з  соседних
переулков  и  стояли,  молча  разглядывая  бесконечно  идущий строй немецких
солдат и офицеров, мрачных и оборванных. Насколько мне не изменяет память, я
не видел проявления гнева  и  ненависти  со  стороны тех, кто стоял по бокам
улицы. Не было гневных выкриков или попыток подбежать и ударить немца,  ведь
практически все семьи так или иначе пострадали от войны. Наш народ мрачно, а
может быть  даже и  с долей  сочувствия разглядывал  тех,  кто  еще  недавно
представали  в сознании не иначе  как фашистские  изверги.  Позднее  пленные
стали  появляться  уже  во  дворах  в  качестве  рабочей  силы на  различных
строительных  и  ремонтных  работах. Когда  в нашем дворе проводили какие-то
подземные трубы,  то  траншеи для  них  копали  немцы.  Это  была команда из
двух-трех  пленных  под  охраной одного  автоматчика. Мы  подходили  к  краю
глубокой  ямы и смотрели,  как  в  зоопарке на  тех, кого  раньше показывали
только  в  кино,  в  исполнении  наших  актеров.  И  вот  однажды,  когда  я
разглядывал раздетого по  пояс  немца, орудовавшего  лопатой  в  траншее, он
вдруг  обратился  ко мне  и  жестами  показал,  что хочет  есть и предлагает
обменять на еду колечко, которое но вынул из кармана и показал мне. Мне было
тогда  лет  десять,  но  романтические  замашки  уже  проявлялись  вовсю,  и
перспектива хвастануть перед ребятами  двора  кольцом на руке представлялась
заманчивой.  Кольцо,  явно  сделанное  из медной  трубы и  отполированное до
золотого блеска,  имело еще и красный камешек,  он  же  обработанный кусочек
пластмассы. Мне страшно захотелось ходить с таким кольцом на пальце, вызывая
восторг и зависть  как девочек,  так и мальчишек.  Я срочно  побежал  домой.
Родители  были на работе, дома была только бабушка, которая мне ни в  чем не
отказывала. Но тут и отказывать было не в  чем, потому что я ни  слова ей не
сказал  про немца и  кольцо,  а просто  заявил,  что  хочу  есть  и попросил
какой-нибудь бутерброд.  Получив  его,  я спустился  во  двор  и  выменял на
кольцо. В глубине  души я  сознавал, что ношение кольца в моем возрасте вещи
преждевременная, а уж с точки зрения моих родителей  - и подавно.  Поэтому я
решил  кольцо им не  показывать,  а носить его только во дворе. Но произошло
неожиданное.  После  того,  как  я  примерил  кольцо  на  один  из  пальцев,
выяснилось,  что оно не снимается.  Палец  моментально отек, стал  толстым и
начал  как-то  подозрительно пульсировать. К горлу  подкатил комок  ужаса, я
понял,  что  палец очевидно  придется отрезать. Дождавшись  прихода  отца  с
работы и подавив уже ненужное чувство стыда, я в ужасе показал ему свою руку
с   распухшим   пальцем.   Он,  даже   не   ругая  меня,  быстро  достал  из
инструментального  баула большие кусачки, перекусил  кольцо, разогнул  его и
выбросил  в помойное  ведро. Все  оказалось так просто,  но  после этого мое
доверие к взрослым значительно укрепилось.
     -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -
     Вспоминая  о нравах во взаимоотношениях полов в послевоенном  дворе,  я
могу с полной ответственностью сказать, что они были исключительно чистыми и
девственными,  причем  настолько,  что   сейчас  это  даже  невозможно  себе
представить. Причинами этого  были  сохранившиеся  со  старых  времен лучшие
традиции русской деревни, с одной стороны,  и крайне пуританская в отношении
секса  советская  мораль, жестко  навязывавшаяся  детям, начиная с  детского
сада, и кончая парткомом. В результате взрослое население Советского Союза в
те  времена мало  чем  отличалось от  детей по  степени  информированности и
свободы поведения в  сексуальной  сфере.  В  дворовой  жизни это проявлялось
прежде  всего в крайней стеснительности при  обнаружения  своих чувств. Если
мальчик и девочка начинали  проявлять взаимную  симпатию друг к другу, и это
становилось  явным для  других,  то они  подвергались жестоким насмешкам, их
начинали  дразнить,  и  самым  обидным  было то, когда их при  всех называли
"жених и невеста" (  дразнилка  начиналась со слов "тили-тили-тесто...)  или
"кавалер и барышня".  Слышать такое  в  свой адрес  было  просто невыносимо,
поэтому нередко  "парочки"  распадались,  будучи  задразненными  до предела.
