тец. - Я не могу завтра застать Кругликову,  а
тем более попасть к ней на при„м.
   - Значит, послезавтра, - мать была неумолима. - Почему реб„нок до сих пор
не спит?
   -  Сейчас  пойд„т,  -  сказал  отец.   -   Последние   свободные   деньки
догуливает...
   Опять настала моя очередь:
   - Завтра воскресенье. Мы могли бы все вместе пойти погулять. Может  быть,
последний раз в этой ча... в этом городе.
   - Куда это, погулять? - фыркнула мать. - Куда это в  этой  ча...  в  этом
городе можно пойти погулять? В тиянтир?
   - Во двор, - сказал отец.
   - В парк, - сообщил я. - Или вот: в аттракцион.
   - Я так и знала, - объявила мать, - он тоже помешался на балагане.
   - Щиколату захотелось? - помрачнел отец, обнаруживая заодно куда  большую
информированность, чем ему полагалось.
   - Я думал, - сказал я, - что вам будет интересно.
   - Он намеревался вытерпеть эту пытку  из-за  нас,  -  объяснила  мать.  -
Мученик, он хотел принести себя в жертву ради нас.
   Тут я понял, что эти флеши неприcтупны, и что мне пора уносить ноги, пока
их защитники не перешли в наступление.
   - Ладно, - я сделал шаг к двери,  -  спокойной  ночи.  Но  только  завтра
воскресенье, а переезд - действительно скоро.
   - Он повторяет одно и то же, - сказал  отец.  -  Ему  тоже  вс„  ид„т  на
пользу. Что же, значит, он уже не интеллигент? Кстати,  ренегат,  ты  почему
это взламываешь запертые от тебя ящики?
   - Какие ящики? - спросила мать.
   - Такие деревянные, - съехидничал отец. - С железными замками. Где лежит,
например, Суламифь.
   - Я не знал, что она именно от меня заперта, - парировал я.
   - Ты думал, наверное, от Ба, - сказала мать. - Ну, и что же  ты  наш„л  в
Суламифи?
   - Что нужно мыть каждый день уши и шею, - догадался  отец.  -  И  всерь„з
готовиться к школе, уже сейчас начинать  новую  жизнь.  То  есть,  перестать
валяться в постели до семи часов, а вставать без четверти семь - понял?
   - И не таскать с печи спички, -  добавила  мать,  -  кстати,  как  ты  их
используешь? Жаль, что у твоего  отца  не  сложилась  привычка  подсчитывать
ежедневно свои папиросы.
   - Нет, я не курю, - возразил  я,  ещ„  на  шаг  продвигаясь  к  двери,  -
спокойной ночи.
   - Спокойной-спокойной, - отец  пристально  рассматривал  меня,  его  явно
заинтересовала папиросная тема.
   - Хм, - кашлянула мать, и я вылетел из  столовой  в  кабинет,  немедленно
забрался в свою кулибку и стал зализывать раны. Душевные, пока ещ„. В  своей
кулибке  громко  шептались  Ю  с  Изабеллой.  Верещал  электросч„тчик.  Луна
просунула  пальчик  в  ставенную  щель.  Мне  удалось,  наконец,  собрать  и
выстроить мои разбитые батальоны.
   - Проштрафился, младенец? -  спросила  Изабелла  из  темноты.  -  Что  за
побоище у вас там было?
   - Добрый папаша, - сказал Ю, - перестал держать в  обаянии  умного  сына.
Сын же обязан отца по-прежнему уважать. Задача сложная.  Эй,  племянник,  ты
вообще-то знаешь своего отца, кто он и что?
   - Я знаю, - ответил я, как раз закончив смотр уцелевших  в  первой  атаке
войск.
   - Э... нет, - возразил Ю, - ты  не  можешь  знать.  Знания  о  других  мы
собираем всю нашу жизнь, но никогда не можем окончательно  сказать:  вс„,  я
знаю о ком-то вс„. Ведь этот другой  продолжает  жить,  и  таким  образом  -
увеличивается область нашего незнания о н„м. Только много лет спустя,  когда
его, скажем, уже не будет...
