итвориться, что уснула за книгой.
     Но притворяться не пришлось. Шаги остановились.
     - Ладно, - услышала я его голос, - если все, что вы говорите, правда, я покупаю.
     - Для того я и пришел. Гоните денежки!
     Голос Уикема, показалось мне, прозвучал совсем близко, и я снова застыла. "Не надо, - молила я, - не подходите ближе! Оставайтесь, где стояли!.."
     Так хотелось, чтобы открылся хотя бы один из секретов Сэйвил-Касла. Возможно, это приведет к разгадке других тайн, окружающих нас...
     Собеседники продолжали находиться в опасной для меня близости.
     - Не беспокойся, сынок, - сказал Коул. - Этот кусочек бумаги, раз он настоящий, стоит тысячу фунтов, я ты ее получишь.
     - Чего? Тысячу? Вы смеетесь, Коул? Да вы сами знаете, что цена ему намного больше! И нечего мне голову морочить!
     - И сколько же, интересно, ты хочешь, сынок?
     - Сколько? Не меньше двадцати тысяч, папаша! Коул рассмеялся. Это был не слишком приятный смех.
     - Если бы я так разбрасывался монетой, - сказал он, - у меня давно не осталось бы ни гроша. Такой суммы ты никогда не получишь от Элберта Коула, заруби себе на носу!
     В голосе Уикема, когда тот заговорил, слышалась скорее мольба, нежели настойчивость.
     - Подумайте, что может значить для вас этот документ. Коул. Заполучите его, и все разом станет на свои места... Все, понимаете? Разве такое не стоит двадцати тысяч?
     После долгой напряженной паузы Коул сказал:
     - Десять.
     - Двадцать, Коул, и ни пенни меньше!
     - Десять, - твердо повторил тот. - Эта бумажонка нужна только мне и больше никому... Конечно, можешь предложить ее Сэйвилу, но он за нее и гроша ломаного не даст... Итак, десять тысяч, Уикем. Это мое последнее слово. Бери - или сделка не состоится.
     Снова длительное молчание, во время которого Уикем топтался почти на одном месте, а я боялась, как бы он не добрался до моего укрытия.
     - Ладно, - сказал он наконец. - Ваша взяла. Десять тысяч.
     - Вот и хорошо, сынок. Я сразу же повидаюсь со своим банкиром. Ты по-прежнему в "Черном лебеде"?
     - А где же еще? - пробурчал тот.
     - Прекрасно. Как только возьму денежки, сразу навещу тебя. - Их голоса стали глуше - видимо, собеседники вернулись к двери. - Не надо было сюда заявляться, Уикем. Довольно глупо.
     - А где же мне вас искать, Коул? Или прикажете ждать под дождем? Нет уж! По-моему, то, что я сообщил, для вас вроде манны небесной, разве не так?
     - А для вас лучше всякой манны звон монет, которого вы явно давно не слышали? Верно я говорю?
     Последнее, что я услышала, были слова Уикема об испытываемых в настоящее время денежных затруднениях.
     Когда голоса окончательно стихли, я выпрямилась в кресле, положила книгу на колени и уставилась на решетку камина.
     О какой бумаге... о каком документе могла идти речь и почему он был так важен для Элберта Коула? Имеет ли все это какую-то связь с трагическими происшествиями в Сэйвил-Касле?

Глава 23

     Дождь не прекращался весь день, и когда я не увидела Ральфа вечером за обедом, то решила, что он задержался в Лондоне еще на сутки и вернется скорее всего завтра вместе с охранниками, или как их еще можно назвать. Однако, поднявшись по лестнице в детскую, я обнаружила возле дверей в школьную комнату двух верзил с квадратными подбородками, раскинувшихся на стульях в свободных позах.
     Мальчики, когда я вошла, стали наперебой рассказывать мне, что теперь по приказанию лорда Сэйвила их будут охранять вооруженные люди.
     - Они были настоящими боксерами! - возбужденно говорил Никки.
     - Даже призы получали, если выигрывали бой! - сказал Тео. - Много разных призов!
     - Дядя Ральф велел им защищать нас, не жалея собственной жизни! - воскликнул Чарли. - Так мне сказал один из них.
