ряд  и  фронтовая рота на грузовиках.  Как только они прибудут в Пишпек,
дайте  мне  знать  немедленно  шифром,  а  их  пока,  впредь  до   особого
распоряжения, остановите в Пишпеке. Мандатом на действия вам будет служить
эта телеграмма.  Примите меры к предупреждению у вас чего-либо  подобного.
Известите Зиновьева и ряд ближайших работников. ј 900.

                           Уполномоченный РВС Туркфронтаї Фїуїрїмїаїнїоїв.


     Окотов сразу забил тревогу,  созвал ответственных работников и прежде
всего,  ввиду  чрезвычайной  секретности  заседания,  дал  всем  подписать
смертную бумагу. Вот она:


                               ЯВОЧНЫЙ ЛИСТ

     Мы,   нижеподписавшиеся,  присутствовавшие  на  совершенно  секретном
заседании 13 июня 1920 г.  в 8 ч.  вечера,  созванном зав. пунктом Особого
отдела, сим обязуемся хранить в строжайшей тайне все, что говорится, и все
даваемые поручения. За нарушение тайны обрекаем себя на расстрел.

                         1. Окотов,   2.   Борзунов,   3.  Шаповалова,  4.
                         (неразборчиво), 5. Жиманов, 6. (неразборчиво), 7.
                         Айдарбеков,   8.   В.   Сопов,  9.  Булавин,  10.
                         Кара-Мурза,  11. Кондурушкин, 12. (неразборчиво),
                         13.    (неразборчиво),    14.    Судорчин,    15.
                         (неразборчиво), 16. Зиновьев.


     И  тут же избрали орган действия -  секретный штаб,  о  чем составили
протокол.


                               ПРОТОКОЛ ј 1

        Общего собрания активных работников Пишпекской организации
            РКП под председательством Окотова. 13 июня 1920 г.

     После  доклада  Окотова  о  причинах созыва  работников приступлено к
избранию  секретного  штаба,   с   правом  начальнику  штаба  единоличного
разрешения всяких вопросов.  В  помощь начальнику штаба необходимо избрать
помощника и адъютанта.
     После прений  избраны:  Начальник  штаба тов.  Оїкїоїтїоїв.  Помощник
начальникаї Кїаїрїа-Мїуїрїзїа. Адъютантї Гїоїлїуїбїь.


     Заседали поздним вечером, к ночи.
     Выработали приказ - наутро его расклеили по городу.
     Приводим здесь целиком этот памятный документ:


                                ПРИКАЗ ј 1

                            14 июня 1920 года

     Сим объявляется, что с настоящего момента город Пишпек объявляется на
осадном положении.
     Вся власть в городе передается в руки штаба в составе нач. штаба тов.
Окотова,   его  помощника  Кара-Мурза  и   адъютанта  тов.   Голубя.   Все
распоряжения из области не подлежат исполнению без ведома штаба.
     Воспрещаются всякие собрания,  митинги, вечера и увеселения впредь до
распоряжения.
     На  все  время  осадного  положения  воспрещается колокольный звон  и
церковные службы.
     Выезд из города без пропуска штаба воспрещается под страхом расстрела
на месте.
     Товарищ  Шаповалов назначается командующим всеми  вооруженными силами
Пишпекского,  Нарынского  и  Пржевальского уездов;  все  его  распоряжения
действительны только за подписями начальника штаба или его помощника.
     Начальником  уездно-городской  милиции  назначается  тов.   Снигирев.
Начальником гарнизона назначается тов. Жевакин.
     Всякая подача и приемка телеграмм без разрешения штаба воспрещается.
     Все военные силы города Пишпека и уездов:  Пишпекского,  Токмакского,
Нарынского,  Пржевальского  -  переходят  в  полное  подчинение  штаба  г.
Пишпека.
     Все нарушения караульной службы,  нарушение дисциплины,  неподчинение
штабу или неисполнение одного из пунктов настоящего приказа будут караться
немедленно расстрелом.
     Все  коммунисты и  советские работники остаются  на  своих  местах  и
исполняют беспрекословно распоряжения штаба.
     Вплоть до  отмены  осадного положения Ревком переходит в распоряжение
штаба и исполняет только его  указания.  -  Подлинный  подписал  начальник
штаба   П.   Оїкїоїтїоїв,   помощникї   Кїаїрїа-Мїуїрїзїа,   адъютантї  Н.
Гїоїлїуїбїь.


