тно... Скелитн кампани. Компания скелетов, хорошенькое дело. И что сей 
сон значит? Чертовы спецтермины. Фолкнера бы попереводить или Дос 
Пассоса, да кому они теперь потребны. А! Рота неполного состава... как это... 
недоукомплектованная... кадрированная... Ну зачем, скажите на милость, 
райкому про кадрированные роты?
     А насколько была укомплектована рота, в которой оказался Антон? И 
кем? Заморышами и дурачками, которым нечем было откупиться... А еще - 
шпаной, которая от тюрьмы в армии спасается.
     Я дрянь, а не мать, тварь, тварь!! Не суметь придумать ничего! Не 
найти денег! Не найти мужика, под которого лечь не просто так, а чтобы 
вытянуть хоть немного денег! У военкоматских врачей в прошлом сезоне такса 
была еще довольно умеренная - и не наскребла!
     Не реветь, дура! Тушь потечет!
     Так. Скелитн кампани...
     Может, сегодня хоть что-нибудь узнаю. 
     Ох, ну и бред. Сказал бы мне кто-нибудь пару лет назад, что я понесу 
трудовые деревянные ведунье... Я - ведунье. Идиотизм. А что теперь - не 
идиотизм?
     Спасибо Татке, подкинула адресок. И откуда она все знает? И главное, 
сама ведь никогда туда не заходила, наоборот, обмолвилась при мне - и сразу, 
стоило мне за идею ухватиться, принялась отговаривать: что ты, что ты, это же 
бесовщина! И глаза - во-от такие сразу. Она же теперь у нас отчаянно 
верующая, как и полагается верноподданной гражданке. Странно, что графу 
<вероисповедание> в анкетах еще не ввели. Как это митрополит вчера утречком 
гундосил из репродуктора, пока я завтракала, среди прочих выступавших по 
поводу приближения славной годовщины: <И Россия, возлюбленная невеста 
Христова, вновь устремится всеми помыслами своими к вечному жениху...> 
Форменный идиотизм: вечный жених - это тот, кто никогда так и не женится, 
что ли? В общем, советское - значит православное. Экономика должна быть 
православной. Народ и партия единосущны во Христе. Дальше каждый может 
продолжать сам хоть до опупения... Что ты, Аська, побойся Бога, это же 
смертный грех! Это же не энергии там какие-нибудь, это только для соблазна 
так говорится, что энергии, поля разные - на самом деле все через падшие 
души идет, через бесеняк! Ты же не измолишь потом никогда! Ты просто 
молись и жди, Аська, молись и жди, Бог поможет, Бог милостив. Я вот 
молилась, молилась, не поверишь, сколько на коленках выстояла - и смотри, 
как замуж выскочила удачно, в наши-то с тобой годы! Ибо милостив и 
человеколюбец.
     А мне плевать, даже если и так. Мне надо знать, что с Антоном. Где 
он. Жив ли. Я не могу ждать. И уж не совсем я темная в этих делах, я же знаю, 
что по теории-то их, молись не молись, все равно: хотят - дадут, хотят - не 
дадут. Будь ты хоть трижды добродетелен, проторчи хоть с колыбели до седин 
на коленках, обливаясь слезами, абсолютно без разницы: даруется не 
человечьим молением, а Божьим соизволением. Точь-в-точь как в партийных 
органах. И вообще. Попы, похоже, любого, кто действует, а не ждет на 
коленках, сразу зачисляют в какие-нибудь Сатаны. Как там в книжке, которую 
Татка мне подсунуть пыталась... как ее... типично шпионское название, раньше 
в этаких обложках обязательно что-нибудь про абвер было или про ЦРУ... 
<Невидимый фронт>? <Невидимая война>? <Невидимая брань>, точно! Шлемом 
тебе послужат совершенное в себя неверие и совершенное на себя ненадеяние, 
щитом и кольчугой - дерзновенная вера в Бога и твердое на него упование, 
мечом - непрестанная молитва, как словесная, так и мысленная... Ну какой 
нормальный человек, если он человек, а не червяк, не слизняк 
полураздавленный, это выдержит? Может, потому религия и делает свое дело 
так худо, что всякий, кто по складу ума и души, по характеру, по темпераменту, 
в конце концов, хотел делать и не мог клянчить и ждать, внутренне сам был 
готов, что его объявят Антихристом, и вынужден был, если и впрямь хотел 
чего-то добиться, жить с сознанием того, что он - ставленник адских сил. Ну, а 
раз так, дескать, то все одно пропадать, семь бед - один ответ... и жил 
соответственно.
