звещение о новой
конструкции областной и  дивизионной власти -  дал  знать об  этом Пишпеку
следующей телеграммой:


                     Текона. Секретно. ј 0650 - 196.

                          16-го 15 час. 15 мин.

     Спешно,   только  Пишпек,  для  передачи  по  всем  адресам:  Пишпек,
Пржевальск,   Токмак,   Нарын,   начальнику  гарнизона,   копия   комитету
коммунистической партии,  копия Турцик, Крайком. Судя по последним данным,
верненский гарнизон  с  пути  мятежа  возвратился на  путь  революционного
порядка.  Впредь  до  фактического ознакомления с  истинной  подкладкой  и
характером верненских событий Реввоенсовет Туркфронта, в видах прекращения
возможных эксцессов и  кровопролития,  счел  возможным временно  допустить
реорганизацию местной власти путем  введения двух  лиц  в  состав Военного
совета дивизии и  трех лиц -  в  Облревком.  Во внимание к этому вы должны
формально  считаться  с  возникшей временной новой  властью  в  области  и
восстановить деловую  связь  с  Верным.  Фактическое  же  исполнение  всех
распоряжений  области  (должно)  согласоваться  с  нашими  указаниями.   О
дальнейших  отношениях  Реввоенсовета  фронта   к   верненской  власти   и
верненским  событиям  вы  своевременно  будете  ставиться  в  известность.
Принципиальное отношение ваше  к  верненским событиям  Реввоенсовет фронта
считает вполне правильным.

                                           Командтуркфронтомї Фїрїуїнїзїе.
                            За члена Реввоенсоветаї Мїаїлїиїнїоївїсїкїиїй.


     Так и  ревсовет фронта считал новую власть маргариновой - такою же ее
считали и мы.  Во всех телеграммах центру,  во всех с ним  переговорах  мы
неизменно подчеркивали мысль о том,  что власть-то - властью,  а все же мы
не верим в ее "прочность" и можем с часу на час ожидать новых  осложнений.
Правда,  наиболее  острый момент был уже позади и нашего непосредственного
вооруженного вмешательства пока не требовалось.  О продвижении ташкентских
сил  мы  ровно ничего не знали и даже не были уверены,  что они в пути,  а
потому при  разговоре  с  центром  за  этот  же  день  мы  говорили  не  о
сїлїуїчїаїйїнїоїйї  вооруженной  помощи  Ташкента,  а  считали  совершенно
необходимой присылку сюдаї пїоїсїтїоїяїнїнїоїйї силы,  которая уберегла бы
область и на будущее время от подобных восстаний.
     Мы писали:


               Из Текона 216. Военная. Вне всякой очереди.
                    Ташкент. Командтуркфронтом Фрунзе

     На ваш ј 1  -  1396  от  присылки  из  Ташкента  сил  можно  было  бы
воздержаться,  так как дело разрешается в нашу пользу.  Но это предложение
относится к ликвидации острого момента  восстания,  который,  по-видимому,
миновал.  Надежных сил,  базы у нас нет, и это вынуждает ходатайствовать о
присылке стойкой частиї  пїоїсїтїоїяїнїнїоїгїої  (курсив  мой.  -  Д.  Ф.)
назначения, которая могла бы оказать помощь в будущем повторном восстании,
возможность  которого  отнюдь  не  исключена*.   Пытаемся   приступать   к
переброска  частей,  согласно  вашему  приказу.  Если первый опыт окажется
неудачным,  разрешите нам распустить некоторые части во временный  отпуск,
мотивируя  это  их исключительными боевыми заслугами,  а тем временем дать
возможность подтянуть 105-ю бригаду и совершить переброску  принудительно.
Примите  к  сведению,  что  на  телеграфе  установлен  контроль  городской
компартии,  игравшей  во  всей  этой  истории  довольно  гнусную  роль   и
работавшей солидарно с крепостью. Передавайте шифром.

                                                          Фїуїрїмїаїнїоїв.

16 июня 1920 г.
     _______________
          * Действительно,  через  короткий  срок  вспыхнуло  восстание  в
     Нарынском районе Семиречья.

     И в тот же день еще телеграмму:


                       Вне всякой очереди. Ташкент.
                        Реввоенсовету Туркфронта.