Дразнящими  двигала  не  столько  высокая  мораль,  сколько  низкие  чувства
зависти,  как  со стороны девочек, так и мальчиков. Первыми чаще  замыкались
девочки  и "роман"  прекращался, так и  не  начавшись.  А  если он  все-таки
продолжался, то его  пределом были совместные прогулки по удаленной от двора
улице "под-ручку,  а также посещения кинотеатра, где в темноте она разрешала
обнять  себя за плечо, не  отталкивая при этом руку,  и не говоря :  "Пусти,
дурак-ненормальный". О прикосновении к другим частям  тела  не могло быть  и
речи,  да и не имело такого значения.  В том возрасте весь "роман" имел лишь
символический,  знаковый  смысл. Физиология приобрела свою  власть несколько
позднее. Поэтому, добившись "успеха" на уровне хождения "под-ручку", кавалер
успокаивался и постепенно переключался на  новый объект, "любовь" кончалась.
Я  испытал это на своем опыте, когда после  длительной и успешной  борьбы за
расположение одной из девочек, привлекавших внимание многих  ребят во дворе,
я вдруг  ощутил  полное равнодушие к ней. Меня испугало это чувство пустоты,
отсутствие влюбленности. Я не  мог объяснить себе причину произошедшего,  но
девочку  эту  стал  избегать,  чувствуя  какую-то вину  перед  ней.  А  она,
наверное, так и не поняла, в чем дело.
     Но,  вернемся  к  невинным  детским  развлечениям  и  вспомним  о  двух
разновидностях  игры  в  "ножички".  Одна  называлась   игрой  "в  войну"  и
происходила на земле, внутри очерченного круга.  Пространство круга делилось
на равные сектора по числу участников. Пространство каждого сектора было как
бы государством, а играющий, стоявший на нем,  - чем-то вроде короля. Первым
начинал игрок,  определенный  при помощи считалки. Он бросал свой ножик так,
чтобы тот воткнулся на  чужой территории, после чего от нее отрезался кусок,
присоединявшийся к  государству  играющего. После удачного броска  он  снова
получал  право на  повторную попытку, и так до тех  пор,  пока не происходил
сбой в броске, и ножик  падал на землю,  не воткнувшись. При удачных бросках
территория  противника становилась все  меньше и  меньше,  но минимальным ее
размером,  позволявшим  считаться  самостоятельным  государством, был такой,
чтобы  на  этом  участке  его  хозяин  мог  стоять  хотя  бы  на одной ноге.
Преимуществом такого крохотного  участка было  то, что попасть  в него ножом
было нелегко. Результатом игры был полный захват всего круга кем-то одним из
играющих. Другая игра в  ножички происходила не на жесткой земле, а на кучке
песка или  взрыхленной  земли.  Играющие садились или становились на  колени
вокруг такой кучки,  и по  очереди выполняли необходимый  набор  упражнений,
требовавших  большого жонглерского мастерства. Стоя на коленях,  надо  было,
чтобы  ножик, поставленный  острым кончиком  на одну из частей  тела, сделав
оборот  в  180  градусов,  вошел  вертикально  в  кучку песка. Такие  броски
назывались  соответственно - "с плеча", "с подбородка", "с носа", "со лба" ,
"с пальчиков"  и  т.д. Затем шли  такие броски, как "рюмочка"  и "вилочка" и
целый  ряд  более  сложных  комбинаций,  типа  "с  ладони" или "за  кончик".
Заканчивалась серия броском под  названием "роспись", когда игравший вставал
на ноги и  бросал нож, держа его  за кончик, так,  чтобы он  вошел в  кучку,
сделав пол-оборота.
