правах,  по  равному
числу членов, - вдруг брякнула она неожиданно.
     Мятежники уцепились за это спасительное предложение.  В самом деле: и
у власти они, и центром будут, верно, признаны, и престиж не уронят своего
боесовета...
     Снова  жарко  вспыхнули  прения.  Теперь  уже  никак  уговорить  было
невозможно. Надо было мириться нам, что будем не "вливать", а "сливать".
     С  горькой  досадой  пришлось  нам  идти  на  уступку.  Столковались.
Определили число.  Не  помню,  там же  или после наметились выборные лица.
Вопрос был исчерпан.  Постановили теперь же,  ночью,  - а была уж глубокая
ночь, совещались несколько часов, - ехать нам в штадив к прямому проводу и
поставить  в  известность обо  всем  центральную власть,  требовать у  нее
утверждения этого нашего решенья.
     Оставили душную комнатку боесовета. Вышли на свежий прохладный воздух
ночи.  Вскочили на поседланных тут же коней.  Поскакали в  штадив.  С нами
было трое-четверо из членов боесовета.


     А штадив за эти часы - часы нашего отсутствия, - пережил драму. Когда
мы уехали в крепость,  там, в штадиве, оставался всего десяток работников.
Было у  нас  условлено,  что они установят с  крепостью связь и  все время
будут следить за ходом и результатами нашей работы. Они наметили несколько
человек из верных ребят,  связались с  Агидуллиным,  который в  этих делах
показал себя большим мастером и решил не выпускать нас из виду.
     Первый разведчик сообщил неопределенное.
     - Пришли в крепость и чего-то там ждут...
     Второй - точнее. И нечто утешительное:
     - Открылся митинг... Наши говорят, а крепость вся молчит и слушает...
     Было около шести вечера. Связь вдруг оборвалась, никто не приходил из
крепости, ничего не сообщал... В чем дело?
     - Алло, алло, - звонят по телефону.
     - Это что, из крепости?
     - Да, что еще?
     - Скажите, как идет митинг?
     - Как надо...
     - Ну,  а где Фурманов,  Мамелюк и другие,  - нельзя ли кого позвать к
телефону?
     Молчание.
     - Алло, алло... Вы слушаете?
     Молчание. Трубка брошена, крепость не хочет отвечать.
     И раз,  и два,  и три,  и опять звонили в крепость.  Там кто-то берет
трубку,  начинает разговор,  но лишь попросят кого к  телефону -  в  ответ
гробовое молчание.
     Наконец примчался из крепости вестник:
     - Наших арестовали, посадили в тюрьму...
     - Как, за что?
     - Ничего не  знаю,  только собрание спешно оборвали...  сказали,  что
киргизы на крепость идут... а их всех посадили зараз...
     В штадиве вверх ногами полетела жизнь.  Сейчас же все -  под ружье. А
всех -  ничтожная горстка.  Уставили пулемет,  приготовились встретить.  В
первые же минуты ждали, что налетят:
     - Раз  арестовали наших,  -  решили они,  -  раз посадили в  тюрьму -
значит, сейчас ударят на штаб!
     Тут были:  Позднышев,  Ная,  жена  Кравчука,  Масарский,  Альтшуллер,
Колосов Алеша,  Лидочка,  Аксман,  Горячев, Рубанчик, Никитчеико, - кто-то
еще, несколько человек. Они решили умереть, но не даваться живыми в руки.
     - Товарищ  Белов,  -  крикнул на  бегу  Масарский,  -  все  равно  не
удержимся... У меня тут секретные бумаги особотдела... Сожгу?
     - Жги! - согласился машинально Панфилыч.
     Через минуту на дворе заполыхали языки пламени,  -  Масарский запалил
ящики и корзины, доверху набитые "секретами".
     В ранних сумерках ненастного дня только искры заметались по двору,  и
над крышами домов только дым повалил густой и черный,  а зарева не было. В
отблесках жаркого костра шмыгали здесь и  там человеческие фигуры,  кто-то
зарывал в  землю  лишний "кольт" -  чтоб  не  достался врагу,  кто-то  под
навесом надворного сарая  прятал  связки казенных денег.  Мелькали хаковые
гимнастерки,  под  гулкий шепот  и  треск  бумажного костра в  диком танце
метались люди -  мимо окон штадива,  по двору,  по крыше,  с крыши долой и
мимо изгороди -  в штаб.  Пугливо,  недоуменно озираются кони,  фыркают на
костер,  вертят нервно сытыми крупами,  дергают уздечками шаткую изгородь.