   - Очаровательная мысль, - вступила Изабелла. - И очень кстати, по верному
адресу. Просто прелесть.
   - Да-да, - смутился Ю, но ненадолго. - Но... знаешь ли, например, ты, что
тво„ вот это слово "прелесть" имело раньше совсем иной смысл? Не красота - а
соблазн, обман. И, кстати, слово "обаяние" тоже. Поэтому, например, когда  о
Ба говорят, что она обаятельна, то говорят двусмысленность.
   - И довольно точно определяют...  Но,  прости,  это  ты  ведь  сказал:  в
обаянии, а не кто-то там?
   - Не я, Некрасов.
   - Но ты и мне говорил: обаятельная...
   - Тебе, но о Жанне!
   - А... о Жанне. Тогда это вс„ же тво„, а не Некрасова, словцо ещ„  скорей
нужно отнести к Ба.
   - Да тише ты! Ну прич„м тут Ба?
   - А разве она не предпочитает мне Жанну? Как же тогда она может  быть  не
прич„м? Вы распространяете миф, что Ба не  от  мира  сего  и  ни  в  ч„м  не
принимает участия. А между тем - всем известно,  что  даже...  даже  хорошая
репутация Ди сделана ею. Эта репутация была бы невозможна без запрета писать
романы на эсперанто. А кто наложил запрет? Ба наложила, запретила ему сидеть
и пухнуть в кресле, и велела ему заняться серь„зным делом. Она взяла его  за
шиворот и сказала: Лазарь, встань из-за стола свoего и ходи. И Ди поехал  на
Карантинку, а в следующий раз на Жилмассив смотреть больного младенца. И  Ба
говорила так много раз, пока Ди не привык ходить сам. В  этом  и  секрет  е„
обаяния: все е„ считают не прич„м.
   - Кроме тебя...
   - Кроме меня, я же вижу, что она охотно променяла бы меня  на  Жанну.  То
есть, она предпочла бы видеть в роли твоей жены мою сестру.
   - Да какая ей-то разница?
   - Вот-вот, опять ваше "не прич„м"... А между тем и Ба женщина, а не  дух.
И ей нравится, что Жанна на не„ похожа. И ей не нравится, что я  на  не„  не
похожа. А Жанне... да, Жанне она бы охотно передала  роль  не  только  твоей
жены, но и свою собственную. Вот, в этом-то и заключается е„: прич„м.
   - Какую-такую роль? И в ч„м там у них сходство? Я понимаю, когда  говорят
о мо„м сходстве с Ди. Я понимаю, когда говорят о сходстве Ба с моим  братом.
Я понимаю, наконец, тво„ сходство с Жанной - это ведь так  вс„  естественно!
Но откуда бы взяться у Жанны сходству с Ба? Это мистика, нечто, вроде  твоих
обезьянок.
   - Реальней обезьян ничего нет. Разве что их  почки.  Да  ты  посмотри  на
Жанну открытыми глазами, особенно  на  е„  профиль,  на  манеру  подрагивать
головой... Ни у кого не найд„шь такого сходства с Ба,  разве  что  вон...  у
мальчишки. Но разве ты можешь так на не„ глянуть! Разве я не вижу, как ты на
не„ глядишь?
   - Как? - квакнул Ю незнакомым мне голосом.
   - И как твой братец это делает?
   - А это как? - почти совсем без голоса.
   - Нам тоже нужна отдельная квартира, - заявила Изабелла.  -  Это  решение
вопроса. Иначе  я  буду  вынуждена  принять  предложение  моего  заведующего
кафедрой...
   - Это какое же?
   - А какое ты думаешь?.. Конечно, поступить в аспирантуру.  А  именно:  на
стационар. И там получить комнату.
   - Это называется предложением поступить в аспирантуру, - прошипел Ю.
