..."
   О  дорогие  соотечественники,  те,  кто варится живьем в Индии и ругает
любое  правительство  в  Англии! Быть англичанином - это великолепно! "Нам
выпал жребий жить на прекрасной земле. Да, у нас обширное наследие".
   Разверните  карту,  взгляните  на  ленту  полуострова  Малакка, который
тянется  на  тысячу  миль"  в южном направлении. Пинанг, Малакка, Сингапур
скромно  подчеркнуты  красными  чернилами. Теперь смотрите! Мы имеем своих
резидентов  в  каждом более или менее заметном малайском государстве. Наше
влияние  распространяется  от  экватора  до Кеды* и Сиама*. Господь прежде
вложил  в  эту  землю  золото  и олово, а потом поместил туда англичанина,
который  создает  компании,  приобретает  концессии и продвигается вперед.
Например,  одна  из  наших  компаний  внутри  страны владеет концессией на
территорию  в две тысячи квадратных миль. Это означает право на разработку
полезных   ископаемых,   на   несколько   тысяч   кули   и  на  постоянную
администрацию.   Как   у   нас  в  Индии  на  угольных  копях,  где  лица,
возглавляющие  шахты,  - настоящие короли, облеченные почти неограниченной
властью.
   За  компаниями  потянутся  железные  дороги.  Пока  что  местные газеты
довольствуются  тем,  что  не  жалеют  строк  на  разговоры  о  них,, и до
настоящего времени на полуострове, неподалеку от цивилизованного поселения
Пайретс-Крик,  проложили  всего  двадцать  три  либо  двадцать четыре мили
узкоколейки.  Правда,  султан  Джохора*  обещал  или  обещает концессию на
строительство  сквозной  железной  дороги  в  своем государстве, которая в
конечном  счете  соединится  с линией в Пайретс-Крике, а в Сингапуре давно
уже зарятся на строительство полуторамильного моста через пролив.
   Итак,   будет  положено  начало  великой  магистрали,  о  какой  мечтал
Кольхаун*. От Сингапура она пойдет через всевозможные мелкие государства и
Сиам  на  соединение  с  великой  железнодорожной  системой Индии, и тогда
заказывайте билеты отсюда непосредственно до Калькутты.
   Что-то  похожее  на подробное описание подобных проектов, которые время
от  времени обсуждаются здесь, заняло бы по объему две таких статьи и было
бы слишком сухим чтивом.
   Надеюсь,  вам  хорошо известно содержание "профессиональных" дискуссий,
которые   разгораются   в   кругу   наших  инженеров,  когда  новая  линия
прокладывается  в Индии. А ведь местность там отлично изучена, и ожидаемая
прибыль  может  быть  подсчитана до пенса. Здесь обсуждают те же проблемы,
правда, собеседникам не известно, какая местность ждет изыскателей впереди
и   где,  возможно,  им  придется  остановиться.  Это  придает  "проектам"
некоторую  легковесность,  хотя смелость замыслов поражает тех, кто привык
смотреть  на  все  глазами  человека  из  Индии.  Например, поговаривают о
"пробеге"  по всему полуострову (учреждая пути сообщения, укрепляя влияние
и  еще  бог  знает что), однако умалчивают о том, что для обеспечения даже
мелких операций необходимы войска. Может быть, прожектеры просто уверены в
том,  что  правительство  в  Англии позаботится обо всем? И все же странно
слышать,   как   хладнокровно   обсасываются  такие  планы.  Ведь  для  их
осуществления,  то  есть для того, чтобы все предприятие не попало в чужие
руки, придется увеличивать вдвое численность наших гарнизонов.
   Тем не менее купцы изъявляют желание продолжать начатое, и я думаю, что
со  временем  мы  одолжим  где-нибудь  трех  рядовых и сержанта, когда все
поймут,  какой богатый подарок судьбы наши Стрейтс-Сетлментс. Предсказание
ни к чему не обязывает - в недалеком будущем они превратятся в...
   - ...придаток Китая,  - вмешался профессор, заглянув мне через плечо, -
еще  одно поле деятельности для их  дешевой рабочей силы.  Когда в  тысяча
восемьсот  пятнадцатом  Голландии  возвращали  ее  поселения  -   все  эти
окрестные островки,  надо было отдать ей и  эти края.  Посмотри-ка!  -  Он
кивнул в сторону китайцев, которые сновали под нами.
   - Позволь уж мне домечтать,  профессор. Через минуту я возьму шляпу и в
мгновение ока разрешу проблему китайских иммигрантов.
   Однако  должен  признаться,  что  улица  являла  удручающее зрелище. Ей
следовало  бы  кишеть людьми из Бихара*, Мадраса, Конкана*, то есть людьми
из нашей Индии.
   Затем  "Подъем!" и разговор с загорелым человеком, у которого было дело
на  Северном  Борнео.  Он владел какими-то пещерами в горах (они, если вам
интересно,  расположены на высоте девятисот футов), и их заполняли вековые
отложения гуано. От его рассказов по телу ползли мурашки.
   -  Чтобы наладить дела, нам необходимы сотни тысяч рабочих, - сказал он
размеренным  голосом.  -  Миллион  кули.  Они  нужны  повсюду: на табачных
плантациях  Суматры,  на  Яве,  но  для Борнео, так сказать для провинции,
необходим миллион кули.
   Приятно  потрафить  незнакомцу,  к  тому  же  я чувствовал, что за моей
спиной стоит вся Индия.
   - Мы  смогли бы  предложить вам от  двух до двадцати миллионов.  Смотря
каков спрос, - сказал я, проявляя щедрость.
   -  Ваши люди никуда не годятся, - ответил человек с Северного Борнео. -
За  индийцем  тянется  целая деревня, чтобы обслуживать его. Как поставщик
рабочей  силы  Индия  нас не устраивает. На Суматре говорят, что ваши кули
либо не умеют, либо не хотят ухаживать за табаком как полагается. Для того
чтобы развиваться, нам нужны китайцы.
   О  Индия,  страна  моя!  Вот что значит унаследовать высокую культуру и
древний  кастовый  кодекс. Чужестранцы будут издеваться над твоими детьми,
как  над  людьми бесполезными за пределами своих перенаселенных провинций.
Здесь  открывается возможность для применения рабочих рук - дверь, которая
ведет  к  сытым желудкам, и через эту дверь десятками тысяч вливаются иные
люди  (желтые,  с  косицами-хвостами),  тогда  как в Бенгалии образованный
туземный редактор вопит о "жестокости", стоит нам переселить несколько сот
бенгальцев на несколько сот миль, в Ассам*.


