а огромных пространствах этой пустыни в небывалом  беспорядке  были
разбросаны  руины  рухнувшей  цивилизации,  обломки  старинных,  канувших  в
прошлое крепостей и металлических орудий, надбитые  тарелки,  остатки  пищи,
останки всего прежнего пристойного порядка. Скатерть была усыпана  крошками,
в формочках таяло позабытое всеми мороженое цвета кофе, сильно разбавленного
молоком. Из прихожей доносилось зудение  обрадованной  мерзостью  запустения
цикады, это зудел электросч„тчик, чей голос был слышен до сих  пор  лишь  по
ночам. Правда, так могло звенеть и без всякого сч„тчика, в моих  собственных
ушах.
   Ди осторожно взял нож и повертел его в пальцах. Вдруг лицо его исказилось
гримасой отвращения, он отбросил неприятный  инструмент  в  сторону,  открыл
рот... Но сказать ничего не  успел:  дважды  квакнул  звоночек.  Ди  склонил
голову набок и прислушался.
   - Это Валя, - объяснила Ба. - Она собирает вещи и  напоследок  проверяет,
не выкрала ли я деньги из е„ копилки.
   Ди с сомнением наклонил голову в другую сторону, и стал  ждать.  Звоночек
опять квакнул, и снова дважды. Лицо Ди выразило удовлетворение. Он покосился
в сторону Ба, нельзя же  ему  было  совсем  не  отметить  своего  маленького
торжества, и улыбнулся.
   - Нет, это дверь. Кто-то из наших вернулся. Я знал, что так будет.  Таким
диким образом это кончиться не могло. Кто-то из них уже  вернулся,  а  после
вернутся все.
   Пока Ди вс„ это произносил, Ба в свою очередь склоняла головку  набок,  и
тоже - с сомнением. А когда Ди закончил свой меморандум, продолжила его:
   -  А  я  думаю,  что  это  пришла  Изабелла.  Подумать  только,  с  таким
опозданием! Но сегодня мы можем е„ извинить, не правда ли. Не  хотела  бы  я
быть... сегодня на е„ месте. Пойди-ка, открой ей.
   Я вскочил, на всякий случай, чтобы опередить Ди. Мне и самому было  очень
интересно, кто бы это мог вернуться первым. Правда, у меня был  свой  взгляд
на этот вопрос: я-то склонялся к мнению, что приш„л милиционер  с  очередной
работой для отца. Я торопился - и совершенно напрасно, Ди и  не  думал  идти
открывать. Зато я первым узнал, что мы все  ошиблись  в  предположениях:  за
дверью стояла вовсе не Изабелла, и никто из наших,  и  даже  не  милиционер,
хотя в образном отношении он бы стоял ближе всех к истине... Но дело давнее,
так что тянуть нечего:
   - Привет, малыш!  -  сказал  Сандро,  сиятельно  улыбаясь.  -  Как  дела?
Отлично, позови-ка сюда свою Ба. А вам спасибо. "Спасибо" было отправлено  в
спину прохожему, очевидно, помогшему ему прокрутить ключик звоночка и теперь
уходящему вниз  по  переулку.  На  Сандро  была  пристойнейшая,  отглаженная
концертная крылатка, если угодно - пыльник. Ботинки, волосы и глаза блестели
в лунных лучах улыбки. Я был просто ослепл„н  всем  этим:  захотел  ответить
"сейчас", и не смог, из моего  враз  пересохшего  горла  не  вылезло  ничего
такого, что можно было бы принять за разумное, или какое другое, слово.  То,
что я произв„л на свет, скорее напоминало кл„кот электросч„тчика, и я  сумел
сообразить, что ничего лучшего моему горлу вс„ равно не произвести,  тяни  -
не тяни. И тогда я просто кивнул, цепляясь за остатки своей  приличности.  А
Сандро подмигнул мне: он вс„ понял.
