тру пробирались мы  к  нему из
промахоренного неприютного штаба  полка.  Бойцы  давно  на  ногах,  -  они
подымаются вместе с  солнцем.  Одни крутятся вокруг коней:  чистят,  моют,
скребут  скребницами,  охорашивают любовно,  подравнивают бережно  хвосты,
расчесывают с ухмылкой густоволосые гривы, другие чинят седла, подшивают и
заматывают  всякие  дыры,  перетягивают  и  увязывают  расползшиеся концы,
продергивают разные ремешки, постукивают, прихлопывают, рвут зубами, сосут
и мусолят,  причмокивают,  смачно и густо сплевывают опачканную каштановую
слюну;  иные кучками на лужайке - греют воду, махорят, здоровенно хохочут,
балагурят безмятежно.
     - Товарищи,  всем сюда,  на  эту луговину -  айда скликать!  Командир
полка требует.
     Эх,  загудело,  заревело, заухало по аллеям, по кустарникам! И бегом,
вприпрыжку,  как беспокойные жеребята,  и тихой развалкой,  со всех сторон
собирались бойцы. А когда собрались, обступили, - Лопатин сказал:
     - Товарищи!  К нам приехали начальник дивизии и председатель военного
совета - они вам расскажут о том, что в Верном. Слово имеет товарищ... (он
назвал мою фамилию).
     И  вот  снова  на  самодельной трибуне -  маленьком деревянном ящике.
Снова перед лицом красноармейской массы. Снова речь о мятеже.
     Но это уж вовсе,  вовсе новая,  иная обстановка, иная среда: это свои
ребята,  и к ним мы - за помощью.  Нужна  ли  и  здесь,  как  в  крепости,
увлекающая,  раздражающая,  пронзительная демагогия?  Надо ли уговаривать,
подбивать и взвинчивать на высокую ноту?  Нет.  Нужды (пока) в  этом  нет.
Ценнее,  надежнее,  крепче будет - ежели не к сердцу,  не к чувствам у них
постучаться,  а к  разуму,  еслиї  уїбїеїдїиїтїьї  их,  что  нельзя  иначе
поступать,  как тронуться на Верный и кончить врага. Вот ежели этот способ
- убеждением  -  не  поможет,  тогда  дело  иное:  тогда,  может  быть,  и
демагогию, в интересах дела, надо будет спустить с цепи.
     Выслушали бойцы в  глубоком молчании,  серьезно и сосредоточенно все,
что рассказал я им про Верный.  Когда заканчивал и говорил о том, что надо
спасать  Советскую власть,  что  надо  с  взбунтовавшимися говорить языком
огня, штыка и сабель - взвыли ребята:
     - На Верный... на Верный...
     - Идти немедленно, чего ждать...
     - Мы им, сволочам, дадим против Советской...
     Даже китайцы,  киргизы,  мадьяры -  и те вопили зычно, хотя половину,
может, и не поняли из того, что им говорили:
     - Саветски...  Саветски!..  -  кричали они, сверкая зловеще угольками
раскосых глаз.
     Выступили представители полка;  они  только что из  Верного.  Туда их
полк  услал  вчера,  наказал  передать мятежникам,  что  крепко  стоит  за
Советскую власть и не потерпит дальше мятежа.
     - А они нам, товарищи, и говорят, - передавали делегаты, - убирайтесь
вы,  сукины дети,  прочь;  вас никто,  поди,  и не выбирал,  сами наехали,
коммунисты наслали...  Мы с вами и говорить-то не будем да не хотим, а вот
полк придет - со всем с им говорить хотим... Так и уехали...
     Пуще прежнего заволновались бойцы.
     - Наших делегатов не  признавать?  Наших делегатов прогонять?  Ах ты,
стервецы такие... Ну, мы покажем, как с четвертым полком говорить надо...
     Здесь  много  уверять  не  требовалось.  Положение ясное.  Настроение
полка, - как и надо.
     Дальше ни к чему медлить, надо готовиться в поход. Но все построить с
таким расчетом, чтобы под Верным очутиться лишь ввечеру.
     Бочаров в  это  время уже  был  в  26-м  полку.  Он  дал  знать,  что
настроение среди бойцов хоть и не столь надежное,  как в 4-м,  но временно
переломлено в  нашу  пользу,  и  поддерживать мятежников там  пока что  не
собираются.  Мы дали распоряжение подтягивать 26-й ближе на Верный, за 4-м
по пути.


