мне простым и ясным русским языком. Я же помню ваши 
отчеты, в них такие же расплывчатые и трескучие фразы, как во всех 
лабораторных официальных планах и соцобязательствах. Усиление, 
повышение, всемерное развитие. Чего конкретно ожидали ваши лучшие умы от 
стимулирования этих латентных точек?
     - Наша тематика в основном была... была медицинской. 
Соответственно... - Кашинский облизнул губы, и быстрое движение мокро 
отблескивающего острого кончика по блеклым пересохшим губам на мгновение 
сделало его не просто отвратительным, а отвратительным невыносимо. Бероева 
едва не стошнило. - Соответственно и ожидания концентрировались в области 
диагностики и тера... терапии. Вы, вероятно, недопоняли. Извиняюсь... Локация 
латентных точек, их развертывание... поиск, так сказать, чуда никогда не были 
среди официально... официально закрепленных за лабораторией тем. Симагин и 
Карамышев занимались этим, в основном, вдвоем, факультативно, посвящая в 
свои достижения только... только Вайсброда, да и то не слишком его... 
утруждая. Старик уже тогда болел.
     - Вадик, что вы мне голову морочите? - теряя терпение, спросил 
Бероев. - Вы же писали, что на повестке дня - резкое увеличение всех 
возможностей организма. Качественное повышение сопротивляемости 
микробам, вирусам, радиации, отравляющим веществам и вообще всему на 
свете. Качественное повышение физических и умственных способностей. 
Качественное повышение возможностей борьбы со стрессами. Что еще? 
Нечувствительность к боли... Вы же, в сущности, нам суперменов печь 
обещали! Мы же засекретили вас, исходя из этих отчетов!
     - Я... - дрожащим голосом начал Кашинский, - я... ничего не 
скрываю. Не скрывал и не скры... скрываю! Но не мог же я... вы вообще сочли 
бы меня психом, или всех нас - психами... Спрашивайте с Симагина или с 
Карамышева! Помню, они, думая, что я не слышу, беседовали о... о телекинезе. 
А вот эта точка у нас наверняка ведает телекинезом! А как вы думаете, Андрей 
Андреевич, световой барьер нам не помеха? Убежден, что не помеха, Аристарх 
Львович! Это мне... это пи... писать?
     Задыхаясь, он замолчал. Лоб его жирно, болезненно искрился от 
проступившего пота. Губы тряслись, он опять их облизнул.
     - Да, - сказал Бероев, - это написать было очень трудно... 
Телекинез - такое сложное слово, без орфографического словаря его никак не 
написать... Идиот! Кто вам ставил задачу оценивать информацию? Кто вам 
ставил задачу просеивать информацию и сообщать только то, что вы, идиот, 
считаете возможным, достоверным, достойным упоминания? Я? Пушкин?
     Кашинский бессильно растекся по скамейке и размашисто трепетал. 
Стука его зубов не было слышно лишь оттого, что у него отвисла челюсть. 
Карамышев, думал Бероев. Если кто-то что-то знает - то Карамышев.
     - Я же написал, что он... он хотел научить меня... летать...
     - Из вас получился бы замечательный Икар, - процедил Бероев. - 
Мифологический герой Кашинский. Только, Вадик, не летайте слишком близко 
к солнцу. Не ровен час, товарищ Гелиос решит, что вы посягаете на его 
прерогативы.
     
     Мало того, что кагэбэшник все аккуратно согласовал с Вождем, он и 
перед Листровым извинился с редкой корректностью. Я вас надолго не 
задержу, товарищ капитан. Я понимаю, уже конец рабочего дня; ну конечно, я и 
сам спешу домой. Бедные наши домашние, да? Как они нас еще терпят? И 
голливудская улыбка. Симпатичный кагэбэшник, только киношный слишком. 
Ну, вот как Тихонов был слишком красив и элегичен для эсэсовца, так этому 
Бероеву в кино про контрразведку место, а не в самой контрразведке.
     Впрочем, его начальству виднее.
