оскворечье.
Как им в таком количестве удалось проникнуть сквозь заслоны опытных дежурных
Центрального  Дома  Литераторов, куда  невозможно  было  пройти  никому  без
членского  билета даже  в обычные  дни, я до сих  пор не понял. Зато тогда я
понял,  что  сейчас  начнется  скандал.  Он  назревал уже  с  самого  нашего
появления на сцене. Ведь выглядели мы тогда как нормальные хиппи. В  джинсе,
с   длинными   волосами,  с   особой   манерой  держаться,   говорить.   Для
респектабельных советских людей  того времени образ хиппи  был омерзителен в
не  меньшей  степени,   чем   сейчас  образ  современного   бомжа   для
нового  русского. В какой-то момент, ближе к началу
вечера,  присутствие  хиппи в  зале было  обнаружено тетеньками-билетершами,
которые  побежали докладывать начальству. Дальше все произошло очень быстро.
Пришел  главный администратор  дома и,  осознав  ситуацию,  приказал  срочно
очистить  зал.  Это относилось и к хипповой  публике, и к нам. Я понял,  что
спорить сейчас бесполезно,  мы  смотали все  провода и вынесли аппаратуру  с
ударной установкой  в фойе. Зал  снова закрыли  на ключ.  Нас  вообще хотели
выгнать  на улицу,  но я  настоял  на  своем, сказав, что  не  могу нарушить
договор  с Василием Павловичем и не  дождаться его. Еще я  намекнул товарищу
администратору,  у которого наверняка под пиджаком  были  офицерские погоны,
определенного рода войск, что  у  него  могут быть неприятности, так как Сам
Аксенов  будет  недоволен.  Довольно  скоро  появился  Василий  Павлович  и,
разобравшись в ситуации, дал нагоняй администрации. Нас без звука впустили в
зал,   мы   снова   все   смонтировали  и   успели
настроиться.
     Творческий  вечер Василия Аксенова проходил в  трех частях. Сперва, как
обычно,  на сцене выступал сам виновник торжества, сменяемый своими друзьями
и  коллегами,  пришедшими,  чтобы выразить  уважение  писателю.  Затем  были
показаны  отрывки  из художественных фильмов, снятых  по сценариям Аксенова.
Все  это  время  я  вместе с  ансамблем  находился за кулисами,  слоянясь по
коридорчикам в задней части ЦДЛ, или  сидя в отведенной нам комнате. Там  ко
мне неоднократно "подваливал"  администратор Дома, некий тов.  Семижонов  (в
народе  звавшийся,  естественно, Семижоповым),  пожилой лысоватый,  крепкого
телосложения  отставник  каких-нибудь  спецвойск.  Он по  долгу своей службы
обязан  был  следить за  тем, что  происходит  за кулисами, но  главной  его
тревогой было, конечно,  то, что  и  как  будут  играть эти волосатые люди в
таком приличном месте, как ЦДЛ.  Ведь нагоняй, в случае чего, получит  он, а
не  Аксенов. Когда он  первый раз за  кулисами, взяв  меня  под-ручку, мягко
обратился  ко мне  с вопросом  о том,  что  же  мы  будем играть,  я  понял,
насколько его личная карьера зависит сейчас  от  случая, да и  от  меня. Мне
стало  его даже немножечко  жалко, несмотря  на  то,  как  он  себя  вел  по
отношению к  нам  еще пару часов назад. Желая его успокоить,  я сказал,  что
нами будут исполнены отрывки из  одной  оперы.  Он,  вроде бы удовлетворился
ответом, но на самом деле,  сомнения и тревоги не расеились. Уж больно  наша
внешность не вязалась со словом "опера". Через какое-то время он вновь нежно
подрулил ко мне и спрсил, как-бы  невзначай, а не будет ли наша музыка очень
громкой.  Здесь  мне  стало  совсем  смешно,  но  я виду  не  подал  и решил
отделаться от тов. Семижонова полуправдой.  "Нет,  что  Вы" - сказал я, "это
будет совсем тихо, правда, один раз будет очень громко, а потом опять тихо".
Дело в том, что тогда на рок-музыку набрасывались со всех сторон, и одним из
главных  раздражающих ее признаков  была  громкость. Советскими врачами было
доказано,  что громкий звук разрушительно влияет на спинномозгоаую жидкость,
и на что-то еще. Мой ответ на  удовлетворил бедного Семижонова. Незадолго до
начала нашего выступления он еще раз подошел ко мне и рассказал,  что он  не
чужд  искусству,  и  тоже  был  лауреатом  какого-то  смотра  еще  до войны.