Глава VI

     О хорошо одетых островитянах Сингапура и их развлечениях; автор
доказывает, что все английские поселения как две капли воды похожи друг на
  друга; рассказывает, как чикагский еврей и американский ребенок могут
                  отравить самое безоблачное настроение

                                                       Мы неразделимы,
                                                       Мы одно: в усердии,
                                                       В вере и надежде
                                                       И в милосердии.

   Когда приезжаешь в  незнакомое английское поселение,  в  первую очередь
необходимо нанести визит его обитателям.  Я  пренебрег этой обязанностью и
предпочел общаться с  китайцами вплоть до воскресенья.  В воскресенье же я
узнал,  что весь Сингапур отправился в ботанический сад послушать светскую
музыку.
   Там собираются англичане,  которые живут на  острове.  Ботанический сад
был бы весьма кстати в Кью*.  Однако, когда знаешь, что сад - единственное
место отдыха, туда не слишком-то влечет.
   Там  собрана  растительность  всех  тропических областей, а оранжерея с
орхидеями  покрыта  тонкими  деревянными  планками, для того чтобы уберечь
растения  от  прямого  солнечного  света.  В  оранжерее содержались белые,
словно  восковые  красавицы  с  Филиппин и из Тропической Африки. Они были
полуслизняками  и,  очевидно,  добывали  себе  пропитание  из  собственных
деревянных  табличек.  Внутри оранжереи и снаружи не ощущалось ни малейшей
разницы  температур.  Тяжелый, спертый воздух был насыщен испарениями, и я
не  пожалел  бы  месячного  оклада  (давно не получаю месячного оклада) за
добрый  глоток  удушливо-жаркого  воздуха,  приносимого  ветром  из песков
Сирсы*,  или за воздух пыльной бури в Пенджабе. Готов отдать в придачу все
эти  растения,  покрытые испариной, и даже древовидный папоротник, который
потел, издавая странные звуки.
   Когда  я  особенно  остро  ощутил  то  неизмеримое  расстояние, которое
отделяло  меня  от  Индии,  до  экипажа донеслись тихие звуки музыки, и мы
очутились  в  обыкновенном  индийском  поселении.  Оно  было меньше, чем в
Аллахабаде,  зато  привлекательнее,  чем  в Лакхнау*, и господствовало над
ботаническим  садом,  который  раскинулся  по  склону  горы  и  в  низине.
Административные  здания  утопали  в  зелени, столовая наводила на мысль о
неторопливом времяпрепровождении за прохладительными напитками, неподалеку
маршировал английский оркестр. Это и был наш милый мирок.
   Среди  прочих обращали на себя внимание красивая светловолосая мемсаиб*
с  блестящими  манерами  и  другая,  пухленькая  мемсаиб,  которая  охотно
заговаривает  с незнакомцами и вообще держится со всеми на дружеской ноге.
Там были старая дева, которая недавно вернулась из Англии, и отъевшийся на
бобах  холеный  субалтерн  в  легком френче и с фокстерьером. На скамейках
сидели  толстый  полковник  и  тучный  судья,  жена  инженера, купец и его
семейство.  Я  где-то  видел этих людей, и мужчин, и женщин, и, если бы не
незначительное   обстоятельство,  что  мы  были  совсем  незнакомы,  я  бы
приветствовал  их  как  старых  друзей. Я догадывался, о чем они говорили,
заметил,  как  они  украдкой  разглядывали кто во что был одет, видел, как
молодые  люди  сновали по площадке, стараясь оказаться рядом с девицами, и
услышал:  "Вы  так  думаете-с?"  или  "Не совсем так-с", что приличествует
учтивому обхождению.
   До чего неуютно сидеть в наемном экипаже и, наблюдая за соплеменниками,
сознавать,  что,  как  бы хорошо ни была знакома их жизнь, сам не имеешь к
ней ни малейшего отношения.

                 Я только тень теперь - увы! увы' -
                 Что на задворках человечества ютится, -

