увствовала ничего и не могла, разумеется, потому что далеко, метров семь-
десят от моей обычной дороги от остановки к проходной... А там... все время 
свет. То есть не окно освещено, а - свет! Вы понимаете?
     - Нет.
     Александра Никитишна печально усмехнулась.
     - И я - нет. Сколько раз я хотела туда пойти! Просто - пойти, 
позвонить в дверь... или хотя бы подойти поближе, может быть, что-то пойму, 
почувствую... Не решилась. Это... совершенно иное. Мне просто страшно. Если 
соприкасаешься с качественно более высоким уровнем, то либо поднимаешься 
на него, либо сгораешь. Вот... вы уж извините... вот отец вашего Антона. На-
сколько я понимаю, вы ничего не требовали от него, наоборот, как бы только 
дарили... но это были такие подарки, которые не всякий может взять, от 
которых можно надломиться. И тут - что-то подобное, только где-то там... - 
На мгновение она даже поднялась на цыпочки и беспомощно повела вверх 
старческими руками, словно пытаясь поймать нечто, парящее под потолком; в 
ее пальцах дымила сигарета в длинном мундштуке а-ля начало века, и под 
потолком не осталось ничего, кроме медленно перетекающего из никуда в 
никуда извилистого следа.
     - Откуда вы это все знаете? - спросила Ася медленно.
     Александра Никитишна растерянно посмотрела на нее, а потом пожала 
плечами.
     - Поняла... - как-то удивленно ответила она. Бам, бам-бам, бам-бам.                    
. - Все так называемые экстрасенсы, - торопливо сказала Александра 
Никитишна, - в лучшем случае вроде меня. Или вовсе жулье, я с такими тоже 
сталкивалась. А там... Если вам где-то и могут помочь, то только там. И... еще. 
Я не знаю, но... Вы с этим уже как-то связаны. Понимаете? Уже.
     - Не понимаю.
     - И я не понимаю. Над вами будто отсвет. Тоненький извилистый 
лучик, остывший такой... По-моему, он не живой. Рудимент.
     - Это бред, Александра Никитишна, это какой-то бред! Я 
обыкновенная взбалмошная баба без особых изысков, и даже без особых 
устоев... Никогда ни с какими магами не общалась даже мельком. Всю жизнь 
бумажки перебирала, всех ненавижу... Какой лучик? Какой отсвет?
     <Ай кэн килл - бам, бам-бам, бам-бам - ю кэн килл - бам, бам-бам, 
бам-бам - хи кэн килл...>
     - Я дам вам адрес, - устало проговорила Александра Никитишна. - 
Просто напишу вам на бумажке номер дома и номер квартиры, так, как их себе 
представляю... как чувствую. А дальше вам решать. Я не знаю.
     <Уи кэн килл - бам, бам-бам, бам-бам - зэй кэн килл - бам, бам-
бам, бам-бам...>
     - Напишите, - сказала Ася. - Напишите мне, пожалуйста, этот 
адрес.
     Но, стоило ей выйти на лестницу - обычную советскую лестницу, 
пропахшую кошками, с перегорелой лампой, стертыми, словно ими 
пользовались много веков, ступенями и расшатанными перилами, за которые 
все равно, хоть это и рискованно, приходится цепляться, потому что в потемках 
ни черта не видно, - настороженно-благоговейный трепет стал быстро оседать, 
словно пена в выключенной взбивалке. Узкий прямоугольник далекого 
лестничного окна теплился рыжим закатным светом, но здесь этот свет не 
освещал ничего; наваливаясь на хлипкую опору, Ася медленно, все время боясь 
оступиться и переломать ноги, перемещалась от ступеньки к ступеньке. Путь 
вниз занял, наверное, минут десять.
     На улице было немногим светлее, но здесь, по крайней мере, можно 
было дышать без отвращения и впускать воздух в легкие на столько, на сколько 
легким хочется. Небо еще светилось. И разноцветные окна квартир светились 
тоже. В этом смешанном свете крохотный внутренний дворик дома - одно 
кривое дерево с обломанными от частого лазанья нижними ветками, два с 
половиной чахлых куста, песочница, скамейка и один покосившийся столб - 
остаток когда-то радовавших тут ребятню качелей - был сносно виден. Ася 
пересекла тротуар - и, оступившись-таки на выбоине в асфальте, едва не 
упала. Хорошо, что не на каблуках. Настороженно выщупывая ногами место 
для каждого следующего шага, она все-таки доковыляла до скамейки; провела 
по ней кончиками пальцев и поднесла руку к глазам. Вроде не нагажено. Села.