Оказывается,  Аксенов, чтобы  снять разные сомнения по поводу присутствия  в
Доме  непривычной  компании   рок-музыкантов,  сказал  ему,  что  я  Лауреат
Международных конкурсов.  В  советские  времена некоторые слова,  такие  как
"лауреат" или  "депутат", имели  магический  смысл в сознании масс. За  ними
стояло   нечто  незыблемое,  официальное,  признанное.  Так  что,  беседа  о
луреатсве была как-бы скрытой формой просьбы не причинить зла "коллеге".
     И вот,  после окончания второй  части вечера Василий  Павлович  объявил
перерыв  и  сказал публике, что в третьем отделении выступит джазмен Алексей
Козлов и  его  ансамбль "Арсенал".  Народ  ринулся в  буфет, а мы взялись за
отлаживание  аппаратуры на сцене. Когда  мы  вышли,  чтобы начать играть,  я
увидел,  что  в  зале,  особенно  в  первых   рядах,  расположилась  пожилая
респектабельная советская публика, вечно  далекая от джаза,  не говоря уже о
джаз-роке. Это был первый случай в моей практике, когда надо было играть "не
в  своей тарелке".  Чувство  не  из  приятных, но  мы  начали, как  могли, и
произошло  неожиданное.  После   первой  пьесы   всю  эту   часть   солидной
писательской  аудитории   как  ветром  сдуло,  а  на  их  места  моментально
устроились те самые хиппи, которые дожидались своего времени в закутках ЦДЛ.
Далее концерт пошел  так, как было намечено. Сперва мы сыграли ряд отдельных
композиций, хитов  джаз-рока, а затем перешли  к  исполнению  фрагментов  из
рок-оперы  "Jesus  Christ  Superstar".  И  вот  здесь образовалась проблема.
Стоящий за кулисами  тов. Семижонов,  давно осознавший,  что его подставили,
начал во время исполнения подавать мне знаки, которые иначе,  чем:  "давайте
заканчивать",  ничего  означать  не могли.  Я пришел в ужас. Аксенов сидел в
зале, другой  поддержки не было. Оставалось  исполнить  еще  три  или четыре
арии.  Сперва  я  стал  тянуть время, делая  вид,  что  не замечаю  славного
администратора. Но долго так продолжаться не могло, так как я стоял спиной к
залу, дирижируя ансамблем в особо ответственных местах, показывая, где  кому
вступать. Так я невольно оказывался почти лицом  к лицу  с тов. Семижоновым,
который начал проявлять признаки неуравновешенности. Он, оставаясь невидимым
из зала, схватился  изнутри за занавес, и все время  пытался  его задернуть.
Терпению его пришел  конец,  а  у нас  остались  еще  неисполненными главные
финальные партии. Кульминация противостояния наметилась во время арии Иисуса
в  Гефсиманском саду. Напряжение,  царившее в зале и на сцене, передалось  и
тов.  Семижонову. Он приступил  к решительным действиям и  начал задергивать
занавес.  Мне  пришлось применить  технику гипнотизера.  Как только он делал
первый шаг вперед, держась за занавес, я отвлекался от дирижирования и делал
мощный пасс двумя руками в сторону Семижонова, мысленно внушая ему "Стой !".
Как ни  странно, он останавливался, но через некоторое  время,  опомнившись,
снова начинал  свою  попытку.  Я  усилием воли и отпугивающими взмахами  рук
останавливал  его,  что  позволило  доиграть  все намеченное  до  конца, без
отвлекающих  инцидентов.  Из зала это  смотрелось  скорее всего странно, как
дирижирование  кем-то  за  кулисами.  Я  испытал  тогда большое  напряжение,
чувствуя  реальность срыва  выступления,  но,  в то же  время, мне было даже
смешно, так как ситуация была  достаточно комичной.  Позднее Василий Аксенов
описал этот  концерт в своем  романе "Ожог", где,  как  и положено  большому
писателю, он навертел всяких ярких деталей и подробностей, которых  на самом
деле не было, и  где я фигурирую  совсем под другим именем - некоего Самсона
Сабли, одного из  героев  книги. Но название "Арсенал" зато  было оставлено,
так   что   мы  сразу   попали  в   историю  антисоветской   литературы.
