ушать ее без
конца,  все  больше проникаясь  эстетикой  рок-культуры.  Я  начал  посещать
подпольные рок-концерты,  ходить на квартиры, где собирались молодые хиппи и
слушали последние записи.  Общаться с хипповой молодежью, будучи одетым  как
"штатник", в костюм и ботинки, было  делом безнадежным. Для тогдашних хиппи,
сурово  преследуемых властями,  любой  человек с короткими волосами и  не  в
"джинсе"  представлял  опасность,  или, в лучшем  случае, вызывал неприязнь.
Окончательную  точку в процессе  приобщения  меня к культуре хиппи поставила
рок-опера "Jesus Christ Superstar", которая заодно и всколыхнула в моей душе
новую волну более глубокого приобщения к христианскому учению, к вере.
     Первое  время  мое  увлечение  рок-музыкой  носило  чисто  любительский
характер.      Из      профессионала-исполнителя     я     превратился     в
слушателя-коллекционера,  и  поначалу  даже  не  думал,  что буду играть эту
музыку. Через  некоторое время  я  купил по дешевке с рук тот самый саксофон
фирмы     "Majestic"    ,    поскольку    надо    было    ехать     на
джаз-фестиваль в Воронеж, а потом и в Венгрию, тоже
на фестиваль, где  мою кандидатуру  предложил  Алексей Баташев, занимавшийся
тогда неофициальными  контактами с  джазовыми  организаторами  разных стран,
преимущественно  социалистических.  К тому  времени  была отработана простая
форма обхода официальных каналов выезда заграницу по культурной линии, минуя
Госконцерт, Министерство Культуры и  др. Это был туризм. Так  я  и  попал  в
Венгрию, где выступил вместе с интернациональной группой, куда вошли чешский
басист,  польский  пианист, югославский  вибрафонист  и, кажется, венгерский
барабанщик. Мы сыграли безо всякой репетиции ряд стандартов, и, в том числе,
две  пьесы Майлза  Дэйвиса  - "So What" и "Milestones". Я  получил приличный
гонорар  и  остался еще  на неделю в  Будапеште, в оплаченных  апартаментах,
предоставленный сам себе. В это время и произошла важная для меня встреча. В
один  из  вечеров  меня пригласили  придти  в  ночной студенческий  клуб при
Будапештском Университете и  послушать одну из наиболее популярных  джаз-рок
групп "Оркестр Бергенди". Я на всякий случай  взял с  собой саксофон. Прежде
всего, я впервые в жизни попал в типичный молодежный клуб западного образца.
Никакие  кафе  "Молодежные"  не  шли  в  сравнение. Абсолютно  расслабленные
молодые люди и девушки, никаких "мероприятий", никаких дружинников, следящих
за порядком, полная свобода  и  при  этом довольно  высокая культура. Ничего
подобного в 1972 году в СССР не могло быть.  Я сел за столик, взял кока-колы
и стал ждать концерта.  "Оркестр  Бергенди" оказался группой с  бас-гитарой,
электро-гитарой, клавишами,  вокалом и  духовой секцией. Это был не  столько
джаз-рок,  сколько  поп-соул и  фанки  с  вокалом. Но тогда мне было  не  до
классификации,  я  впервые  услышал такую  музыку  вблизи, со всей  мощью ее
электронного  звучания.  Когда кто-то из организаторов сказал им, что  здесь
сидит  музыкант  из  Москвы, они  безо всяких сомнений и чванства предложили
сыграть с ними. В перерыве я расчехлил саксофон, мы наметили пьесу, это была
"Jody Grind" - си-бемоль минорный блюз Хораса Сильвера. Главное, что я вынес
из этого джем-сешена, это  то,  что все это очень несложно, что музыканты не
сильнее наших, и что я обязательно сделаю свой джаз-рок ансамбль, как только
вернусь  в  Москву.  Желание  стало непреодолимым, так  как  хотелось  снова
испытать то  новое чувство  мощи и простоты,  тот  подъем, который я ощутил,
стоя на сцене с венгерской группой.