     Положение считать спокойным не следует. Мы добились главного: вывести
части из крепости и  разрядить атмосферу,  но волнение не улеглось,  и оно
будет прогрессивно нарастать по  мере приближения (срока) переброски войск
в центр.  Семиреки определенно не хотят уходить из Семиречья и подыскивают
всякие поводы,  чтобы остаться или задержаться здесь. Они затягивают время
в  надежде на  подход других частей,  чтобы совместно с  ними  поднять еще
более  жестокую бурю.  Во  главе  движения стоят уголовные и  политические
преступники,  пострадавшие от  карательных органов.  Этим  в  значительной
степени и  объясняется та ненависть к Особому отделу и Трибуналу,  которою
захвачена вся эта масса,  что (и) вылилось в фактический разгром этих двух
организаций.  Я  еще  считаю  неправильной для  Семиречья и  общую  линию,
которую усвоили в  своей тактике эти  организации;  для Семиречья,  где мы
окружены социально чуждым,  политически враждебным населением,  где мы  не
имеем   достаточной  реальной  силы,   нельзя  применять  политику  крутой
расправы,  как  в  центре,  ибо  эта  политика  приведет  к  возмущению  и
восстанию,  что и подтверждается на факте данного бунта. Полагаю, что этот
вопрос  следует принципиально разрешить в  краткий срок.  В  данное  время
положение таково:  нам удалось привлечь на свою сторону комсостав, который
сегодня на  своем  заседании высказал полную солидарность со  всеми нашими
взглядами.  Завтра утром,  то  есть 17 июня,  идем вместе с  комсоставом в
батальон 27-го  полка,  который  должен  выступить первый  и  до  сих  пор
упирается.  Ставим вопрос ребром:  кто подчиняется приказу -  направо, кто
нет -  налево,  и такой будет считаться дезертиром.  Я тактически возбудил
перед  вами  ходатайство об  амнистии  Бересневу и  Ерискину,  предав  это
широкой гласности,  -  результат колоссальный.  Затем  поручили командирам
выполнить  беспрекословно  приказ  о  переброске.   Когда  этих  согласных
наберется большинство,  тогда они убедят меньшинство. Я веду линию раскола
частей,  дабы они воздействовали одна на  другую.  Такую же  линию пытаюсь
вести в  деле ареста подлых элементов.  У  нас  нет реальной силы для этих
арестов,   и  я  добиваюсь  того,  чтобы  сознательные  сами  арестовывали
подстрекателей.  Общее направление наше  сводится к  тому,  чтобы не  было
крови, так как это может повести здесь, с одной стороны, к открытию фронта
и - с другой - к мусульманской резне.

                                                 Фїуїрїмїаїнїоїв. ј 1411/3


     Обе стороны стихли,  будто устав,  перемучившись от страстной борьбы:
борцы отдыхали.
     Но только отдыхали -  не больше.  А как отдохнут,  снова в борьбу,  и
тогда уж - кто кого? Второй раз отдыхать не придется. Друг дружку в борьбе
точно узнали,  испытали и  в  слабых и  в крепких точках.  Дважды провести
никого никому не удастся - это надо себе запомнить, зарубить.
     Эй, не дремли, борец: моментальной, внезапной, крепкой хваткой уцепит
тебя затаившийся враг и  мигом ловко подомнет под себя.  Подомнет и грузно
осядет. Тогда уж выхода нет, конец.
     В такой среде, в такой обстановке решали мы дела.
     Две стороны. Чуть замирившиеся враги.
     Может ли это держаться долго?


