ых
подробностей, понятных только нам двоим. Я ей тоже написал раза два или три.
 Гарри  Кук  и  Доминик   уже   давно  закончили  специальное  обучение.
Специальность свою  они  ненавидели, но  скоро  их должны были отправить  на
фронт  - вероятнее всего, на  Тихий океан.  Они оба писали мне  об  этом,  а
Доминик, кроме того,  все расспрашивал о Викторе.  Он просил  нас с Виктором
сфотографироваться  в  Лондоне, и  мы  заказали  одному  из  наших армейских
фотографов полдюжины карточек  и отослали их Доминику. Я посоветовал Виктору
отправить по карточке жене и  матери.  Себе я  заказал отдельно  полдюжины и
разослал своим: маме, нью-йоркской знакомой и той другой, в Сан- Франциско.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

 Весли находит себе невесту, Джиль Мур из Глостера

 Как только  выдавалась  свободная  минута, я вытаскивал  Виктора  Тоска
погулять  по  городу.  Как-то  в  воскресенье  мы  прошли пешком  до  самого
Лаймхауза,  по  Ист-Индиа-Док-Роуд  и  через  Пеннифилдс,  китайскую   часть
Лондона.  Я  рассказывал  Виктору,  что мой  отец  родился  где-то  в районе
Ист-Энда. Я там все внимательно разглядывал, потому что, черт  побери, может
быть,  отец  когда-нибудь  смотрел  на  то  же  самое.  Попадается на  глаза
какая-нибудь старая церквушка, и  я уж знаю, что ее-то отец видел наверняка,
и разглядываю ее подольше. Там было очень много мест, разрушенных бомбами, -
эта часть Лондона особенно  пострадала во время  больших  бомбежек - бедному
люду всегда достается больше.
 Мы с Виктором много гуляли по Лондону. То пройдемся как-нибудь вечерком
в Риджентс-парк, то  по Сренду. А  то и  в  Уайт-холл  или Гайд-  парк. Мимо
собора   св.Павла   и   по  Треднидл-стрит.   Мимо   Олд-Бэйли   к   станции
Ливерпул-стрит.   Через   мосты   Ватерлоо,   Вестминстерский,   Лондонский,
Блекфрайерс,  Тауер  - через все,  какие ни  на  есть. Лондон - самый лучший
город для прогулок.
 Но, черт  возьми, я все не встречал своей  девушки, а именно  этого мне
хотелось больше всего. Много  раз  я ходил и на площадь Пиккадилли поглядеть
на девиц, которые отчаянно торговались с ребятами,  стараясь не продешевить,
я и  сам несколько раз договаривался  с этими девицами, но  они  нагоняли на
меня такую тоску, что в другой раз уже не хотелось с ними встречаться.
 Как-то вечером, когда  я слонялся по Пиккадилли, разглядывая  прохожих,
ко  мне подошла  какая-то девчушка.  Она была так молода, что я  не  поверил
своим  глазам,  и мне это  совсем не понравилось. Ей  можно  было  дать  лет
четырнадцать-пятнадцать. Казалось,  она  сама не  понимает, что делает, и  я
предложил ей пройтись. Мы прогулялись до Сент-Джеймс-парка, сели на скамейку
и поговорили. Я почти сразу почувствовал, что это, может быть,  моя девушка,
но мне была ненавистна мысль, что она  гуляла по площади Пиккадили и подошла
ко мне с  определенной целью, потому что, если  это  было  так, она не могла
стать моей  девушкой, даже  если она  была  мне  предназначена, - я этого не
допускал.
 Я  ей сказал, чтобы она говорила мне  правду - ни в коем случае мне  не
лгала, потому что  я ненавижу ложь. Я сказал ей, что она мне нравится и если
то, о  чем я думаю,  правда, то это  разобьет  мне сердце, и  все же она  не
перестанет  мне  нравиться. Она мне рассказала,  что  приехала  в  Лондон из
Глостера только сегодня  днем -  она убежала из дому.  Она была голодна, и у
нее не было денег. Одна уличная женщина посоветовала  ей заняться тем самым,
что  она  пыталась делать.  Эта женщина  разрешила  ей воспользоваться своей
квартирой, если ей  удастся кого-нибудь подцепить. Я  сказал девушке,  чтобы
она проводила меня в эту квартиру.
 Мы  прошли  с  полмили  и остановились  у каких-то  дверей,  и  девушка
позвонила, но никто  не  ответил.  Мы зашли в  соседнюю  закусочную  и поели
картошки с рыбой,  а потом вернулись к тем дверям  и  опять позвонили, и нам
открыла какая-то  женщина.  Я сунул ей  фунтовую  бумажку и зашел  с  ней  в
переднюю. Я попросил ее рассказать про девушку. Она сказала, что встретилась
с  ней  в первый  раз только несколько часов тому назад. По  ее  словам, эта
девушка очутилась в Лондоне без гроша, слегка ошалелая, как  многие другие в
эти  дни, и она пожалела ее и сказала, что она может остаться у нее ночевать
и,  может  быть,   заработать  фунтик-  другой,  если  у  нее  есть  на  это
способности.
 Я  поблагодарил эту женщину и повел свою девушку  обратно в Сент-Джемс-
парк, чтобы обсудить все как следует. Что ни говори, она мне нравилась. Я не
был уверен, что  люблю ее так,  как должен был бы  любить свою девушку, но я
чувствовал,  что  она  мне  очень нравится.  Она сказала, что  ей  уже почти
семнадцать, а выглядит она  моложе  оттого,  что  семья  у них  бедная и они
никогда не едят досыта - она всегда немножко голодная.
 Я  привел ее к  себе домой. Писатель сидел в  гостиной  и читал.  Джо и
Виктор уже легли. Я спросил писателя, что же мне с ней делать. Он сказал, ей
нужно принять ванну и лечь спать - можно в  гостиной на кушетке. Я  ей так и
сказал, пусть она примет ванну, и дал ей одну из своих пижам. Мы с писателем
приготовили ей постель на кушетке. Скоро она вышла из ванной и легла спать.
 У нее было нежное личико со вздернутой  верхней губой, что придавало ей
по-детски недоуменный вид, и масса мягких, густых, падающих на плечи светлых
волос.  Она была  вся такая  маленькая,  беленькая, с детскими  ручонками  и
по-детски маленькими ножками. Но что особенно проняло  мое  сердце,  это  ее
большие,  широко  раскрытые  голубые  глаза -  изумленные  глаза  испуганной
девочки посредине сумасшедшего  и  жестокого мира. Писатель закрыл  дверь  в
гостиную, и я попросил  его  пройтись со мной по улице, так как хотел  с ним
поговорить о ней. Но  он сперва прошел в  ванную и позвал меня оказывается,
девушка выстирала всю свою одежду и повесила сушить.
 Мы вышли на улицу, и я стал рассказывать о ней писателю:
 -  Она  подошла  ко мне  на площади  Пиккадилли,  совсем  как настоящая
проститутка. Я не поверил своим глазам  и повел ее  в Сент-Джемс-парк, и там
мы с ней  поговорили. Ей  почти  семнадцать,  но выглядит  она  моложе.  Она
убежала из дому, потому что  семья у них очень бедная и она не может ужиться
с матерью, а отец умер. Как вы думаете, она правду говорит?
 -  Достаточно на нее посмотреть,  - сказал писатель, -  Конечно, она не
лжет.
 - Ну так что же мне с ней делать?
 - Женитесь на ней.
 Мы шли по улице, и я вспоминал девушку, и то, что она мне рассказывала,
и ее глаза, которые пристально смотрели на меня, и ее чистенькие ручки после
ванны,  и  маленькие ножки, -  и,  черт  возьми, наверное я не знал, но  мне
казалось, что это  моя девушка. Мне казалось, что  вот я нашел ее наконец, и
мне оставалось только увериться. Она была как раз такая,  какой  должна была
быть по моим представлениям, и мне оставалось в этом убедиться.
 Но я должен был также выяснить, нравлюсь ли ей я сам.
 Я напомнил писателю об армейских  порядках относительно солдат, которые
женятся на  англичанках: начальник гарнизона назначит  обследование, которое
будет тянуться  два или  три месяца, потому что они  всегда рады  расстроить
англо-американский брак, а  попробуй-ка обойдись  без разрешения начальства
словом, все это ужасная волынка.
 - А вы просто женитесь, и все тут, - сказал писатель.
 - То есть как это?
 - Проверьте прежде, подходит ли она вам. Узнайте,  подходите  ли вы ей.
Можете вы так полюбить друг друга, чтобы пожениться и иметь детей  и прожить
всю  жизнь  вместе? Забудьте  о начальстве. Скажите мне, что вы  решили, и я
что-нибудь придумаю.
 - А что вы по-честному о ней думаете?
 - По-моему, она изумительная.  Из всего, что я понял в  ней - это  ваша
жена. Вам обоим здорово повезло.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

 Весли  и Джиль посещают миссис Мур, которая благословляет  свою дочь на
замужество

 Конечно,  это  была  моя  девушка.  Мы  провели  неделю  в прогулках  и
разговорах,  и все,  что  я  себе позволял,  это подержать иногда ее руку  в
своей. Ни разу я ее не поцеловал и не тронул, потому что  был  в нее влюблен
так, как  бывают  влюблены  друг в друга дети. Она  познакомилась с Виктором
Тоска и Джо Фоксхолом, и все  хорошо понимали, как  обстоят  дела.  Чтобы не
усложнять положения, мы решили ничего не  сообщать  о ней персоналу  Мэншна,
так что ей приходилось вставать спозаранку, убирать с кушетки свою постель и
не показываться, пока не подадут завтрак, а тогда мы все садились за стол, и
она завтракала вместе с нами.
 Однажды  после обеда  я  поехал с Джиль к ней  домой в  Глостер,  чтобы
познакомиться с ее матерью.
 Они  жили в  грязном ветхом  домишке на грязной  улице,  и там было еще
пятеро детей,  из которых только один парнишка  был старше Джиль - брат  ее,
приехавший в отпуск из армии.
 Он был примерно одних  лет со мной, немножко похож на сестру, но парень
он был угрюмый. Нищета его угнетала.
 - Что вам нужно от моей сестры? - спросил он.
 - Я хочу на ней жениться.
 Скоро из другой комнаты к нам вышла ее мать.  Нельзя сказать, чтобы она
была некрасива - просто это была бедная, усталая женщина, много пережившая в
своей жизни.
 - Вы кто будете? - спросила она.
 - Меня зовут Весли Джексон.
 - А дочка моя вам на что?
 - Я приехал, чтобы просить у вас ее руки.
 - А содержать ее вы сможете?
 - Да, смогу
 Она предложила мне сесть. Мы все присели и поговорили, и она задала мне
кучу  вопросов о моей семье, и вероисповедании,  и  о всяких других вещах, о
которых хотят знать матери, когда  кто-нибудь хочет жениться  на  их дочери.
Казалось, она проявляет больше любопытства ко мне, чем беспокойства о судьбе
своей  дочери,  но она  была  совсем  не  плохая  женщина,  просто бедная  и
потерявшая  надежду  на какое-нибудь улучшение  в жизни семьи. Все-таки было
видно, что  она  была  когда-то  красивой  женщиной и  недурной матерью,  но
обстоятельства сложились слишком неудачно  для нее. Парень,  который  был  в
отпуске, постепенно стал  держаться  куда приветливее, и  мать Джиль наконец
спросила:
 - Когда вы собираетесь жениться?
 - Да хоть сейчас.