     Нет, девушка, так не пойдет. Это филькина грамота, а не документ. 
Подписи нет, печати нет, извольте это все изобразить, а потом уже ко мне. И не 
надо смотреть так, будто вы меня приобрели вместе с прочей движимостью и 
недвижимостью. Как и этот скоросшиватель, как и этот стол, как и этот 
Университет, я принадлежу нашей славной Советской Родине. И вдобавок, в 
матери вам гожусь. У меня сыну столько, сколько вам. Ах, вы думали, у меня 
давно уже взрослые внуки? Спасибо, вы очень любезны. Будут и внуки, не 
сомневайтесь. Не сомневайтесь!
     Ох, сил моих больше нет!!!
     Не реви, Аська, только не реви. Лапочка моя, Асенька. Никто нам с 
тобой не поможет, если мы сами себе не поможем. Ни Бог, ни царь, ни... 
Сатана. Час остался.
     Симагин всегда говорил так ласково: Асенька... А его как звали? Вот 
забавно, не помню. Сергей, кажется.
     Или... Андрей? Дурацкая манера была в те времена: именно близким 
людям надо было этак залихватски называть друг друга по фамилиям. Только 
он, как и в остальном, был вне мира. Он мне: Асенька, а я ему: Симагин да 
Симагин, Симагин да Симагин.
     Хоть бы кому-нибудь можно было сказать сейчас: Сереженька... 
Андрюшенька...
     Да что ж сегодня глаза-то так на мокром месте? Ладно. Значит, 
скелитн кампани... Кадрированная компания... сволочей.
     
     И Тучков мост, и мост Строителей были почему-то перекрыты уже 
недели три. Говорили, ремонт. А был еще очень достоверный, почти 
официальный слух, что в целях безопасности; якобы контрразведка получила 
данные, будто то ли из Украины, то ли из Эстонии специальная диверсионная 
группа будет заслана, или уже заслана, с целью взорвать почему-то именно 
один из этих мостов. Сильно на ерунду смахивало, конечно. Украине сейчас 
вообще ни до чего, западные и восточные области сцепились насмерть, а в 
подбрюшье еще Крым висит, от которого неизвестно чего ждать, потому что 
крымские русские - за Харькивщину, татары им в пику, разумеется, за Запад; 
хотя, как поговаривали в народе, единственное, что хохлы способны делать 
даже и без выгоды для себя, - это пакостить. Из одной вредности. Эстония 
вроде тоже - напрягая всю свою суверенную мощь, упоенно делит с Латвией 
еще не выловленных балтийских снетков... Но в наше время, если сказано 
<украсть>, <захватить>, <убить>, <взорвать>, - любая ерунда может оказаться 
правдой.
     Поначалу Ася хотела попользоваться редкостно хорошей погодой и 
пройтись до Щорса пешком: как-нибудь просочиться через один из некогда 
любимых, а теперь ремонтируемых мостов - лучше, разумеется, через 
Строителей, - потом пройти по набережной к Заячьему острову; 
продефилировать, не заходя в крепость, по его зеленой окраинке напротив 
Артмузея, а потом, скажем, пойти дальше по Кировскому или, если силы 
подведут, сесть, скажем, на сорок шестой. Насколько Ася понимала, 
записанные ею на клочке бумаги номера означали, что Александра Никитишна 
- и имечко-то какое! почти бабка Ванга, только а-ля рюс - живет где-то 
совсем рядом с площадью Льва Толстого, первый или второй дом по Щорса. 
Очень хотелось погулять часик по этим обожаемым исстари, еще с последних 
школьных лет, а уж тем более - с первого университетского года местам. 