Фото   1  Фото  2
Фото  3   Фото  4
Фото 5.
     -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -
     1974 год  начался для нас активно. Об ансамбле  моментально узнали все,
кто  интересовался  неофициальным  искусством.  В  те  времена  связь  между
представителями разных  видов  творчества,  особенно,  если  это  творчество
нежелательно властям, было  довольно тесным.  Писатели и поэты, музыканты  и
композиторы,  художники  и скульпторы  -  довольно тесно  общались,  посещая
всевозможные  неофициальные  мероприятия  -  концерты, выставки,  творческие
вечера. Нонкомформистская  интеллигенция  активно обменивалась  самиздатской
литературой. Собирались  на кухнях, травили  антисоветские анекдоты, прикрыв
телефонный  аппарат  подушкой. Одни  тихо держали фиги  в кармане,  боясь за
родных  и близких, другие - почти самоубийцы  - выходили на Красную площадь,
как  в   1968  году,  третьи  подписывали  воззвания   в  защиту   известных
диссидентов.  В любом случае  люди  постоянно  рисковали:  потерять  работу,
загубить  карьеру,  лишиться  свободы. Надежды на  то, что  Советской власти
когда-нибудь  не  станет, не было никакой. Она казалась  тогда незыблемой  и
вечной. Это было тоскливо,  особенно для тех,  кто не мог,  или не хотел  по
разным  соображениям  покидать  страну,  ни   прикаких   обстоятельствах.  Я
относился именно  к  этой  категории, хотя  жизнь  за  рубежом,  особенно  а
Соединенных Штатах Америки, казалась мне просто раем.  Позднее, уже в  конце
80-х, жизнь внесла некоторую ясность в мое сознание по этому вопросу. А пока
"Арсенал", попавший в полосу  внимания как модной  молодежи,  так и властей,
начал  серию концертов, кончавшихся,  как правило, какими-нибудь эксцессами.
Наиболее запомнился из них концерт в ДК Онкологического центра, рядом с мето
"Каширская".  Это  было  типичное   подпольное  мероприятие   со  всеми  его
аттрибутами  и  последствиями.  Аппаратуру,  то есть  несколько  самопальных
колонок  и  усилителей  с  микрофонами,  мы  попросили  в  Студии  джаза  ДК
"Москворечье",  где  я   преподавал.   Руководитель   студии  Ю.П.Козырев  и
директрисса ДК тов.Лунева мне в этом не отказали, не подозревая, что за этим
последует. А последовало вот что. Слух о  предстоящем  концерте разошелся по
Москве, что привлекло к нему огромное количество народа. Сам я, к сожалению,
многого не видел, так как находился в зале, на сцене, настраивая инструменты
и готовясь к концерту, так  что знаю о деталях от очевидцев. Сперва у выхода
из  метро "Каширская" собралась  внушительная  толпа молодых людей,  главным
образом  хипповой внешности. Окружив здание станции,  они как бы блокировали
метро,  отпугивая жителей  микрорайона одним только  видом.  Как  утверждали
потом представители власти, в этой толпе шла торговля  наркотиками,  а также
спекуляция  джинсами  и  пластинками. Я  думаю,  что  толпа образовалась  из
желающих  достать  билеты,  или просто поточнее  узнать,  где будет концерт.
Позднее толпа  двинулась к зданию, где  был этот зал, и  стала  брать  дверь
приступом.  Как  выяснилось  позднее,  кто-то  напечатал  и  продал  большое
количество   поддельных   лишних   билетов,   так   что,  помимо   нарушения
общественного порядка  и  идеологической  диверсии, здесь  примешался  еще и
криминал.  Так  как  у входа собралась толпа людей с билетами, а зал был уже
набит  до  отказа,  то  возникли потасовки, попытки  сломать  двери, давка и
прочее.  Милиция,  некоторое время наблюдавшая все это  со стороны, в  конце
концов  подогнала к  ДК так  называемые  "раковые  шейки"  и  начала  просто
набивать туда всех, кто попадется под  руку. Только тогда, не желая попадать
в руки "хомутов", хиппи разбежались.