     Где-то с 1968 года я преподавал в джазовой студии, организованной Юрием
Козыревым сперва при  МИФИ, а затем при ДК "Москворечье" недалеко от станции
метро "Каширская". Для меня это был и небольшой, но постоянный приработок, и
возможность  попрактиковаться в  качестве  педагога.  Там  я  вел  не  класс
саксофона, а  ансамбль,  то есть малый состав  из  ритм-секции и  нескольких
духовых. Я учил их совместной групповой игре, но главным образом - искусству
импровизации.  Кстати, за  время работы там я  убедился в  том,  что научить
импровизировать невозможно.  Можно помочь  скорее научиться  тому, у  кого к
этому  врожденные способности. Таким образом, у меня  всегда под  рукой  был
ансамбль,   состоявший   из  великовозрастных  учеников,  любителей   джаза,
студентов  разных  ВУЗов,  инженеров  и  других  специалистов,  некоторые из
которых даже  мечтали бросить основную профессию  и стать музыкантами. Кроме
этого,  студия  давала  мне возможность постоянно  репетировать, за мной был
закреплен два раза в неделю класс, небольшая комната в подвальном помещении.
     И вот, с осени 1972 года я решил попробовать свои первые  оркестровки в
новом стиле  на  учениках, как  на подопытных кроликах.  Это  была  тема  из
репертуара группы "Emerson,  Lake  and  Palmer" и моя новая пьеса, сделанная
уже на ритмической рок  основе. Ребята прекрасно справились с оркестровкой и
выступили на первом же отчетном  концерте студии. Хотя на настоящий джаз-рок
это было еще не  очень похоже, но уже достаточно отличалось от традиционного
духа всей студии, сориентированной скорее на  диксиленд  и  свинг. Я впервые
почувствовал  некое  отчуждение со стороны джазовых коллег  - преподавателей
студии - Игоря Бриля и Германа  Лукьянова, не говоря о самом  Юрии Козыреве.
Проверив свои  идеи  на учениках, я решил сделать профессиональный  джаз-рок
коллектив с перспективой выхода  на официальную эстраду, заполоненную к тому
времени сотнями эстрадных ВИА. Прежде всего, я обратился к целому ряду своих
близких  знакомых,  опытных джазменов, понимая, что с ними  сделать  хороший
ансамбль  будет  легче  и быстрее. Но никто из них не изъявил желания играть
музыку, которая не то, чтобы  им не нравилась, а просто была неизвестна. Тем
более, что в среде джазменов все, что имело приставку "-рок", воспринималось
отрицательно, как нечто примитивное, попсовое и даже враждебное, поскольку к
тому  времени  началась   конкуренция,  и  музыканты  ВИА  вытеснили  многих
джазменов  с танцплощадок,  из  кафе  и  ресторанов,  да и  с  эстрады,  где
некоторые из них получали приличные деньги, аккомпанируя певцам  типа Иосифа
Кобзона, Майи Кристалинской, Муслима Магомаева, Тамары Миансаровой....
     Тогда я решил испробовать другой путь - искать партнеров среди хипповой
молодежи,  среди  подпольных  любительских рок-групп, которых было в  Москве
несметное количество.  Было  заранее  ясно, что  я  столкнусь  с отсутствием
техники,   знания   гармонии,  умения   читать  ноты...Но   зато  подпольные
рок-музыканты обладали абсолютно точным ощущением стиля, это была их музыка.
Я начал  постепенно внедряться в  подпольную рок-среду. Это было непросто. Я
выделялся, прежде всего,  возрастом  и,  кроме  того, внешностью.  Сын моего
друга  Юрия  Саульского, Игорь, игравший  тогда  вместе  с  Сашей Градским в
группе  "Скоморохи", очень помог мне в этом. Он познакомил меня с некоторыми
музыкантами, сообщал, когда и где планируются  подпольные  концерты, помогал
пройти туда.  Позже  у  меня  появилась знакомая  - Ира  Куликова,  кажется,
студентка   журфака   МГУ,   фанатичка   рок-музыки.   Она   была   типичным
представителем хиппового  подполья, люто  ненавидевшего "совок". Она тратила
всю свою энергию  на организацию концертов рок-групп, и одной из  ее "точек"
было  помещение  бывшего бомбоубежища  во  дворе  одного из  домов  на улице
Алабяна, рядом с метро "Сокол". Она сделала все, чтобы "свалить" из "совка",
вышла  замуж  за англичанина и уехала-таки еще  тогда, когда  это  удавалось
немногим. Перед отъездом она оставила мне на память толстенную общую тетрадь
в  кожаном   переплете,  всю  исписанную  мелким   почерком.  Там  находятся
английские тексты песен "Beatles", "Deep Purple" и других групп, "снятые" на
слух  с магнитофона. Такие тетрадки были бесценной  редкостью тогда. Это был
один из признаков времени. В подполье никому и в голову не приходило петь на
русском языке, а английский  в нашей стране двоечников никто толком  никогда
не  знал,  начиная от  школьников  и студентов, и кончая премьер-министрами.