     Мы  связались с  Пишпеком,  -  уж  не  помню,  что разузнали,  о  чем
предупреждали,  -  за спиной боевого совета вели свою работу.  То же самое
делал, впрочем, и сам боесовет.
     Одно дело -  его официальные переговоры с нами и всякие заседания,  а
другое дело -  та работа,  которую они, боесоветчики, тоже там, у себя, не
обрывали ни на миг.  Особенно неспокойно держался сам крепостной "главком"
Петров,  -  ему были решительно нипочем какие бы  то  ни  было заседания и
совещания,  он  их  не  признавал,  плевал на  все  постановления,  сам на
заседаниях не был;  вместе с  Караваевым,  Букиным и Вуйчичем не уходил из
гущи бунтовщиков и вершил, непрестанно какое-то свое, цельное дело.
     Прежде  всего  он  определил,  каким  частям  быть  в  крепости,  как
переформировываться, развертываться, пополняться.
     Выяснял  всякие  возможности -  свои  и  наши,  выискивал командиров,
ставил их  на должности -  словом,  был действительно душой организующейся
крепости.  Народу сюда понабежало всякого и отовсюду: беженцы лепсинские и
копальские;   выпущенные  или   скрывшиеся  из-под   замков  особотдела  и
трибунала; крепкие хозяйчики близких и отдаленных сел, деревень, наехавшие
то  с  жалобами на  "бесчинство властей  советских",  то  за  оружием,  то
попросту поживиться в  суматохе или  же  навестить своих  родных-знакомых.
Были  тут  и  перебежчики из  разных  команд,  -  комендантской,  штадива,
особовской, трибунальской, были выпущенные из арестного дома, пострадавшие
вообще от советских карательных органов, шныряли инвалиды, - словом, такой
подобрался материалец,  который от первой искры,  подобно бочке с порохом,
взорвется.  С таким материалом тонкая нужна осторожность: чуть оступился -
и может быть вмиг конец.
     Вся  эта  гневная масса  зловеще волновалась,  из  памяти выхватывала
разные  воспоминанья про  "разбои  советчиков"  (и  тут  продразверстка!),
раскаляла атмосферу недовольства,  грозила  каждый  миг  прорвать  плотину
терпенья, вырваться бурным, буйным потоком на волю.
     Петров,   Караваев,  Букин,  Вуйчич,  Чернов  образовали  группу  так
называемых  "активистов",   -   они   нисколько  не   хотели  с   кем-либо
переговаривать и объединяться, они все хотели делать только сами.
     Хотели,  но...  не  решались.  Им  не хватало какого-то одного только
винтика,  пустив который в оборот,  они совсем, совсем по-новому заставили
бы  работать крепостную машину.  Они выражали явное недовольство тем,  что
боесовет  якшается  со  штадивом  и  чего-то  еще  церемонится,   но  этим
недовольством  да   проклятьями  только  и   ограничивались:   большинство
боесовета не всегда было с  ними:  Невротовы,  Фоменки,  Прасоловы и иные.
Эти, видимо, все надежды свои возлагали и все действия свои откладывали до
прихода 26-го полка. Вот где был корень дела.
     Пока что - промышляли приказами.
     Приказ  ј  3  был  о  назначении  командующего.   Этот  приказ  издал
военсовет.  А  теперь "командующий" издал за ј  4 свой приказ,  не считая,
видимо, нужным заводить особую нумерацию.
     Вот содержание документа.


                                ПРИКАЗ ј 4

                     По войскам Семиреченской области

                             13 июня 1920 г.

                                    1

     Предлагаю всем командирам полков, командирам рот и начальникам команд
самочинных выступлений не  проводить,  о  чем и  сообщить своим частям.  В
случае неисполнения сего будут преданы суду.

                                    2

     Начальником штаба войск назначается тов. П. Бїоїрїоїзїдїиїн.

                                    3

     Секретарем штаба войск назначается тов. Кїрїуїгїлїоїв.

                                    4

     Предлагаю командирам полков немедленно привести свои  части в  боевой
порядок.

                                                      Подлинный подписали:
                                                    Комвойскї Пїеїтїрїоїв.
                                                     Военкомї Чїеїрїнїоїв.
                           С подлинным верно: нач. штабаї Бїоїрїоїзїдїиїн.