   Его подмиг вмиг вышиб из меня память о каких бы то ни было  приличиях,  я
помчался назад в столовую, оставив его стоять на улице перед нашей дверью! Я
ворвался  туда,  как...  дворовой  пацан,   поскользнулся   на   ступеньках,
отполированных Ю, загремел на каблуках вниз -  была  бы  там,  внизу,  „лка,
лежать бы ей поверженной в прах - а приземлился на  ягодицы.  Этот  поступок
уже нельзя было расценить как забвение лишь приличий, это было преступление.
Тотчас последовало и наказание: бесстрастные судьи окатили меня дважды двумя
строгими, как тучи в небесах, ст„ршими преступника в порошок взорами.
   - За тобой гонятся? - вопросил один из  судей.  -  Знай,  что  и  это  не
причина для дикарского поведения.
   - Там... - просипел я, потный, с выпученными глазами, сидя на полу и тыча
пальцем за спину, - там... Сандро-о-о...
   Тут у меня прорезался фальцет и я пропищал:
   - САНДРЕЛЛИ!
   У меня вышло ничуть не хуже, чем у конферансье в  аттракционе,  ей  Богу.
Мог бы и я неплохо зарабатывать на этом,  если  б  платили  по  маркам,  как
бывало прежде. Мог бы и постоять заодно в  бочке...  В  общем,  номер  вышел
стоющий, билеты назад не возвращаются: не объявление  о  выстреле  -  а  сам
выстрел. Услыхав его  грохот,  побледнела  Ба,  ещ„  бы,  все  е„  настенные
тарелочки разлетелись осколками, поразив, очевидно, и Ди. Ибо это он сказал,
а не она:
   - И это не причина, чтоб так орать. Ты не в аттракционе.
   А Ба - она просто  рассматривала  пятнышко  на  скатерти,  но  с  тем  же
выражением, с каким отец недавно ковырял вилкой кусок хлеба:  с  ненавистью.
Словно это она сама поставила пятнышко,  а  что?  В  миг  моего  впадения  в
столовую она как раз и подносила ложечку ко рту.
   - Надеюсь, - добавил Ди, - ты успел пригласить гостя в дом?
   - Зачем, - ляпнул я, - вс„ равно он просит Ба выйти к нему.
   - Твоих дворовых понимают прямо, когда они просят вынести  кусок  сахару,
посмоктать, - холодно объявил Ди, - и это правильно. А взрослого  приличного
человека нужно понимать иносказательно. Пойди и исправь свою ошибку, в такой
последовательности: введи гостя в тамбур, закрой за ним входную дверь, потом
извинись и скажи, что... та, которую он желает видеть, сейчас к нему выйдет.
   Я понял вс„, и прямо, и иносказательно, уроки трека не прошли даром: меня
уже не заводило в тупик такое движение по кругу.  А  Ди  снова  взял  своими
блистающими чистотой руками нож и пристукнул им по столу, как молоточком,  в
знак того, что решение суда окончательно и обжалованию не подлежит. Но я  не
спешил с исполнением приговора, пока не произнесла заключительного слова Ба,
хозяйка дома и, следовательно, апелляционного суда. По-моему, этого же слова
ждал и человеколюбивый Ди. Сама Ба ничего не имела против, и  вот,  наконец,
она подняла на меня свои глаза, приветливо улыбнулась - и нежно, как пч„лка,
пропела:
   - Передай ему, пожалуйста, пусть войд„т сюда.
   Потом она по„жилась, словно вдруг озябла, и добавила, переведя взгляд  на
Ди:
   - Было бы просто непристойно... держать человека в тамбуре.
   Я вприпрыжку поскакал исполнять поручение.
   Сандро послушно стоял там же, где его оставили, на улице. Вс„ с  тем  же,
праздничным выражением фигуры  и  лица.  Теперь  уж  я  смог  членораздельно
заявить ему:
   - Прошу вас. Вас просят к столу.