   уныло  продекламировал  я профессору. Тот разглядывал миссис... а может
быть, другую даму, похожую на нее.
   -  Неужели  я  путешествую  вокруг света ради того, чтобы встречаться с
этими  людьми?  - сказал он. - Я же видел их прежде. Вот капитан такой-то,
вот тот самый полковник, а мисс - как ее там? - необъятна, как сама жизнь,
но вдвое бледнее обычного.
   Профессор  угодил  в  самую  точку.  В  последнем и было все дело. Лица
обитателей Сингапура покрыты мертвенной бледностью. Они белы, как Нааман*,
а  вены  на тыльной стороне их рук почти фиолетовые. Мы словно очутились в
Индии,  когда  там только что миновал период дождей, а женщин почему-то не
отпустили в горы.
   Тем  не  менее  в  Сингапуре  не принято говорить о нездоровом климате.
Здесь  живут  весело и беспечно, пока человеку на самом деле не становится
плохо. Затем чувствуют себя все хуже, потому что в этом климате не удается
взять  себя  в  руки,  и  умирают.  Как  и у нас в Индии, калитку кладбища
открывают здесь брюшной тиф и болезни печени.
   Однако   самый   приятный  предмет  созерцания  в  сердце  гражданского
поселения (разумеется, оно расположено вдали от туземного города и состоит
из небольших прелестных бунгало), конечно же, мой дорогой Томас Аткинс. Он
неисправим:  ничего не стесняется, знает себе цену, ругается, курит. Он не
прочь  послушать  музыку, побродить по базару и может наградить непечатным
эпитетом пальму... В общем, он такой же, как в Миан-Мире*.
   Здесь расквартирован 58-й Нортгемптонширский полк, так что, как видите,
Сингапур находится в полной безопасности.
   Никто  так  и не заговорил со мной, хотя я надеялся, что меня пригласят
выпить.  Пришлось  ползти  обратно  в  отель,  чтобы  отведать  там  шесть
различных блюд с одним кэрри*.
   Хочу  домой!  Хочу вернуться в Индию! Я чувствую себя несчастным. В это
время  года пароход "Наваб" должен пустовать, но мы имеем сотню пассажиров
в  первом  классе  и  шестьдесят  - во втором. Все красивые девушки едут во
втором.
   Вероятно,  что-то случилось в Коломбо. По-видимому, там столкнулись два
парохода,  а  мы  пожинаем  плоды  катастрофы и переполнены, как зверинец.
Капитан  говорит, что ожидалось всего десятка полтора пассажиров, но, если
бы предвидели такую толкучку, на линию вышел бы пароход повместительнее.
   Лично я считаю, что добрую половину попутчиков стоит выбросить за борт.
Ведь  они  путешествуют вокруг света ради  развлечения и,  занимаясь таким
распутством,  делают слишком скоропалительные выводы обо всем.  Все-таки я
предпочитаю нестесненную свободу,  которая царствует (вместе с тараканами)
на пароходах Британской Индии,  где мы обедали даже на палубе и  когда нам
вздумается.  Мы  сами  назначали  время  с  помощью  плебисцита  и  вообще
чувствовали себя полными хозяевами.
   Вам  известны  тюремные  правила  "Пи  энд Оу"?* Вы должны обращаться к
капитану  стоя  на  голове,  почтительно  болтая ногами в воздухе; обязаны
ползать   на   животе   перед  главным  стюардом  и  называть  его  "Вашим
Всемогуществом - полоскателем бутылок"; не должны курить у овечьих загонов
и   останавливаться   на  трапе;  переодеваться,  когда  идете  в  судовую
библиотеку;   а  самая  вопиющая  несправедливость  -  приходится  заранее
заказывать спиртное на тиффин* и обед. Возможно ли, чтобы человек, который
накачался    пльзеньским   пивом,   был   в   состоянии   проявить   такую
проницательность?  Это  говорит  о  людском невежестве. "Пи энд Оу" жаждет
свободной  конкуренции.  Она  называет своих капитанов командирами и ведет
себя  так,  словно  делает  вам  одолжение,  позволив подняться на борт ее
парохода.  Нет,  во  все  времена  мне подавай свободу Британской Индии! К
черту удобства "куливозов" с дворцовыми ценами!
   На  борту  около  тридцати  женщин, и я с возмущением наблюдаю, как они
дружно стараются прикончить хрупкую, миловидную стюардессу. Думаю, что они