Бомбы наготове,  револьвер за поясом, другой в кармане про запас, винтовка
рядом в  углу заряженная,  а там высунулась гладкая,  злая шейка пулемета:
ждет...
     Штаб переживал агонию...
     Позднышев  у  провода.   Он  сообщает  Ташкенту,   что  представители
военсовета арестованы в  крепости,  что каждую минуту можно ожидать налета
мятежников.  Ташкент просит к  проводу Белова.  Подбежал Панфилыч;  оттуда
говорили:
     - Я  -  Новицкий.  Комфронта приказал  спросить вас,  как  дела...  У
аппарата Куйбышев и товарищ Фрунзе (они,  видимо,  внезапно подошли.  - Д.
Ф.).
     - Здравствуйте.  Я  -  Белов.  Положение таково:  с  вашим приказом в
крепостной гарнизон пошел в полном составе военный совет дивизии. Сведений
от них официально никаких не имели. Получили первое сведение, что конфликт
улаживается,  потом -  что все наши делегаты арестованы,  и  третье -  что
крепость,  то есть крепостной гарнизон,  идет,  -  сейчас слышно по улицам
пение воинских частей.  Посланная разведка сейчас донесла,  что происходит
движение по городу.  Со всеми мерами охранения стараемся выяснить:  послан
специальный человек.  Но  вообще все  в  панике и  стараются не  исполнять
официальных указаний.  Если через час мы не сумеем подойти к аппарату,  то
наверняка будем все в западне.  Особым отделом сожжены все дела. На всякий
случай  принимайте меры,  какие  угодно.  Если  конфликт не  уладится,  то
впредь...  исполнения своего приказа...  (тут что-то пропущено.  - Д. Ф.).
Пока  больше  сообщить не  могу.  Нам  верными  остались человек  двадцать
ответственных  работников...   Предатели  рассыпались  по  городу.   Город
оцеплен,  из  него выбраться трудно.  Я  постараюсь пробраться навстречу к
полку.
     - Говорит  Фрунзе.   Как   только   выяснится  положение  в   сторону
окончательного неповиновения гарнизона,  вы  должны выбраться из  города и
направиться в сторону Джаркентско-Копальского тракта, с задачей удержать в
наших руках все части,  расположенные там.  Туда же  вы должны дать приказ
направиться  и   вашим  ответственным  сотрудникам.   Захватите  с   собой
телеграфный аппарат и  связывайтесь с Семипалатинском с первого возможного
пункта.  Северной дивизии мною  отдан  приказ спешно двигаться на  Верный.
Думаю, что выбраться из него вполне возможно и что это сделать необходимо.
Помните, что если сумеете выбраться, то этим, может быть, удастся удержать
от  выступления остальные части.  Пишпекский район беру на  себя.  Отдайте
приказ по всем частям области о  неподчинении их распоряжениям самозваного
крепостного совета.  Прикажите всем  частям  севера  от  Верного перейти в
подчинение комгруппы  семипалатинской,  от  коего  и получать  приказания.
Частям  Пржевальского и  Пишпекского уездов перейти непосредственно в  мое
подчинение.  Эти приказания,  особенно на север, должны быть отданы во что
бы то ни стало.  Как только выяснится положение...  (Видимо, пропуск. - Д.
Ф.).  Имейте в  виду,  что  детальные директивы мы  давать вам  не  можем.
Обязательным  остается   приказание  выбраться  из   Верного   и   создать
военно-гражданский центр  в  другом  пункте  области,  по  вашему  выбору.
Фрунзе... Там ли Белов?
     - Да,  здесь.  Сделаем все,  что сумеем.  Постараюсь во  что бы то ни
стало  выбраться из  Верного.  С  вашего  разрешения,  нельзя  ли  сделать
следующее:  пока выясняем - окружат, и выбраться будет безусловно нелегко.
В  данный момент больше имеется шансов на то,  что я  выйду из города.  Не
найдете ли возможным передать командование дивизией, например, облвоенкому
Шегабутдинову, а самому выехать из Верного на Копальский тракт?
     - Вообще ваш  выезд непосредственно к  частям дивизии я  считаю очень
желательным. Передачу командования Шегабутдинову теперь же, пока положение
неясно, считаю недопустимой. Может, в крайнем случае командование передать
наштадиву,  а сами выезжайте,  согласно моим прежним приказаниям. Наштадив
должен  выполнить  все  ваши  распоряжения,   вообще  же  решение  вопроса
предоставляю вам, сообразуясь с обстановкой. Кто у вас наштадив? Фрунзе.