     Семнадцатого  мало  что  переменилось.  Только  стало  известно,  что
"активисты" повели среди красноармейцев агитацию за возврат в крепость:
     - В крепости мы - сила, а здесь что? Из крепости мы любое можем штабу
приказание послать,  а отсюда?  Вали,  ребята,  айда-айда. Снова в поход и
снова в крепость!
     Но уходили пока только кучками и одиночки,  - главные силы оставались
по казармам,  их удерживала та часть комсостава, которую удалось нам кой в
чем убедить,  кой-чем припугнуть. Самое ядро бунтовщическое из крепости не
уходило,  все главари там дневали и ночевали,  отрываясь в казармы лишь на
агитацию.  Как-то  двусмысленно  стал держаться и Павел Береснев,  якшаясь
охотно и много с главарями крепости, уединяясь с ними, шушукаясь по углам.
Это  заставило  нас  против  него  серьезно насторожиться.  Положение было
чрезвычайно неопределенное.  Окончательного разрешения вопросаї  тїаїкїиїм
пїуїтїеїмї нельзя было ждать. Обе стороны будто раскачивались - медленно и
вяло, набирали ходу, энергии, решимости.
     Разрешать вопрос готовилисьї пїо-иїнїоїмїу.
     Сегодня Чернов явился в караульный батальон,  созвал собрание,  начал
"бузить"  против   военсовета,   против  советских  "комиссаров".   Но   в
карбатальоне* было уже  немало наших ребят,  они  там вели явную и  тайную
агитацию и так обернули дело, что оскандалили Чернова, взбудоражили массу,
подняли ее  на  протест:  Чернова с  митинга прогнали.  Трудней было здесь
ослабить влияние Букина и  Вуйчича,  -  эти считались чуть ли  не героями,
имели авторитет.  Но старательные наши политические кроты и под них копали
яму: настойчиво, небезуспешно.
     _______________
          * Караульном батальоне. (Прим. ред.)

     Уж всего в нескольких десятках верст находился 4-й кавполк: сегодня к
нему навстречу выедет комиссар дивизии Бочаров.  Дальше он свяжется с 26-м
стрелковым.  Надо стягивать силы, надо действовать; 26-й, правда, вовсе не
надежен,  но и с ним надо в чем-то уговориться,  его надо пока задержать в
пути,  не давать подходить к Верному. Бочаров уехал. Мы еще не знали в тот
час, что и сами скоро помчимся ему вдогонку.
     Не предпринимая против нас никаких активных действий,  крепость в  то
же время у нас на глазах наливалась живыми соками,  набиралась свежих сил.
Она  по-прежнему  держала  себя  как  победительница  и   власть  имеющая.
По-прежнему к  ней стекались на подводах жители сел и  деревень,  а она им
"разъясняла" по-своему события и  "приказывала" сноситься только с  собою;
по-прежнему  она  запружена  была  беженцами  -   полуголодными,   нищими,
протестующими с отчаяния против всего и против всех.  Крепость и не думала
свертываться. Она распустила по казармам части, но еще много осталось и на
месте горючего элемента. Потом, что такое "распустила": казармы - вот они,
под рукой; из казарм обратно в крепость перебраться долго ли?
     Помнится случай за этот день.  Он обошелся благополучно, а дело пахло
драматической развязкой:  пара  наших  товарищей,  трибуналец  и  особист,
чуть-чуть не угодили в лапы врагу.
     Мы ни одного особиста,  ни одного трибунальца не пускали на заседанья
с  представителями  крепости  или  в  самую  крепость:  против   них   так
непосредственна  и  горяча  была  озлобленность,  что  вряд ли утерпела бы
толпа, вряд ли сдержала бы слепой свой гнев. Потому и проводили так спешно
в  горы  Масарского  с  Горячевым.  Куда  они скрылись - того мы и сами не
знали:  может,  на Джаркент,  а может,  и на Пишпек.  Некогда было  о  том
толковать:  вмиг  собрались,  в момент ускакали.  Был полдень 17-го.  Мы в
Белоусовских номерах.  Вдруг - по камням конский скок, ближе, ближе, и вот
три  всадника  остановились  перед  крыльцом.  Глянули в окна мы,  ахнули:
Масарский с Горячевым!  А с ними какой-то третий,  и у  этого  третьего  в
правой  -  наган,  а  в  левой  -  запечатанный большой пакет,  только что
выхватил он его из-за пазухи.
     - Что-то неладно, - видно, поймали.
     Я  выскочил на  крыльцо;  все трое,  гляжу,  на конях,  слезать и  не
думают.
     - Тут,  што  ли,  крепостное управление?  -  спросил меня незнакомец,
мужик годов сорока, видимо крестьянин.
     - А што?  -  говорю я,  а сам стараюсь на ребят не смотреть, будто их
вовсе не знаю.
     - Да  вот,  двоих поймали...  в  горах шатались...  К  нам в  деревню
наехали...  Надо быть,  из трибуналу будут,  мужики-то опознали...  Мне их
наказали непременно в крепость...
     - Ага,  вот и прекрасно,  -  говорю конвоиру.  -  Как раз я начальник
штаба и  есть этой самой крепости.  Дай-ка  пакет-то...  так...  Можешь их
здесь оставить мне, а я уж сам под конвоем провожу куда следует.
     Надо было сохранить невозмутимый тон,  надо было сразу сбить с  толку
незадачливого мужичонку,  к  тому же,  видимо,  полагавшего,  что крепость
господствует по всему городу и другой власти вообще нет никакой... Надобно
было врать,  не  моргнув ни  единым глазом.  Мужичонка,  на  наше счастье,
попался глуповатый,  да  ему,  видимо,  и  надоело уж  возиться со  своими
пленниками.
     Авторитетный тон и непринужденная  громкая  речь  сбили  окончательно
мужичка  с  панталыку,  - он передал пакет,  я ему на конверте расписался,
подмахнув какую-то невероятную фамилию,  моргнул ребятам,  они соскочили с
коней - и на крыльцо,  поводья кинули мужичонке.  Горячев быстро понял,  в
чем дело,  и молча прошмыгнул в коридор,  став сзади меня, а экспансивный,
чудаковатый Масарский чуть не затеял спор со своим конвоиром,  вроде того,
что:
     - Не говорил ли я тебе, черт паршивый?!
     Но  мы  с  Горячевым  его  незаметно втолкнули в  коридор.  Мужичонка
ускакал. На радостях тут же мы все и расхохотались. Но медлить нельзя было
ни минуты:  а вдруг, по горячим следам, наскочат крепостники? Несдобровать
ребятам:  кончат  их  непременно.  Мужичонка напоследок сообщил,  что  сам
проедет  еще  повидаться  со  "своими",  -  видимо,  с  односельчанами  на
крепости.
     Наш неизменный друг,  Медведич, обоих провел задами на соседнюю улицу
и  спрятал в  огромном сенном сарае.  Там они пробыли вплоть до ликвидации
мятежа. Медведич их и кормил, сам носил пищу в сарай.
     Из  значительных событий  за  17-е  надо  отметить телеграмму Фрунзе,
попавшую и  в Пишпек,  где находился в это время Быховский,  командовавший
вооруженной подмогой,  торопившейся к  нам  на  помощь.  Подмога шла -  из
броневиков,  кавалерии,  пехоты. Телеграмма Фрунзе была прочтена и по этим
частям. Вот что писал командующий:


     "2 июня мною был отдан приказ об отправлении некоторых частей  Н-ской
дивизии, расположенных в Семиречье, в Ташкент и далее в Фергану. В связи с
этим в гор.  Верном разыгрались события совершенно недопустимого свойства.
Уже до издания приказа из Семиречья поступали сведения, указывавшие на то,
что в некоторых полках дивизии,  укомплектованных  из  местных  уроженцев,
положение  в  смысле  воинской  дисциплины,  выполнения  боевых приказов и
прочее было далеко не благополучно;  указывалось,  что эти полки не желают
уходить  куда  бы  то  ни  было  от  своих родных мест и что на этой почве
возможен даже открытый мятеж.  Командование фронта с  подобным  положением
мириться,  конечно,  не могло,  не могло допустить, чтобы в составе фронта
имелись части,  относительно которых нет уверенности в том,  что они будут
выполнять  приказы  и  идти  на  помощь  своим  боевым товарищам на других
участках фронта,  когда это потребуется обстановкой;  не могло  допускать,
чтобы  в  то  время,  когда  десятки  тысяч крестьян и рабочих Европейской
России,  в сознании необходимости этого,  спокойно  шли  сюда,  в  далекий
Туркестан,  на помощь своим братьям,  в то время, когда на Западном фронте
лилась кровь рабоче-крестьянских полков,  спасающих Россию  от  ограбления
польской шляхты,  - в это время семиреченские части получили бы привилегию
остаться подле своих деревень.  Красноармеец обязан быть  там,  где  этого
требуют интересы рабоче-крестьянского дела. Вот почему миллионы крестьян и
рабочих России,  уже годами оторванные от своих близких,  грудью стоят  по
фронтам,  защищая  завоевания  революции и права труда,  среди невероятных
лишений,  в обстановке самой мучительной,  где с доблестью несли  и  несут
красные знамена, сокрушая врагов пролетариата и прокладывая родному народу
путь  к  свету  и  счастью,  -  вот  истинный  путь  всех  честных   сынов
рабоче-крестьянской  (страны),  таков  же  он  должен был быть и для сынов
Семиречья;  вот почему командование фронта в полном сознании  правильности
своих действий и в надежде на классовый трудовой инстинкт частей Семиречья
отдало  вышеупомянутый  приказ,  когда  этого  потребовала   необходимость
оказать  помощь  другим участкам Туркестанского фронта.  К сожалению,  эта
надежда не оправдалась.  На почве выполнения приказа  в  некоторых  частях
Семиречья,  предназначенных  к  переброске,  повелась  самая  шкурническая
агитация;  шкурные интересы давили в сторону отказа от выполнения  боевого
приказа,  но  это  делать  прямо было странно даже закоренелым шкурникам и
предателям рабоче-крестьянского дела.  И вот на сцену посыпались жалобы на
недостачу  обмундирования,  на  недочет  в  организации  советских органов
власти,  требование  изменения  комсостава  и  прочее,  и  прочее.   Враги
революции, разумеется, ухватились за удобный случай нанести удар Советской
власти и  принялись  раздувать  недовольство,  стараясь  довести  дело  до
открытого  выступления.  К  сожалению,  этого  отчасти им удалось достичь.
Части  верненского   гарнизона   вместо   выполнения   приказа   принялись
митинговать,   предъявлять   всевозможные,   большею  частью  невыполнимые
требования и допустили даже аресты -  правда,  временно  -  некоторых  лиц
командного   состава.   Подобные   безобразия,   совершенно  нетерпимые  в
рабоче-крестьянской Красной Армии,  производились в очевидном  расчете  на
далекость Семиречья,  на отсутствие туда хороших путей сообщений и,  стало
быть,  полную  безнаказанность  безобразников.  Доводя  об  изложенном  до
сведения  всех  товарищей красноармейцев,  командование фронта от их имени
клеймит позором и негодованием шкурническое,  предательское поведение  тех
частей Н-ской дивизии,  которые, вместо помощи истекавшим кровью в Фергане
братьям,  пошли по пути подрыва нашей военной  мощи  в  Туркестане.  Пусть
знают   все   враги   революции   и   все   шкурники   и   предатели,  что
рабоче-крестьянская Россия сумеет быстро подавить  всякие  происки  против
нее.  Изменники  Советской власти не укроются нигде,  и всюду их настигнет
карающая рука революционного правосудия. По-видимому, голос благоразумия и
чувство долга одержали верх,  и части верненского гарнизона,  без давления
извне,  вернулись на путь революционного порядка. Как командующий фронтом,
отвечающий перед Россией за военное положение всего фронта, приказываю: I.
Начдиву 3 потребовать немедленного выполнения всех без исключения отданных
мною  приказов  о боевых передвижениях частей.  II.  От частей верненского
гарнизона потребовать полного прекращения всякого митингования и выражения
готовности загладить свой проступок дальнейшим честным служением Советской
власти.  III.  Военному совету  дивизии  расследовать  все  происшедшее  и
материал представить в Реввоенсовет фронта.