     Видите -  тут уж приказывается полки привести в  боевой порядок.  Это
значит только одно:  "активисты" готовились к действию.  Сохранился еще за
этот же день характернейший документ,  который выдал Петров одному молодцу
уж совсем не по "боевому порядку",  а по делам...  продовольственным.  Его
содержание.


                                  МАНДАТ

     Дан сей  красноармейцу  Савелиюї  Иїсїаїеїнїкїо,   командируемому   с
командой  в  числе  50  человек  для преследования и арестования комиссии,
отправленной  по  селениям  Верненского  уезда  до  с.   Зайцевского   для
производства  всевозможной  реквизиции,  что подписью и приложением печати
удостоверяется.

                              Комвойск Семиреченской областиї Пїеїтїрїоїв.
                                                     Военкомї Чїеїрїнїоїв.
                               Верно: начальник штабаї П. Бїоїрїоїзїдїиїн.


     Так широко было поле деятельности "командующего":  и  организация сил
для наступления, и борьба... с продразверсткой!
     В то же время Чеусов,  председатель боесовета,  спешно устанавливал и
завязывал вновь  и  укреплял уж  наладившиеся связи с  селами,  деревнями.
Сохранилась,   например,   весьма   показательная  переписка  боесовета  с
Алексеевским ревкомом. Крепость еще 12-го писала:


                       Секретно. Экстренно, неофиц.
                       Алексеввскому сел. Ревкому.

     Вр.  областной военно-революционный Боевой  совет  сообщает  вам  для
сведения, что в городе тишина и спокойствие. Как идут дела у вас, сообщите
скорее нарочным и не забывайте,  товарищи, что вам нужно быть наготове, по
первому нашему извещению стать как один, всем под ружье.

                                                          (Пїоїдїпїиїсїь).


     На  это давала ответ Алексеевская волостная военная комиссия.  Ответ,
писанный корявой рукой, таков:


                 Алексеевской волостной военной комиссии
                            Верненского уезда

                             13 июня 1920 г.
                                  ј 131
                              Сел. Алексеево

     Председателю Военно-Революционного Совета Семиреченской области.
     На  ваше отношение от 12 июня 1920 г.  с  просьбой не выдавать оружия
без ведома вашего и  отобрания оружия от таранчей,  которое они отобрали у
крестьян,  сообщаю вам,  что  оружие отобрал я  путем  мирных переговоров:
винтовок  5  и  централок 9,  патронов  375  и  две  ручных  гранаты.  Сам
председатель Карасукского волостного ревкома Юсупов и с ним 2 человека его
прихвостников ночью  бежали  -  по  слухам,  на  город  Верный и  увезли 5
револьверов,  2  трехлинейки и  винтовки.  Настроение как таранчей,  так и
русских очень хорошее,  везде тишина и порядок,  просим сообщить,  какие у
вас новости.  Мы пока не боимся;  организация наша хороша. Если вам нужно,
то  просите помощь.  Мы дадим резервов,  остальное вам все пояснит товарищ
Лехтин.

                                   Алексеевской Военной волостной Комиссии
                                                          (пїоїдїпїиїсїь).