     Раздражение, вызванное звонком, понемножку улеглось. Надо отдать 
должное красавцу - умело пригасил. Хотя, в сущности, ситуация не 
изменилась и осталась совершенно отвратительной: мало того, что и так ни хре-
на не понять, так еще и эти налетели, как мухи на мед. Или на говно. Как 
посмотреть. Совершенно невозможно догадаться, чем их привлек Симагин, но 
уж привлек так привлек, если в первый же день узнали, что он натворил, и уже 
к вечеру их представитель - тут как тут; и, судя по сдержанному и столь же 
тактичному, сколь и властному поведению - в немалых чинах представитель, в 
немалых... Я ваша тетя, буду у вас жить. А ведь будет, думал Листровой, 
обязательно будет тут и дневать, и ночевать, стоять над душой, ни хрена 
работать не даст.
     Ага, вот еще выдумал. Повторный обыск. Ну, понятно. Мы, 
разумеется, бумажек научных там не искали; если и были какие бумажки или 
приборчики, внимания не обратили бы ребята на них ни за что, не до приборов 
им было; нам все больше подавай острые, равно как и тупые тяжелые, 
предметы... рубящие и колющие. А не показалось ли нам, что кто-то до нас эту 
квартиру уже вскрывал? Нет, не показалось, товарищ... извините, не знаю 
вашего звания... товарищ Бероев, хорошо. Прямо сейчас? А я-то вам зачем? Ах 
наша пломба на двери... надо же, какие они предупредительные нынче. Не 
иначе, этот Симагин у них давно на карандаше. А я-то, дурак, ломлюсь в 
открытую дверь. Шпион, что ли? Или, наоборот, великий гений, которого не 
уберегли?
     Но ни на то, ни на другое не похоже. А похоже, что человека 
подставили. Да так ловко подставили, что не подкопаешься. Да и не вполне 
подставили - все ж таки он был, причем один-одинешенек был в квартире не-
счастной девочки Кирочки, хотя не он насиловал, не он, зуб даю!.. но и кроме 
него больше некому. И кроме него там никого больше не было! Но не он! Ну 
как это, блин, кагэбэшнику объяснить?
     А вот так, простыми словами. Спокойно слушает, без усмешек, без 
недоверия; даже наоборот, с каким-то странным ухватистым пониманием, и 
даже уголок рта этак улыбочкой норовит стать то и дело: дескать, да-да, мы и 
ожидали чего-то похожего. Ох, знает он что-то, этот товарищ без звания; знает 
что-то такое, что дает ему возможность видеть всю ситуацию сверху, а не 
односторонне в профиль, как я. Честное слово, Вождю было бы объяснять куда 
сложнее и натужнее... ну да, впрочем, именно от Вождя зависит, по шапке мне 
дадут, или в покое оставят, или наградят... как говорил в <Бриллиантовой руке> 
Никулин - посмертно. А впрочем, вот за это как раз поручиться нельзя - 
может, именно от товарища без звания куда больше все это теперь зависит. И 
это плохо. Очень плохо. Бандитов я худо-бедно понимаю, Вождя худо-бедно 
тоже понимаю, даже офонаревшего папашу из обкома понимаю вполне... а что 
на уме у этих борцов с диссидой, корчевателей врагов народа, заклинателей 
скрытых инородцев... не могу представить. Опасно, Листровой, опасно!
     А Симагину-то моему как опасно... Вдесятеро опаснее. Вот этого уж 
никак не расскажешь, никак не объяснишь - ни Вождю, ни товарищу без 
звания... даже самому себе объяснить невозможно. А ведь с самим собой не 
словами разговариваешь, а только ощущениями - отдал себе отчет в том, что 
то или это почувствовал, или почувствовал и не заметил, или заметил что-то, а 
что именно - и сам не в силах уразуметь... Ну а когда требуется все это 
переложить на общеупотребительные слова, да еще желательно из 
протокольного словарного запаса - все, кранты. Невозможно. Разговоры эти 
два. С женщиной Асей и в особенности с этим... у которого глаза. Информации, 
казалось бы, ноль. А ощущений - три вагона с каждого. И чем дальше, тем 
сильнее, тем накатистее эти ощущения начинают ощущаться, будто фотография 
проявляется, проявляется... Только вот что на фотографии - словами не 
выразишь.
     Товарищ Бероев без звания пролистал пополневшую с утра папочку и 
раз, и два, и три. Задумался. Листровой предложил ему закурить - отказался; 
не курит. Положительный какой. И не пьет, конечно. И семьянин, наверное, 
отменный. И бабам, естественно, нравится. А вот мне - нет. И не потому, что 
он лично мне не нравится; похоже, мог бы мужик человеком стать. Но только 
знаю я наверняка, что от этих - добра не жди. И уж конечно, не ждать теперь 
добра ни взбалмошной этой Асе, ни Симагину моему. Все. Кранты их сложным 
переживаниям, их утонченным чувствам, их скачкам и вывертам, не понятным 
ни одному нормальному человеку, но, наверное, невероятно дорогим для них и 
единственно для них возможным. Эти им не дадут. Эти их живо приведут к 
единому знаменателю.