     Концерт прошел нормально, без эксцессов. Народа,  правда,  было больше,
чем  вмещал  зал,  ажиотаж  у  входа  перед  началом  концерта  передался  и
исполнителям, состояние  было особое, приподнятое.  Многие  из тех, кто  там
был, вспоминают этот  концерт как нечто, из ряда вон выходящее. А для нас он
имел  свои,  особые последствия.  Уже вскоре я получил по  почте  повестку с
требованием явиться к  следователю такму-то, по такому-то адресу. У меня уже
был довольно богатый опыт не являться по повесткам, которые просто приходили
по   почте.   Мне  не  раз   удалось   отлынваить   от  призыва  на  военную
переподготовку,  а также  от явки  на место работы  по  распределению  после
окончания института.  Я  знал, что  повестка имеет юридический статус только
тогда, когда  ты расписался в ее получении. Так и в  данном случае, я мог бы
игнорировать эту повестку до тех пор, пока меня не засекут дома  специальные
посыльные-нарочные,  чтобы  получить  расписку. Здесь  я  почувствовал,  что
уклоняться бесполезно, а главное - не нужно. Хотелось  наконец выяснить, что
власти хотят  предпринять  против нас, чем мне  все это  грозит.  Ходить под
домокловым  мечом надоело, нужна была ясность. В указанное на повестке время
я явился по адресу в какой-то захудалый домик с  обшарпанными кабинетами,  в
одном  из которых меня встретила  довольно  еще  молодая, но  очень тертая и
непростая женщина,  которая выдала  себя за  следователя  ОБХСС. Она заявила
мне, что собирается предъявить нашей группе обвинение в предпринимательстве,
то есть в действиях  по незаконному  получению материальной наживы.  Это был
тогда  наипростейший  способ  засадить  за  решетку  кого  угодно,  лишь  бы
доказать,  что зароботок носил  нелегальный характер. Такие случаи  уже были
известны в музыкантской среде, многие группы подвергались нападкам подобного
рода и не всегда люди выходили сухими из воды. Немало музыкантов и  особенно
администраторов  тогда  имели  судимости по этой статье. Но я был совсем  не
мальчик  в  этот  момент.  Во-первых,  мне уже  было  тридцать  семь  лет, а
во-вторых -  у меня был богатый  опыт общения с людьми  вне  закона, главным
образом   -  с   диссидентами,  которые  хорошо  изучили  различные  аспекты
Уголовного кодекса. Тогда по рукам ходило в самиздате ценнейшее  руководство
по поведению  на допросах, написанное  Есениным-Вольпиным. Вдобавок, тогда я
был сотрудником отдела теории дизайна  Всесоюзного Научно-исследовательского
института  Технической   Эстетики   и   давно  набил   руку  в  марксистской
схоластической  риторике,  составляя  доклады  для  высокого  начальства  по
вопоросам  идеологии  развития  дизайна  в  СССР.  Но  самое главное  - я не
чувствовал за собой никакой вины и не собирался в чем-либо оправдываться.
     Когда  у нас со  следовательшей начались пространные разговоры, далекие
от  предпринимательства,  а все больше о жизни,  я  начал  понимать, что это
никакой не  ОБХСС,  а что-то другое. Поначалу, правда, мне было сказано, что
им известно о полученных  нами 200 рублях от  устроителей концерта. На это я
сказал,  что деньги эти ушли на аренду аппаратуры. Тогда выяснилось, что они
уже вызывали на допорос и  руководителя студии Ю.П.Козырева и директриссу ДК
"Москворечье"  по поводу их причастия к тому концерту, и  узнали от них, что
мы пользовались клубной  аппаратурой. Тогда мне пришлось несколько напрячься
и  перечислить  перечень  той дополнительной аппаратуры и  инструментов,  за
которые пришлось заплатить эти 200  рублей. Имена и фамилии тех, кто  нам ее
арендовал,  я, естественно, не запомнил и видел их в первый и последний раз.
Когда вопрос о злостном  предпринимательстве  был постепенно  снят, начались
пространные беседы о той музыке, которую мы  исполняем.  Зачем она,  что она
несет нашей молодежи... В кабинет, где меня допрашивали, из соседней комнаты
стал  иногда  появляться  какой-то мужчина,  совсем  не  милицейского  вида,
прекрасно  одетый,  с хорошими манерами.  Он вдруг входил и начинал говорить
почти  на-ухо  следовательше,  давая какие-то  указания. Потом он  выходил в
заднюю  комнату, а она начинала  разговор как-то по-новому,  в ином аспекте.
При этом  беседа  шла в  очень мягких тонах, даже как  бы доброжелательно. И
тогда я понял, что у меня есть колоссальный шанс сыграть с ними в свою игру.