     - Его сиятельство граф Сэйвил, - вступила в разговор гувернантка девочек мисс Уилсон, - говорил, что вокруг замка происходят странные вещи. И он хочет, чтобы дети были в безопасности. Поэтому нанял джентльменов, которых вы видели в коридоре, миссис Сандерс.
     - Полагаю, граф поступил весьма разумно, - сказала я. - Особенно после смерти несчастного Джонни Уэстера.
     При этих словах мальчики затихли, глаза у них сделались испуганными, и я пожалела, что упомянула о страшном событии, потрясшем всех.
     - А вы уже видели графа? - спросила я миссис Уилсон в надежде, что, быть может, Ральф все же приехал.
     - Нет, - ответила она. - Джентльмены, несущие охрану, прибыли сами по себе. По всей вероятности, у графа еще дела в Лондоне.
     Я постаралась скрыть разочарование, вернее, беспокойство: зная Ральфа достаточно хорошо, я не представляла себе, что при таких обстоятельствах, как сейчас, он мог задержаться где бы то ни было. А если так, то не случилось ли, упаси Бог, с ним что-нибудь?.. Но не нужно даже думать о таком...
     Около часа я провела в детской, принимая посильное участие в различных играх, а потом спустилась вниз к обеду. Атмосфера за столом, особенно в отсутствие Ральфа, показалась мне не менее мрачной, чем погода.
     Гарриет почти все время молчала, что вообще-то было неплохо, но сейчас только усиливало угрюмый колорит столовой. Мистер Коул, казалось, находился в довольно хорошем расположении духа, однако говорил на удивление мало. Роджер выглядел весьма беспокойным и озабоченным, а Джинни чуть не каждые три минуты с отчаянием в голосе произносила: "Ну где же может быть Ральф?" - отчего я каждый раз вздрагивала и мне хотелось закричать.
     Но первым закричал Роджер:
     - Джинни, если ты еще раз произнесешь эти слова, я совершу что-нибудь ужасное! Убью кого-нибудь!
     И тут я вздрогнула еще сильнее, хотя в глубине души не могла не согласиться с Роджером. Впрочем, было жаль и Джинни, которая обиженно поджала губы и окончательно замолчала.
     Я не стала дожидаться чая и поднялась к себе в спальню, где снова погрузилась в чтение "Гордости и предубеждения" и не отрывалась от книги, пока не дочитала до конца. В комнате горел камин, его тепло успешно боролось с вечерней сыростью.
     "Зажженный камин в июле!" - не могла я не отметить с одобрением и завистью. Воистину Ральф живет на вершине блаженства и роскоши.
     Но где он, в самом деле? Почему не предупредил никого, что не вернется сегодня? Наверняка задержался не из-за дождливой погоды. Но тогда из-за чего?
     Неужели мой отказ быть с ним до конца откровенной побудил его дать мне таким способом понять его недовольство, гнев, а быть может, и намерение прекратить наши отношения? Возможно ли такое после того, что было между нами? Возможен ли внезапный разрыв?
     Наверное, да, но не для меня. Куда бы я ни уехала, что бы ни делала, конец для меня не наступит. Никогда... И как трагично, если все прервется из-за нескольких слов, которые я не в силах выдавить из себя, боясь совершить то, что кажется мне предательством по отношению к другому человеку... Другим людям...
     Разве так уж трудно понять: если я что-то скрываю от него, то не потому, что не доверяю, причина совсем иная... куда более серьезная. И если он не в состоянии уразуметь этого, значит, нам не суждено быть вместе... Даже недолгое время...
     При этой мысли я почувствовала, как что-то острое вонзилось мне в сердце.

***

     Часа в два ночи, оставив всякую надежду уснуть, я поднялась с постели и отправилась в библиотеку, чтобы взять еще один роман Джейн Остин, который заметила на полке. Его название было еще более длинным - "Здравый смысл и чувствительность", и написан он был, я надеялась, так же блистательно.
     К немалому своему удивлению, в библиотеке я застала Роджера. Он сидел у стола из красного дерева, перед ним была не книга, а бутылка вина и бокал. Видимо, не первая бутылка, поскольку он был заметно навеселе.
     - Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! - пробормотал он, окидывая меня не слишком дружелюбным взглядом. - Постельная грелка самого графа Сэйвила собственной персоной. Что вам тут понадобилось, дорогая? Тоскуете по Ральфу?