     Надо было еще раз как следует перекурить и как следует все обдумать. 
Покамест мыслей не приходило никаких. А трепет, который так неожиданно 
накатил на Асю у Александры, когда та принялась откровенничать, попутно 
все-таки показывая свое могущество как бы в опровержение всего, что 
рассказывала столь откровенно, - трепет сей за время лестничной и дворовой 
эквилибристики пропал начисто.
     Цирк, ну чистый цирк. Дешевка. Я такая обыкновенная - и сразу 
демонстрация того, что она совершенно необыкновенная...
     Да, но зачем? Денег не взяла...
     А не гипноз ли? Ася судорожно дернулась в сумочку Якобы отдала, а 
на самом деле всучила пачку резаной бумаги или вообще какашку какую-
нибудь... и взятки с нее гладки: вы, милочка, сами виноваты, я не взяла с. вас ни 
копейки...
     Нет, деньги были на месте.
     Ася расслабилась. Вытряхнула из пачки сигарету, вставила ее в губы, в 
которых почему-то бегали мурашки - но, собственно, так часто бывает, когда 
сердце плохо справляется, Ася уже года три знала это неприятное ощущение, 
однако оно, по крайней мере, не было страшным; просто надо спокойно 
посидеть. Много курю, это да. Но от такой жизни и ангел закурит и запьет.
     Зажигалка тоже была на месте. Хотя, вспомнила Ася, зажигалку она и 
не вынимала, Александра дала ей прикурить от своей.
     На самом деле, симпатичная баба. Весьма симпатичная. Если бы не 
надо было стараться уверить себя в том, что она действительно прямо-таки 
ведьма, стараться поверить ей...
     Отсвет, видите ли. Свет! Не окна освещены, понимаете ли, а - свет...
     Бред.
     Да, но несколько раз она с ювелирной беспощадностью попадала по 
болевым точкам. Никто не мог ей рассказать. Значит...
     Жутенький холодок, сродни тому, какой ощущаешь, когда одна дома 
вдруг слышишь с кухни чье-то невозможное шевеление, снова затоптался по 
ребрам. Словно на голую кожу под платьем посыпался мелко накрошенный 
лед.
     Значит, она и впрямь как-то чует? Да, но если это правда, то почуяла 
она про меня наверняка куда больше, чем озвучила. Ох, сколько же она всякого 
могла почуять! Гадай теперь, что она про меня знает, а что - нет!
     Тут уж не мистическая дрожь ударила - просто скорчило и 
перекрутило от стыда. По Невскому легче пройтись в неглиже, чем вот так... 
выставить голую задницу души перед совершенно чужим человеком.
     Но ничего уже не сделать было, оставалось только затянуться 
поглубже. А потом, без паузы, еще раз.
     Ох, много курю.
     Ладно, действительно, сделанного не воротишь. Надо думать, как быть 
дальше. Не в прошлое надобно смотреть, а в будущее, как учит нас родная 
партия. Что там у нас в будущем?
     Свободной от сигареты рукой Ася достала и развернула, потом 
разгладила на колене четвертушку тетрадного листа и уставилась на едва 
видные в совсем уже сгустившихся сумерках, крупно начертанные аккуратным 
почерком Александры цифры. И что мне с этим делать?
     Как быстро сигарета кончается. И совершенно не хочется вставать. 
Ноги не идут. Этот вечер добил меня, такие встряски мне уже не по сезону.
     Значит, ближайшее наше будущее определено. Это - еще одна 
сигарета.
     Ася прикурила вторую сигарету от первой, а окурок нахально бросила 
прямо себе под ноги и, прежде чем придавить его носком туфли, некоторое 
время боковым зрением - смотрела-то она все еще как бы на цифры на 
бумажке - отмечала его потаенное оранжевое свечение.
     Свет, понимаете ли... Отсвет. Остывающий лучик.
     Окурок погас сам. Был, был - и вдруг исчез в темноте.
     Забавно, однако, вдруг сообразила Ася. Это же до <Мужества> 
тащиться. Где-то в тех краях мы с Симагиным жили... убей, не вспомню сейчас, 
где именно. Но каждое утро на эту самую <Мужества> галопом неслась, 
счастливая сожительница, дурында... И каждый вечер на ней вылезала и от нее 
куда-то туда... в кусты. Зелени там много, что правда то правда. Хороший 
район. Хотя, говорят, до него стало очень сложно добираться после той жуткой 
диверсии в метро, когда между <Мужеством> и <Лесной> чеченцы прямо в час 
<пик> взорвали бомбу и сколько-то тысяч народу заживо утонуло в жидкой 
глине прямо в поездах, в подземных вестибюлях... Чуть ли не десятки тысяч. 
Это же самая загруженная ветка была, потому ее и выбрали для теракта... Если, 
конечно, это действительно был теракт. А то кто-то мне рассказывал, что вроде 
по <Немецкой волне> передавали, это просто авария, головотяпство наше 
обычное; плывун подтекал-подтекал, а слугам народа плевать-плевать, лишь бы 
не менять ничего, поддерживать в гражданах чувство стабильности и 
уверенности в завтрашнем дне; ну и дотянули до того, что все прорвало с 
хрустом. Да замдекана же рассказывал, бравируя своим свободомыслием и 
бесстрашием! Но - вроде и арестовывали кого-то потом, и сажали, и какие-то 
ребята кавказского вида по телевизору признавались, что - да, мы... сама 
видела. И целую компанию комитетчиков за мастерски проведенное рас-
следование кого наградили, кого повысили - тоже показывали по ящику. Шут 
его знает. В наше время чем версия гнуснее, тем ей веры больше; но тут обе 
гнусны примерно одинаково, каждая по-своему. Да, скучновато было бы мне 
сейчас ездить в Универ от Симагина...
     Хотя от Петроградской в ту степь, кажется, какой-то троллейбус 
ходит... вернее, в ту пору ходил, а теперь - Бог весть.
     Сигарета кончилась снова. Ася побаюкала дотлевающий окурок между 
пальцами, размышляя, не прикурить ли от него третью, но вместо этого, 
решительно отбросив очередной оранжевый светлячок, впотьмах выдавила на 
ладонь еще одну горошинку валидола и кинула в рот, а потом поднялась со 
скамьи. Довольно дурью маяться. Ночевать здесь собралась, что ли? Хватит 
тянуть, и так час поздний. Поехали. Я-то знаю, отчего ты тут приплясываешь на 
месте. Решиться не можешь. Но не откладывать же до завтра. И вообще незачем 
продлевать знакомство с миром парапсихологии, магии и колдовства. Каждую 
дорогу нужно пройти до конца, это так - но не идти же вот именно этой 
дурацкой дорогой целую неделю, хватит для нее и одного вечера. А ежели в 
полпервого ночи, когда возвращаться буду, пьяндыги зарежут на улице, так 
спасибо скажу.
     Перед тем как спрятать листок бумаги с адресом, она еще раз 
вгляделась в него, с трудом разобрала цифры. Да, цифры запомнились, можно 
будет больше не смотреть. Цифры ничего не говорили ей. Мене, мене, текел, 
упарсин...
     
     Она вовремя вспомнила, что, помимо сомнительного, почти 
мифического троллейбуса, к площади Мужества от <Пионерской> совершенно 
точно ходит пятьдесят пятый трамвай. Может, и крюк, зато надежнее, и 
вдобавок никого спрашивать не надо. Она очень не любила спрашивать, как 
пройти. Тошнило от бестолковых разговоров. Хотелось молчать.
     Улицы были пустынны, и почти порожний трамвай, океанически 
раскачиваясь с боку на бок и гремя, с недневной скоростью легко летел сквозь 
темноту по прямой; Ася забыла, как проспект называется. Но что-то такое 
смутно знакомое узнавалось в окна, если получалось разглядеть это что-то по ту 
сторону собственного отражения в темном стекле. Кинотеатр? Точно, киноте-
атр, типовой кинотеатр постройки середины шестидесятых, мы сюда ходили с 
Симагиным, смотрели что-то, целомудренно держась за ручки в темноте; потом 
с Антоном и с Симагиным, а иногда - просто с Антоном, когда гений творил 
нетленку и ему было не до нас. Другая жизнь. Три геологические эпохи назад. 
Эра рептилий, мезозой... Точно, сейчас поворот, вот и площадь; здесь 
посветлее. Ага, вон метро. На выход, мадам. Мадемуазель. Дебилка. 
Одиннадцатый час - самое время звонить в дверь незнакомой квартиры. Ну, 
точно, а когда дверь откроет какой-нибудь заспанный хмырь или голая 
поддатая парочка, осведомиться у них: простите, что у вас тут за свет Фавора? 
Соблюдайте светомаскировку!
     А ведь я сбрендила, поняла Ася, когда двери трамвая, перепончато 
подергиваясь, расползлись в стороны. Она даже заколебалась: выходить, не 
выходить... Потом, смертельно испугавшись того, что двери снова поползут 
навстречу друг другу, почти выпрыгнула наружу.
     Было тепло. В Питере почти никогда не бывает тепло, когда темно, и 
теплая густая тьма навевала какие-то сладостно-южные ассоциации. Судак, 
Гурзуф... Понт шумит... Если выпало в империи родиться - лучше жить в 
глухой провинции у моря. Детство, пальмы, возбуждающе ароматные ночи, 
покой. Да. Сейчас там не очень-то подлечишь нервы. Интересно, все уже 
пожгли или что-нибудь осталось? Пару лет назад по сердцу с неожиданной 
силой резануло - Ася даже удивилась тому, что еще способна испытывать 
столь сильные эмоции по отвлеченным поводам - когда во <Времени> 
мелькнула главная улица Судака и среди развороченных прямыми 
попаданиями, прокопченных пожарами зданий Ася узнала кафе, где она, 
восьмиклашка еще, захлебываясь от удовольствия, ела с папой и с мамой 
мороженое... Из пролома в ополовиненной фугасом стене свешивалась чья-то 
неподвижная нога. Одна. И тут же кадр сменился. И для контраста - вот что у 
них, а вот что у нас - бодро заговорили про договор о дружбе и взаимопомощи 
между Российским Советским Союзом и Уральским Советским Союзом, 
который буквально на днях будет заключен... А я так и не смогла привыкнуть, 
что Украина или, скажем, Армения - это у кого-то <у них>. Хоть в Армении и 
не бывала никогда, и уж теперь не побываю... Для меня это все равно <у нас>. А 
в Российском Союзе - это, наоборот, не <у нас>, а в какой-то нелепой и чужой, 
нарочно выдуманной стране... Ох, как шипела на меня в свое время 
факультетская демокруха: шовинистка! имперское сознание! правда же, Ася, 
русский герб - Купидон? вооружен до зубов, нечем задницу прикрыть, ко всем 
пристает со своей любовью...
     Антон тогда еще был дома.
     А теперь мне плевать и на то, что у нас, и на то, что у них. Все равно 
эти сволочи что хотят, то и творят... нервов не напасешься. Им же на нас с 
Антоном плевать! Так чего же мне-то за них волноваться!!
     Так. Спокойно. Сходим с ума спокойно. Ну, куда?
     Сейчас, надо вспомнить. Ведь я же тут, пардон, жила. Интенсивной и 
регулярной жизнью. Вот это, кажется, Непокоренных. А вот оттуда я приехала. 
Слева темно, там завод, который провалился, когда метро взорвалось... или 
прорвалось, что для завода - совершенно все равно. А вон на той стороне - 
кусты. Похоже, мне в кусты.
     И потом - налево, по этому, как его... Тореза. По нормальным 
русским правилам речи она должна была бы называться просто Торезовской 
улицей; а это - дурацкие европейские кальки, расцветшие уже при боль-
шевиках: рю де Торез... Авеню де Навоз.
     Кустики потемнее и поуединеннее, кстати, действительно не 
помешали бы. Последний раз я была в сортире часов пять назад, и это уже дает 
себя знать. Прежде чем идти к свету Фавора, следовало бы морально подгото-
виться. Погоди, помнится, возле кинотеатра был сортир. Забавно... кое-что все-
таки помнится. Ну что, для бешеной собаки семь верст не крюк? Все равно уже 
пол-одиннадцатого, плюс еще пять минут - один черт. Конечно, следовало бы 
соображать быстрее и выйти на предыдущей остановке. Ну, что сделано, то 
сделано. Однако пустыня какая. На остановке еще кое-кто шевелится, а чуть в 
сторону - мрак и туман. Ася перешла спящую в рыжем мареве фонарей 
асфальтовую реку будто вымершего проспекта Тореза и, озираясь, пошагала к 
угловатой темной глыбе кинотеатра.
     Сортир действительно был - но оказался заколочен и с дамской 
стороны, и с джентльменской. Вероятно, за банкротство. Как это сейчас 
называется - несамоокупаемость... самонеокупаемость... Ася, стервенея, 
несколько раз с нарастающей силой дернула за ручку двери - дверь даже не 
шелохнулась, будто декоративная. Два проходивших поодаль парня, 
прихлебывающих пиво из одинаковых бутылок совершенно одинаковыми и 
одновременными движениями, одинаково загоготали, глядя на Асю. Ни раньше 
ни позже их принесло, проклятых. С противоположной, джентльменской, 
стороны вдруг донеслось характерное журчание - похоже, какой-то 
джентльмен, не осложняя себе жизнь, зажурчал прямо снаружи. И тут этим 
сволочам проще жить.
     Ладно, идем до первого куста, и провались все пропадом. Ну и денек. 
До дому я доберусь сегодня или нет?
     Аська, ты сама этого хотела. Могла бы сразу после Александры 
драпать до хаты.
     Чего я там не видала... Тут все-таки - приключение. Переждав в 
сторонке, пока по Тореза с шипением пронесутся одна за другой две крутые 
тачки, явно превышающие допустимые в городе скорости по крайней мере 
вдвое - разборка, что ли? погоня? а и провались они все пропадом! - Ася 
снова пересекла уснувший проспект.
     Светло было только здесь, на магистрали. В пучинах между домами, 
там, куда надо было сворачивать, там, где были кусты, - царила непроглядная 
тьма.
     А ведь действительно пора сворачивать.
     Интересно, и как я в темноте буду рассматривать номера домов?
     Вот будет смех, если парадная дверь кодирована!
     Слушайте, а ведь действительно где-то здесь. Конечно, впотьмах ни 
черта не понять... да я и при свете не вспомнила бы точно... но действительно 
где-то здесь. Вот там, в глубине, должен быть продуктовый магазин, там я 
всегда покупала Симагину кр-рэндель к чаю. С ума сойти.
     Ладно, покуда он не показался - сделать бы наши дела, что ли. 
Темень вполне достаточная, только вот менталитет не тот. Говорят, хорошо 
воспитанная собака скорее доведет себя до разрыва мочевого пузыря, чем выгу-
ляется дома. Вот и Аська тоже... сука воспитанная. Может только дома, а во 
время прогулки - ни-ни.
     Слишком много окон светится. Чего они не спят, черти? Дорогу хоть 
немножко освещают - это плюс. Но меня будет видно любому прохожему - 
это минус. Что толку твердить себе, что покамест не встретилось ни одного 
прохожего? Кусты неубедительные, ненадежные.
     Дом - даже не понять было, сколько в нем этажей, - на углу 
которого отсвет из окон соседнего выявил тот самый номер, возник внезапно, 
сам собой. То есть Ася уже несколько минут шла вдоль него, тупо таращась 
себе под ноги в попытках вовремя замечать очередные выбоины в крошащемся 
древнем асфальте; потом, остановившись, в очередной раз огляделась, чтобы 
оценить степень густоты ближайших зеленых насаждений, - и смутно 
высвеченный кусок теряющейся в темноте кирпичной стены с крупно 
выведенной на нем цифрой сам ударил в зрачки.
     Сердце пропустило такт.
     До сих пор поход был игрой. Она просто коротала время, не желая 
возвращаться в пустую, пропитанную застарелой тоской квартиру. И вдруг 
оказалось, что дом этот, дом, в который непонятно зачем послала ее ведунья - 
подумать только! ведунья! - два с небольшим часа назад... а будто уже 
несколько месяцев прошло... действительно существует. Вот он. А в нем 
наверняка есть та самая квартира. И дальше что?
     Ну, идиотизм! Такой момент... того и гляди джинны покажутся или 
привидения цепями затрясут, как пролетарии; в жизни никогда ничего 
подобного не испытывала. И к тому же вообще - где-то тут я жила чуть не 
полтора года, даже, помнится, ощущала себя до идиотизма счастливой - нет 
бы присесть на лавочку, закурить, смахнуть скупую девичью слезу... дескать, 
где ж ты, где, мой голубь сизокрылый... А на уме лишь одно - найти от-
вечающий моим высоким запросам куст. В такие моменты кажется, что человек 
и впрямь состоит из одной физиологии. Старость. Ай кэн писс - бам, бам-бам. 
А я вот кэннот.
     Надо быть полной дурой, чтобы сейчас ломиться в совершенно чужую 
дверь.
     Ладно. Не стану ломиться. Поднимусь и тихохонько постою, попробую 
послушать, что творится внутри.
     Ну например, там пьяными голосами песни поют. Тогда с чистой 
совестью поворачиваюсь и еду домой. Да я не доеду до дому, лопну.
     А если из-за двери будут слышны м