Я  попросил  у них писчей бумаги и сказал, что изложу в письменном виде все,
что им хотельсь бы  узнать.  Это  их вполне  устроило и я засел  за  работу,
причем нелегкую. Я  прекрасно  понимал, что все написанное  мною  попадет  к
какому-нибудь  начальнику,  причем,  чем  выше,  тем  лучше. Мне  предстояло
коротко изложить и обосновать свою конценпцию необходимости создания в  СССР
современных  видов музыки,  в  частности,  направления "джаз-рок",  с  целью
эстетического  воспитания  советской  молодежи,  отвлечения  ее  от   пошлой
отечественной и зарубежной масс-культуры. Я обосновал также мысль о том, что
развитие в СССР собственных форм джаза и рок-музыки  послужит не  разрушению
Советской культуры, а  наоборот  -  ее  обогвщению  и укреплению. Примерно в
таких выражениях  я  составил  небольшой  трактат, подкрепленный  некоторыми
марксистскими  положениями.  Создание мною  джаз-рок  ансамбля  "Арсенал" из
талантливых  представителей   профессиональной   молодежи   было,   согласно
трактату, первым шагом  на пути к достижению изложенных целей. Следовательша
взяла у меня исписанные листки но, перед тем, как расстаться, попросила меня
указать из всего списка участников ансамбля три-чеиыре человека, которых она
вызовет на  допрос, по моему усмотрению.  Этим она подчеркнула добрую волю и
дала понять, что допрос  остальных будет  иметь формальный  характер. Тем не
менее, я  отнесся  к  этому  с большой настороженностью  и  назвал  ей имена
наиболее стойких товарищей, в первую очередь москвичей, так как среди членов
ансамбля  были  иногородние  студенты  консерватории  и  музучилищ,  которые
страшно боялись  быть высланными из Москвы.  Сразу же  после моего визита  я
собрал всех участников ансамбля, рассказал о моей встрече со следовательшей,
а главное -  проинструктировал тех, кому предстояла беседа с ней.  Мы  точно
оговорили,  что можно  говорить, а  чего  не надо. После  того, как  они там
побывали и все  мне рассказали, я еще раз убедился в  том, что  это было  не
совсем  ОБХСС,   так  как  разговоры  имели  како-то  странный,  отвлеченный
характер, например о  том,  где и за  сколько  можно  достать джинсы  и тому
подобное.  Я  думаю,  они  просто  прощупывали  ребят, но  так  ничего  и не
нащупали,  поскольку ребята-то  были хорошие, простые  и  увлеченные  только
музыкой.  Посему  нас  пока  оставили в покое, но  не  надолго. Неприятности
начались  с  другой стороны.  Сперва концерты в Доме Ученых  и в  нескольких
закрытых НИИ прошли без последствий. Мы, наученные горьким опытом, не  брали
ни рубля  и старались оградить себя  от возможных  провокаций в этом смысле.
После нашего  выступления  в  Театре  на  Таганке ночью, после спектакля для
актеров и  их  знакомых, аналогичный  концерт "Арсенала" решила  провести  и
дирекция театра "Современник". Со мной связался Олег Табаков и мы  назначили
один из вечеров после спектакля,  о чем оповестили актеров доугих московсеих
театров.  Тогда,  до  прокладки туннеля  под улицей Горького,  "Современник"
находился в  маленьком уютном особняке на площади Маяковского. По-моему, это
было уже осенью 1974 года. В день концерта, когда мы собирались уже завозить
аппаратуру, мне  позвонил  Олег Табаков и сказал, что в дирекцию  театра был
звонок  из  Горкома  КПСС,  из отдела  культуры,  и  ответственный партийный
сотрудник   предупредил,  что   если   намеченный  концерт   состоится,   то
руководители театра  положат  партбилеты стол. Такое  "предупреждение"  было
равносильно  приказу  и  было  сделано  в большевистских  традициях,  когда,
вроде-бы,  ничего  не  запрещалось, но  делать  ничего  не  рекомендовалось.
Концерт срочно отменили, у всех, включая и самих  его организаторов, остался
нехороший  осадок  в душе.  Дальше  история  начала  повторяться.  Следующий
концерт был намечен,  как ни страноо,  там же,  на  Маяковке, но в помещении
Моспроекта   при   Главном   Архитекурно-планировочном   Управлении   Москвы
(ГлавАПУ). Там работали все мои бывшие коллеги - архитекторы, с  которыми  я
учился  в  Московском Ар