Попробовать переплавить в горне тихого предвечернего света, медленно 
высыхающих луж на асфальте и успокоительно неизменной красоты невского 
простора мрачную, жуткую, раздирающую грудь тоску в мягкую грусть и хоть 
так утихомирить нервы перед этой странной встречей, которая то ли удастся, то 
ли нет. Сколько они по этим местам гуляли с будущим Антоновым отцом! Как 
смеялись! Как уток кормили булкой с мостика перед крепостными воротами! А 
они крякали, пятерными такими потешными кряками, одна за другой, и каждый 
кряк чуть тише предыдущего: кря-кря-кря-кря-кря! кря-кря-кря-кря-кря! Будто 
хриплые черти хохотали... И он здесь ее фотографировал. Одна фотка случайно 
сохранилась; вообще-то Ася их все разорвала потом и выбросила - это когда 
Антону, наверное, уже с полгода было и она поняла наконец, что возврата нет; 
но одна фотография случайно сохранилась у мамы в бумагах и после маминой 
смерти - вынырнула вот. В последнее время Ася иногда ее доставала и 
разглядывала - почему-то стесняясь, будто подсматривала в замочную 
скважину за совершенно чужим молодым счастьем. В откровенно призывной 
мимо-юбке и водолазочке, такой тугой, что грудь будто голая. Гибкая, 
тоненькая еще. Глаза сверкают, и рот до ушей. Вдали на заднем плане - 
тяжкий угол музея за протокой; сразу за спиной - какой-то куст, их сейчас уже 
нет, давно зачем-то раскорчевали... Несколько раз порывалась и ее разорвать, 
но так и не решилась. А у красной крепостной стены лежал тогда поваленный, 
или спиленный, что ли, тополь - и Ася любила взобраться на него и пройтись, 
с вопиющей наглядностью виляя девчоночьими бедрами якобы чтоб сохранить 
равновесие, а Антон старший, тогда еще просто Антон - чтоб ее 
поддерживал... Подонок. Вот уж поддержал так поддержал.
     Ничего не вышло из ее затеи; не пройти было даже пешком по 
перегороженному дощатыми заборами с торцов и мирно дремлющему в 
ожидании начала ремонта - или в ожидании наряда охраны - мосту. 
Пробовать дойти до Тучкова Ася не стала - наверняка и там то же 
лиходейство: передавили, так сказать, транспортную артерию двумя удавками и 
решили, что три четверти дела сделано, можно полгодика отдохнуть. Или 
неразворованного остатка средств, отпущенных на ремонт - или что там у них 
было запланировано? зенитки ставить? противолодочные сети? - хватило 
исключительно на косые щелястые заборы, а для остального надо уже ждать 
следующего финансового года... Нам, простым смертным, - без разницы.
     Даже непонятно было, как добираться - близок локоть, а не укусишь. 
Вроде вот она, Петроградская сторона, вот, за речкой... прямо хоть вплавь 
пускайся. И так красиво янтарное солнце мреет над той стороной, небо 
пепельно-розовое, теплое, и вся река тоже янтарная и розовая... Ася довольно 
долго стояла у забора в десятке метров от ростральной колонны - то ли в 
растерянности, то ли в каком-то забытьи. Ей казалось, что именно здесь, на 
этом месте, она должна вспомнить что-то, что-то найти в себе; казалось, здесь 
она когда-то шла и поняла нечто очень важное, а теперь забыла и надо во что 
бы то ни стало вспомнить - но мысль ни за какую защербинку в прошлом не 
могла уцепиться и бессильно проскальзывала мимо неосязаемого важного по 
осточертевшему накатанному: не пройти... значит, дорога займет больше 
времени, чем думала... значит, готовить себе ужин не останется уже никаких 
сил... куда бы зайти перекусить?.. завтра с утра пораньше надо обязательно 
успеть в ректорат, выяснить наконец, что они имели в виду тем дурацким 
распоряжением... Ничего так и не удалось нащупать, и только раздражение на 
ранний склероз вдруг нахлестнулось новым жгучим охлестом поверх тупо 
ноющих постоянных бед. Ася сердито притопнула, крутнулась на каблуках и 
пошла к метро. Собственно, больше и рассчитывать было не на что, хотя крюк 
дурацкий: до <Василеостровской> пешком, потом до <Гостинки> одну 
остановку, потом пересадка и потом до <Петроградской> еще две остановки. 
Кажется, в это время <Петроградская> на выход работала. Или наоборот, только 
на вход? Забыла. Вернее, запуталась, сейчас почти на всех станциях какие-то 
ограничения. Ничего больше не оставалось, как ехать проверять. В крайнем 
случае, вернусь до <Горьковки>, подумала Ася, и оттуда пройду пешком по 
Кировскому, как собиралась.
     Хотя без зеленой окраинки Заячьего прогулка утратила всякий смысл.
     Все получилось. Потная давильня заглотила ее, покрутила по своим 
грохочущим кишкам, туго набитым дурно пахнущей аморфной массой, которая, 
возвращаясь наружу, распадалась на людей, причем, как ни странно, очень 
разных - и срыгнула там где надо. Один эскалатор работал на подъем. 