     - Замолчите, вы пьяны! - резко сказала я. - Мне нужна книга.
     - Не спится, бедняжка? Чего-то не хватает?.. Если желаете, могу предложить свои услуги. По правде говоря, я не прочь был сделать это с первой минуты, как увидел вас.
     - Вы отвратительны, Роджер! Проглотите свой мерзкий язык!
     Он пожал плечами и плеснул себе еще вина.
     - Возможно, вы правы, дорогая, но, смею заметить, вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что Ральф когда-либо женится на вас. Глупо даже надеяться. Мой дорогой кузен слишком высокого мнения о себе, чтобы взять в жены полунищую вдовушку с незаконнорожденным мальчишкой.
     Быть может, потому, что он был во многом прав, его слова глубоко задели меня. Но я скорее бы умерла, чем показала ему свои истинные чувства, и потому в своем ответе зацепилась за другое.
     - Отчего вы так ненавидите Ральфа? - спросила я. - Насколько я знаю, он поддерживал вас многие годы. Неужели в вас не сохранилось хоть крупицы благодарности?
     Белокурые волосы, голубые глаза - ангельский вид в свете стенных канделябров, если бы не выражение лица, злобное и угрожающее.
     К моему удивлению, он ответил на вопрос:
     - У него слишком много, я, кажется, уже говорил вам... слишком много всего: денег, земель, уважения, почитания. Будь я на его месте, меня бы тоже все обожали и говорили обо мне с придыханием... Но я не на его месте, а на своем, и уже хотя бы потому, что он богат, а я беден, что он граф, а я никто, он должен мне помогать. Что и делал до недавнего времени. Однако теперь изволит говорить, что я обязан думать о себе сам, и это чертовски несправедливо!
     Роджер стукнул кулаком по столу так, что стекло зазвенело.
     - Но я... - крикнул он, - я удивлю их всех. Они еще увидят!
     Не без труда поднявшись с кресла, опершись руками о стол, он бросил на меня взгляд, который ему самому, наверное, казался зазывным, и, понизив голос, проговорил:
     - Лев покинул свое убежище. Вы уверены, Гейл, что не хотите продолжить игры со мной?
     - Вполне уверена, - ответила я, испытывая, к своему изумлению, не отвращение, а только жалость к этому человеку.
     После чего повернулась и быстро вышла из библиотеки, не забыв захватить с собой роман Джейн Остин, который и читала остаток ночи, время от времени отвлекаясь, чтобы подумать о Ральфе, о Роджере, обо всем, происходящем в Сэйвил-Касле.
     Все больше я приходила к одной мысли: если кто-то из живущих сейчас в замке и причастен к тому, что случилось, это может быть только Роджер.
     Ну ведь вполне ясно: ему дьявольски нужны деньги, и если убрать с пути моего Никки, они станут гораздо ближе и достижимее. Конечно, существует еще одно препятствие, более серьезное: будущий ребенок Гарриет, если родится мальчик. Но этого пока не произошло, а когда произойдет, то кто сказал, что Роджер, решившийся на убийство восьмилетнего ребенка, не попытается сделать то же самое и с младенцем?..
     Всю ночь я так и не сомкнула глаз и утром не могла без отвращения смотреть на свое осунувшееся лицо и круги под глазами. Противное коричневое платье, висящее на мне мешком, дополняло картину, наглядно иллюстрируя, что получается, если несколько дней почти не притрагиваешься к пище и мучаешься от душевных страданий.
     Милая старушка Макинтош, которую я вспоминала все эти дни, упала бы в обморок, увидев, как я похудела. А ее достойный супруг немедленно побежал бы на кухню, чтобы позаботиться о моей упитанности. Вспомнив о них обоих, я не могла не почувствовать ностальгию по нашему совместному житью, по доброму согласию и ничем непоколебимой любви и приязни друг к другу.

***

     Новый день родился солнечным и теплым, но Ральфа по-прежнему не было. Дети играли неподалеку от замка под бдительным оком парней из сыскной полиции, которых мы с Джинни попросту называли охранниками и к которым присоединились, взяв на себя те же функции.
     К вечеру я снова уединилась в спальне дочитывать роман с длинным названием, сожалея, что сам он не такой уж длинный. Закончив его, я погрузилась в беспокойный сон.
     Никто не знал - а если и знал, то не хотел делиться со мной, - где же Ральф и отчего так задерживается. Прошел и этот день.
     На следующий день за ленчем Джон Мелвилл сообщил мне, что сумел наконец отыскать дом с приличной конюшней - вполне, как ему кажется, подходящее место для занятий верховой ездой. Находится недалеко от Лондона, на юге Харфордшира.
     Еще месяц назад я была бы в восторге от этой новости, а сейчас ощутила пустоту в душе, но, конечно, не показала вида и с деланным воодушевлением спросила о цене и сроке аренды.
     - Договор не меньше чем на год с последующим продлением, - ответил он. - Годовой взнос тысяча фунтов.
     - О, для меня это очень дорого! - воскликнула я с облегчением.
     - Понимаю, Гейл. Мой знакомый, занимавшийся поисками жилья для вас, сказал, что можно рассчитывать на снижение цены. По крайней мере сотни на две.
     - Харфордшир? - переспросила Джинни, слышавшая наш разговор. - Это где-то недалеко от замка графа Сесила Солсбери?
     - Ну, не слишком близко, - ответил Джон, а я не без язвительности заметила, что, поскольку не надеюсь обмениваться визитами с его сиятельством графом, удаленность от его владений не имеет для меня особого значения.
     Давши таким образом отпор снобистским, как мне показалось, поползновениям Джинни, я снова повернулась к Джону:
     - Не знаю, как благодарить вас за то, что при своей занятости здесь, в Сэйвил-Касле, вы нашли время позаботиться и обо мне.
     Он дружески улыбнулся:
     - Для меня одно удовольствие, Гейл, быть вам хоть чем-то полезным. Вы пытаетесь самостоятельно плыть в океане жизни, и я считаю своим долгом помочь вам.
     Он произнес эти слова так торжественно, словно поздравлял меня с выигрышем главного приза на бегах, а у меня не хватило духу сказать, как труден для меня этот бег по жизни, как я устала за последние годы.
     Я поблагодарила еще раз и положила себе кусок ростбифа, но не могла есть и отодвинула тарелку.
     - Вы заметно похудели, Гейл, - сказала Джинни, печально покачивая головой. - Нужно получше питаться, несмотря на все неприятности... Ничего нового от Ральфа? - обратилась она к Джону.
     - К сожалению, нет, - ответил тот.
     Внезапно я почувствовала, что если останусь еще хоть на миг в этой комнате, то не смогу сдержать крик отчаяния. А потому нужно бежать отсюда - из комнаты, из замка, от всех этих людей.
     Я извинилась, покинула столовую и уже в коридоре решила пойти в конюшню, взять какую-нибудь лошадь - лучше ту, арабскую, по имени Нарсалла, на которой уже ездила во время прогулки к злополучному мосту, - и поехать куда глаза глядят, куда она сама повезет меня.
     Пришлось уговаривать старого конюха Джона Гроува - он никак не хотел отпускать меня одну, но я настаивала, даже солгала, что Ральф перед отъездом разрешил мне в любое время кататься на лошади по имени Нарсалла. После чего ее оседлали, и я, снова отказавшись от чьего бы то ни было сопровождения, выехала из конюшни.
     Свернув влево от подъездной аллеи, я направила лошадь вдоль берега озера, через Олений парк, в соседствующий с ним лес. Миль через пять выехала на дорогу, идущую через пшеничные поля, и продолжила путь по берегу реки, мимо фермы Дженкинса, того самого, который сломал ногу и которому помог Ральф... И еще дальше... Везде были земли Сэйвила, его строения, его работники и арендаторы - наверное, сотни людей, так или иначе зависящих от него. Не считая членов его семьи, его рода, которых он, хочет не хочет, вынужден опекать, даже оплачивать их долги и расходы.
     "Как можно не любить, не ценить такого человека?" - думала я. Как смеет это ничтожество Роджер ненавидеть его? И почему покойная жена Ральфа Джеральдина не желала жить в поместье, разделяя с ним все заботы о доме, людях, хозяйстве?..
     О, разумеется, он далеко не святой, у него есть недостатки. Пожалуй, слишком самолюбив, как всякий уверенный в себе человек. И в этой уверенности есть что-то от гордыни, от признания своей исключительности, своей полной независимости от других... Хотя какая же это независимость, если он быстро понял необходимость призвать на помощь специальных людей из Лондона? И сам поехал за ними...
