразить, если вы не
видели  ни полковника, ни храм Чион-Ин. Оба сложены по различным канонам и
поэтому,  кажется,  не гармонируют. Под криптомериями Никко недостает лишь
мадам  Блаватской*  с  сигаретой во рту да появления мистера Кейна* (члена
парламента) и того, чтобы они проповедовали против греховного употребления
сакэ, - тогда зверинец будет полон.
   Одна