     Полк собирается в поход. По улицам Карасука носятся всадники, гикают,
свищут,  кричат,  ищут своих, находят, вновь теряют и снова ищут, свищут и
скачут,  скачут и  свищут.  Тот  кому-то  забыл сказать,  тот забыл что-то
взять,  у  каждого нашлось свое последнее срочное дело,  -  и до тех пор в
последние  минуты  будут  бешено  метаться,   пока  не  промчится  команда
командира.
     И вот построились эскадроны. Построился полк. Красным облаком поплыло
быстро вперед и словно дохнуло, обвеяло всех полковое красное знамя.
     Вперед проскакали командиры.
     Мы ехали перед полком.
     Постановлено было остановиться верст за пять от города и вызвать туда
из города всех,  кто не против нас.  А  потом вызвать и самый батальон,  -
ведь ему ничего неизвестно о  том,  что мы ночью ускакали из Верного и что
идем теперь вместе с полком.  Мятежный батальон выйдет доверчиво навстречу
к 4-му полку, - он же сам так хотел поговорить с бойцами!
     И лишь только подойдет - окружить и потребовать сдачи оружия. А там -
гуртом арестовать.
     Уж  вечерело.   Медленно,  весь  путь  ровным  шагом,  колыхались  по
просторному   шоссе   эскадроны.    То   и   дело   встречались   в   пути
одиночки-красноармейцы,  прятавшиеся по опушке,  садами и огородами -  нам
навстречу уползшие из города.
     Этих налаживали сюда наши товарищи,  оставшиеся в Верном. Перебежчики
сообщали нам последние новости: мятежники, оказывается, что-то заподозрили
и  к  чему-то,  видимо,  готовятся.  Часть красноармейцев из 25-го полка и
часть из  батальона 27-го  снова ушла  в  крепость.  Дозоры неприятельские
усилены,  из города никого не выпускают, - приходилось от конных разъездов
затаиваться по высокой,  густой придорожной траве,  как червякам, уползать
на животах.
     Пробрались  к   нам   навстречу  представители  команд  особотдела  и
трибунала,  заявили,  что  команды теперь снова  будут  с  нами  и  против
Советской власти  больше не  подымутся.  Пробрался и  ходок  от  партийной
школы,  ежели что,  они тоже готовы все помочь. Сообщили, что в караульном
батальоне удалось на свою сторону привлечь человек двести,  а шестьсот все
еще тянутся к мятежникам.  Но уж плохо ли и это известие? - значит, раскол
пошел вглубь.
     За  шесть  верст  от  города  остановились.  Плотно  налегали  густые
июньские сумерки,  -  скоро будет вовсе темно.  За дорогу, наговорившись с
перебежчиками из Верного,  узнав,  как быстро идет там разложение в  среде
мятежников, мы переменили план действия: с крепостниками не разговаривать,
а взять их живьем,  внезапным налетом.  Хоть они и насторожены,  но планов
наших не знают.
     Выехала вперед полсотня текинцев.  Во  главе -  Ерискин.  Дали задачу
снимать  по  пути  посты,  заставы,  караулы.  Освобождать  полку  дорогу.
Умчались текинцы. Полк тихо тронулся вслед.
     Ерискин выполнил задачу с  блеском и  треском:  не  только очистил он
путь полку и  снял разъезды мятежников,  но ворвался и  в город,  заскочил
даже в  одну казарму и  там у обалдевших от неожиданности мятежников отнял
пулеметы и винтовки,  а их, обезоруженных, выгнал вон, как баранье, и гнал
перед  собою  за  город.  Крепость  была  застигнута  врасплох,  -  ничего
подобного уж  никак не  ожидала,  -  а  потому и  вела  себя самонадеянно.
Правда,  кой-где  она  усилила  дозоры  и  бдительность,  зато  по  городу
веселилась беспечно.
     Красноармейцы празднично,  иные под хмельком, болтались по бульварам,
болтались по  улицам,  ротозеяли в  цирке,  по  казармам беспечно шелушили
подсолнухи, наигрывали в гармошки.
     Вот почему одну казарму за  другой бескровно,  без свалок захватывали
мы внезапным налетом. Захватывали - и тотчас вон выгоняли мятежников.
     По  городу  паника.  Никто  не  понимает,  в  чем  дело,  откуда этот
стремительный  налет.   Кто-то  куда-то  скачет,   слышны  крики,  гиканье
всадников. А стрельбы - нет.
     - Белые  захватили  город!  -  помчалась  среди  перепуганных жителей
шальная весть.
     - Налетели казаки...
     - Пленные восстали...
     Никто,  никто ничего не  знал.  А  мы скакали от казармы к  казарме и
захватывали там ошалевших, растерявшихся мятежников.
     В полуночной горячке,  - верно, уголовщики, что выпущены были недавно
и сгрудились в крепости, - подожгли город в разных местах.
     Заполыхали первыми базарные постройки.  Темное небо  ярко зарделось в
зареве.  Сквозь обычный галдеж тушили пожар.  А  кругом,  как  привиденья,
скакали  стаи  всадников,  ныряя  внезапно из  глухой  полуночной тьмы  на
озаренные пожаром улицы. Феерическая, жуткая, решающая ночь!
     И вот мы снова в штабе.
     Центру вне очереди депеша:


                    Ташкент. Реввоенсовет Туркфронта.
                          Военная. Вне очереди.

     Вчера,  18-го,  определив  окончательно гнусное  настроение батальона
27-го полка, категорически отказавшегося выступать в Ташкент, и узнав, что
сегодня  ночью  постановлено  расстрелять  ответственных  работников,   мы
выехали ночью к  4-му  полку,  стоявшему в  25  верстах от Верного,  чтобы
принять немедленные и  решительные меры,  так  как было ясно,  что никакие
уговоры  и  переговоры не  помогут.  Оставшимся в  Верном  работникам было
приказано вести усиленную работу по  разложению гарнизона,  разъяснить ему
положение и  вытекающие из  этого  последствия.  Приехав в  4-й  полк,  мы
выяснили  с  комполка тов.  Лопатимым,  что  настроение полка  спокойное и
надежное.   Рано  утром  полк  был  собран  целиком,  ему  было  объяснено
положение,  требования верненского гарнизона и  наши  дальнейшие намерения
бросить пустые и бесплодные разговоры и приступить к решительным действиям
по отношению к  бунтовщикам.  Дружное согласие полка утвердило нас в мысли
действовать немедленно. В три часа дня мы выехали из Карасука в Верный и в
то  же  время  отдали  приказ  26-му  полку  передвигаться  немедленно  из
Николаевки,   отстоящей  от   Верного  на  46  верст.   К   этому  времени
определилось,  что часть гарнизона примыкает к  нам.  Навстречу 4-му полку
пришла  партийная школа,  команда  Особотдела,  рота  интернационалистов и
мусульманского  гарнизона.   Не  доходя  до  Верного  6   верст,   кавполк
остановился.  Был выслан эскадрон,  который,  проникнув в  город,  налетом
окружил 27-й  батальон,  разоружил свыше 100 человек,  отняв 5  пулеметов,
одно орудие и  до  300 винтовок.  Ближайшее участие во  всей этой операции
принимал тов. Ерискин, которому снова ходатайствую дать амнистию, покончив
дело,  которое было за ним. Теперь ходатайствую совершенно искренне, не из
тактических соображений, ибо заслуги его неоценимы; кроме того, он человек
чапаевского склада  и  благодаря  экспансивности способен  на  ошибки.  Об
амнистии  Бересневу  -  снимаю,  так  как  дальнейшее его  поведение после
митинга было не в его пользу.  Сейчас в городе пожар:  возможно, что он не
случайного  характера.  Авантюра,  видимо,  ликвидируется,  но  отнюдь  не
отпадает необходимость присылки из Ташкента вооруженной силы,  так как при
переброске других частей может получиться такая же  или  подобная история.
4-й кавполк занял город.

                                                          Фїуїрїмїаїнїоїв.


     Как только Ерискин ворвался в город и обезоружил казарму -  проскакал
в штаб, телефонил оттуда Щукину, коменданту крепости:
     - Сколько у тебя осталось человек на месте?
     А тот, все еще ничего не зная и не понимая:
     - Восемьдесят со мной, остальные - по казармам.
     - Город и  крепость окружены четвертым и  двадцать шестым полками,  -
брякнул ему сразу Ерискин.
     Тот переспросил недоуменно:
     - В чем дело, о каком толкуешь окруженье?
     Ерискин повторил. Пояснил. Сказал.
     - Сопротивляться тебе, Щукин, бесполезно. И не затевай. Лучше сдайся.
По совести сдайся!
     И оборвался вдруг телефонный разговор.
     Когда с  десятью всадниками подскакал Ерискин к  крепости,  там  было
пусто,  никого  не  осталось,  лишь  по  кустам  попрятались человек шесть
оробевших,  растерявшихся мятежников.  Поставили живо  в  крепость  нового
коменданта.  Свою  поставили всюду  охрану.  Штадив  занимали текинцы.  По
городу конница ловила беглецов,  представляла к  нам  в  штаб.  Была новая
бессонная ночь, но уж это последняя бессонная ночь мятежа.
     Выбрались из  заточения особисты  и  трибунальцы,  рьяно  взялись  за
розыск  -  поимку  мятежников:  ловили по  садам,  огородам,  вынюхивали в
подвалах, погребах, навозных кучах, на чердаках, в траве, на деревьях, под
перинами,  в  сундуках с  бельем,  ловили в горах,  по дорогам,  по селам,
деревням. Скоро почти все главари были у нас в руках. Первое время скрылся
было  Караваев,  а  с  ним  и  Петров.  От  них  доставили нам  "привет" -
безграмотную, но сочную прокламацию:

     Привет  от  первых  дней  революции  защитников  Советской  власти  и
защитников пролетариата бедного народа П.  Караваева и А. Петрова, привет,
привет,  привет!  Партия  большевиков и  коммунистов,  как  стоящая высшим
органом власти, защитник пролетариата и защитник всех ошибающихся на почве
советских работ.  Товарищи,  партия коммунистов,  вы  как партия,  вы  как
коммунисты,  так вы не должны дать пролетарию ту, которая хотела вырвать с
тисков  сатаны  весь  народ.  Народ  тот,  который  сейчас  обратно думает
свергнуть все  насилия,  все казни,  все расстрелы,  все грабежи,  которые
обратно творятся в Семиречье,  и приказы те,  которые пролетария на них не
обращает внимания,  давит их и рвет, а сами все делаются злей и злей. Ведь
нужно учитывать, что народ, если разозлится, то город Верный будет пожаром
охвачен,  и  окрестность идет  всегда на  помощь.  Так,  товарищи партия и
коммунисты.  От имени восьмисот человек,  хорошо вооруженных, говорим вам,
что если вы допустите,  что указано, то сделаем мы удар врагам Панфилову и
Фурманову с  ихней армией пух  и  прах.  Нам  все равно гибнуть в  скалах,
снежных горах:  где орлы,  там и  мы.  Так подумайте и  сделайте,  тогда я
приведу вам помощь горных орлов дикарей и защитников Советской власти.  Да
здравствует Советская власть и право народа!

     И вместе -  второй документ,  по грамотности не уступающий первому, а
по характеру - нечто вроде воззвания:


                          ПРИВЕТ ОТ ГОРНЫХ ОРЛОВ

     Тїоївїаїрїиїщїи!
     Партия Коммунистов и Большевиков, вы как контроль за ходом революции,
но с  виду упустили восстания всего гарнизона и всего народа.  Совместно с
вами была занята пока лишь одна крепость,  где находилось до десятка тысяч
народу и  что  они требовали,  вы  знаете.  Теперь что же:  падает вина на
некоторых лиц, которые сделали так хорошо, что лучше и не нужно. А главное
ни одного комиссара не убили,  ни одного не ограбили,  никово не сожгли. А
вот вам пример,  что пришедшие полки и  сделали ущерб народного достояния:
взяли сожгли базар.  Так вот,  товарищи коммунисты, т-щи большевики, вы на
это  смотрите или  нет,  да  и  ваша  святая обязанность смотреть за  этим
недоразумением или просто злоумышлением,  как повели себя полки, например,
взяли,  обезоружили товарищей,  тех кто и  шел всегда за народ,  и  теперь
полили на  них  такое пятно,  которое невыносимо не  только для тех,  кого
обезоружили, но и на всю Семиречью. Да разве было 12-го, 13, 14, а наверно
жертвами не десятками,  а сотнями. Вы что думаете, это забудитца? Ох, нет,
оно  никогда не  забудитца,  теперь  каждому гражданину понятно и  каждому
киргизу  понятно,   что   обезоружить,   как  стали  производить  грабежи,
реквизиции,  насилия женщинам.  Вот вам пример они первый показали,  стали
отбирать оружие и  шинели,  хорошие вещи,  как то:  часы,  кольца и прочие
вещи.   Народ  весь  как  вареный  стал,   жаловатца  не  ходи:   угрожают
расстрелами.  Да  разве сделали это  Караваев,  Петров,  Щукин,  Бороздин,
Чеусов,  Шегабутдинов и  прочие,  которые руководили крепостью.  Нет,  они
этого не сделали,  даже и предлога не было от них такового. Правда, может,
тока  личность оскорбили чью-нибудь,  -  так  без  этого  не  бывает.  Так
одумайся,  партия, и делай так, как народ просит, а если вы не в силах, то
мы  как  орлы  горные  налетим и  разобьем всю  свору  Белова,  Фурманова,
Позднышева и Особый отдел,  Трибунал. Так сделаем там, где они засиживают:
один  пепел.  Это  будет  последний наш  удар.  Мы  никогда этим  гадам не
простим,  и им из Семиречья теперь не уйти.  Так разберись, верная партия,
досвиданья.