     Типично мужские, атлетические  игры отличались жесткостью более сильных
по отношению  к  слабым. Если ты хотел  играть вместе со  всеми,  то тебе не
делали никаких скидок, таков  был закон двора. В  этом смысле типичными были
такие  игры как  в "козла", в "отмирного" или в "слона". Практически, игра в
"отмирного"  (на  самом  деле  -  в  отмерного,  от  слова "отмерять")  была
усложненной  разновидностью  обычного  "козла".  Водящий,  он   же  "козел",
становился, наклонившись и упираясь руками а колени, а все  остальные должны
были перепрыгивать  через него.  С каждым новым  заходом "козел" отодвигался
все дальше  от  черты,  заступать  за которую  не  разрешалось. Если "козел"
стоял, скажем в  метре  от черты, то, чтобы  перепрыгнуть через него,  нужно
было  разбежаться,  оттолкнуться  двумя   ногами  и   ,  пролетев  "рыбкой",
оттолкнуться  от спины  "козла"  руками  и  перескочить через  него.  Если у
перепрыгивающего  не  хватало сил и  он  садился на "козла" или  даже просто
задевал  его  задним  местом  (что  называлось   "огулять  козла"),   то  он
наказывался  и становился сам на место "козла".  Если все играющие совершали
свой прыжок  без  ошибок, то  задача усложнялась и  "козел"  отодвигался еще
дальше от черты. Тогда  его  перепрыгивали  с  помощью одного промежуточного
толчка, затем двух, трех и так далее. Здесь уже  вступала в действие техника
легкоатлетического  тройного прыжка, о котором тогда  еще никто не знал. Для
того,  чтобы перепрыгнуть  "козла"  с нескольких прыжков, приходилось делать
мощный  и длинный  разбег, и ни в  коем случае не заступать  за черту, иначе
станешь на  место  "козла".  Когда  игра доходила  до больших  расстояний  и
скоростей при разгоне, на спину  "козла" обрушивались страшные  динамические
нагрузки,  водить  становилось все страшнее и неприятнее. Но у "козла"  была
возможность  освободиться,  не  дожидаясь,  пока  кто-нибудь  не   оплошает.
Например,  если все участники прыгали через него после четырех шагов, он мог
попытаться решить эту задачу, используя лишь три шага. Для  проверки  на его
место ставили одного из участников, а сам "козел" делал свою попытку, и если
она получалась,  игра  начиналась сначала. Это  называлось "доказать".  Если
"козел" не "доказывал", он вновь становился на свое место.
     Игра  в "слона"  была скорее силовой забавой,  бессмысленной и юморной.
Состояла она в том, что кто-то наиболее высокий и сильный становился лицом к
дереву или  к  стене,  крепко ухватившись за  что-нибудь  руками. На него  с
разбегу  вспрыгивал следующий, стараясь повиснуть как можно выше от земли, и
держась не столько за его шею, сколько за дерево или выступы стены. Затем по
очереди  все  мальчишки  двора  запрыгивали  на  предыдущих, образуя  нечто,
напоминающее  осиное гнездо.  Когда  нижние, не выдерживая  увеличивающегося
веса,  сползали на  землю и  становились  новыми  элементами фундамента,  то
сооружение начинало все более напоминать фигуру слона, на которого старались
запрыгнуть  все  новые  и  новые участники. Иногда "слон" получался довольно
устойчивым  и держался некоторое время, пока те, кто  был  внизу не начинали
задыхаться.  Но часто  "слон"  разваливался  в критический  момент,  и тогда
образовывалось самое страшное, что можно вспомнить  из дворовой  жизни - это
так  называемая "куча-мала". Мне приходилось оказываться на дне  такой кучи.
Это  оставило  неизгладимые  ощущения  реального  страха  смерти,  когда  ты
начинаешь  терять сознание  и  задыхаться под  тяжестью навалившейся на тебя
массы  тел.  При этом грудная клетка сдавлена так,  что  нет  возможности не
только  закричать,  а просто  издать  писк.  Да если  даже и заорать во  всю
глотку,  то никто  тебя  не  услышит, поскольку  когда образуется куча-мала,
вопят все, включая тех, кто наверху.