                                Командующий войсками Туркестанского фронта
                                 Мїиїхїаїиїлї Фїрїуїнїзїе-Мїиїхїаїйїлїоїв.
                                  Член Реввоенсовета Туркестанского фронта
                                                        Иїбїрїаїгїиїмїоїв.
                                         Замначштаба Туркестанского фронта
                                              Бїлїаїгїоївїеїщїеїнїсїкїиїй.


     Батальону 27-го  полка выступать из  Верного надо  было 20-го,  через
два-три дня.  Мы уже 17-го,  вчера,  нащупали почву: пойдет или не пойдет?
Собрания общего не созывали,  решили его отложить еще на денек,  чтоб было
ближе к сроку выступления. Но настроение в общем и без того было ясное:
     - Не пойдет!
     На   сегодня,   18-го,   это  свое  предположение  мы   проверяем  на
общебатальонном собрании.  Вот они,  те же казармы,  те же лица, теперь уж
так  близко знакомые,  та  же  грязь,  и  вонь,  и  брань  кругом,  -  все
по-старому, как будто и не было недели буйного мятежа.
     И  даже мы явились чуть ли не в том же составе:  Белов,  я,  Кравчук.
Только нет Бочарова.
     Настроение...  Э, да и настроение нашей аудитории мало чем отличается
от того,  что было в памятный вечер,  накануне восстания: так же нам прямо
не глядя в лицо,  отмачивают грозную и грязную брань,  покрикивают,  будто
промеж себя, но чтоб и мы слышали: