милиции.


   Давление извне

   Именно в КПЗ легко  оказывается  психологическое  давление  на  подс-
ледственного-первоходку. К примеру, в камеру  заглядывает  милиционер  и
говорит первоходочнику:
   "Слышь, эй, ты! Сидоров! Там двое приехали с управы  -  сейчас  будут
"колоть" тебя! Ты семнадцатого февраля где был?"
   "В пивбаре, на Абрикосовой, пиво пил..."
   "Ну, вот! А там в восемь вечера гражданина какого-то "замочили".
   "Кормушка" захлопывается перед носом у вскочившего Сидорова,  который
остается "сам на сам" со своими нервными размышлениями о 17 февраля и  о
мифическом гражданине. Хорошо, если в камере найдутся добросердечные бы-
валые люди, успокоят, скажут: "Гонит (врет) мент, на понты хотят  взять,
пугают". Ведь через полчаса Сидорова могут дернуть на допрос по основно-
му делу, а голова его будет забита мыслями о  совершенно  постороннем  и
скорее всего выдуманном убийстве.


   Веселые люди

   Легко переносится отсидка в КПЗ, если в  компании  сокамерников  есть
веселый человек, не "гонщик" (болтун), а хороший рассказчик, мастер при-
кола (смешного рассказа или поступка).
   В 1984 году со мной в одной камере КПЗ ждал этапа "на  тюрьму"  некто
Дима П., в общем-то взрослый уже мужик, сидевший  раза  четыре  за  раз-
ное... На третий день пребывания в "хате" он вдруг вскочил с  "лежбища",
застучал в "кормушку". Минут через десять "кормушка" открылась.
   "Чего надо?"
   "Командир, дай карандаш или ручку, гумагу (бумагу) тоже дай!  Совесть
замучила, хочу повиниться! Следак-то мой тута?
   "Тута... Сейчас принесу бумагу, ручку..."
   Через пять минут Дима уже рьяно что-то строчил на белом листе  в  по-
лумраке, не обращая внимания на  неодобрительные  взгляды  сокамерников.
Отдав "гумагу" милиционеру, он снова улегся, сложив под головой руки.
   Через минут пятнадцать "кормушка" снова открылась:
   "Ты что ж, гад, на дурку косишь, что ли?"
   "Ты че, командир, кто косит? Я всю правду  изложил!"  -  встрепенулся
Дима, подскочил к двери.
   "А что ж ты пишешь тут, гондон! "Сознаюсь, что был вовлечен  в  шайку
Ульяновым... он же Ленин... перевозили антисоветскую газету "Искра", ге-
роин, кокаин... Заправлял у них также Коля Бауман, еще Яков  какой-то...
где живут - не помню..." Ты че пишешь, а?"
   В "хате" уже стоял дикий хохот.
   Дело кончилось благополучно, а ведь, если подумать,  могли,  конечно,
крутнуть по 190-1-й... Не крутнули. Дима-то был чернушник  из  чернушни-
ков, вечная 147-я статья (мошенничество) тогдашнего УК. Уж никак к  нему
не липла "антисоветчина" 190-1-й статьи.


   Тяжелые люди

   Плохо дело, если в камере находится человек, во что бы  то  ни  стало
решивший покончить счеты с жизнью. Его попытки, пусть даже (и чаще  все-
го) неудачные, вгоняют остальное население камеры во всеобщую депрессию,
озлобление. Вскрытые вены давно уже не помогают  никому:  вскрывайся!  В
"кормушку" заглянули: "Ну что, литр вытек уже? Хорошо! Сейчас в "Скорую"
звякнем..."
   Не лучше, если кто-то "косит"  (симулирует)  с  благой  целью  "отма-
заться" от срока через психушку. Некоторые пьют из отхожего места  воду,
мочатся на окружающих и т. п. Настоящий псих  и  то  поприятней...  Если
статья не "тяжелая", то, конечно, есть возможность "свалить" через  при-
нудительное лечение в обычном дурдоме. Но "тяжелая" статья - это  "спец-
больница", учреждение "тюремного типа", с выродками санитарами,  уколами
неизвестными препаратами и жестким, "беспредельным" режимом.
   КПЗ - недолгий срок, редко более десяти суток. В один прекрасный день
начинают греметь засовы всех камер; на улице слышен глухой лай  стороже-
вых овчарок и гудение автомобильных двигателей; матерятся солдаты и пра-
пора. Это  приехали  специальные  машины  -  "автозаки",  это  этап  "на
тюрьму"; сейчас отдадут мешки, и все поедут навстречу к  еще  одной  (не
последней) новой жизни.
   Прежде чем мы запрыгнем в железную коробку  автозака,  сопровождаемые
щелканьем овчарочьих зубов и подгоняемые прикладами и  кулаками  конвоя,
обратим внимание на тех, с кем нам придется делить в  течение  продолжи-
тельного времени тяготы тюремной и лагерной жизни. На ком же,  собствен-
но, тюрьма держится?


   Кто сидит?

   В незабвенные годы "застоя" основную массу заключенных составляли так
называемые "бытовики", т. е. совершившие  преступления  "в  быту":  один
пырнул ножом соседа после третьего стакана водки; другой застал  жену  с
хахалем и зарубил обоих топором, прихватив до кучи проклятую тещу;  тре-
тий "забыл" про алименты и, к удивлению своему,  неожиданно  очутился  с
годом срока в ИТК общего режима; колхозники вынесли из колхозного амбара
пару мешков комбикорма (выносили уже  не  раз  и  попали  под  "месячник
борьбы с несунами" (показательный  процесс);  нервный  гражданин  оказал
сопротивление работникам милиции (а всего-то и хотели:  паспорт  посмот-
реть) - получи три года!..
   Колхозные поля, городские танцплощадки и дискотеки, рестораны  и  за-
водские цеха - основные поставщики рабочей силы во все управления ИТУ, в
эти комбинаты по переработке человеческого материала в преступный.
   Попадались и выродки, вроде  Феди  У.,  ходившего  мастурбировать  на
детские сеансы в кинотеатры родного города, или Валентина С.,  изнасило-
вавшего собственную десятилетнюю дочь; таких были единицы, и  часто  они
не доживали даже до тюрьмы (СИЗО), не говоря уже о зоне.


   Столетний полицай

   И уж совсем редкими гостями  в  тюрьмах  были  убийцы-маньяки,  нынче
расплодившиеся по России, как кролики в Австралии. Иногда вдруг  обнару-
живались бывшие полицаи и каратели.
   В 1977 году в Симферополе проходил показательный процесс по делу дво-
их таких. Они содержались в одиночных камерах смертников; когда нашу ка-
меру выводили на прогулку, автор этих строк уговорил "пупкаря" и  загля-
нул в "волчок" одной из камер. По помещению 4 на 4 кв.м выгуливал  себя,
шаркая огромными войлочными тапками, тщедушный и, показалось,  столетний
старикашка. Голова его тряслась. В одной руке он держал пластиковую  та-
релочку, а в другой - такую же ложку. Тарелка тряслась вместе с рукой, и
роба старикашки была забрызгана баландой.
   "Сколько ему дали?" - спросил я пупкаря.
   "А, вышак! Кассацию написал - отказали, теперь помиловку (прошение  о
помиловании) отправил... Откажут..."


   "Хозяйственники"

   Сравнительно большое число обитателей тюремных камер  составляли  так
называемые "хозяйственники", т.е. арестованные за  хищения  или  взятки.
(Слово "коррупция" употреблялось тогда лишь в адрес американских сенато-
ров, итальянской мафии и акул тамошнего бизнеса.)
   Суммы, проходившие по этим делам, впечатляли рядовых граждан,  живших
от зарплаты к зарплате в стабильном советском обществе. 10 тысяч рублей,
40  тысяч,  50  тысяч  -   такие   деньги   подводили   обвиняемых   под
"расстрельные" статьи; впрочем,  чаще  они  отделывались  "десятками"  и
"пятнашками" в ИТК усиленного режима. Они не были "тузами" теневой  эко-
номики, просто оказались в один прекрасный день у некоей трещины или ды-
ры, в которую сами собой сыпались незаконные (с точки  зрения  тогдашней
системы) доходы.
   Когда в сети ОБХСС попадался крупный "сазан" (вроде бывшего директора
Елисеевского гастронома в Москве Соколова), то дело раскручивалось в ре-
кордно короткие сроки (2-3 месяца) и, как  правило,  оканчивалось  смер-
тельным приговором. - Тем "хозяйственникам", которые не имели  поддержки
"с воли", достаточно тяжело было  переносить  условия  лишения  свободы:
слишком уж контрастировала утерянная жизнь с вновь обретенной.  Удовлет-
ворение всевозрастающих потребностей сменялось вынужденным  ограничением
потребностей даже самых необходимых, "умственный труд" сменялся  "тяжким
физическим", а всеобщее уважение, замешанное на зависти, равнодушием,  а
то и презрением окружающих сокамерников, солагерников. Драма часто  обо-
рачивалась трагедией (см. главу "...Иные").


   Новые и старые люди

   Нынче контингент пребывающих в местах лишения свободы конечно же  из-
менился... Хулиганы сменились  рядовыми  бандитами  и  рэкетирами,  "хо-
зяйственники" - горе-бизнесменами. "Бытовиков" меньше не стало; все  так
же рубят топорами изменивших жен и нагрубивших собутыльников по всей ма-
тушке-России.
   Крадут же у хозяев приватизированной экономики ничуть не меньше,  чем
у былого застойного государства. Конечно, у хозяина красть опасней -  он
может обойтись и без милиции, своими силами, но... кто не  рискует,  тот
не пьет...
   Потому-то и переполнены сверх всякой нормы ИВС (КПЗ), СИЗО  (тюрьмы),
ИТК (зоны, лагеря) всех режимов. Меньше стало лишь бомжей, которые в бы-
лые годы сидели все поголовно, хоть и в разное время. Да они и сами  са-
дились - отдохнуть от голодной и холодной жизни. Теперь бомжи если и си-
дят, то лишь за преступление, так сказать, в чистом виде: кража, грабеж,
мошенничество, убийство и т.д. и т.п.
   В тюрьме и зоне все заключенные делятся по "мастям" (об этом мы расс-
кажем в одной из последующих глав). Но если обходиться без "мастей",  то
теоретически можно было бы разделить зековский народ на три основных ти-
па:
   1) кто "стремился" в тюрьму (вольно или невольно);
   2) кто сел по "обстоятельствам";
   3) невинно осужденные.
   В качестве иллюстрации в следующей дополнительной главе мы  расскажем
о нескольких реальных лицах, отбывавших в разное время разные сроки  на-
казания. А после этого вновь перейдем к подробному описанию  путешествия
- из кабинета следователя прокуратуры к вратам "шлюза" зоны.


   Побеги

   Бутырские хроники

   В 1996 году в день выборов президента России из застенков  московской
Бутырки исчезла молодая девушка, которая до этого смиренно ожидала суда.
Знаменитый следственный изолятор N 2, имеющий 225-летнюю историю и  осо-
бый статус (тюрьма охраняется еще и как  памятник  архитектуры  N  531),
знает лишь четыре случая побега и одну попытку.
   Первые два имели место еще в разгар монархии. Третий задокументирова-
ли в декабре 1992 года. Тогда из Бутырки, через  крышу  тюремного  двора
удачно скрылись двое зеков, уже приговоренных к сроку. Покинув прогулоч-
ную площадку, они незаметно достигли контрольно-пропускного  пункта  ме-
бельной фабрики, которая примыкала к тюрьме, и так же незаметно миновали
контролеров. Администрация Бутырки была настолько шокирована этой выход-
кой, что подняла на  ноги  все  оперативно-розыскные  структуры  Москвы.
Спустя несколько дней один из беглецов уже ехал в  "воронке"  обратно  в
тюрьму. Чуть дольше гулял его напарник. 17 апреля 1994  года  СИЗО  N  2
вновь был поднят по тревоге. В шесть утра двое  головорезов,  получивших
длительные сроки за разбой, ухитрились спрятаться в хозяйственном дворе,
среди стройматериалов. Обнаружив недостачу в рядах узников, охрана  бро-
силась обыскивать обширные владения Бутырки. В 7. 15 утра зеков вытащили
с хоздвора и определили в карцер.
   И, наконец, четвертый побег, один из самых  удачных  и  самых  удиви-
тельных. При нынешнем обилии контрольных  средств,  телекамер  и  прочих
электронных наворотов покинуть тюрьму обычным путем, то есть через кори-
доры, "предбанники", а тем более ворота, почти невозможно. После январс-
ких событий 1994 года, когда охрану питерских  "Крестов"  подло  обманул
убийца Данилин, подобным аферам должен был прийти конец.  Но  так  и  не
пришел. Из женского корпуса (краткая справка: из восьми тысяч обитателей
Бутырки каждый десятый - женщина) под конвоем вышла  двадцатишестилетняя
Светлана Сорокина, имевшая небогатую уголовную биографию, но яркую внеш-
ность, которая, видимо, и сыграла главную роль.
   Света родилась в Таллинне, а когда ей исполнилось пятнадцать, в семье
случился конфликт с отцом. Корни скандала покрыты  тайной,  но  он  стал
судьбоносным в жизни Светланы. После долгих  странствий  по  веселому  и
хлебосольному Кавказу, она на шесть лет осела  в  Саратове,  где  заочно
окончила четыре курса юридического института. Недолго трудилась судебным
секретарем. Затем Сорокина вновь пустилась в кочевую жизнь.  Москва,  на
которую возлагались большие надежды, встретила  ее  враждебно,  и  здесь
утомительные перемещения по городам и весям завершились. Светлану  арес-
товали за грабеж и ношение огнестрельного оружия. Сценарий промысла  был
до обидного убог. Вместе со своим приятелем девушка трудилась возле  об-
менного пункта валюты, "кидая" клиентов направо и налево. Вычислив прос-
така, решившего обменять банкноту с портретом  американского  президента
(обычно Франклина), она уговаривала совершить обмен вне пункта по  более
завышенному курсу. Приняв у клиента  купюру,  Сорокина  начинала  в  уме
что-то умножать, отнимать, делить, шевеля губами.  Эту  глубокомысленную
операцию прерывал напарник, выныривающий из-за угла: "Атас, менты!" Лоху
совали однодолларовую банкноту и скрывались. Пока  жертва  крутила  "one
dollar" с двумя дорисованными нулями, мошенники быстро терялись в толпе.
   Но в один прекрасный день случилась осечка. В этот день  и  именно  в
этом пункте решил сдать "сотку" сотрудник милиции. Оценив его  характер-
ную наружность, которая пробивалась даже из-под штатского одеяния, Свет-
лана отошла в сторону. Пересчитав рубли, мент удалился. К окошку подошла
худенькая женщина и молча уставилась на табличку с курсом  валют.  После
минутного колебания она согласилась продать сто долларов первой  встреч-
ной девице. Однако в последний момент женщину что-то насторожило, и  она
попыталась забрать деньги. После секундной возни женщина завопила. Мили-
ционер, решивший, на беду Сорокиной, вторично пересчитать деньги, но уже
за углом, вернулся на крик. Партнер Светланы,  спешивший  на  выручку  и
увидевший крепкого, не по-летнему одетого субъекта,  притормозил  и,  не
мешкая, ринулся прочь.
   При обыске у Сорокиной изъяли пистолет  Макарова,  который  вызвал  у
арестованной бурю эмоций. "Меня подставили, ствол подбросили", - изрекла
она заученную фразу в этом  же  кабинете  и  отправилась  в  СИЗО  N  2.
Следствие тянулось пятнадцать месяцев.  За  последние  полгода  Сорокина
близко сошлась со своей соседкой по "каменному мешку". Валентина  Ворон-
цова проходила по делу о мошенничестве. Под бутырской  стражей  она  уже
отсидела срок, назначенный судом, и на днях должна была покинуть тюрьму.
Этим фактом и воспользовалась ее здешняя подруга Сорокина. Начались  чу-
деса, вполне пригодные для сценария  кассового  боевика.  Светлана  нас-
только очаровала соседку, что та подробно вывалила ей мельчайшие подроб-
ности своего уголовного дела и прочитала полный курс  своей  автобиогра-
фии. О том, что двигало Воронцовой, которая одной ногой  уже  стояла  за
тюремными воротами, можно лишь гадать. Возможно, ей посулили  деньги,  а
возможно, сыграло роль тривиальное сочувствие. Богатая на жесты и мимику
лица Сорокина могла без труда выдавить слезу и обставить дело  так,  что
Воронцова первой бы заговорила об обмане. Версиями сыт не будешь.
   Камера N 314, рассчитанная на 25 "посадочных" мест,  была  набита  до
отказа. Семьдесят три узницы от мала до велика месяцами томились в  душ-
ной пропотевшей камере, дожидаясь суда, как спасения.  Тошнотворный  ка-
мерный смрад, пропитанный всевозможными выделениями, стал вечным спутни-
ком камер. Он пробивался в коридор, заставляя  морщиться  контролеров  и
конвой. Он впитывался в кожу, волосы, одежду, преследовал даже после ба-
ни. Этот запах запоминается на долгие годы. Попадая в камеру СИЗО, неис-
кушенная тюрьмой женщина шокирована, раздавлена и тешит себя надеждой на
скорый суд.
   В день президентских выборов в СИЗО N 2, где имелись 434 камеры, было
шумней обычного. Большинство узников имели право голоса, и многие из них
решили исполнить свой гражданский долг. Наблюдатели, как со стороны ком-
мунистов, так и со стороны демократов, строго следили за ходом выборов в
Бутырке. Охрана была вынуждена ходить с избирательной урной по камерам и
принимать от зеков бюллетени. В этом нештатном оживлении открылась дверь
камеры N 314, и контролер скомандовал: "Воронцова,  на  выход".  Высокая
длинноволосая девица вышла из камеры и отчеканила  информацию  из  карты
подследственной Воронцовой Валентины Дмитриевны. В коридорном  полумраке
контролер принялась сличать фотографию с лицом  Сорокиной.  Сходство  не
было разительным, но в общих чертах подруги были похожи: тот же овал ли-
ца, длинные волосы, темные глаза. К тому же работник тюрьмы учитывал тот
грустный факт, что советские застенки могут изменить человека до неузна-
ваемости. За шесть месяцев толстяки худели, кто-то седел, иному сворачи-
вали в разборках нос или рвали губы.
   Сорокина-Воронцова сдала под роспись казенное имущество, указанное  в
той же карте, и двинулась на выход. Впереди она должна была сдать корот-
кий экзамен дежурному офицеру. Женщина-офицер вновь начала сверять  сни-
мок с "оригиналом" и вновь подмена осталась вне подозрений. Однако  тор-
жествовать победу было еще рано. Согласно служебной инструкции все,  кто
покидает стены СИЗО, должны пройти собеседование с кем-то из руководства
тюрьмы. В тот день Сорокина предстала перед заместителем начальника СИЗО
по хозяйственным вопросам. Тот держал в руках уже не карту подследствен-
ной Воронцовой, а ее уголовное дело. Девичья память не подвела. Она чет-
ко отвечала на вопросы, называя фамилию следователя и судьи,  имена  по-
дельников, дату и место ареста Воронцовой... После допроса Светлана под-
писала все документы (не подкачала и роспись, заученная в камере) и, ми-
нуя еще ряд постов, оказалась на Новослободской улице.
   Валентина Воронцова обещала сообщить  об  обмане  лишь  на  следующий
день. За это время ее счастливая подруга должна была покинуть  Москву  и
убраться как можно дальше. Но вместо этого Сорокина не только осталась в
Москве, но и плюнула на элементарную предосторожность. Ее приютила  дав-
няя подруга. Через неделю беглянка бойко  торговала  на  Дорогомиловском
рынке голландскими тюльпанами. Спустя три недели  ее  опознал  оператив-
но-поисковый отряд...


   Нет ничего хуже, чем непогода

   Если бы семь лет назад почетному комбайнеру из глухой украинской  де-
ревни Леониду Сердюку сообщили, что через те же семь лет он  начнет  ко-
сить не только зерновые, но и "капусту". Сердюк бы удивился. Тем не  ме-
нее его судьба дала поворот, вырвала из родной Былбасовки и забросила  в
Харьков, где жил брат, старший инспектор ГАИ. Там 25-летний Леня окончил
курсы кройки и шитья, но в ателье проработал чуть больше года.
   О Сердюке-старшем история умалчивает. Младший брат был менее скромным
и достиг высот. В подделке документов. Мозолистые крестьянские руки мог-
ли смастерить "ксиву", где ее хозяин значился кем угодно -  рыбинспекто-
ром, товароведом, прокурором и  т.п.  Сердюк  обладал  потрясающей  зри-
тельной памятью. За два года он сформировал  картотеку  самых  различных
служебных удостоверений, где от руки набросал их  основные  параметры  и
цвет вклейки. Удалось переснять и красную книжицу брата. За свое изобра-
зительное ремесло Сердюк брал деньги, сбывая липовые документы друзьям и
знакомым. Такса зависела от статуса  "ксивы".  При  себе  Сердюк  держал
удостоверение штатного сотрудника украинского журнала "Перець",  которое
могло бы заменить дюжину иных. Едва "фельетонист" Сердюк ступал на порог
магазина или базы, как глава  ведомства  начинал  нервно  подергиваться,
хлопотливо перебирать на столе бумажки и заговорщицки подмигивать. Через
полчаса Сердюк выходил со служебного входа, едва  волоча  тяжелую  сумку
или же грея в кармане парочку червонцев.
   Доверчивых торгашей он бомбил по пяти областям Украины, пока не  нар-
вался на директора обувного магазина, знавшего  собкора  "Перця"  лично.
Сердюка галантно вывели из магазина и усадили в милицейский "бобик"  При
обыске на его квартире были изъяты самодельные  резиновые  печати,  нас-
тольный переплетный а