По-русски, и то плохо  говорят до сих  пор.  Тетрадь с  английскими текстами
любимых песен была большой редкостью.  Так что возникшая в те времена фраза:
"Дай списать слова" имела не юмористический, а вполне серьезный смысл.
     Однажды эта самая Ира Куликова провела меня на один такой концерт, в то
самое  бомбоубежище.  Должны  были  выступать  несколько  групп:  "Оловянные
солдатики",  "Тролли",   "Витязи"   и   кто-то   еще,   по-моему,   "Удачное
приобретение". Я их никогда до этого не слышал, а целью моих походов было не
просто приобщиться к московскому рок-подполью, а поискать  возможных будущих
исполнителей для своего нового ансамбля. Маленький зал бывшего бомбоубежища,
а  ныне - красного  уголка ЖЭКа  был набит  до  отказа. Концерт почему-то не
начинался. Я сидел  в страшной  тесноте и духоте, чувствуя себя  не  в своей
тарелке,  так как был лет на  двадцать старше основной  массы публики. Из-за
тряпичного занавеса доносились звуки  настройки  аппаратуры,  если так можно
назвать   пару  усилителей  "УМ-50"  и  один  "Regent-30Н".  Но   вот  звуки
прекратились, а  концерт все не начинался.  За занавесом происходило  что-то
беспокойное, слышались приглушенные разговоры. Затем появилась  Ира Куликова
и протиснулась к моему месту. Выяснилось,  что  кто-то из  музыкантов  узнал
меня и это послужило причиной задержки концерта. "Джазмен пришел!" Некоторые
из  участников концерта  не  хотели  выступать,  зная предубеждение джазовой
среды  по  отношению  к  рок-группам. Другие просто не хотели "облажаться" в
глазах профессионала, каковыми заслуженно считались джазовые  музыканты. Мне
пришлось пройти за  кулисы  и сказать, что я  пришел просто  послушать, а не
глумиться, что я люблю все это, мне это интересно. Концерт прошел нормально,
а я понял тогда, что искать мне придется долго и упорно, так исполнительский
уровень его  участников был намного ниже ожидаемого мной.  Ученики  в Студии
Юрия  Козырева оказались намного профессиональнее. Но что толку, если они не
чувствовали  и не любили  рок-музыку. Я продолжал поиски в хипповой среде  и
постепенно познакомился с известными представителями этого замкнутого  мира.
Постепенно я так проникся всей этой идеологией, что стал выглядеть как хиппи
- отрастил  длинные волосы, перестал носить костюмы  и рубашки  с галстуком,
достал себе джинсы, куртку, кеды.
     В  районе  метро "Щербаковская"  на Проспекте Мира  жила молодая пара -
Саша  и Света. Их крохотная квартира была своеобразной "явкой",  местом, где
постоянно собирались московские  хиппи, где можно было  послушать  последние
записи  на  стереомагнитофоне "Комета",  поговорить на животрепещущие  темы,
скажем,  о  буддизме   или   христианстве,  о  рок-музыке,  получить  редкую
информацию. Кроме того, Света  обшивала своих  знакомых,  делая  потрясающие
бархатные клешеные джинсы в обтяжку, дикой красоты. Она брала за работу и за
материал,  который  доставала  сама,   символические  деньги,  работая  ради
искусства. Несмотря на презрение к  "самопалам",  ее  джинсы носить  было не
стыдно. Приходя на  эту  "хату",  я  не раз был свидетелем легкого "ширяния"
морфином,  или  глотания  "колес"  типа   "ноксы"  или  кодеина.  Когда  мне
предлагали  "двинуться", я старался так  отказаться,  чтобы  не выдать  свое
отношение  к  этому  бичу поколения хиппи.  Я не  хотел стать чужим для этой
компании,  ценя  то   доверие,  которое   они  мне  оказывали,  несмотря  на
значительную разницу не только в  возрасте, но и в  жизненном опыте, степени
образованности  и  общей  культуры. На  эту  квартиру  приходили многие  - и
убежденные хиппи,  среди которых  были и  рок-музыканты, и  просто центровые
тусовщики,  мимикрирующие  под хиппи.  Здесь  я  познакомился  с легендарным
человеком по прозвищу "Солнце", негласно считавшимся одним  из предводителей
движения в Москве. Он долго сидел  в психушке после того, как его "повязали"
на  демонстрации,  организованной  им   напротив  американского   посольства
накануне  приезда  Президента  США  Р.Никсона  в  Москву.  Тогда  миролюбиво
настроенные  московские  хиппи вышли  на  несанкционированную демонстрацию с
лозунгами  "Американцы -  вон из  Вьетнама !". Несмотря  на антиамериканские
лозунги власти сурово разделались с демонстрантами. Саша со Светой  навещали
"Солнце" в психушке и потом рассказывали, что он почти  не реагировал  на их
приход,  так  как  его, как и всех там, постоянно закалывали  препаратом под
названием  аминазин.  От  него человек  становился  спокойным  и  послушным,
правда, побочным действием  было повышенное слюноотделение,  что приводило к
постоянному наличию пузырей в области рта. Когда бунтарей все-таки выпускали
на  свободу,  то  брали  с  них подписку, согласно  которой они  обещали  не
появляться в общественных местах в пределах Садового кольца.
     В  такой  компании мне удалось познакомиться  с целым рядом талантливых
рок-музыкантов,  и  в  первую  очередь  -  с  Игорем
Дегтярюком и Колей Ширяевым, игравших в группе "Второе  дыхание". Именно
с  ними  я  и  попытался  играть  впервые  для  себя  рок-музыку,  пригласив
барабанщика  из   козыревской  студии   Гену  Зайцева.   Значительную  часть
репертуара  нашего  квартета  составляли  песни Джими  Хендрикса,  поскольку
Дегтярюк в совершенстве  овладел техникой игры на гитаре,  приблизившись как
никто к уровню самого Хендрикса, а кроме того - он и пел, прекрасно подражая
первоисточнику. Коля Ширяев, по  образованию пианист,  обладал феноменальной
по скорости техникой игры на бас-гитаре,  но как это нередко бывает в  таких
случаях, со своей техникой не справлялся, играя намного больше нот, чем было
необходимо. Мы сделали программу, с  которой начали  понемногу  выступать, и
даже поехали зимой  1973 года на месяц играть в лагере-спутнике в Бакуриани,
спортивном  курорте.  Там  и   начали  проявляться  некоторые  отрицательные
качества     моих    новых    партнеров     -     нечеткость,     абсолютная
недисциплинированность и безответственность в поведении, которая  привела  к
сложной ситуации в  отношениях  с местной грузинской  мафией,  так  что мы с
трудом унесли оттуда ноги, чудом оставшись целыми и невредимыми.
     Следующим  шагом  была  первая  попытка  ввести в малый  состав духовую
секцию и сделать  оркестровки в духе группы "Chicago" , тем более, что у нас
был  прекрасный  вокалист -  Игорь Дегтярюк. Правда, ему  пришлось  частично
переквалифицироваться с  Джими  Хендрикса  на  Питера  Сетера.  У  него  это
прекрасно получилось, когда мы разучили несколько  песен  с первого  альбома
"Chicago". Этим расширенным составом мы выступили впервые в популярном тогда
ДК им. Курчатова. В 70-е годы власти  закрывали глаза  на  многие вольности,
которые  позволяли  себе  академические  научные  организации,  связанные  с
космическими исследованиями или разработкой  ядерных технологий. Под Москвой
был   целый   ряд   таких  засекреченных   Академгородков   типа  Дубны  или
Черноголовки,  где  по  приглашению  ученых-физиков,  живших  там  абсолютно
изолированно, иногда выступали нежелательные для властей поэты, писатели или
барды, проходили  джазовые и рок-концерты. В  Москве таким  "вольным" клубом
был ДК им. Курчатова. Именно там, летом 1973 года и проходил большой сборный
концерт  типа  рок-фестиваля, на который  организаторы из  местного комитета
ВЛКСМ  пригласили  меня  уже  как  председателя   жюри.  Такие  жюри  обычно
составлялись  из  более  солидных  и  авторитетных   людей  -  композиторов,
музыковедов, инструкторов Райкома  комсомола, членов Месткома и т.п. Все это
делалось  для  прикрытия,  под  видом  культурных  мероприятий,  имитирующих
конкурс,  т.е. соцсоревнование. Я решил воспользоваться случаем и  проверить
новый  ансамбль,  выступив  на  этом  концерте,  перед  отборной  молодежной
аудиторией как гость фестиваля.