доведут  дело  до  конца.  Длина салона - девяносто футов, и ей приходится
бегать  по  нему  из конца в конец девять часов в сутки. В свободное время
она   разносит   чашки  с  бульоном  хилым  сильфидам,  которые  не  могут
существовать  без  пищи  с девяти утра до часу дня. Сегодня она подошла ко
мне  и  спросила, будто это в порядке вещей: "Разрешите убрать вашу чашку,
сэр?"  И  это  говорила  настоящая  белая  женщина,  когда салон был забит
неуклюжими   полукровками-португалками.  Молодой  англичанин  позволил  ей
убрать  со  стола,  а  сам  даже  не обернулся, когда передавал чашку. Это
ужасно  и  лишний  раз  доказывает,  как  далеко я забрался. Она, женщина,
разговаривает с мужчинами стоя, а те сидят!
   Молва  гласит,  что  в  Индии  мы  плохо обращаемся со слугами. В таком
случае  покажите  мне  подметальщика,  который  выполняет  у  нас  хотя бы
половину той работы, какую эти дородные белые матроны и девицы навалили на
свою  сестру.  Они  заставляют  ее  носиться  с  их  же нуждами и при этом
забывают  сказать "спасибо". У нее нет имени, и, если вам угодно промычать
"Стюардесса!", она обязана предстать перед вами. И это не деградация?
   Однако  на  самом  деле  мое желание вернуться вызвано кучкой чикагских
евреев.  Боюсь,  что  в  дальнейшем мне предстоит увидеть их в еще большем
количестве.   Судно   переполнено   американцами,   однако   ужаснее  всех
американо-немецкие еврейские молодцы. У одного из них водятся деньги, и он
бродит  по  палубе,  приглашая  незнакомых  ему людей выпить вместе с ним,
экспромтом  устраивает  лотереи и творит прочие зверства. Ходят слухи, что
он умирает, но, к сожалению, делает это недостаточно быстро.
   Однако настоящий бич корабля - это подросток-американец. Официально ему
восемь  лет,  он носит курточку в полоску и питается вместе с детьми, но я
не  считаю  его мальчиком. У него внешность усталого обезьяньего детеныша:
под  глазами  и  в  уголках  рта  даже появились морщины. Когда ему нечего
делать,  он  отзывается на имя Альберт. Уже два года как страдалец в пути.
Он провел месяц в Индии, видел Константинополь, Триполи, Испанию, тридцать
дней  и  ночей  жил  в  палатке  и  передвигался  верхом на лошади. Он сам
подробно  информировал  меня об этом. Он истощил запас земных радостей. На
его костях не осталось плоти.
   Практически  Альберт живет в курительном салоне и ежедневно финансирует
лотереи.  Я  избегал  его,  но  он  преследовал  меня  по  пятам и ровным,
невыразительным  голосом  рассказывал,  как  составляются лотереи. Когда я
пытался  протестовать,  заявив, что в этом нет ничего нового, он продолжал
говорить,  не  обращая  внимания на то, что его перебили. В награду за мое
терпение  он  вызвался  перечислить  мне  имена  всех  пассажиров вместе с
идиосинкразией*  каждого.  Затем  он исчез через окно курительного салона,
потому  что высота двери была всего восемь футов и, следовательно, слишком
узка для этой ненормально обширной массы житейского опыта.
   Кое  в  чем  Альберт  оказался  осведомленнее меня, в остальном проявил
безграничное  неведение  двухлетнего  малыша.  Его усталые глаза не меняли
своего выражения. Они будут такими же, когда ему исполнится пятьдесят. Мне
стало  неописуемо  жаль  мальчика. Реминисценции юнца смешались. Например,
свои приключения в Индии он переносил в Турцию или Испанию. Придет день, и
школьный  учитель  попытается  заняться  его  образованием,  и  мне  очень
хотелось  бы  знать,  с какого конца он начнет. Голова мальчика и без того
забита,  а  другого  места для накопления знаний не существует. Думаю, что
Альберт - заурядный американский ребенок. Он был для меня откровением.
   Теперь мне хотелось бы познакомиться с американской девочкой, но не сию
минуту, решительно не сию минуту. Моя нервная система и без того потрепана
евреями и  Альбертом,  и,  если не  придет в  порядок,  я  поверну назад в
Иокогаме.