Приехала куда хотела, вышла где хотела. Много ли надо интеллигентной 
женщине для счастья?
     Движение по Кировскому было перекрыто, так что очень даже 
правильно и замечательно она решила ехать на метро. К ДК Ленсовета, в быту 
- к <Промке>, с песней выворачивала откуда-то с Карповки бесконечная 
колонна то ли солдат, то ли курсантов. Похоже, в ДК их и вели. Народ на 
тротуарах кто глазел, кто, ругаясь в голос, пропихивался. Ася тоже взглянула, 
время было. Мальчишки все маленькие, заморенные, обтруханные какие-то; 
мордочки глупые и беззащитные. Компания скелетов. Взгляд сам собой забегал 
по этим мордочкам в войсках Антона - Ася даже не сразу это поняла. А когда 
поняла, ядовито жгучие слезы опять заплескались под самой переносицей, 
грозя проесть глаза изнутри и хлынуть. Столько кислятины в душе накопилось, 
что даже слезы уже не слезы, а прямо-таки серная кислота, так жжет... Ася 
отвернулась и побежала, чтобы не видеть и не слышать, в подземный переход. 
<Комсомольцы, добровольцы, надо верить, любить беззаветно, видеть солнце 
порой предрассветной - только так можно счастье найти...> - на одной ноте 
тянули ребята и почти в ногу лупили асфальт сношенной пыльной кирзой.
     Поднявшись из перехода на той стороне, Ася заглянула в афиши и 
сразу поняла, куда ведут ребят; даже не надо было сопоставлять сегодняшнюю 
дату и дату над названием лекции. <Советская Республика в кольце фронтов и 
причины ее конечной победы. 1918-1921. Читает доктор исторических наук А. 
Токарев>. Ася даже с шага сбилась. Фамилия - как у Антонова отца. И первая 
буква имени тоже совпадает. А второго инициала нет... ну да я все равно бы не 
вспомнила, как сволоча по батюшке. С него бы сталось, с краснобая, такие лек-
ции сейчас читать. Какой факультет он кончал? Не исторический ли? А тоже не 
помню... Ведь выписки же ему делала, редактировала и перепечатывала 
бумажки его драгоценные, с французского, с английского переводила для 
него... а ни черта не помню. Да что ж у меня в душе осталось-то? Один шлак, 
жмых... сточные воды. Но уж их зато - да-астаточное количество. Вот и норо-
вят устроить залповый сброс через глаза, слезами.
     Нескончаемым потоком, стискиваясь в дверях ДК, как вода в узости 
горной речки, ребята втягивались внутрь. Тут они уже не пели, только кое-кто 
разговаривал вполголоса. <Заныкал?> - <Не успел...> - <Серя сказал, завтра 
опять на даче забор мастрячим...> Серя - это, наверное, сержант, не сразу 
догадалась Ася. Или, может, просто какой-нибудь чрезвычайно осведомленный 
Сергей? Но вряд ли... Она боялась, ей не удастся провильнуть сквозь поток и 
придется либо ждать, когда колонна втянется в двери вся, либо возвращаться и 
огибать Промку по периметру, но ребята были вежливые, тихие - потеснились, 
втянули несуществующие животики, она и юркнула. От солдатиков пахло 
немытым молодым. От Антона так пахло, когда он, нагонявшись в футбол с 
одноклассниками, приходил домой... но он сразу лез в душ, Ася приучила. Да 
он и сам любил поплескаться. <Хоть бы раз боевые дали. Вс„ сборка-разборка, 
сборка-разборка. А если стрельнуть придется? Я ж с десяти шагов, может, не 
попаду>. - <Патронов не хватает. Экономия...>
     А ведь я сегодня напьюсь, подумала Ася, сворачивая с Кировского за 
угол. Полбутылки коньяку уже месяца два скучает в холодильнике после 
Таткиного прихода. Приду от экстрасенсорихи и выдую, и провались все 
пропадом. Не могу больше.
     Действительно, оказалось совсем недалеко. Еще с полминуты Ася 
нерешительно потопталась у парадной, потом, борясь с дурацким желанием 
перекреститься - но она все равно не помнила точно, как это надо делать, 
слева направо или справа налево: были, она помнила, в истории с этим какие-то 
сложности, - шагнула внутрь.
     Поднялась на второй этаж.
     Здесь было уже почти темно; лестничное окошко, мутное, как бельмо, 
белело где-то дальше и выше, и Ася не сразу разобралась со света, на какой 
двери какой номер.