     Это  был  типичный  парад рок-подполья  первой  половины  70-х. Никаких
попыток играть или петь по-своему никто и  хотел делать.  У каждой уважающей
себя  группы  был   свой  прототип,   к  которому   старались   приблизиться
максимально. Наибольшее количество групп работали в  ключе "Deep Purple" или
"Black Subbath", многие старались воспроизводить песни "Beatles", были очень
популярны Боб  Дилан, Саймон и Гарфункл, "Pinc Floyd",  "King  Krimson".  Но
интерес  к  хард-року  все-таки  преобладал.   Особой   популярностью  тогда
пользовался диск группы "Deep  Purple" - "In Rock", особенно песня "Smock on
The  Water".  Характерно, что такая музыка  нравилась всем, она объединяла и
интеллектуалов-студентов  и  подмосковную  малообразованную  шпану,  которая
имела название "урла". Но  молодежная  элита, тем не менее, отделяла себя от
плебса.  Был  в  ходу  такой  глумливый   стишок,   намекавший  на  незнание
английского языка многими рок-фэнами:
     "Очень нравится урле
     диск ин роск де-еп пурпле ".
     На  упомянутом   концерте   я  впервые  увидел  попытку  петь  хард-рок
по-русски, когда на сцену вышла группа из Мытищ под незамысловатым названием
"Авангард". Когда они врубили первую композицию,  пошла такая  мощная  стена
звука, и игра с такой  скоростью, что даже  ярые поклонники хард-рока слегка
напряглись, так как было неясно, кто и что делает на сцене. Естественно, что
не  было  слышно  не  единого  слова  из того, что  пел  солист.  А  судя по
программке, розданной членам жюри, он должен был петь на русском языке песню
под  названием  "Он -  камень". Я  запомнил это  выступление, поскольку  оно
носило  несколько сюрреалистичный характер с  оттенком черного  юмора,  хотя
сами исполнители так не считали, а делали все крайне серьезно. Солист  давно
уже пел о  чем-то явно философском, но при всем желании разобрать текст было
невозможно. Когда наступила кульминация песни, музыканты сделали неожиданную
паузу, и в полной тишине солист речитативом произнес фразу: "И тут он понял,
что  он - камень !". После этого весь  ансамбль врубился  снова, чтобы взять
последний  заключительный аккорд.  Это  было так неожиданно  и  смешно,  что
публика  отреагировала  соответственно.  Когда все  участники выступили,  на
сцену вышел я  со своим  новым составом - ритм-группа, секция  духовых, я на
саксофоне, вокал и гитара -  Игорь Дегтярюк. У нас программе были  две песни
группы "Chicago", одна из песен Джими Хендрикса в более джазовой обработке и
какая-то хард-роковская песня, типа "Smoke on  The Water", но с добавленными
духовыми.  Мы начали  со  знаменитой чикаговской "Questions of  67  and 68".
Такую музыку  до нас  в  Москве еще  не играли, вдобавок это  была чистейшая
"фирма", профессионально  снятая  и  исполненная. Поэтому с первых же нот  в
зале начался повышенный ажиотаж. Но не успели мы исполнить песню  до  конца,
как наступила полная тишина и погасли все  люстры - в зале  отключился свет.
Полной темноты не наступило,  так как концерт проходил  днем и все окна были
открыты  из-за  жары.  В зале начался свист, мы  стояли,  ничего не понимая,
организаторы бросились выяснять,  в чем дело. Оказалось, что комендант этого
ДК, типичный отставник, может быть участник войны, а скорее всего -  тыловая
энкавэдэшная крыса, пожилой, сухощавый  и желчный мужчина в  старой  военной
форме  без  погон,  самовольно  отключил  электроэнергию  в  зале.  Те,  кто
находился  на балконе,  рассказывали  мне потом, что  они  видели, как  этот
человек,  дежуривший  наверху, вдруг сорвался с места,  бросился к  силовому
щиту, распахнул дверки и, повиснув на  рубильниках, отключил их. Я могу себе
представить страдания этого человека,  для которого все происходившее в зале
было сплошной пыткой. В голове  неотступно свербела  мучительная мысль: ""За
что  боролись?".  Внизу  бесновалась   совершенно  чуждая  молодежь,  и