     Кроме   постоянных  дворовых  игр   были  и  временные,  игры-поветрия,
возникавшие после  выхода  на экраны какого-нибудь фильма  и  забывавшиеся с
выходом  другого. Например,  показ  "трофейного"  американского  фильма "Три
мушкетера" привел к массовым  сражениям на шпагах. Причем сражались, напевая
замечательные мелодии Дмитрия Темкина из этого  фильма, песню  Д'Артаньяна -
"Вара-вара-вара-вара-вара...",  или песню  мушкетеров  - "Мы  все  мушкетеры
короля,  о  нас  поет  вся   Земля..."  Музыка  была  настолько  яркой,  что
запоминалась с первого раза буквально всеми. Ну а смотрели мы все эти фильмы
по  много  раз,  изучая  все  детали  происходящего,  чтобы  потом  поточнее
воспроизвести  это, играя  во  дворе. Фильм "Александр  Невский"  добавил  к
обычным шпагам латы,  шлемы  и мечи. Все это изготавливалось самостоятельно,
дома, с использованием пил, рубанков, ножей и стамесок. Никакие  родители не
помогали, поскольку  они боялись этих  игр, во  время  которых дети получали
серьезные травмы.  Для меня,  как  и для  всех,  кто  играл  в мушкетеров  и
рыцарей, изготовление  необходимой амуниции оказалось очень полезным  делом,
пригодившимся  и  во взрослой жизни - я волей-неволей научился делать многое
своими руками. После мечей и щитов, пришлось изготавливать самокаты, а позже
-  клюшки  для  игры  в канадский хоккей,  в  магазинах ничего подобного  не
продавали. Когда в кинотеатрах начался показ серий фильма "Тарзан", началось
поветрие  игры  в Тарзана. Наиболее  яркие  кадры  фильма, когда Тарзан лихо
передвигается по джунглям, перелетая с  лианы  на  лиану, не  могли оставить
равнодушными  наиболее  ловких  и  фанатичных  последователей  полюбившегося
героя. Во  дворах  сооружались  веревочные  "лианы",  на  которых можно было
раскачиваться и перелетать с одного сарая на другой. Ну, а какой перелет без
того  загадочного  гортанного  крика,  который так  часто  издавал Тарзан  в
фильме. Многие пытались имитировать  этот звук, но  удавалось такое  лишь  в
редких случаях. Обычно  такие попытки кончались временным  срывом  голосовых
связок. Поэтому, в период увлечения  Тарзаном в школе нередко бывали случаи,
когда  вызванный к доске  ученик, вместо  ответа на заданный вопрос разводил
руками и пытался что-то объяснить, хрипя или шипя. Класс смеялся, а учитель,
ничего не понимая,  ставил  двойку и сажал  "Тарзана" на место. Фильм  "Знак
Зорро"  принес во двор увлечение искусством метания ножа. Для  этого обычные
складные перочинные ножи  не подходили, так как от  удара о дерево или доску
они складывались,  рукоятка  была слишком тяжелой и быстро ломалась. Поэтому
стали доставать ножи типа "финка", не складные, с длинным тяжелым лезвием. В
блатной  среде  они были не редкостью, хотя  и  считались запрещенным  видом
холодного оружия.  У меня тоже  был подобный нож,  выменянный на что-то, и я
постоянно тренировался во дворе, пытаясь вонзать его с большого расстояния в
стенку сарая. Фильмы "Иван Никулин -  русский матрос", "Малахов Курган", "Мы
из Крондштата"  внесли моду на морской  пафос, и, играя в  войну, мы нередко
использовали наиболее полюбившиеся эпизоды оттуда.
     Огромную роль в  жизни  двора  играли  различные  небольшие  постройки,
главным  образом -  сараи. Сожженные в первые годы войны, они довольно скоро
были построены заново, в  основном между домами и на  границе между дворами.
Сарай всегда  был  поводом, чтобы туда  залезть,  а потом  спрыгнуть. Иногда
сарай использовался  как способ  оторваться от преследования,  когда тот, за
кем  гнались, умудрялся быстро залезть на него  и тут же спрыгнуть  в другой
двор.  Преследование на  этом  чаще всего прекращалось.  Но  были  и  просто
развлечения в виде  прыганья с сараев  различной  высоты, на  землю,  в кучу
песка,  или  зимой - в  сугроб.  Эти прыганья были в  какой-то степени видом
спортивных соревнований, где  выяснялись  наиболее храбрые ребята.  У нас во
дворе было  несколько таких  сараев, но один,  с крышей  на  уровне  второго
этажа, был особенно заманчивым. Прыгать с него могли не все. Как выяснилось,
дело  было  в особом  страхе высоты,  который  некоторые, вполне отважные  в
других ситуациях ребята,  преодолеть  не  могли.  Зато были такие, для  кого
прыгнуть с  высокого  сарая  не  составляло труда, и дело  здесь было  не  в
возрасте,  даже  пол  не играл роли.  Я помню, как  безо всякого  страха,  а
главное  сразу, не  стоя  долго на  краю крыши,  прыгала  одна девочка, в то
время, как более  взрослые ребята  подолгу  не решались  на это.  Здесь  был
двойной страх,  во-первых подвернуть  или сломать ногу  при  приземлении,  а
во-вторых - острое  ощущение захватывания  духа в процессе самого  полета. С
гордостью  могу сказать, что я  преодолевал эти  страхи  и  прыгал  со  всех
сараев. Сильных травм не было, может быть пару раз подворачивал ногу.
     Еще одним из  летних  развлечений было запускание "воздушного змея".  Я
некоторое время занимался этим, хотя в  пределах двора развернуться особенно
не удавалось - не хватало места для разбега. Это занятие лучше подходило для
открытого  пространства, где-нибудь в деревне,  но мы занимались  этим  и во
дворах,  между домов. Быстро  запустить змея  можно  было только при хорошем
постоянном ветре.  Тогда  можно  было  никуда не  бежать,  и  контролировать
положение  змея  в вышине, изредка подтравливая его за веревку.  Змея делали
дома, каждый для себя. Где-то  доставали  тонкую, плотную провощенную бумагу
типа  кальки. Наклеивали на  нее тонкие  деревянные  рейки,  по  периметру и
крест-накрест, Верхнюю часть получившегося прямоугольника немного изгибали и
закрепляли в таком положении шпагатом.  К нижней части приделывался хвост из
длинных  кусков  мочала,  а  к  верхней -  конец длиннющей  тонкой  веревки,
намотанной на палку. Когда  змей взлетал под напором ветра,  веревка  быстро
разматывалась, давая ему простор. Змей обычно  запускали вдвоем. Один держал
его на вытянутых вверх руках, а другой, отойдя подальше, начинал разбег. Так
они  оба бежали некоторое  время  вместе,  пока змей  не набирал воздух и не
взмывал  вверх, вырвавшись из рук. Дальше  все зависело от техники того, кто
держал  моток с веревкой. Чтобы змей не потерял высоты, надо было  все время
следить за  натяжением  веревки,  в то же время  постепенно  разматывая  ее.
Только  так змей уходил далеко ввысь.  Но если веревка разматывалась слишком
быстро,  то змей заваливался набок и начинал падать зигзагами. Увлечение это
требовало от детей не только ловкости и сноровки, а также умения делать вещи
своими  руками,  причем пользуясь  неписаными правилами,  передававшимися от
поколения   к   поколению.   Было  еще  одно  дворовое  увлечение  воздушным
пространством.  Оно называлось  "гонять  голубей".  У  нас во  дворе,  как и
повсюду, были  голубятни, были и заядлые голубятники. Занимались голубями  в
основном   взрослые  мужики,  поскольку  это  было  связано  с  деньгами,  с
различными разборками по различным  поводам. Насколько я  знаю, это  занятие
было  не  простым  увлечением.  Если  человек  втягивался  в  него,  то  оно
становилось для него чуть ли не профессией, но уж образом жизни - наверняка.
Меня миновало увлечение голубями,  я ничего не понимаю  в  этом и  не берусь
рассказывать, хотя подозреваю, что  это целая наука.  Думаю,  что кто-нибудь
напишет пособие по дворовым голубятням.
     -- -- -- -- -- -- -- -- --
     Наиболее благоприятной порой для дворовой жизни было, конечно, лето. Но
и зимнее время оставило массу воспоминаний. Все во дворе замирало в холодные
и  дождливые  дни поздней  осени, но оживление  наблюдалось  уже  с  первыми
морозами, с первым снегом. Тут начинались игры и  забавы совсем иного сорта.
Должен сказать, что во второй половине сороковых, в начале пятидесятых годов
зима в  Москве была гораздо  холоднее и дольше, чем сейчас.  Катки  начинали
работать  уже после 7-го ноября и закрывались  в самом конце марта. За время
зимы иногда были настолько сильные морозы,  что в школах отменялись занятия,
так  как некоторые школьники, особенно  младшие, обмораживались  по дороге в
школу.  Оттепелей в середине зимы почти не было, снег лежал постоянно. Среди
зимних  забав, проходивших внутри двора, была  очень  популярна  игра  "царь
горы".   Для  этого  требовалось  любое  возвышение,  заваленное   снегом  и
превратившееся фактически в  сугроб. Чаще всего  это были сами  сугробы,  то
есть огромные  кучи снега, образовавшиеся после работы дворников  по очистке
двора.  Дворников  тогда  было много