     - Наштадив у меня Янушев.  Передавать командование ему нежелательно в
том отношении,  что - при каком угодно исходе - снова будут провоцировать,
что командовать будет неизвестный для них человек, да (к тому же. - Д. Ф.)
офицер.  В  крайнем  случае  полагаю сделать так:  войска  Джаркентского и
Пишпекского районов передам вам, непосредственно в ваше распоряжение...
     - Войска каких районов? Войска Джаркентского - не может быть?
     - Извиняюсь,  забита  голова:  Пржевальского и  Пишпекского  районов.
Остальные части  передам в  подчинение комбригу девять.  Это  будет лучший
выход.
     - Хорошо,  но  комбриг должен быть  подчинен Блажевичу.  Кстати,  как
фамилия комбрига и где его штаб? Фрунзе.
     - Фамилия  комбрига девять  -  Скачков,  штабриг находится в  селении
Гавриловке.  Все же  постараюсь как-нибудь уяснить положение,  чтобы своим
отъездом не испортить дело.  Обо всех изменениях положения,  если не будем
захвачены,  будем извещать регулярно и  через короткий промежуток времени.
Срок между донесениями полагаю установить час. Больше у меня ничего.
     - Если даже положение улучшится,  все равно выезжайте на север,  сдав
командование лицу по вашему выбору. Еще вопрос: какова роль Шегабутдинова?
Фрунзе.
     - Об  этом  донесем  дополнительно;  думаю,  что  он  попал  туда  по
несчастью,  и он,  по нашему мнению, оказал там большое влияние, сдерживая
красноармейцев,  как надо,  от  пьянства и  тому подобное.  Больше у  меня
ничего нет, разрешите уйти от аппарата и приступить к выяснению положения.
Белов.
     - Хорошо,  секретное слово вставляйте незаметно, в первых двух фразах
один раз, мы будем делать то же самое...
     Затем,  по-видимому, был обмен примерными секретными фразами. Говорил
из Ташкента Куйбышев.  И та, и другая сторона поняли условность разговора,
взаимно расшифровались.  Условились еще  раз,  что  ровно через час  Белов
уведомит о положении,  если только вообще это будет возможно, если их всех
не арестуют здесь же, на месте...
     Затем  сохранился обрывок одного  совершенно панического разговора по
проводу,  но  кто  вел  и  когда именно -  установить нельзя,  нет никаких
следов. Кто-то из Верного:
     - Позовите к аппарату Новицкого,  Куйбышева,  Фрунзе, всеобщую власть
Ташкента...
     - У аппарата остальных нет. Я - Новицкий. Начинайте.
     По-видимому,  штадив  повторил  свое  требование о  "всеобщей  власти
Ташкента". Новицкий отвечал:
     - Отлично.  Я понимаю,  что нужно к аппарату всю высшую власть.  Пока
никого нет,  вызвали в  штаб,  а потому ответьте:  не желаете ли вы начать
предварительный разговор со  мной  и,  кроме  того,  нужно ли  присутствие
председателя Турцика... крайкома...
     - Да вообще я прошу: позовите к аппарату всю высшую власть...
     Тут какая-то заминка. А дальше:
     - Какую  высшую  власть,   -   спрашивает  Новицкий,  -  военную  или
гражданскую?
     - Ну,  да,  конечно,  военную - зачем нам гражданская. Вот, например,
Куйбышева,  Новицкого (?  -  Д.  Ф.). Председателя Турцика, всех сюда надо
позвать поскорей - поняли или нет теперь-то?
     - Председатель Турцика - гражданская власть, а не военная, - урезонил
Новицкий, - вы сами себе противоречите...
     Из  Верного  огрызнулись,   и,  видимо,  еще  крепче  повторено  было
требование "позвать всех".
     - Так  вы  понимаете,  -  тщетно,  хотя и  разумно,  убеждал паникера
Новицкий,  - что в скором времени все прибыть не могут, а потому предлагаю
вам начать разговор...
     Неизвестно,  состоялся ли этот разговор.  На этом ленты оборваны. Кто
себя вел так панически -  черт его знает! И даже точно неизвестно, в какой
момент  мятежа  велся  самый  этот  разговор.   Наиболее  подходящим,   по
критичности для  штадива,  является как будто именно этот -  когда ждали с
минуты на минуту налета, когда жгли бумаги особотдела.