   Он снова подмигнул мне. Я отступил в сторону, давая ему пройти.  От  него
пахнуло одеколоном и ваксой. И немного горячим утюгом. Я  забыл  закрыть  за
ним дверь, поторопившись забежать впер„д, чтобы ввести его в столовую. Когда
Сандро  ступил  на  верхнюю  ступеньку  лесенки,  я  сч„л  свои  обязанности
исполненными, и влез на свой стул, чтобы оказаться лицом ко входу.  Усевшись
туда, я обнаружил, что остался за столом один.  Ба,  оказывается,  стояла  у
окна в полоборота к нам, а Ди - в другом конце комнаты, у  кафельной  печки,
точно на том месте, где зимой располагалась „лка. Таким образом, сошедший со
ступенек Сандро оказался в углу третьем. Он оглядел всю столовую, подробно -
обеденный стол с руинами, оставшимися  после  пиршества,  со  всеми  следами
разгрома, или погрома,  потом  коротко  глянул  на  Ди.  И  только  затем  -
остановил взгляд на Ба. Она стояла прямо, скосив  глаза  в  окно,  спина  е„
выражала невозмутимость. Она успела причесаться: в руке у не„ ещ„ была щ„тка
для волос, которую она старалась прикрыть корпусом.
   - Добрый день, - сказал Сандро. - Кажется, я немного опоздал.
   - Похоже на то, - Ди носом указал на растаявшее мороженое.
   - Я имел в виду другое, - возразил Сандро очень  вежливым  тоном,  но  не
поворачиваясь к Ди. - Я хотел сказать, мне теперь ничего не оста„тся,  кроме
выражения сочувствия. Для этого я приш„л, а не...
   Он сделал  такое  движение  ногой,  будто  отм„л  стол  и  вместе  с  ним
подозрение, что заш„л перекусить.
   - Ну да, - согласился Ди. - Теперь-то ничего иного не осталось.
   - Это настоящее несчастье, - продолжил Сандро, - для всех нас тоже.
   - Для всех нас... - подтвердило ему от окна слабое эхо.
   - Кто мог этого ожидать? - глядя в тот угол, спросил Сандро.
   - Вы могли, - вдруг выпалила  Ба.  Спина  е„  по-прежнему  выражала  лишь
прямоту.
   - Я ведь не ясновидящий, - извиняющимся тоном сказал  Сандро.  -  У  меня
другое амплуа.
   - Она жутко огорчена, - сказал Ди. - Она очень е„ любила, больше других.
   - Я понимаю, - сказал Сандро. - Это можно понять.
   - Можно-можно, - сказала Ба кому-то за  окно.  -  Нельзя  только  понять,
почему, если так все е„ любили, почему никто не вмешался.
   - Но каким образом, дорогая? - спросил Ди. -  Тебе  следует  успокоиться.
Сейчас не время...
   - Минутку! - поднял подбородок Сандро. - Как раз самое время. Значит,  вы
считаете, что я мог каким-то образом помешать, но не сделал этого, так?
   - Мы так полагаем, - с нажимом сказала Ба.
   - Тогда это значит, - несколько  холоднее  продолжил  Сандро,  и  тоже  с
небольшим нажимом, - что  вы  считаете  виновником  случившегося  меня.  Это
сильное обвинение.
   - Это вполне оправданное обвинение, - сказала  Ба.  -  Не  то,  что  само
преступление.
   - Обвинение не должно быть голословным, - возразил Сандро. -  Поэтому  вы
должны разъяснить мне, почему вы так считаете. Так просто таких обвинений не
бросают, этого так просто нельзя делать.
   - Вы, вы будете учить меня манерам! - закричала Ба, поворачиваясь  к  нам
лицом. У не„ были т„мно-синие, да просто ч„рные глаза. - Вы, стрелец! Мне  -
вам, мне вам разъяснять, почему именно я, именно вас полагаю...  возлагаю...
считаю виновным?
   - Позволь-позволь, -  вмешался  Ди.  -  Возможно,  тебе  и  не  следовало
приглашать его к нам, но если уж ты пригласила...