     - Ну, и как же вы, Павел Дементьевич, объясняете подобные 
несообразности?.- спросил товарищ Бероев без звания, оторвавшись наконец 
от своих глубоких размышлений, уже показавшихся Листровому 
нескончаемыми или, по крайней мере, имеющими все шансы продлиться до 
утра. Ох и устроят мне дома головомойку, в сотый раз подумал Листровой - 
уже по инерции, не сразу в силах перестроиться на разговор после долгого, 
томительного ожидания в тишине. Да. Вот как я объясняю подобные 
несообразности: ох и устроят мне дома головомойку.
     - Ну, товарищ Бероев, когда вы здесь, мне объяснять ничего уже не 
приходится, - скромно сказал он. - Мое дело собрать... э-э... руду фактов. А 
уж выплавлять из нее чугун выводов - дело ваше. С рудой вы ознакомились.
     - Потрясающе, - проговорил Бероев. - Одевшись в халат терпения 
и подпоясавшись поясом внимания... Просто Омар Хайям какой-то, Саади, а не 
капитан милиции: Ваше ведомство, коллега, использует свои кадры с 
поразительно низким капэдэ. Тем не менее, досточтимый Листровой-баши, - и 
улыбнулся такой лучезарной улыбкой, что Листровой даже при желании не 
смог бы обидеться, а только невольно улыбнулся в ответ, - чья мудрость 
может быть уподоблена лишь его же проницательности, а та, в свою очередь, - 
лишь изумруду на рукоятке парадной сабли нашего эмира, да продлятся вечно 
его годы... Как раз в подобных ситуациях скорее мне пристало смиренно 
внимать вашим словам, ибо они навеяны опытом. Я же не сыскарь, Павел 
Дементьевич.
     - Знаете, товарищ Бероев, - неожиданно для себя признался 
Листровой; как ни крути, а он ощущал к кагэбэшнику расположение, хотя и 
отдавал себе отчет, что вызывать расположение, даже симпатию - вероятно, 
один из профессиональных навыков сидящего напротив него человека и что 
расположение это втридорога может потом ему, Листровому, обойтись, - я 
часа два назад, не пытаясь никаких даже выводов формулировать, попробовал 
касательно этого дела при своем начальстве произнести слово 
<несообразности>. Ну, если быть точным, я сказал <нестыковки>. Меня чуть на 
месте не расстреляли. Так что я лучше помолчу.
     - Павел Дементьевич, - серьезно сказал Бероев, - у меня и оружия-
то при себе нет.
     Листровой молчал. Бероев подождал немного, потом спросил:
     - Вы составите мне компанию?
     - Какую?
     - Надо все-таки наведаться на квартиру к Симагину.
     - Обязательно сегодня?
     - Обязательно, Павел Дементьевич.
     Листровой почесал щеку.
     - А ордер?
     Товарищ Бероев без звания картинно изумился, даже вытаращил свои 
красивые, романтического раскроя зенки.
     - А у вас ночью был ордер?
     - У нас срочность была, - хмыкнул Листровой.
     - А кто вам сказал, что у меня ее нет? Кто сказал - пусть бросит в 
меня камень.
     Листровой опять почесал щеку. Резонно...
     - Вы, конечно, на машине?
     - Конечно.
     - Ну, поехали. Я, признаться, сам еще и не был там, только по 
бумажкам...
     - Странные бумажки, - начал раскручивать его Бероев, когда они 
уже вышли из кабинета и потопали, обгоняя расходящихся по домам 
сотрудников, по коридорам и лестницам управления. - И главное, чем дальше, 
тем страннее, правда, Павел Дементьевич?
     - Я молчу, - сказал Листровой.
     - Да-да. Я говорю. Три вопиющих противоречия, не считая более 
мелких. Я просто-таки поражен вашим самообладанием, говорю совершенно 
серьезно. Вы, наверное, об эти противоречия еще с утра или, по крайней мере, с 
середины дня лбом бьетесь - и еще не спятили. Я бы, наверное, спятил... 
особенно если б меня начальство подгоняло, как вас, и орало: папа приехал! 