 - Ей еще нет семнадцати.
 - Я думаю, вы могли бы написать мне какую-нибудь бумажку,
 - Что вы хотите, чтобы я написала?
 -  Ну хотя  бы  так?  "К сведению  всех, кого  это касается.  Настоящим
одобряю брак моей  дочери  Джиль, рожденной  тогда-то и  тогда-то,  там-то и
там-то, с Весли Джексоном, рожденным в Сан-Франциско 25 сентября 1924 года".
И ваша подпись.
 Она подошла к столу, достала семейную Библию, пачку  линованной  писчей
бумаги, бутылочку чернил и перо. Открыла страницу Библии, где она записывала
даты рождения и смерти членов своей семьи, написала нужную бумажку и  подала
мне.

 "К сведению всех, кого это касается. Настоящим одобряю брак моей дочери
Джиль,  рожденной  11  сентября  1926  года  в  Глостере,  Англия,  с  Весли
Джексоном, рожденном в Сан-Франциско, Америка. Моя девичья фамилия  - Скотт,
место  рождения -  Данди.  Мой  муж Майкл был ирландец, но пресвитерианского
вероисповедания. Он был рыбак, погиб в  море шесть лет тому назад.  Пэг Мур.
Глостер, 17 марта 1944 г.".

 После  этого  она  протянула  руки  к  своей дочери,  и Джиль  с плачем
бросилась к ней, они  расцеловались, магь слегка похныкала и высморкала нос,
потом  обняла  меня,  и  мы  с ней  тоже  нежно  поцеловались.  Потом  Джиль
поцеловала брата,  который был в отпуске, и по очереди расцеловалась с двумя
младшими сестрами и двумя младшими братьями, и тут мы с ними простились.
 На обратном пути к  вокзалу я в первый раз  обнял  свою невесту,  и  на
глазах  у меня выступили слезы, оттого что я увидел слезы на глазах у нее. Я
поцеловал  ее  в  глаза и в  губы и понял,  что нашел наконец  свою девушку,
потому  что  певец  моей  песни  запел  в моем  сердце,  запел во весь голос
"Валенсию". Сердце мое взыграло, и я благодарил бога за жену, за ее  мать, и
братьев,  и  сестер, и  за  ее  отца, погибшего  в  море:  особенно за  него
благодарил  я бога, за  Майкла Мура,  которого  я не  знал, ибо  я был полон
любви, обнимающей даже мертвых.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

 Джо Фоксхол из Бейкерсфилда совершает брачный обряд над Весли Джексоном
из  Сан-Франциско  и  Джиль  Мур  из  Глостера, а  Виктор Тоска  и  писатель
присутствуют как свидетели

 Сидя в поезде на обратном пути в Лондон, я чувствовал себя уже женатым,
я знал, что у меня есть жена и будет когда-нибудь сын, потому  что в кармане
у меня лежала бумажка от матери моей невесты, а сама она сидела бок о бок со
мной - о радость, о  счастье! - мой собственный  ангел бок о бок со мной.  Я
наслаждался ее прикосновением, ее запахом, ее нежностью и кротостью.  Я  был
так  счастлив, что почти  благодарил бога за то,  что идет  война,  что меня
призвали, перевезли через океан по воле его и высадили в Лондоне за то, что
я пошел  на площадь Пиккадилли поглядеть на людей,  - ведь  если бы этого не
случилось, я бы не встретил своей любимой, Я молил бога  простить мне, что я
прежде ненавидел тех людей в Америке. Я не мог их больше ненавидеть, ибо они
послали меня в Лондон, где я нашел свою жену.
 Скоро мы были уже дома. Писатель сидел в гостиной и  читал мой рассказ,
написанный по его заданию. Я протянул ему бумажку, которую получил от матери
своей невесты. Когда он ее прочел, я сказал:
 - Мы хотим пожениться сегодня же вечером.
 - Правильно, - сказал писатель.
 Тут как раз зашел Джо Фоксхол, и ему я тоже показал бумажку, а писатель
спросил:
 - Джо, вы понимаете что-нибудь в брачных обрядах?
 - А что тут понимать? - говорит Джо.
 -  Ну вот и хорошо, -  сказал писатель. -  Надо устроить Джиль  и Весли
самый что ни на есть лучший обряд.
 Джиль знала, как  обстоит  дело  в  армии, - обо  всей  этой волынке  с
получением  разрешения от  начальника гарнизона и  прочей канцелярщине, -  и
поэтому  мы  решили совершить  обряд по-своему. Библии  у  нас под рукой  не
оказалось, и Джо позвонил прислуге и попросил одолжить нам их Библию. Старый
Дэн,  который  обслуживал  весь  дом,  принес  нам  Библию,  и  Джо  стал ее
просматривать  в  поисках  чего-нибудь подходящего к  случаю.  Потом  пришел
Виктор Тоска, ему я тоже показал  свою бумажку,  словом все  уже было готово
для предстоящей  церемонии.  Кольцо я купил еще утром, оно лежало у  меня  в
кармане. Я весь дрожал от волнения, это был самый важный день в моей жизни -
день, о котором я так мечтал, - и вот наконец я стою рядом с моей прекрасной
Джиль, а  она, бледная, с широко раскрытыми глазами, ждет,  когда  ей  нужно
будет свою роль в брачном обряде.
 Виктор был  в  восторге, он  попросил нас чуточку обождать  и  выбежал.
Минут через десять он возвратился с  двумя бутылками шампанского. Старый Дэн
внес за ним ведро со льдом  и пять  бокалов. Он увидел Джиль в первый раз  и
поклонился ей.  Я спросил у него, не найдется  ли в  доме свободной квартиры
для меня и моей молодой жены. Он нас поздравил и сказал, что  есть небольшая
квартирка, которую он  может  нам  сдать  на  недельку, а после придется  ее
передать тем людям, которые закрепили ее за собой. Тут я дал ему три фунта и
попросил достать немного цветов и поставить  их в этой квартирке - алых роз,
сказал я.
 Словом,  я обалдел. Я не знал,  смеяться мне или плакать,  все в голове
перемешалось.  Но  вот  Джо  сказал,  что  он  готов,  и  тут  уж  я  совсем
разволновался. Джо поставил писателя рядом со мной, Виктора - рядом с Джиль,
а сам стал  напротив нас и  приступил к выполнению  обряда.  Это была  самая
прекрасная  церемония, какую  я когда-либо видел. Не знаю,  что  тут было из
Библии, а  что  Джо  сам придумал, но он, по-моему, говорил  как раз то, что
нужно. Я не мог удержаться от слез, ибо найти свою девушку и жениться на ней
- это самое трудное и прекрасное в жизни, а я ее нашел и женился.
 Наступила минута,  когда  я  должен  был надеть обручальное  кольцо  на
пальчик моей невесты, и я это сделал, а Джо сказал:
 - Перед богом и друг перед другом ты, Весли Джексон из Сан-Франциско, и
ты, Джиль Мур из Глостера, отныне и вовеки - муж и жена, а в грядущем - отец
и мать.
 Джо закрыл Библию, а я  обнял Джиль и поцеловал. После  этого писатель,
Джо и Виктор поцеловали  ее тоже один за другим, и Джиль заплакала, а за нею
и я. Но наши друзья были так за нас счастливы и веселы, что, глядя на них, и
мы рассмеялись сквозь слезы. Виктор откупорил шампанское и  наполнил бокалы,
и  все  выпили за Джиль и за меня.  Я тоже выпил за  каждого  -  за долгую и
счастливую жизнь Виктора Тоска,  Джо  Фоксхола и писателя. Потом  я выпил за
свою молодую  жену, а она за меня. Пили мы до тех  пор, пока не  выпили все,
что было.
 Потом пришел старый Дэн с ключом от моей квартиры,  и друзья велели мне
отвести жену домой и перенести ее через порог на руках.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

 Весли и Джиль становятся мужем и женой, чтобы иметь сына, если будет на
то божья воля

 Я  взял  Джиль за руку, и  мы вышли.  Но мы не  пошли сразу  домой. Мне
хотелось  сначала побродить с молодой  женой по улицам Лондона. Мы прошли по
Риджент-стрит  на  площадь Пиккадилли, где  мы  первый раз  встретились.  Мы
постояли  на  том  самом  месте,  где  стояли  в  тот  вечер.  Мы  прошли  в
Сент-Джемс-парк  и   посидели  на   той  скамейке,   где   сидели   тогда  и
разговаривали. Потом прошли к дому, где жила та женщина, и я позвонил. Когда
она открыла дверь, я сказал:
 -  Мы теперь  женаты, и  я пришел поблагодприть вас за  участие  к моей
жене, когда она была одна во всем городе.
 Мне хотелось подарить этой женщине что-нибудь за  ее доброту, но у меня
с собой ничего не было, кроме денег,  а денег в такую торжественную минуту я
дать  не мог. Женщина молча уставилась на меня, и я не совсем уверен, поняла
ли она, о чем я ей говорил.
 Мы пошли  обратно  к  площади  Пикккадили,  по  Хэймаркет,  а  там,  на
тротуаре, сидел на табуретке старик  и играл на  старом разбитом  пианино. Я
подошел к нему и, когда он кончил играть, попросил:
 -  Не  можете  ли  вы  сыграть  для   меня  песню,  которая  называется
"Валенсия"?
 И старик сыграл "Валенсию", а я, счастливый,  крепко  обнял свою жену и
сказал ей:
 - Это наша песня - песня нашей с тобой жизни.
 Я дал  старику горсть монет и  опять пошел  бродить по Лондону со своей
подругой, восхищаясь городом и всеми встречными.
 Когда мы подошли к дверям нашего жилища, я поднял свою Джиль на  руки и
перенес ее через порог. Итак, теперь мы муж и жена навеки.
 У нас был свой угол,  повсюду алели розы. А на столе две бутылки вина -
от Виктора,  Джо и писателя.  Я  откупорил бутылку  и  налил жене и  себе по
бокалу, и тут пришел старый Дэн, чтобы  узнать,  что мы хотим на ужин. Я был
слишком взволнован, чтобы есть, но Джиль поесть было нужно - ей много  нужно
было теперь есть, - и поэтому мы заказали всякой всячины,  и старый Дэн стал
подавать  нам  блюдо за  блюдом, а  мы с женой  сидели за  столом,  и ели, и
смотрели друг на друга.
 Я все ел да ел и глядел на мою милую Джиль.
 Всю эту  ночь я  продержал  ее  в  объятиях, до самого утра.  Утром  мы
встали, отдернули светомаскировочные шторы  и  стали смотреть  на незнакомый
нам  мир,  и он показался нам прекрасным. Потом  я  отослал Джиль обратно  в
постель. Когда  она снова уснула, я  подошел к  ней, и залюбовался  ее милым
спящим лицом, и поцеловал  ее в губы. Так было  и в следующую ночь и  еще  в
следующую - так  было много ночей  подряд, пока я  не понял, что  для  Джиль
пришла пора стать  истинной  женой своему мужу и,  слив его  любовь со своей
любовью, испытать, не воплотится ли их взаимная нежность по милости божьей в
сыне.
 Я купил семейную Библию и записал в ней дату, когда мы с Джиль в первый
раз были вместе: "В ночь с субботы на воскресенье,  26/26 марта 1944 года, -
сына ради, если будет на то божья воля".
 Потом мы стали ждать  и надеяться,  и, когда пришло время,  узнали, что
наши  ожидания  были не  напрасны. С каждым днем  мы убеждались  в  этом все
больше и больше, и в