     Разумеется,  эти  бумажки  никакого  значения,  никакого  действия не
имели. Скоро, впрочем, и сами авторы угодили в тюрьму.
     Остался от  тех дней еще один документ,  -  этот составлялся каким-то
"истинно русским", горячим патриотом. Документ озаглавлен так:

                  МЫ БОРЕМСЯ ЗА ИСТИННО СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ

     Вот что в нем:

     Прежде  всего  мы  хотим  вырвать то  средство,  посредством которого
власть  ушла  от  народа,  перестала быть  народною и  ответственной перед
народом.  Это  значит  то,  что  Советская власть  должна  быть  властью -
выборною,  а  не назначаемою.  Только потому она и  Советская власть,  что
выбирается народом и ответственна перед ним.  А власть назначаемая -  есть
не Советская, а диктаторская, та самая, которая угнетала нас сотни лет. Та
самая,  которая делает не то,  что нужно,  что полезно народу,  а то,  что
выгодно ей.
     Та  самая власть,  которая творит насилия над народом,  потому что ей
чужд этот народ.
     И  вот это-то назначение власти и  привело к такому печальному концу.
Мы живем в Советской России, а у власти стоит кто?
     Выходит,  товарищи: мы одного врага победили, а другого себе на плечи
посадили.
     Берегитесь,  иностранцы. Если вы не враги русского свободного народа,
то не будьте палачами его. Не мешайте ему устраивать свою жизнь. А если вы
враги,  если вы сеятели раздора в русской семье,  - горе вам, сеятели лжи.
Если вы истинные социалисты,  коммунисты-интернационалисты,  то вы видите,
что русский народ уже три года борется один,  что русский народ изнемогает
в  этой неравной борьбе,  обнищал.  Идите в  Австрию,  Германию и  Польшу.
Ведите агитацию за коммунизм III Интернационала,  за всенародное братство,
равенство,  свободу.  Зовите  на  помощь ваших  и  наших  братьев Западной
Европы.  Устраивайте то,  что творится у нас.  Поляки,  идите,  остановите
Польшу,  которая  стремится отрезать  половину России,  которая  стремится
разрушить русскую свободу,  закабалить русский народ.  А русский народ сам
устроит свою жизнь.
     Мы, русские,  сказали: отныне все народы, живущие в России, свободны,
равны.  Мы не сделаем никакого насилия над народностями,  но  не  позволим
делать   насилие   над   русским  многострадальным  народом,  над  русским
крестьянином,  рабочим,  трудящимся.  Мы  это  насилие  видим  со  стороны
шовинистской,  не истинно Советской власти. Мы видим, что власть заботится
о беженцах-киргизах,  устраивает недели  сбора,  собирает  миллионы.  А  о
русских  страдальцах,  плетущихся  обнищалыми  с  фронта?  Мы слышим стоны
русских  красных  разоруженных  солдат,  наконец  мы   видим   планомерное
разоружение  русских,  вооружение  киргизов  и  иностранцев.  Да,  тонкие,
обдуманные планы проводились,  одним словом - хитрая механика. Но все-таки
они  ничтожны  перед  народом.  Народ очнулся и во время затягивания петли
разрушил и разорвал эти планы.

     Кто составлял - неизвестно.
     Во   всяком   случае   кой-какие   попытки  нового  взрыва  мятежники
проделывали и  после своего разгрома.  Но  это  уже  было явно беспомощное
трепыханье: главные силы у них были разгромлены в ночь налета.
     Мы оповещали область. Издали приказ:


                                ПРИКАЗ ј 6

           Военного совета 3-й Туркестанской стрелковой дивизии

                      20 июня 1920 г., гор. Верный.

     Гарнизон города Верного сознал свою ошибку в деле выступления 12 июня
сего  года,  поняв,  что  никакая власть не  может быть создана на  местах
самочинным порядком и  что каждая власть является незаконной,  случайной и
преступной,  если она не  утверждена центральны