е. Там их попытались  разгово-
рить на английском и русском. Но языковой барьер по-прежнему был непрео-
долим. Моряки кивали и говорили: "Жерман, жерман".  Удалось  лишь  выяс-
нить, что в море затонула якобы германская шхуна. С горем пополам вычис-
лили капитана шхуны, дали ему атлас и попросили указать место  крушения.
Странный капитан долго крутил карты, что-то шептал под нос, водил по ме-
ридианам пальцем. На большее его не хватило. Он даже не указал на  карте
Саппоро, Оставалась последняя попытка. Губернатор Хокодате попросил  ко-
мандира русского крейсера, который стоял в местном порту, прислать пере-
водчика немецкого языка. На берег сошел старший офицер. Еще не видя уди-
вительную команду, он заподозрил в них русских арестантов,  которые  не-
давно напали на Крильонский маяк. Офицер решил проверить свою версию. Он
выстроил всю группу иностранцев в ряд и  гаркнул  по-русски:  "Нале-ево!
Круго-ом марш!". Один из моряков инстинктивно завертелся. Его товарищи с
ненавистью уставились на него. Афера провалилась.  "Немцев"  заковали  в
цепи и отправили на прежнее насиженное место.
   Тюремная статистика начала интересоваться  побегами  лишь  под  конец
прошлого века. Судя по ней, чаще всех в бега  ударялись  каторжане,  для
которых очень чувствительна разница климатов их родины и места  заключе-
ния. В этот ранг попадали выходцы из Кавказа, Крыма,  Украины,  Бессара-
бии. Бывало, что в списках беглецов не было ни единой  русской  фамилии.
Ссыльные женщины побегами почти не баловались. Боязнь таежных скитаний и
привязанность к насиженному месту делали свое. Лишь  изредка  появлялись
такие геройские личности, как Сонька - Золотая Ручка. Но о ней  разговор
чуть ниже. Из всей тысячной армии беглецов лишь треть считается  пропав-
шими без вести. Остальные - или убиты в погоне, или  погибли  в  дороге,
или вновь оказались на сахалинской каторге.


   Время уходить в запой

   С давних времен главной причиной всех  побегов  служили  незасыпающее
сознание жизни и жажда воли. Если арестант не философ, которому, как из-
вестно, везде хорошо, то не хотеть уйти в бега он не может и не  должен.
Русского человека всегда отличала любовь к родине. Беглые каторжники вы-
зывали больше сочувствие, чем осуждение или опаску. Если он  решился  на
побег, на голод, топи и риск получить пулю от погони, значит, иного пути
у него не было. На проселочных дорогах  Сибири  попадались  столбы,  где
чья-то заботливая рука подвесила сумку с хлебом,  обносками  и  махоркой
(хотя подобный жест можно трактовать и по-другому: не  повесь  сумку  за
околицей села - вчерашний узник сам ночью вломится за харчем да еще  под
шумок вырежет всю семью).
   Антон Чехов писал: "О Сахалине, о здешней земле, людях,  деревьях,  о
климате говорят с презрительным смехом, отвращением и досадой, а в  Рос-
сии все прекрасно и упоительно; самая смелая мысль не  может  допустить,
чтобы в России жили несчастные люди, так как жить где-нибудь в  Тульской
или Курской губернии, видеть каждый день избы, дышать  русским  воздухом
само по себе есть уже высшее счастье. Пошли, Боже, нужду, болезни,  сле-
поту, немоту и срам от людей, но только приведи помереть дома. Одна ста-
рушка, каторжная, бывшая некоторое время  моей  прислугой,  восторгалась
моими чемоданами, книгами, одеялом и потому только, что все это не саха-
линское, а из нашей стороны; когда ко мне приходили в гости  священники,
она не шла под благословение и смотрела на них с усмешкой, потому что на
Сахалине не могут быть настоящие священники. Тоска по родине  выражается
в форме постоянных воспоминаний, печальных и трогательных,  сопровождае-
мых жалобами и горькими слезами, или в форме несбыточных надежд, поража-
ющих часто своей нелепостью и похожих на сумасшествие, или  же  в  форме
ярко выраженного, несомненного умопомешательства".
   Это сладкое слово "свобода"!  Молодой  и  еще  энергичный  каторжник,
оторвавшись от сахалинских земель, стремится  уйти  подальше.  Он  может
осесть в Сибири или даже дойти до Урала. На свободе он долго не задержи-
вался. Его ловили, судили и переправляли на остров. Однако долгий  пеший
этап для многих таил своеобразную романтику: менялись пересылочные  доп-
ры, конвой, соседи. Пока беглец возвращался на Сахалин, он не работал  -
он шел по этапу к месту работы, наслаждаясь дорожными приключениями. Еще
не  добравшись  на  остров,  каторжник  помышлял  о  новом   побеге.   В
большинстве случаев помыслы эти сбывались. Однако с годами прежняя  сила
и выносливость улетучивались, уступая место старческой апатии и недугам.
Тем не менее арестант вновь бежит, повинуясь все тому же  духу  свободы.
Сибирь и Урал для его ног стали недосягаемы, и он выбирает Амур или даже
тайгу. Беглец пытается уйти подальше уже не  от  Сахалина,  а  от  самой
тюрьмы. Старые рецидивисты, которые провели в  тюремных  стенах  десятки
лет, дорожили каждым днем свободы. Они рвались на Амур, на гору и даже в
тайгу, пускались вплавь на ветхих лодках, стремясь, если и погибнуть, то
свободными. Ни новые тюремные сроки, ни телесные наказания не могли  от-
бить у каторжан охоту к побегам. Шестидесятилетний старик  мог  взять  с
собой кусок хлеба, отойти от поста на полкилометра, взобраться на гору и
три дня любоваться морем и тайгой. Затем он спускался и шел обратно  под
конвой. Случалось, что с каторги бежали лишь на один день, который  пос-
вящался чему угодно, но не дорожным работам и не отсидке в тюремной  ка-
мере.
   Тяга к побегам часто поражала арестантскую душу в определенные време-
на года и по навязчивости напоминала запой. Поговаривают, что  дисципли-
нированные узники, чувствуя приближение "запоя", не избегали профилакти-
ки: предупреждали солдат о возможном побеге. Все это напоминало болезнь,
и, по логике вещей, должно было обратить внимание врачей, которые давали
добро на телесные наказания. Всех пойманных беглецов хлестали плетями  и
розгами, невзирая на причины побега и возраст беглеца. Рядом  с  рециди-
вистами, промаявшимися в бегах не один месяц, под удары ложились  и  те,
кто пробыл на свободе всего день или три.
   "Устав о ссыльных" различает побег и отлучку, а  также  рассматривает
побеги в Сибири и вне Сибири. За каждый повторный побег наказание  ужес-
точается. Если беглеца поймали в течение трех дней или же он добровольно
вернулся в течение недели, ему засчитывают отлучку.  Для  поселенца  эти
сроки увеличены вдвое. Самое слабое наказание для беглецов - сорок  уда-
ров плетью и увеличение срока еще на четыре года. Самой строгой карой по
"Уставу о ссыльных" считаются сто ударов плетью,  бессрочная  каторга  и
перевод в разряд испытуемых на двадцать лет. Она обычно  уготовлена  для
тех, кто покинул Сибирь.
   Наказывали в специальном бараке, где стояла покатая скамья с  отверс-
тиями для ног и рук. Приговор исполнял палач, который нередко назначался
из числа ссыльных. Перед наказанием арестант  проходил  медицинский  ос-
мотр: врач должен был письменно дать заключение,  сколько  ударов  может
выдержать приговоренный. После этого начиналась экзекуция. Палач уклады-
вал "клиента" на скамью, сдергивал штаны, привязывал  его  конечности  и
вооружался плетью с тремя ременными хвостами. Рядом  нес  вахту  врач  с
каплями и настойками на тот случай, если жертву  приходилось  в  спешном
порядке откачивать. Плеть должна была ложиться поперек тела и  с  каждым
ударом рассекать кожу, оставляя сине-багровые подтеки и кровоточащие ра-
ны. Через каждые пять ударов палач отдыхал полминуты, затем вновь брался
за ответственное дело. С окончанием воспитательной  процедуры  арестанту
помогали подняться, и врач участливо совал в его стучащие зубы стакан  с
какой-то целебной жидкостью.


   Закон - тайга, прокурор - медведь

   История побегов полна примеров, когда узник таежных тюрем и  лагерей,
не имея достаточного опыта и знаний местных  условий,  на  вторые-третьи
сутки терял ориентировку, застревал в таежной глуши и умирал.  Надеяться
на милосердие и помощь советских конвойных частей не  приходилось.  Слу-
чайно наткнувшись на обессилевшего зека, солдаты добивали его из караби-
на или автомата. Служебная инструкция ставила беглеца вне закона.  Среди
лютой зимы погоня проходила формально, ибо беглый заключенный ставился в
один ряд с самоубийцами. Многие зоны были лишены мощных  охранных  пери-
метров, скрытых проволочных заграждений, контрольных полос. Они  ограни-
чивались символическим забором с рядом колючей проволоки поверху.
   Таежные зоны всегда считались беспредельными.  Там  "закон  -  тайга,
черпак - норма, а прокурор - медведь". Подобные лагеря занимались  лесо-
заготовками и среди зеков назывались "курсами парикмахеров".  В  блатном
фольклоре они воспевались с особым рвением. Примером может служить  ста-
рая лагерная песня "Колыма":
   Я помню тот Ванинский порт
   И крик парохода угрюмый,
   Как шли мы по трапу на борт
   В холодные, мрачные трюмы.
   От качки страдали зеки,
   Ревела пучина морская.
   Лежал впереди Магадан,
   Столица Колымского края.
   Не крики, а жалобный стон
   Из каждой груди вырывался.
   "Прощай навсегда, материк!"-
   Ревел пароход, надрывался.
   Прощайте и мать, и жена,
   Ивы, малолетние дети.
   Знать, горькую чашу до дна
   Придется мне выпить на свете.
   На сто километров тайга,
   Где нет ни жилья, ни селений.
   Машины не ходят туда,
   Бредут, спотыкаясь, олени.
   Будь проклята ты, Колыма,
   Что названа Черной планетой.
   Сойдешь поневоле с ума,
   Оттуда возврата уж нету.
   Досрочно покинуть подобную зону могли лишь рецидивисты,  для  которых
здешний климат стал родным и привычным, за плечами которых - не один ры-
вок, а их тюремное дело перечеркнуто  по  диагонали  красной  полосой  -
"склонен к побегу". Прежде чем "рвать ленту", то есть пускаться в  бега,
зек запасался холодным оружием (как правило,  тесаком),  по  возможности
компасом, прочной одеждой, веревками и  запасом  еды.  Подготовить  весь
этот "туристический" арсенал в одиночку, к тому же тайком  от  стукачей,
практически невозможно. Поэтому рецидивиста собирают в дорогу его верные
кореши, которые, как правило, первыми попадают под удар оперчасти.
   Опытный беглец, потеряв в таежной глуши ориентировку, сразу же  оста-
навливался и пытался восстановить ее с помощью  компаса.  Если  такового
добыть не удалось, он пользовался различными природными  признаками  или
же организовывал кратковременную стоянку на сухом месте. В  моховых  ле-
сах, где землю сплошным ковром покрывает сфагнум, жадно впитывающий воду
(пятьсот частей воды на одну часть сухого вещества), даже временная  ос-
тановка, не говоря уже о временном укрытии под самодельным навесом, счи-
тается небезопасной.
   Очень трудно передвигаться среди завалов и буреломов, по  густолесью,
заросшему кустарником. Кажущаяся схожесть обстановки (деревьев,  складок
местности) дезориентировала беглеца, и он начинал двигаться по кругу, не
подозревая о своей ошибке. Опытный ходок мог ориентироваться без  компа-
са. Скажем, по коре березы или сосны, которая на северной  стороне  тем-
нее, чем на южной. Причем, стволы деревьев имеют  выделения  с  северной
стороны менее обильно, чем с южной. Все эти признаки отчетливо  выражены
у отдельно стоящего дерева на поляне или опушке.
   В теплое время двуногий обитатель тайги мог быстро соорудить простей-
ший навес. Он вбивал в землю два полутораметровых кола с  развилками  на
концах на расстоянии двух метров друг от друга.  На  развилки  укладывал
толстую жердь. К ней под углом прислонял четыре-пять жердей и  закреплял
веревкой или гибкими ветвями. Параллельно земле привязывались три-четыре
жерди-стропила, на которых, начиная снизу, черепицеобразно  (так,  чтобы
каждый последующий слой прикрывал нижележащий примерно до половины)  ук-
ладывались лапник, ветви с густой листвой или кора. Из лапника или сухо-
го мха делалась подстилка. Навес окапывался неглубокой  канавкой,  чтобы
под него не затекала вода в случае дождя. Чтобы получить куски коры нуж-
ных размеров, на стволе лиственницы делали глубокие вертикальные  надре-
зы. Затем сверху и снизу эти полосы надрезали крупными зубцами по десять
сантиметров в поперечнике, после чего ножом осторожно отдирали кору. Зи-
мой укрытием служила снежная траншея. Ее отрывали  в  снегу  у  подножия
большого дерева. Дно траншеи выстилали  несколькими  слоями  лапника,  а
сверху прикрывали жердями.
   Тайга - это земное чудовище, которое не имеет ни конца, ни края.  Зи-
мой и летом она беззвучна и лишена даже запаха. Фраза  "человек  -  царь
природы" звучит здесь робко и фальшиво. Беглец для тайги не больше,  чем
насекомое. Его страдания и злоключения, да и он сам кажутся  пустяком  в
сравнении с таежной громадиной. От тайги всегда ждешь не  того,  на  что
она способна. Ею можно любоваться и разочаровываться, любить  и  ненави-
деть. Дремучий сосновый частокол, лиственница, ряды берез и елей нередко
превращаются в могилу. Заживо погребенный беглец  если  не  сегодня,  то
завтра станет харчем для хищной тайги. Таковы ее законы.
   Побег среди зимы считается крайне сложным, однако километры  снежного
покрова могут надежно отрезать зека от погони. В  тайге  снежный  покров
очень глубок и преодолевать заснеженные участки без  лыжснегоступов  не-
возможно. Конвойные части, хотя и способны гнаться  на  лыжах,  но,  как
правило, этого не делают. Да и со штатными лыжами бывает напряженка. Из-
воротливый ум "лесного парикмахера" научился мастерить лыжи в виде  рамы
из двух веток длиной в полтора метра и толщиной в два сантиметра. Перед-
ний конец лыжи, распарив в воде, он загибает кверху,  а  раму  заплетает
тонкими гибкими ветвями. В передней части лыжи из четырех  поперечных  и
двух продольных планок делалась опора для ноги по размеру обуви.  Перед-
вигаясь по руслам замерзших рек, беглец рискует уйти под воду и вынужден
пробираться ползком. Лед, размытый течением снизу,  становится  особенно
тонким под сугробами у обрывистых берегов. В руслах рек с песчаными  от-
мелями часто образуются натеки, которые, замерзая, превращаются в  свое-
образные плотины. Чаще всего они скрыты под глубоким снегом, и их трудно
обнаружить.
   Коварные враги для беглеца - это болота и трясины.  Характерной  осо-
бенностью болотистой местности является ее слабая обжитость,  отсутствие
дорог, наличие  труднопроходимых,  а  порой  и  совершенно  непроходимых
участков. Проходимость лесных, моховых и травяных болот всегда изменчива
и зависит не только от местности, но и от времени года. Самыми  опасными
считаются топяные болота, которые отличаются  белесоватым  поверхностным
слоем. Они могут быстро и бесследно засосать человека и крупного  зверя.
Не искушенный опытом ходок, угодив в болото, сразу же пытается вырваться
из топи и вязнет еще больше. Его губят резкие движения. Еще более ковар-
ны торфяные озера, заросшие  торфяно-растительным  покровом.  Они  могут
иметь глубокие тенистые водоемы, затянутые сверху плавучими растениями и
травой, причем эти "окна" внешне почти ничем не  отличаются  от  обычных
лесных полянок. Проваливаются в них внезапно.
   "Таежный волк" умеет проверять толщину  торфяного  слоя  и  твердость
грунта (например, сжимает торф в руке и по количеству вытекаемой жидкос-
ти судит о  проходимости  болота).  Он  может  изготовить  из  подручных
средств шест и болотоступы, связать мат из камыша,  сплести  решетку  из
жердей. Он движется по кочкам и корневищам кустарников, ощупывает шестом
дно, готовит "мосты". Он вступает  с  тайгой  в  жестокую  схватку,  где
единственным призом для победителя будет человеческая жизнь. Чем  дольше
он пребывает в условиях автономного существования,  тем  больше  у  него
шансов погибнуть.
   Главной проблемой для беглого зека считается еда. Помышлять об  охоте
с ножом наперевес, когда охотятся на тебя, не приходится. Случалось, что
матерый рецидивист подбивал на побег напарника в надежде укокошить его в
дороге и питаться человеческим мясом еще несколько недель. Зека, который
должен был, сам того не подозревая, бежать на закланье, называли  "коро-
вой". Когда в тайгу убегали  три-четыре  зека,  "корова"  бралась  почти
всегда. Расправившись с первой жертвой, голодные беглецы  могли  присту-
пить к повторной трапезе. Иногда, чтобы выжить, съедался вчерашний друг,
с которым делилась на нарах последняя пайка. Жажда жизни и инстинкт  са-
мосохранения брали верх над привычками и нравами. Природа,  превратившая
зверя в человека, любит экспериментировать.  Обратный  процесс  проходит
гораздо быстрее.
   Да что говорить о таежном каннибализме, когда в апреле  1994  года  в
отсидочной тюрьме СЕ 165/2 пятеро рецидивистов отужинали своим  сокамер-
ником. Измученные скудным казенным пайком, они сели  играть  в  карты  и
поставили на кон человеческую жизнь.  Проигравшего  задушили,  разрезали
самодельным ножом на мелкие части и сварили свежатину в  чайнике.  Никто
из них даже не блевал.  "Комсомольская  правда"  прокомментировала  этот
факт так: "Вероятнее всего, причиной этого варварского случая стал обык-
новенный голод осужденных. Многие тюрьмы в Казахстане уже давно  голода-
ют. По данным МВД, в республике около 80 тысяч  заключенных.  Многие  из
них больны, это результат скотского отношения к ним".
   В заснеженной тундре главный враг беглеца с первых же минут побега  -
холод. Смерть от низких температур может настигнуть его уже спустя  нес-
колько часов. В начале 60-х с воркутинских угольных  шахт  был  совершен
групповой "рывок". Задушив охранника и отобрав у  него  автомат,  пятеро
зеков ушли в тундру в сторону железнодорожного полотна. Под утро снежный
ветер замел их следы, и войсковым  частям  оставалось  лишь  блокировать
подъездные пути в районе Воркуты. Но эта мера  оказалась  уже  излишней.
Трупы всех пятерых нашли спустя  несколько  суток.  Зеки  смогли  пройти
сквозь полярную стужу лишь шесть километров.
   Существует прямая зависимость времени, в  течение  которого  организм
сохраняет тепловой комфорт, от внешней температуры и свойств самой одеж-
ды. Лагерные ватник, ушанка, валенки и  шерстяное  белье  могут  держать
тепло в сорокаградусный мороз не более часа.  Иногда  зеки,  застигнутые
метелью, мастерят из снега временное убежище, где температура может быть
на пятнадцать-двадцать градусов выше. Толщина снежного покрова в  тундре
невелика (от 20 до 90 сантиметров), но ветер перемещает снежные массы  и
образует валы, пройти сквозь которые очень трудно. Они имеют такую плот-
ность, что человеку приходится ножом пробивать траншеи.
   Готовясь к переходу по тундре, зек прежде всего утепляет  обувь  вой-
лочными или фетровыми стельками, так как именно обувь -  самая  уязвимая
часть одежды в полярных условиях. Он шьет небольшие чехлы или мешки, ко-
торые надевает поверх обуви: прослойка воздуха удерживает тепло. По ров-
ному снежному насту человек может за час проходить  пять-шесть  километ-
ров. При сильном встречном ветре эта скорость уменьшается в десять  раз.
В заснеженной тундре очень сложно определять ориентир. Практика  побегов
показывает, что беглецы обычно выбирают теплое время года  и  кратчайший
путь до любого из путей сообщения, надеясь до утренней тревоги уйти  по-
дальше и стремясь максимально увеличить зону  поиска.  Обычно  их  целью
становятся небольшие железнодорожные станции и узлы, где проходят товар-
ные и почтовые составы. Как, скажем,  герои  небезызвестной  песни,  где
"дождик капал на рыло и на дуло нагана". Там зеки, окруженные  вохровца-
ми, догоняли курьерский поезд "Воркута-Ленинград". Если зека не  измотал
переход по тундре, он может попытаться запрыгнуть в поезд на ходу,  выб-
рав участок поворота или подъема.
   Человек привыкает ко всему, в том числе и к тайге или тундре. Нет ни-
чего удивительного, что беглые рецидивисты могут брести по лесу или рав-
нине и спать на ходу. При этом они не сбиваются с пути и  могут  продви-
гатьс