папа приехал!
     Листровой недоверчиво покосился на товарища Бероева. Можно было 
подумать, он под столом в кабинете Листрового весь день сидел... без звания. 
Бероев невозмутимо шагал рядом, глядя вперед. Кабинет мой на прослушке, 
что ли?! Или просто у аса интуиция такая многопудовая?
     - Первое: Симагин не мог находиться одновременно и в квартире, где 
было совершено убийство, и на другом конце города, где он якобы зарезал 
писателя. Но если бы не предсмертная записка писателя, вы никогда бы не 
соотнесли убийство и Симагина, значит, не взломали бы квартиру Симагина, не 
нашли бы расписания уроков и не поспешили на квартиру, где было совершено 
убийство. Второе: факт насилия, учиненного в этой квартире над девочкой, 
очевиден, и практически столь же очевидно то, что Симагин его не совершал. 
Но совершить его, кроме Симагина, было некому. И третье: Симагин никак не 
мог из изолятора звонить своей женщине. Но, очевидно, он ей звонил, 
поскольку, кроме него, никто - ведь не ваши же следователи? - не мог 
предупредить ее о том, что к ней придут, что надо отвечать честно и так далее. 
Верно?
     - Верно, - вынужден был ответить Листровой. Как ухватывает, 
скотина, с невольным восхищением подумал он, как формулирует! Песня!
     Они уселись на заднее сиденье <Волги>, друг с другом рядышком, аки 
голубки. Листровой успел поймать изумленные взгляды двух своих 
сослуживцев, как раз выходящих из подъезда. Небось, решили, что - все. 
отпрыгался Листровой, подумал Листровой с внутренней ухмылкой. А вот хрен 
вам. На задание еду. Государственной важности.
     - К Площади Мужества, Коля... - сказал Бероев своему шоферу.
     - Яволь, - ответил тот, и <Волга> покатила.
     - Какие же можно сделать отсюда выводы? Выводов можно сделать 
три. По крайней мере. Таких расплывчатых кустовых выводов, каждый из 
которых может сам дать, в свою очередь, несколько версий... Во-первых, 
Симагиных несколько. Функционирует двойник или двойники, и тот Симагин, 
который настоящий Симагин, который сейчас зализывает травмы, полученные 
при сопротивлении задержанию, - и Бероев испытующе огрел Листрового 
неожиданно тяжелым взглядом; тот едва сумел сохранить отсутствующий вид, 
- это самый незначительный из Симагиных, сданный своими старшими 
коллегами вам в качестве козла отпущения. Второй вывод: Симагина кто-то 
самым тщательным образом подставил, навел вас на него. Но, чтобы так 
филигранно и, я бы сказал, необъяснимо с научной точки зрения организовать 
подобную подставу, организатор должен быть поистине дьяволом во плоти. И 
третье...
     Он замолчал, с несколько деланным вниманием разглядывая пробку 
при въезде на Литейный мост. Внимательно слушавший Листровой с досадой 
покосился на Бероева. До первых двух он и сам уже додумался и отступил, 
поняв всю неподъемность отработки этих версий находящимися в его 
распоряжении средствами, да еще в пожарном порядке; третьей версии у него 
не родилось.
     - И третье? - наконец не выдержал он, когда <Волга> уже катила 
мимо Военно-медицинской.
     - Третье... - задумчиво проговорил Бероев. - Это то, что 
преступник Симагин сам является дьяволом во плоти. И его возможности 
неизвестно на сколько превышают возможности обычного человека.
     Листровой разочарованно расслабился и отвернулся к окошку. <Волга> 
с трудом продиралась сквозь потоки машин, юлящие по узеньким проспектам 
сикось-накось, как Бог на душу положит. То на тротуар приходилось выезжать, 
распугивая и доводя до окончательного остервенения людей, устало мечущихся 
по магазинам после успешного завершения рабочего дня, то скакать по 
рельсам, безбожно подрезая и так еле плетущиеся, дергающиеся на метр-два 
вперед и снова тормозящие переполненные гробы трамваев... Только ходили 
вверх-вниз широкие лопатки молчаливого шофера Коли, обтянутые тугой, 
пропотевшей под мышками футболкой. Улицы города на Неве, колыбели, блин, 
трех революций, были рассчитаны на вдесятеро меньший объем перевозок.