     А впрочем, неизвестно.
     Белов обдумывал положение в  связи с  тем,  что  ему вот-вот придется
исчезнуть  из  Верного.   Советовался  с  Янушевым,  начальником  штадива.
Советовался с  Позднышевым.  А  в  открытые окна  штаба  доносился с  улиц
тревожный гул скакавших отрядов.  И  вдруг прибежал из крепости Медведич -
он там все время был около тюрьмы, пока сидели мы - арестованные:
     - Освободили всех,  повели куда-то на заседание... Надо быть, в ихний
совет...
     В  штадиве радостно все встрепенулись.  Блеснула надежда,  что минует
благополучно. Кинулись снова к телефонной трубке:
     - Это крепость?
     - Да. Что надо?
     - Позовите освобожденного из тюрьмы Фурманова...
     Я  был  в  это  время  уже  в  помещении боеревкома.  Окликнули меня,
передали трубку,
     - Это ты?
     - Я.
     - Освобожден?
     - Да.
     - Сюда пустят, в штадив?
     - Не  знаю.  Верно,  пустят.  Подробности  потом.  Сейчас  начинается
заседание...
     Обстановка в штадиве переменилась.  Не ослабляя зоркости, не выпуская
оружия, все, однако ж, стали спокойней. Ждали нас. А мы заседали. И только
глубокой ночью прискакали в штадив -  измученные, усталые, с лицами серыми
от пыли, от нервности, от бессонных ночей...
     Обрадованные друзья встречали у входа, до боли сжимали руки:
     - Живы... Живы... А мы уж думали...
     Так гурьбой прошли в комнату, там открыли экстренное заседанье.
     Всего два вопроса:
     Первый - успокоить дивизию и область.
     Второй - переговоры с Ташкентом.
     Тут разговоров было немного:  набросали приказ, позаботились, чтоб он
срочно и всюду мог попасть.


                                  ПРИКАЗ

                Военного Совета 3-й Туркестанской дивизии

     Гарнизоном  гор.   Верного  было  предложено  создать  орган  власти,
которому подчинялись бы  все военные и  гражданские областные организации.
После того как  гарнизоном занята была крепость,  там организовался Боевой
революционный совет.  В результате переговоров Военсовета дивизии, Боевого
ревкома  крепости  и  других  организаций выяснилось,  что  причиной всего
происшедшего был  целый ряд недоразумений,  окончательно ныне выясненных и
ликвидированных.  Военный совет  дивизии,  Боеревком крепости и  Облревком
пришли к  полному и дружному соглашению на следующих основаниях:  во главе
дивизии, как прежде, стоит Военсовет дивизии, объединившийся с Боеревкомом
крепости, а в Об. ревком добавлено от гарнизона 5 представителей.
     Все провокационные слухи о бесчинствах, грабежах, кровопролитии и пр.
являются  подлой  выдумкой  наших  врагов,   и   всем   честным  гражданам
предлагается  всемерно  с  ними  бороться,  а  виновные  будут  немедленно
предаваться суду по законам военного времени.

                                          Предвоенсоветаї Фїуїрїмїаїнїоїв.
                                           Тов. председателяї Чїеїуїсїоїв.
                                                  За секретаряї Щїуїкїиїн.


     Надо  было  торопиться бросить этот  приказ  в  массу,  только больше
волнующуюся от  неведенья,  надо было известить,  что "договорились",  что
"все благополучно",  и т.  д.  и т.  д., ибо уже издалека прилетели слухи,
будто в Верном разгром,  резня,  непрерывные бои... Эти слухи подогревали,
подталкивали  нерешительных,   накаляли  атмосферу  и   без   того  горячо
накаленную.
     Дальше -  переговоры с  Ташкентом.  Крепостники заявили,  что  "новая
власть" должна быть сейчас же,  немедленно, тут же - по проводу утверждена
центром, иначе... иначе она не может и не будет работать.
     - Нам надо,  -  заявил Чеусов, - чтобы не бумажки одни подписывать, а
действительно...  власть - так власть... чтобы все слушали. Что скажем, то
и делать... И пока утвержденья не будет, работать нельзя...
     Нам  приходилось дорожить только  что  наладившимся примирением.  Оно
удлиняло  передышку,  давало  возможность  подтягивать  горами  4-й  полк,
поджидать  помощь  из  Ташкента,   разлагать  тем  временем  восставших...