   - Позвольте  мне,  я  лучше  скажу,  -  перебил  его  Сандро.  Глядел  он
по-прежнему: лишь на Ба. - Я должен  знать,  что  вы  имели  в  виду,  когда
говорили о моей вине. Я должен знать, что именно вы обо мне думаете.  Уж  на
это я имею право. В конце концов, я не напрашивался...  на  обеды,  и  не  я
затеял этот разговор.
   - Ага, вам не понятно, - кивнула Ба. - Я так и думала: такому, как вы, ни
за что не понять.
   - Ну и объясните, - спокойно попросил Сандро. - Какому это именно.
   И он снова сделал прежнее движение, только уже обеими ногами  поочер„дно,
будто исполнил элемент вальсового па.
   - Теперь уж так просто мне не уйти, - добавил он. - Поздно.
   - Вас не гонят, - сказал Ди, - это вс„ женские нервы, вы понимаете.
   - Нервы, - презрительно усмехнулась Ба. - Нет, я не сумасшедшая, я вполне
нормальная. Разве это я выгляжу ненормальной?
   - Никто и не говорит, - Ди пустил в ход самый мягкий из своих тембров. Но
на Ба он подействовал, почему-то, как удар током.
   - Ещ„ бы! - воскликнула она. - Кто бы это тут мог такое сказать!
   - Давайте лучше я разъясню, почему именно вы, - предложил Ди. -  Вы  ведь
давали показания следователю? Давали. Но не назвали имени человека,  который
был виновником случившегося. Значит, виновником стали вы.
   - Что, задним числом? - приподнял  крылья  своего  пыльника  Сандро,  что
значило, наверное: пожал плечами. - Это ничего уже не изменило бы. Да и не в
моих это правилах... называть следователям имена.
   - А-а! - вскрикнула Ба, и голос е„ сорвался. Тогда она повторила кратко и
хрипло: "а", словно прокашлялась, и затем продолжила:
   - А... ты следуешь правилам хорошего тона. Ты,  значит,  имеешь  какие-то
правила. У  тебя,  значит,  свои  правила?  Хорошо,  теперь  послушай  меня,
мужчи-ина... Нормальный мужчина имеет другие правила. Если  он  не  называет
имени убийцы следователю, то должен взять вс„ дело в свои... руки.
   Сандро улыбнулся и снова взмахнул крылышками.
   - Ноги, ноги, раз уж так тебе хочется! Ты не да„шь показаний, хорошо.  Но
у тебя есть винтовка, значит,  у  тебя  есть  мужской  выход  из  положения.
Мужские правила хорошего тона, или твоя винтовка простая игрушка для „лки? Я
спрашиваю тебя, стрелец, ты только по тарелочкам способен стрелять? Мой сын,
например, когда это было нужно, стрелял в убийц, на фронте, а ты, ты где был
тогда?
   - Помилуй, что ты нес„шь, - смутился Ди. - Какая-то крамола...  Простите.
Ах, да вы присаживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста.
   - Простите, но это не объяснения, - у Сандро  было  каменное  лицо.  -  А
винчестер - и правда игрушка, так,  номер.  У  меня  такая  работа,  и  вс„,
никакой... романтики, вы ошиблись. Нет уж, давайте серь„зное объяснение, без
него мне не уйти.
   - Дам, - с жутким спокойствием согласилась Ба. - Сейчас  дам.  Мне  нужно
помочь ему убраться вон, такова моя работа, никакой романтики.
   Говоря это, она сделала несколько мелких быстрых шажков по направлению  к
Сандро, и в конце своей речи оказалась совсем близко к  нему.  Так  что  вс„
последовавшее заняло уже немного времени. А пока она  стояла  и  глядела  на
Сандро в упор, ожесточ„нно кусая  губы.  Они  очень  неприлично  себя  вели:
извивались, корячились, и не было способа поставить их на место.
   - Винтовка, - глаза Ди выкатились из орбит, - ну это уже совсем  какой-то
анахронизм, просто... американская дикость. Ты б ещ„ сказала: наган.
   Глаза же Ба вспыхнули в ответ на это ж„лтыми огнями.  Хрипло,  но  ч„тко,
прямо в лицо Сандро, в крепко слепленное лицо бюстика,  в  морщины  которого
набилась состарившая его  пыль,  она  выговорила  долгожданное  разъяснение,
предварив его маленьким вступлением - в чуточку другую сторону:
   - Американское, наган, не бойся, я поняла. Что ж, я давно ждала  от  тебя
такого, все тридцать лет. Это мне урок на...  Но!  Но  сейчас  не  с  тобой,
сейчас - вот с этим: это ты  убил  е„,  устраивает  такое  разъяснение,  оно
достаточно серь„зно? Так вот, убил, и вс„.
   - Нет, - возразил Сандро спокойно, хотя бедренные мышцы его заходили  под
серым пыльником так, что было видно и снаружи, как они  ходят.  -  Я  просто
свалял дурака. Я имею в виду, мне не следовало приходить сюда. А  я,  дурак,
приш„л.
   - Нет, убил, - словно убеждая его, повторила Ба, приближая сво„ лицо -  к
его, вплотную. - Ты убил е„,  но  хотел  ведь  убить  меня,  правда?  Скажи,
правда? А я-то, дура, собиралась отдать этому чудовищу сво„...
   - Дурак, - повторил сво„ и Сандро, - теперь уж точно: дурак.
   - Дурак? - подхватила Ба. - Ну нет, другой раз меня не провед„шь...
   Она прищурилась, словно прицелилась, поджала корячащиеся губы,  и  точным
отработанным движением стукнула щ„ткой по сиявшему перед ней  ослепительному
пробору.
   - Урод, - ч„тко выговорила она вместе со звонким стуком  щ„тки.  А  потом
ещ„ дважды два раза  ударила  туда  же,  и  под  этот  аккомпанемент  дважды
повторила:
   - Жалкий урод, жалкий урод.
   Ей удалось добиться своего: под ударами щ„тки, чтоб не сказать -  судьбы,
пробор развалился. Лаковые волосы упали Сандро на лоб и прилипли. Он прикрыл
глаза. И пока он так, с прикрытыми глазами, стоял и покачивался, Ба  бросила
щ„тку на пол и яростно топнула по ней подошвой босоножки, раз, другой... Она
топтала щ„тку, и  та  издавала  жалобные  писки,  похрюкивала  фальцетом,  и
стонала хриплым тенорком. Потом Ба вдруг залилась слезами и бросилась ничком
на тахту. Та тоже хрюкнула, и тогда только Сандро открыл глаза.
   - Теперь я пойду, - сказал он. - Пожалуйста, извините.
   К кому обращался он, ко мне? Смотрел он в мою  сторону.  Кого  надо  было
извинять? На этот раз Ди опередил меня:  кивнул  первым.  Сандро  взош„л  на
ступеньки, вышел за кулисы в тамбур, занавес запахнулся, номер был окончен -
кончен бал. В который раз за день  гулко  захлопнулась  парадная  дверь.  Ди
присел рядом с Ба на тахту  и  положил  на  е„  затылок  тщательно  отмытую,
розовую ладонь.
   Подошвы босоножек лежащей ничком Ба были,  наоборот,  желты  от  мастики.
Бросались в глаза  их  направленные  на  меня,  стоптанные  набок  невысокие
каблучки. Ба лежала неподвижно, будто уснула. Ди запустил целительные пальцы
в е„ пепельные, с табачным оттенком локоны.
   - Как же ты так, - сказал он укоризненно и добродушно, - ведь с нами  тут
мальчик.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Кончен бал, пришла осень. Совсем почернели  и  заметно  похолодали  ночи,
отзвучали мендельсоновские Lieder  и  вагончики  вместе  с  шапито  покинули
город. На оголившуюся площадку вернулись рабочие, чтобы, наконец,  замостить
базарную площадь до забора, до конца. Глава двадцать первая,  предпоследняя:
двадцать первого августа переехали и мы.