     Крепость  набиралась  сил.   Устанавливала  связи.  Организовывалась.
Готовилась в "боевой порядок". Силы росли у ней не по часам, а по минутам.
А  наши  растаяли  вовсе.  Осталась  горстка  -  по  существу беспомощная.
Единственным достоинством этой горстки было то, что она не растерялась, не
пала духом,  работала дружно и,  не зная устали, понимала верно психологию
разбушевавшейся толпы и  в  соответствии со  всем  этим  -  лавировала.  И
только. Этого "только" оказалось довольно.
     Пришел час - надо было снаряжаться в крепость. Пожали нам крепко руки
на прощанье,  пожелали успеха друзья,  -  мы ушли.  Всю дорогу обсуждали с
Мамелюком -  как держаться,  что говорить.  И еще условились, что вслед за
моим  общим  докладом он  выступит по  хозяйственным вопросам дивизии,  по
продовольственному,  а кроме того,  коснется и вчерашнего совещанья в Доме
свободы.
     Напрасно  уговаривались мы  с  Филиппом  Иванычем,  -  обстоятельства
прежде времени расшибли весь уговор.
     При  входе  в  крепость  встретили  нас  члены  боесовета.  Тщательно
осмотрели.  Оружия при нас не было,  -  умышленно с собой не взяли, знали,
что отымут все равно.  Вошли.  И  тут же  настояли,  чтоб посреди крепости
немедленно созывали митинг. Крепость быстро пришла в движенье. Скоро знали
все,  что решено собранье;  опрометью неслись к центру крепости,  торопясь
занять места ближе к телеге, откуда будут речи.
     Вот  она,   многотысячная  вооруженная  толпа,   -   сбилась,  гудит,
ревмя-ревет,  словно  стадо  голодных  зверей.  Тут  "недовольных"...  сто
процентов!  У каждого свой зуб против Советской власти:  кто за то, что от
дома против воли на  фронт отлучают,  кто  за  разверстку,  кто  отомстить
трибуналу охотится или  особому,  кого  не  обули вовремя,  кому  помешали
хапнуть, кому сам строй не люб новый, - словом, всяк сверлит свое.
     Ну-ка, сунься в этакое пекло!
     Собрались вожаки, обступили телегу. Влез Букин, зычно объявил:
     - Собранье открывается.  Сегодня будем  здесь обсуждать вопросы,  про
которые говорит Ташкент... командующий там и члены ревсовета... Слово даем
председателю военного совета дивизии...
     Он  назвал мою  фамилию.  Поднялся я,  встал  в  рост,  окинул взором
взволнованную рябь голов,  проскочил по ближним лицам -  чужие они,  злые,
зловещие...
     Как  ее  взять в  руки,  мятежную толпу?  Как  из  этого официального
доклада построить агитационную речь, которая нам сослужила бы службу?
     Прежде  всего  -  перед  лицом  мятежного  собрания  надо  выйти  как
сильному:  и думать,  мол,  не думайте, что к вам сюда пришли несчастные и
одинокие,  покинутые,  кругом  побитые,  беспомощные представители жалкого
военсовета,  -  пришли с повинной головой,  оробевшие...  Может быть, и не
прочь они толкнуться к вам за милостью,  за прощением? О нет. К вам пришли
делегаты от высшей власти областной, от военсовета, у которого за спиной -
сила,  который вовсе не  дрогнул и  пришел сюда к  вам  не  как  слуга или
проситель,  а как учитель,  как власть имеющий. Он вам открыто заявит свою
волю, непоколебленную волю военсовета.
     Словом  -  выступать надо  твердо,  уверенно,  как  сильному,  и  без
малейших уступок, колебаний. Это первое: твердо и не сдаваясь в основном.
     А второе  -  не выпускать ни на одно мгновенье из-под пытливого взора
всю толпу,  разом ее наблюдая  со  всех  сторон  и  во  всех  проявлениях:
говорить - говори,  но и слушай чутко разные выкрики,  возгласы, одобрения
или недовольства, моментально учти, отражают ли они мнение большинства или
только  беспомощные  попытки  одиночек.  Если большинство - туже натягивай
вожжи;  если одиночки - парализуй их  вначале,  спрысни  ядовитой  желчью,
выклюй им глаза,  вырви язык,  обезвредь,  ослепи,  обезглавь, разберись в
этом вмиг и,  поняв новое состояние  толпы,  живо  равняйся  по  этому  ее
состоянию - то ли грозовеющему,  то ли опавшему,  смягченному, теряющему -
чем дальше, тем больше - первоначальную свою остроту. А как только учтешь,
поймешь - будь в действии гибок, как пантера, чуток, как мышь.
     Если нарастает,  вот она,  близится гроза, чуешь ты ее жаркое близкое
дыханье,  - зажми крепко сердце,  жалом мысли прокладывай  путь  -  не  по
широкой дороге битвы, а окольными чуть приметными тропками мелких схваток,
ловких поворотов, неожиданных скачков, глубоких, острых повреждений, иди -
как над ревущими волнами ходят по зыбкому, дрожащему мостику, остерегайся,
озирайся,  стремись видеть враз кругом:  пусть видит голова,  пусть  видит
сердце,  весь  организм  пусть  видит  и  понимает,  потому что кратки эти
переходные мгновенья  и  в  краткости  -  смертельно  опасны.  Кто  их  не
понимает,  кто  в них не владыка - тот гибнет неизбежно.  Когда же минуешь
страшную полосу,  когда чуть задумаются бешеные волны  нараставшего  гнева
толпы,  задумаются, приостановятся и глухо гудящей, тяжкой зыбью попятятся
назад,  - смело уходи с потаенных защитных троп,  выходи  на  широкую,  на
большую  дорогу.  Но  -  ни гу-гу.  Чтоб никто не приметил,  - ни в голосе
твоем,  ни в слове,  ни по лицу твоему взволнованному,  -  как  по  тайным
тропкам минуту назад скрывался ты от грозно ревевшей,  близкой катастрофы.
Кроме тебя одного,  этого никто не должен  видеть  и  знать.  Разомкнулись
тучи, миновала черная беда, нет больше опасности мгновенного взрыва, толпа
постепенно остывает,  нехотя и медленно отступает сама под  напором  твоих
убеждающих, крепнущих слов. Не прозевай этого кризисного, чуткого момента,
не упусти.  Все туже,  все туже навинчивай на крепкую  ладонь  эту  тонкую
невидимку-узду,  на  которую  взял  уверенно  обезволенную,  намагниченную
толпу.  Возьми ее,  плененную тобой, возьми и веди, куда надо. Веди и будь
лицом  к  толпе,  и  смотри,  смотри по-прежнему пристально и неотрывно ей
прямо в мутные глаза.  Ни на миг не отрывайся от охмелелых, свинцовых глаз
толпы,  читай по ним, понимай по ним, как ворочается нутро у ней, у толпы,
что  тамї  уїжїеї  совершилось,   ушло   невозвратно,   чтої   тїеїпїеїрїь
совершается  в  глубине  и  что  совершитьсяї  дїоїлїжїнїої  через минуты.
Просмотришь  -  будет  беда.  Твой  верный  твердый  шаг  должен  командой
отдаваться  в сердце намагниченной толпы,  твое нужное острое слово должно
просверлить толстую кору мозгов и сделать там свою работу. Так надо разом:
будь в этих грозных испытаньях и непоколебимо крепок,  подобно граниту,  и
гибок, и мягок, и тих, как котенок.
     Это запомни - во-вторых.
     В-третьих, вот что:  знай, чем живет толпа, самые насущные знай у ней
интересы.  И о них говори. Всегда надо понимать того, с кем имеешь дело. И
горе  будет  тебе,  если,  -  выйдя  перед  лицом  мятежной,  в   страстях
взволнованной  толпы,  ты  на пламенные протесты станешь говорить о чужом,
для них ненужном,  не о главном,  не о том,  что взволновало. Говори о чем
хочешь,  обо всем,  что считаешь важным,  но так построй свои мысли, чтобы
связаны были они с интересами толпы,  чтоб внедрялись они в  то  насущное,
чем клокочет она,  бушует. Ты не на празднике, ты на поле брани, - и будь,
как воин,  вооружен до зубов. Знай хорошо противника. Знай у толпы не одни
застарелые нужды,  - нет,  узнай и то,  чем жила она,  толпа, за минуты до
страстного взрыва,  и пойми ее неумолчный рокот,  вылови  четкие  коренные
звуки,  в них вслушайся,  вдумайся, на них сосредоточься. Мало того, чтобы
зорким взором смотреть толпе в хмельные глаза и видеть,  как  играют  они,
отражают   в  игре  своей  внутреннюю  бурю.  Надо  еще  понимать,  отчего
разыгралась она,  какие силы вызвали  ее  на  волю,  какие  силы  заставят
утихнуть.  И какой бы ты ни был мастер - никогда не возьмешь на узду толпу
чужими ей делами,  интересами, нуждами. Можно взять и чужими, но докажи ей
сначала, убеди, что не чужие это, а собственные ее интересы. Тогда поймет.
     Потом, в-четвертых.
     Глянь на лица,  всем в глаза,  улови нужные слова, учуй по движеньям,
пойми непременно и то,  как передать,  как сказать этой толпе слова свои и
мысли, - чтобы дошли они к ней, проникли в сердцевину, как в мозг кинжал.
     Если в тон не попал - пропало дело: слова в пространство умчатся, как
птицы.  В каждую толпу только те вонзай слова,  которых она ждет,  которые
поймет,  которые единственны,  незаменимы.  Других не надо.  Другие -  для
другого времени и места, для другой толпы.
     А вот тебе пятый совет, вовсе неожиданный:
     - Польсти: зїдїеїсїьї это надо!
     Не забывай того,  что волнуется перед тобой не рабочая масса, которой
можно и  надо прямо в глаза сказать серьезную,  суро