     Позвонила, как уговорено.
     Дверь была широкая, просторная, обитая истертым черным 
дерматином. Пахло не слишком вкусной стряпней - то ли из-за этой двери, то 
ли откуда-то еще. Подгорело, мельком подумала Ася. И масло прогоркло, на-
верное. Странно, она совсем не волновалась, но ее буквально корчило от дикой 
нелепости всей ситуации. Фарс. Сердце ни вот на столечко не частило.
     Наконец изнутри раздалось неторопливое шевеление, а потом 
неуклюже, в несколько приемов прозвякала вытягиваемая из паза цепочка - 
затея сельской простоты, кого теперь такой цепочкой остановишь - и дверь со 
скрипом, медленно отворилась. 
     В пожилой женщине, которая стояла на пороге напротив Аси, не 
ощущалось ничего сверхчеловеческого. Впрочем, опыта общения с 
экстрасенсами у Аси не было ни малейшего. Ничего, наверное, и не должно 
ощущаться? Во всяком случае, когда лет девять назад по телику начали 
показывать всяких Глоб и Кашпировских, в них тоже сверхъестественная суть 
как-то не сквозила; просто один - вроде бы мелкий комсомольский работник, 
другой вроде бы тупой майор, вот и вся разница. Господи, как она тогда 
хохотала над этими мессиями! С Антоном вместе хохотала... И вот - колесо 
судьбы свершило свой оборот. Что говорить-то?
     - Александра Никитишна? - спросила Ася, решив не тянуть. Как 
можно меньше времени надо потратить на эту ерунду, мельком подумала она, 
коньяк выдыхается.
     - Да, - негромко, басисто-раскатисто сказала женщина и слегка 
наклонила голову с седыми кудряшками. В правой руке ее дымилась сигарета, 
вставленная в длинный темный мундштук. Значит, курить можно будет, 
удовлетворенно отметила Ася. Курить хотелось отчаянно. Но каков имидж! 
Обязательно с мундштуком, как полагалось в начале века, когда так модны 
были все эти спиритические идиотизмы... И глухой темный халат до полу.
     - Меня зовут Ася, я звонила вам позавчера, и мы договорились. По 
поводу выкройки.
     Несколько секунд Александра Никитишна неподвижным взглядом 
остужала Асю, потом затянулась долгим затягом и чуть посторонилась.
     - Заходи, милочка, - сказала она. Асю передернуло, и она с трудом 
сдержалась. Повернуться и вон отсюда, и ни слова больше с этой 
комедианткой... Нет. Всякую дорогу нужно пройти до конца.
     Квартира была коммунальной, вот почему три звонка, и вот почему 
конспирация насчет выкройки. Висели плащи и пальто, висели мокрые 
простыни, наволочки и совсем неопределенные тряпки, висели тазы. Телефон 
- коридорный, и возле него с прижатой к уху трубкой, взгромоздив одну ногу 
на стул, стояла, молча и размеренно кивая, какая-то коза в застиранном халате, 
неинтересно разъехавшемся на тощей коленке, и с обмотанной трухлявым 
полотенцем свежепомытой головой. Синий чад, который Ася учуяла еще на 
лестнице, плавал плотными слоями, и оттого весь коридор казался чуть при-
зрачным, удушливо мерцал. Снятся людям иногда голубые города... у которых 
названия нет. Нет им названия. И несть им числа.
     Александра открыла перед Асей крашенную белой краской дверь, 
потрескавшуюся и облупленную, и пропустила Асю впереди себя.
     В комнате было чистенько, ухожено и почти не воняло кухней. На 
широком щербатом подоконнике - естественно, горшочек с алоэ. Открытая 
форточка, как часто случается в старых домах, была почти недоступна - 
неудобно, высоко, да еще у окна стол, через который надо лезть... Наверное, на 
стол и следует влезать, чтобы отворить или затворить сей живительный клапан, 
поняла Ася. Впрочем, клапан, похоже, никогда не закрывался. Скатерочки, 
салфеточки, слоники. Не хватало только картинки с лебедями. Смех и грех. 
Впрочем, книги; много книг. И масса толстых папок, стоящих рядами на 
открытых навесных полках, грудой лежащих на столе... Наверное, труды какие-
нибудь экстрасенсорные, каких не публикуют. И разумеется, самопалы. 
Кастанеда этот пресловутый наверняка во всех видах. А ведь, похоже, выкройки 
- не только конспирация. Действительно, повсюду альбомы выкроек