     Но почему его так долго нет? Уж не случилось ли еще одно несчастье? Боже, не допусти этого!
     Я постаралась вернуться мыслями к новости, сказанной мне Джоном Мелвиллом за завтраком.
     Если дом, который подыскали для меня, в приличном состоянии и если удастся уломать хозяина сбавить цену хотя бы до семисот фунтов, то я соглашусь... Должна буду согласиться. И это значит, что вскоре я уложу свой нехитрый багаж, возьму Никки - и прощай навсегда Сэйвил-Касл со всеми его обитателями, которых я никогда больше не увижу. Никогда!
     Сейчас Никки еще слишком мал для того, чтобы понимать происходящее между мной и Сэйвилом. Но пройдет немного времени, и он сможет разобраться в этом без посторонней помощи, а я не хочу, не вправе этого допустить! Для меня Никки и его спокойствие на первом месте, моя главная забота...
     Снова пришли на память строки Шекспира о бесплодности, тщетности любви земного существа к далекой, яркой звезде... Кажется, из пьесы "Все хорошо, что хорошо кончается".
     "О Ральф! - мысленно восклицала я. - Возвращайся скорее! Пожалуйста, возвращайся и сделай так, чтобы мои мысли до конца жизни были заполнены воспоминаниями о тебе!.."

***

     Ральф встретил меня на другой стороне озера, неподалеку от бревенчатого домика, построенного его дедом для различных игр: каких - я с трудом могла себе представить.
     Он сидел на том самом огромном черном жеребце, и я как завороженная подъезжала к нему, не в силах отвести глаз от высокой, статной фигуры, золотистых волос.
     Мы остановились посреди дороги.
     - Ты вернулся...
     Кроме этой нелепой фразы, я не нашла что сказать.
     - Да, только что, - ответил он с легкой улыбкой. - В конюшне сказали, ты взяла Нарсаллу и уехала, уверив их, что я именно так распорядился.
     Я знала, что поступила не правильно, а при данных обстоятельствах просто неосторожно, и потому, защищаясь, ответила с некоторым вызовом:
     - Господи, но ведь я с лошадьми почти полжизни! Уверяю, что неплохо умею с ними обращаться, иначе все мои ученики давно бы разбежались.
     - Конечно, умеешь, - примирительно сказал Ральф. - Но меня беспокоит не поведение лошадей.
     - Понимаю, - сказала я, похлопывая Нарсаллу по красиво изогнутой шее. - Ты, как всегда, прав.
     Не считая нужным отвечать на мой ироничный тон, за которым я старалась скрыть непомерную радость от его возвращения, Ральф сказал:
     - Я еще не заходил в дом, сразу поехал тебя искать, чтобы серьезно поговорить.
     Я вгляделась в его янтарные глаза - они были непроницаемы.
     - Если речь снова пойдет о Никки и о его рождении, - устало произнесла я, - то нет никакого смысла начинать. Я ничего больше не скажу.
     - У меня у самого есть что рассказать тебе. А потому предлагаю зайти в дом и поговорить спокойно.
     - Что-нибудь открылось насчет того, кто пытается причинить вред Никки? - с надеждой спросила я.
     - Не совсем, но думаю, я уже близок к разрешению и этой загадки.
     - Дай-то Бог, - проговорила я, поворачивая лошадь в сторону дома.
     Мы спешились у калитки, привязали лошадей к изгороди, зашли в сад и сели на одну из скамеек. Я сложила руки на коленях и взглянула в лицо дорогого мне человека. Оно было хмурым и серьезным.
     - Итак? - сказала я. - Что удалось узнать? Он ответил не сразу, и я почувствовала, что ничего хорошего, успокаивающего он не скажет.
     - Два дня назад, - услышала я его негромкий голос, - сразу после того, как нанял людей для охраны, я прямо из Лондона поехал в Девейн-Холл.
     Я вдруг поняла, что совсем не хочу, чтобы он продолжал свой рассказ.
     - Зачем тебе это понадобилось? - спросила я, опустив глаза, уже не глядя ему в лицо, а видя только руки, в которых он держал кожаные перчатки. На безымянном пальце правой руки блестело под