   Вот это был номер: мать выбрала наихудшую квартиру из  всех  предложенных
ей, на втором  этаже  тр„хэтажки.  Возможность  выбирать  квартиру  выглядит
сегодня несколько архаично и дико, даже смешно,  но  ведь  и  год  был  дико
смешон, совсем не такой, как нынешний. У всех соседей были балконы,  а  мать
соблазнилась эркером, и мы лишились даже отдал„нного подобия палисадника. Ко
всему прочему, наши окна выходили на улицу, а не во двор, и это была  совсем
не  такая  улица,  как  перед  старым  домом,   а   асфальтированное   шоссе
Энтузиастов. Прямо под эркером находился вход в гастроном, в пять  утра  там
начинали  греметь  молочные  бидоны,  выстраивалась  шумная  очередь,  и  не
замечать этот галд„ж было трудно, так  что  мы  просыпались  теперь  слишком
рано. Заснуть вечером тоже было нелегко, по шоссе проезжали автомобили  -  к
счастью, в том году ещ„ не так часто -  и  лучи  фар,  отлитые  в  формочках
оконных перепл„тов,  подобно  мороженому  в  ячейках  мороженицы,  картинкой
конструктивиста пробегали по стенам комнат,  сбивая  настенные  тарелочки...
если б они у нас были. Этот пробег картинки по стенам  всегда  сопровождался
р„вом мотора, как нарочно. А дело было в том,  что  дом  стоял  на  середине
подъ„ма шоссе, и водители как раз тут и переключали скорость.
   Было трудно привыкнуть и ко всей этой части города, и не только мне. Отцу
приходилось теперь тащиться на работу в трамвае, мать вскоре вообще  сменила
службу: перешла в "Скорую помощь".  Таким  образом,  с  е„  административной
карьерой было покончено. Последней точкой в ней,  точнее  -  восклицательным
знаком, был бурный разговор  по  телефону  с  Кругликовой,  в  котором  мать
занимала  непривычную,  оборонную  позицию.  Крыть  ей  было   нечем,   дело
действительно выглядело  так,  будто  она  обманом  выкачала  из  учреждения
жилплощадь и тут же смылась. Несмотря на обидное  обвинение  в  двуличности,
мать  не  бросила  трубку,   вс„-таки   Кругликова   продолжала   оставаться
начальством.
   Все эти неприятности, впрочем, имели  и  положительный  результат:  отец,
наконец, купил напророченную некогда Ю машину. Но это случилось чуть  позже,
а пока отец ездил на трамвае и потому являлся домой уже не  в  девять,  а  в
десять вечера, почти ночью. Иногда  и  вовсе  не  приходил  ночевать:  новые
хлопоты,  внезапно  умер  старый  Кундин  и   отца   назначили   начальником
экспертизы. Его  заместителем  стал  молодой  Кундин.  Меня  тоже  обуревали
хлопоты, кроме школы - новый двор, и, стало быть, новые дворовые. Проблему и
моего начальничества нужно было решать заново, опять начинать с  ноля,  хотя
бы для того, чтобы не загреметь вниз по моей административной  лестнице:  не
очутиться вообще вне е„, в козлах отпущения.
   Я захандрил довольно скоро. По воскресеньям мы, конечно, ездили на  обеды
в старый дом, но мне этого было мало. Потому и по будням я наседал на мать с
требованиями прокатиться в  Старую  часть,  раздражая  е„  ныть„м  и...  как
правило, без осязаемых последствий. Однажды мне удалось сломать е„  оборону,
но для того потребовалась настоящая истерика. Это было ночью,  отец  ещ„  не
приш„л с работы, и матери уже было ясно, что он вообще  сегодня  не  прид„т:
остался  ночевать  в  сво„м  кабинете.  Учитывая  ласковы