Глава VII

                 рассказывает о том, как я прибыл в Китай

                            Где голое невежество
                            Скандальные сужденья поставляет день-деньской,
                            Нисколько не стыдясь...

   Последние дни на борту "Наваба" я провел среди новых и необычных людей.
То  были биржевые игроки из Южной Африки,  финансисты из Англии (те вообще
не говорили ни о чем,  что стоило бы меньше сотни тысяч фунтов,  и, боюсь,
бессовестно блефовали),  консулы отдаленных китайских портов и  компаньоны
китайских судоходных компаний.  Они вынашивали такие планы и  думали такие
думы,  которые отличались от наших настолько, насколько наш слэнг разнится
от лондонского.
   Едва  ли  вам  доставит удовольствие рассказ о нашем грузе. Например, о
практичном  купце-шотландце со склонностью к спиритизму, который приставал
ко  мне с расспросами, интересуясь, есть ли что-нибудь стоящее в теософии*
и  правда  ли,  что  в  Тибете много возносящихся chelas*, как он сам тому
верил.  Другой  пассажир,  ограниченный помощник приходского священника из
Лондона,  проводил отпуск. Он повидал Индию, верил в успех миссионерства в
наших  краях  и  не  сомневался,  что деятельность "Си.Эм.Эс"* всколыхнула
религиозный   энтузиазм   масс  и  недалек  тот  час,  когда  слово  божье
возобладает над всеми другими убеждениями. Ночами он бился над разрешением
великих  тайн  жизни  и смерти, повелевал ими и предвкушал земные труды до
конца  дней  своих  в  кругу  прихожан, в числе которых не будет ни одного
богатого человека.
   Когда  попадете  в китайское море, держите фланелевые вещи наготове. За
какой-то час пароход переместился из зоны тропической жары (и тропического
лишая)  в  область сплошных туманов, таких же сырых, как в Шотландии. Утро
распахнуло  перед  нами  новый  мир  -  мы  словно очутились между небом и
землей.   Поверхность   моря  напоминала  матовое  стекло.  Нас  обступали
красновато-бурые  островки, покрытые шапками тумана, который парил футах в
пятидесяти   над  нашими  головами.  Плоские  паруса  джонок  на  какое-то
мгновение  возникали из пелены, дрожали в воздухе, словно осенние листочки
На  ветру,  и  тут  же  исчезали  из  вида. Острова казались воздушными, и
стекловидное  море  стелилось перед ними снежной равниной. Пароход стонал,
выл  и мычал, потому что ему было сыр