   Я понял, что настал мой момент. И протрубил под одеяло:
   - А почему почки обезьяны реальней самой обезьяны?
   - Слово "реальный" имеет двоякий смысл, - с облегчением объяснил Ю.
   - Так он ещ„ не спит? - спросила Изабелла. - Вот  тебе  тво„  воспитание,
педаго-ог.
   - Завтра воскресенье, - сказал Ю. - Не страшно.
   - Завтра воскресенье, - подхватил я, - давайте...
   - В этом доме меня ни во что не ставят, - объявила Изабелла. -  Даже  то,
что я знаю иностранные языки, не переводит меня в разряд...
   - Подумаешь! Ди знает древнееврейский, -  сказал  Ю.  -  В  какой  разряд
зачислять его?
   - Вот именно! Мне хочется плакать.
   - Об этом не говорят, - сказал Ю, - а просто плачут.
   - Я и плачу, когда в этом доме не могу пройти ночью в  туалет!  Я  должна
полностью одеваться!
   - Не плачь, Изабелла, - сказал я. - Ты завтра оденешься дн„м, и мы пойд„м
гулять, завтра воскресенье.
   - Это куда же мы пойд„м? На спортплощадку, в волейбол играть?
   - Ну, можно пойти посмотреть аттракцион на Большом базаре.
   - Вс„ ясно? - вскричала Изабелла. - И этот туда же. Может,  и  ты  хочешь
полюбоваться там на Жанночку?
   - Там Ася, - сказал я.
   - Действительно, - вставил Ю. - Что там тебе смотреть? В прошлый  раз  ты
уже вс„ видел.
   - Не вс„, - возразил я, - я не видел кормления тигров.
   - Они жалкие, - сказал Ю. - Животных вообще жестоко держать в клетках.
   - И в боксах, ты это хотел сказать! - снова вскричала Изабелла. - Филолог
двусмысленности, ты спроси лучше племянника,  выучил  ли  он  то  английское
стихотворение, которое я три дня назад ему задала!
   - Ты выучил? - спросил Ю.
   - Я выучу, - ответил я, понимая, что и тут мо„ дело сорвалось. К тому же,
тут мне угрожали раны посерь„зней. - Спокойной ночи.
   -  Спо-ко-ойной,  -  ехидно   протянула   Изабелла.   -   Когда   выучишь
стихотворение, поди спроси Ба, не захочет ли она пройтись с тобой на базар.
   - Кстати, то стихотворение Некрасова про умного Ваню, -  заговорил  Ю,  -
напомни мне завтра, я тебе его дам. Выучишь и его, пора, действительно, и  к
школе  готовиться.  Неудобно  как-то,   если   племянник   учителя   русской
литературы...
   - Спокойной ночи, - прервал я его  почти  хамски.  Он  стал  раздумывать,
обращать ли ему на это внимание,  или  нет.  А  я  не  стал  дожидаться  его
решения, закрыл клапан кулибки, на этот раз - однослойной по случаю августа,
и постарался уснуть. Воспитание вс„ же дало свои плоды: утро вечера, я знал,
мудреней. Я не знал, правда, как изменяется смысл этого выражения одной лишь
буквой  ‚:  мудр„ней.  То  есть,  указанная  Изабеллой  двусмысленность  как
всеобщий признак всего существующего открылась мне ещ„ не вполне.
   По утрам Ба выглядела особенно свежей, несмотря на  то  -  или  благодаря
тому - что задерживалась в постели дольше других. Напасть на  не„  следовало
именно утром, так подсказывала интуиция, не требовавшая  объяснений:  почему
именно так. Я воспользовался своим правом -  разведчик-пластун  -  и  подв„л
мину под башню, когда Ди пош„л бриться и в их  спальне  на  несколько  минут
сложилась очень благоприятная, да и просто приятная обстановка.  Ба  приняла
меня в постели. Я нырнул к ней под одеяло.  В  е„  кулибке  пахло  духами  и
крахмалом. Очень комфортабельная кулибка.