Малейшая  неловкость,   неуступчивость,   заносчивость  наша   могли   все
перевернуть вверх ногами - и тогда... что тогда?
     Тогда можної вїсїеїгїої сгоряча ждать.
     Поэтому и крепостным теперь мы не возражали, только предупредили, что
и "тут же -  у провода" могут-де власть нашу и не утвердить,  что Ташкенту
надо же подумать,  посоветоваться -  словом,  с ответом они,  видимо,  там
повременят...
     - Немного можно, отчего же, - снисходительно согласились крепостные.
     Мы говорили по проводу:
     - У аппарата Фурманов и другие.  Говорю я,  Фурманов. По получении от
вас приказа мы устроили совещание,  рассмотрели вами поставленные вопросы.
После этого направились в крепость на общее собрание,  и мне предоставлено
было слово для разъяснения. Но это не удалось: была пущена ложная тревога,
митинг сорван... После этого было совещание, на котором мы были арестованы
и  посажены в  заключение,  через два часа мы были освобождены и  на новом
совещании (с боеревкомом. - Д. Ф.) согласились на принятии следующего:
     "Объединить оба совета: боесовет и военсовет дивизии в полном составе
всех членов.  В Облревком (избрать от гарнизона.  - Д. Ф.) пять товарищей.
Немедленно приступить к  работе и объявить приказом по войскам и населению
о  составе и донести центру".  Это постановление считать окончательным,  и
весь инцидент считать ликвидированным. Я ходатайствую об утверждении этого
соглашения, потому что это успокоит окончательно. По дивизии издали приказ
об организации власти,  где вкратце объясняем все происшедшее.  Я  кончил.
Фурманов.
     - Где были арестованы вы и ваши товарищи? И по чьему приказанию?
     - Трудно  сказать  - пїої чїьїеїмїу,  но в присутствии членов боевого
ревкома.
     - Сообщите новый состав военсовета.
     Перечисляю им фамилии двенадцати человек:  семь в  военсовет,  пять в
облревком,   указываю   партийность  некоторых  крепостников,   занимаемую
должность. А в заключенье:
     - Члены   боеревкома   гарантируют  нам   полную   неприкосновенность
личности. Завтра с утра приступим к работе.
     Ташкент чего-то не понял. Спрашивает:
     - Откуда взяли двенадцать, когда перечислили пять?
     Наш ему ответ:
     - Это следует вам разобраться. Во всяком случае, не задерживать из-за
этого утверждения,  так как всех их выдвинул гарнизон.  Содержание приказа
перепечатывается и будет вам сообщено...
     - Сейчас доложу. Ждите.
     Говоривший по  проводу представитель реввоенсовета фронта отошел.  Мы
ждали.  Стояли и  не  разговаривали.  Так намучились,  что язык во  рту не
ворочался.  Это уж  третья бессонная ночь.  Ишь,  разжижается она,  белеют
сумерки рассвета.  А мы все на ногах -  и так вчерашняя, так позавчерашняя
ночь,  так уж  трое суток в  нервной ежесекундной горячке,  на ногах,  без
минуты сна.  Кто-то  сел  на  окно  и  захрапел в  ту  же  минуту,  другой
прислонился к  стене  и  дремлет-качается,  будто пьяный.  Тихо  в  штабе.
Ташкент отвечал:
     - Реввоенсовет  сообщает,   что  ответ  на  все  ваши  вопросы  будет
завтра...
     Делегаты крепостные кривят губы, недовольно мычат: они ждали другого.
     А  нам надо,  чтобы слово Ташкента было сохранено во всем авторитете.
Крепостные пытаются снова затеять разговор и  "поставить на вид" Ташкенту,
что "так долго" ждать они не намерены, что не ручаются за массу и т. д., и
т.  д.  Мы с трудом их отговариваем и уговариваем.  Прощаемся с Ташкентом.
Уходим все от провода.
     Крепостники уезжают к  себе.  А  мы  в  штадиве кучкой  -  Позднышев,
Мамелюк,  Панфилыч,  я,  Бочаров и другие - обсуждаем обстановку. И видим,
что вся эта "договоренность" с крепостью -  фальшь одна, оттяжка. И больше
ничего.
     Дело этим во  всяком случае не  кончится.  Развязка должна быть иная.
"Утверждением" власти, разумеется, крепость будет отчасти успокоена, будут
на  время  предотвращены