     Третья версия оказалась бредом. Не бывает таких возможностей, 
чтобы вылезти с пятого этажа по гладкой стене никем не замеченным, сбегать 
за полгорода убить осквернителя и порушителя семейного очага, потом по 
стене же вернуться, убить девочку и, мирно помывшись и отутюжившись, 
дождаться милиции. Специально, чтоб по морде получить?
     Минуту спустя Листровой заколебался. Уж что-что, а бредить офицер 
КГБ не стал бы. Просто он что-то знает - то, чего не знает Листровой. И от 
того, каким должно быть это знание - чтобы товарищ Бероев мог ляпнуть 
такое, - Листрового пробрала дрожь.
     Он покосился на Бероева. Бероев сделал вид, что не почувствовал 
взгляда, смотрел вперед: А ведь он склоняется к третьей версии, обжигающе 
накатило на Листрового понимание. Не знаю, почему и зачем, ничего не знаю и 
ведать не ведаю вовсе, что там за очередного дьявола они опять выдумали в 
своих застенках... но явно товарищ Бероев без звания намерен выстругать из 
Симагина злодея, наделенного какими-то там фантастическими способностями. 
Он и на квартиру к нему для этого едет сейчас. Вот это да. Это во что же я 
влип? Это куда же меня вмазали? Это что же, я сейчас косвенным... да и не 
очень-то косвенным! - образом способствую тому, что из нормального 
придурошного интеллигентишки будут делать, скажем, супершпиона?
     А из бабы его - кого сделают? Ох, женщина Ася!.. Это тебе не в свой 
необозримый духовный мир вслушиваться: ожила совсем или еще не совсем? 
еще люблю или уже не люблю?
     - Павел Дементьевич, - просительно сказал Бероев, - расскажите 
мне, если можно и если есть что, о своих личных, неформальных впечатлениях 
о Симагине и этой его... подруге. То, что в протокол не помещается.
     Ну как в воду глядел. Подруга-то зачем тебе, товарищ без звания?
     - А вы сами не хотите с ними встретиться?
     - С женщиной не хочу. Может быть, захочу потом, но сейчас не хочу. 
А с Симагиным хочу, но чуть позже. Дело в том, что он меня знает, или, по 
крайней мере, вспомнит. А это мне пока не нужно.
     Ах вот какие пироги с котятами. Коллеги, что ли? В разведшколе ЦРУ, 
понимаете ли, вместе обучались, а потом судьба развела.
     - Вряд ли я смогу многое добавить к тому, что вы, вероятно, и так 
прочли между строк протокола, товарищ Бероев, - сказал он с невиданным для 
себя красноречием. Бероев даже покосился чуть иронично: опять Саади... - 
Обыкновенные блаженные.
     - И Симагин? - цепко спросил Бероев.
     - В меньшей степени... - пробурчал Листровой. Он лихорадочно 
пытался продумать, как разговаривать с товарищем без звания дальше. Сказать 
ли, что он на самом деле думает? Или крутиться, как угорь на сковородке? От 
решения, похоже, зависело многое. Но ему не хватало духу. Было страшно 
выбрать первое - и было противно выбрать второе.
     - По-моему, вы никак не можете решить, - сказал Бероев, - в чем 
именно соврать мне и на сколько. - Бероев помолчал, потом ослепительно 
улыбнулся: - Можете быть во мне уверены, Павел Дементьевич, я ничего не 
передам вашему начальству.
     - С меня и вашего начальства за глаза хватит... - пробурчал 
Листровой. - Я же чувствую, что у вас против Симагина во-от такой зуб.
     - А у вас - нет? - Товарищ без звания опять удивился с 
максимально возможной картинностью. - Человек совершил два убийства, 
изнасиловал милую, славную девочку - и у вас нет на него зуба?
     - Нет, - отрезал Листровой.
     - Очень интересно, - проговорил Бероев. И вдруг по памяти 
процитировал Листровому его же слова из составленной им по памяти записи 
разговора с Асей: - Вы, как я погляжу, чрезвычайно высокого мнения об этом 
Симагине.
     Листровой опять с уважением посмотрел кагэбэшнику в лицо. Вот это 
подготовочка... Фотопамять.
     - Чрезвычайно высокого, - процитировал он Асю в ответ.
     - Откуда же оно взялось, Павел Дементьевич?
     - А хрен его знает, - сказал Листровой честно. - На самом-то деле 
я и двух слов с подозреваемым не сказал. А он мне - и одного не