   В мо„м распоряжении было минут десять, не больше, до того, как  вражеские
подкрепления закончат брить„ и вернутся на свои позиции. Я  открыл  действия
пулем„тной очередью:
   - Доброе утро, Изабелла говорит, отец вед„т следствие на  Большом  базаре
из-за Жанны, и почки обезьянки важней самой обезьянки. А Ю  говорит,  "умный
сын" это двусмысленное выражение. А я их не понимаю ни в каком смысле.
   - Не следствие, а экспертизу, - возразила Ба. - Отец твой не следователь.
Надо научиться выражать свои мысли точно.
   Одним ударом она отбила все мои подачи. Теперь на любой из моих  вопросов
можно было ответить: а точнее?
   - Говорят ещ„, - сбавил я темп, - что я похож на тебя. Это правда?
   - Как сказать... Вот, у тебя болит сердце?
   - Нет, - испугался я, - а что?
   - Вот видишь! - сказала она. - А у меня болит.
   Я снова обломал зуб о каменную кладку башни. В полумраке спальни лицо  Ба
испускало слабое свечение. Е„ ладонь лежала на  мо„м  лбу,  пальцы  ритмично
пожимали виски. Моя щека прильнула к е„ мягкому боку... Она  опережала  меня
на несколько ходов, про сердце - это было здорово придумано: этого хватит на
целый день. Я ещ„ убавил темп и заш„л с фланга:
   - Ты  бы  вышла  и  посидела  в  сквере,  сразу  после  завтрака.  Оно  и
перестанет.
   - Напротив, - возразила Ба. - Сегодня будет очень жарко, так что лучше не
выходить. К тому же, по воскресеньям в сквере слишком много народу.
   - Ага, воскресенье... Значит, мы не будем сегодня заниматься  музыкой.  А
жаль.
   - Жаль! - с неподражаемой интонацией воскликнула Ба, и  сжала  мне  виски
чуточку сильней. - Неужто действительно: жаль? Я была бы счастлива.
   Я нисколько не поверил этой е„ наивности.
   - Может, поугадываем звуки?
   - Звуки не угадываются,  -  поскучнела  она.  -  Они  узнаются,  в  лицо.
Впрочем, если хочешь, после завтрака...
   - А после узнавания?
   - Можешь немного поучить этюд.
   - А ты?
   - Сегодня воскресенье, и у меня много дел, ты знаешь: все дома.
   - Но ведь у тебя сердце!
   - Это верно, у меня сердце, - согласилась она. Я ждал продолжения,  вроде
"когда много дел, забывается о сердце". Но продолжения не последовало вовсе.
- Это правда.
   - Значит, тебе нужно отдохнуть. А поскольку в доме все, и  много  работы,
то выйти погулять.
   - Знаешь, ты вс„ время ходишь по кругу, а между тем...
   - ... между тем, - подхватил Ди, входя в спальню, - ему пора бы почистить
зубы.
   Мо„ время истекло, в лимиты, отпущенные свыше, я не уложился.  И  теперь,
при пока ещ„ ничейных результатах, а я расценивал матч с Ба  как  отложенный
из-за ничьей, мне оставалось только перенести его окончание в менее  удобное
место: за овальный стол. То есть, разыграть последний акт за завтраком. Если
там мне не удастся решить вопрос о походе к аттракционам, то не удастся  уже
никогда. Как видно, вариант с подходом по тому же вопросу к  Ди  даже  и  не
возникал в моей голове. Его фигура совершенно не увязывалась с какими бы  то
ни  было  походами,  как  если  бы  он  был  неподвижным,  раз  и   навсегда
установленным  в  красном  углу  дома  идолом.  Кроме  того,  как   раз   по
воскресеньям частный при„м больных активизировался. Что  до  Ба,  то  я  был
уверен: она поняла, куда я гну. И потому объяснил ничейный исход битвы  тем,
что она ещ„ не решила - хочется ей самой пойти, или нет.  Вернее,  может  ли
она это сделать, или, по каким-нибудь причинам, нет. Это позволяло расценить
неоконченный поединок с нею даже не как битву, а  всего  лишь  как  разведку
боем, не столько толкающую на окончательное решение, сколько на размышления.
Если вспомнить высказанное Ба предложение  пригласить  цирковых  к  нам,  то
можно было надеяться и на положительный исход этих размышлений.
   - Ты ходишь по кругам? - спросил Ди, когда я выползал из его, в сущности,
кулибки. - Знай, их всего девять. Ты уже читал Данте?
   - Нет, - отвечал я, уже выползая и из спальни, - этот  круг  у  меня  ещ„
впереди.
   Школьной арифметике следовало бы ограничиться сч„том до девяти, таков был
бы мне урок на будущее, если б я извл„к его  из  неосторожного  высказывания
Ди. Но мне было не до уроков, предназначенных будущему отдал„нному,  у  меня
хватало своих забот, о непосредственном, сегодняшнем. И когда, почистив зубы
и выйдя из ванной, я услышал в столовой смех-колокольчик,  то  расценил  его
как победный звон. Я понял, что вс„-таки выиграл свою войну,  подобно  тому,
как опытный полководец знает, что выиграл е„ в целом - при всех  проигранных
отдельных  сражениях.  Следовало  опасаться  лишь  случайностей,   способных
отпугнуть приближающуюся победу. И потому я вернулся в ванную  и  необычайно
тщательно повторил свой туалет, чтобы ни один  внимательный  или  враждебный
глаз не наш„л во мне зацепок для неуместной критики. И вот, я уже  сидел  за
овальным столом рядом с Ба, а напротив - Жанна с е„ колокольчиком,  чудесным
и закономерным образом явившаяся к завтраку. И во  лбу  е„  темнел  кровавый
глаз. Я был тих и скромен, и ничего не уронил на скатерть:  ни  стакана,  ни
масла, разве что пару крошек. В открытое окно входило к  нам  пение  птиц  и
утренняя, кисло-сладкая жара. На десерт был арбуз.
   - Как ты себя чувствуешь, Ба? - сурово, чтобы не  дать  повода  упрекнуть
меня в подхалимаже, спросил я.
   - Что-то случилось? - отреагировал Ди. - Сердце?
   - Накапать капель? - с готовностью приподнялся Ю.
   - Атмосферное давление, - прокомментировала Изабелла.
   - Может, какое другое давление... - только отец мог придумать такое.
   - Прежде всего не суетиться, - потребовала мать.
   Жанна лишь вопросительно приподняла брови, и  я  повторил  это  движение:
своими. Но, чем на вс„ это ответит сама  Ба?  Вернее,  как  она  ответит.  Я
глянул на не„: е„ профиль  выражал  снисходительность  -  ко  мне.  А  серый
взгляд, направленный в другую сторону,  откуда  навстречу  ему  сияли  глаза
лемурьи, выражал нечто иное. Между  глазами  серыми  и  ч„рнож„лтыми  что-то
летало, я готов был поклясться, летали всех цветов молнии, следствие  то  ли
скрываемой от посторонних борьбы, то ли ещ„ тщательней скрываемого согласия.
В любом случае - молнии взаимного понимания.  Впрочем,  снисходительность  в
мою  сторону  свидетельствовала  о  таком  же  понимании.  С  моей   позиции
невозможно было заглянуть в глаза Ба, и потому я заглянул в жаннины, надеясь
там найти прямое их отражение, и при них - слоновую кость и серебро.  Почему
бы не надеяться, если во всех других зеркалах, глазах или очках, витринах  и
просто окнах, в стенке "Беккера" и  в  висюльках  люстры,  подобных  „лочным
игрушкам, повсюду было это  отражение,  сам  горячий  воздух  создавал  его,
словно в пустыне - мираж. Повсюду, как оказалось, только не в Лемурии.
   Там я обнаружил, вместо искомого отражения,  то,  о  ч„м  ночью  говорила
Изабелла: несомненное сходство Жанны с Ба, неизвестно, на ч„м основанное. По
сути,  нельзя  было  и  придумать  более  непохожих  глаз,   более   дал„кие
противоположности, чем Ба и Жанна. И в то  же  время,  чудо  и  жуть,  более
близких. Возможно, противоположности всегда находятся ближе друг другу,  чем
вс„ близкое, не мне это решать... Мне только  показалось,  что  Жанна  с  Ба
прожили одну жизнь, или собираются прожить такую в ближайшем  будущем.  Или:
одна такую прожила и угасает, а другая,  подхватив  сразу  же  взбодрившийся
факел, сейчас понес„т его дальше. Вот почему напрасно было ожидать взаимного
отражения друг в друге их глаз, в глазах Ба - жанниного личика, и  наоборот.
Впрочем, о первом и мечтать не следует, не для того глаза Ба были сотворены,
чтобы отражать что-либо. А чтобы  отражаться  самим.  Мне  было  ясно  одно:
скрещение их взглядов значит очень многое, только вот  что  именно  -  я  не
вполне понял. Предчувствие, что именно такое полупонимание играет, и ещ„ как
сыграет, роль в моей собственной жизни, заполнило меня. Потому я с утроенным
нетерпением ожидал, что же перепад„т мне из этого скрестившегося над  столом
прошлого и будущего. То есть, преисполненный предчувствий, я ожидал  явления
прямо сейчас, здесь, за  овальным  столом,  за  завтраком  в  воскресенье  в
августе пятьдесят второго, моего настоящего.
   - Нет, - сказала, наконец, Ба. - Вовсе нет. Ничего не болит. С  чего  это
вы все так всполошились?
   Общий вздох облегчения, кроме меня, кроме меня: куй железо, кузнец своего
счастья! Ещ„ лучше - булатную сталь.
   - Тогда, - подобрался я, - можно пойти в аттракцион, смотреть... тигров.
   Третий глаз напротив, казалось,  подмигнул  мне  поощрительно.  Зато  все
остальные: ах!
   - Нет, - сказала Ба.
   На всех лицах, кроме жанниного, возникло одно выражение. Я  легко  проч„л
его: вс„ пропало, значило оно. А на жаннином?  Я  не  мог  рассмотреть  его,
мешали подступившие сл„зы.
   - Но, - вдруг продолжила Ба, и положила ладонь на мо„ темя.
   Третий  глаз  напротив  снова  лукаво  подмигнул  мне,  во  всех   других
повторилось их: ах, а капли, а повышенное давление, а уложить в  постель,  а
заткнуть рот...
   - Но у нас есть возможность материализовать мою старую идею.
   Заткнуть рот бомбе! Не тут-то было, и вот, уже разлетающиеся е„ осколки и
удар воздушной волны. Только отец:
   - То есть!..
   - То есть... - Ба выдержала паузу,  словно  бы  задумалась.  -  То  есть,
пригласить Сандро Сандрелли к нам на обед. Ведь мы так решили, помните?
   - На обед! - вскричала мать. - Но позвольте, как же он... как же  он  тут
будет...
   Она широко развела руки и охватила ими полстола:
   - Есть!
   - Ты хотела сказать, чем он будет есть, - подправила Изабелла. -  To  eat
or not to be, that is a question.
   Ди и Ю траурно склонили головы.
   - Посуду убирать? - спросила Валя. - А то у меня сегодня выходной. Я  иду
в тиянтир.
   Вот уж слепота, так слепота: лучшая в мире труппа работала тут перед ней,
не щадя сил, да ещ„ и платила ей за присутствие на спектаклях, а  она...  Не
помню, впрочем, сколько платила, но плюс прописка и  трудовой  стаж,  время,
назад!
   - Монстр... - кто же это прошептал, неужели Ди?
   - Очередной Шуберт, - а это кто, отец?
   Но позвольте! А где же куш