литературы.
Сотрудничество Канта подняло бы репутацию нового органа. Не взял ли бы он на
себя  труд  для  начала  разобрать  книгу  Гердера  "Идеи  философии истории
человечества". Кант ответил согласием.
     Мы расстались с Гердером  в  Бюкебурге, где он  занимал духовный пост и
участвовал  в  литературном  движении  "бурных  гениев".  В  1776  году  его
пригласили  в  Веймар возглавить тамошнюю протестантскую церковь. При  дворе
либерального  веймарского  герцога  Карла-Августа царил  дух  свободомыслия.
Гердер увлекается философией Спинозы и вместе с Гете занимается биологией. В
1784 году Гете удалось совершить  важное открытие:  он обнаружил  у человека
межчелюстную кость, отсутствие которой рассматривалось как аргумент в пользу
принципиального отличия людей  от  животных; открытие не было  опубликовано,
Кант  о нем не знал, но Гердеру оно было известно. Вот почему у нас есть все
основания  отнестись  серьезно к  тем  мыслям о  развитии  природы,  которые
высказывал Гердер на  страницах  своего  основного  философского труда "Идеи
философии истории человечества".
     Анализу развития человеческого  рода  Гердер предпосылает историю нашей
планеты.  Характеризуя происхождение Земли и ее место  в системе мироздания,
он  ссылается  на труд своего учителя Канта "Всеобщая естественная история и
теория неба".  Далее  речь  идет о геологической  истории Земли, ее  флоре и
фауне.  Намеками,  в  очень  туманной форме  Гердер  говорит  о естественном
возникновении жизни, которая, по  его мнению,  появилась  в воде.  Столь  же
туманно   Гердер   рассуждает   о   непрерывном   развитии   животных  форм.
Естественнонаучные  догадки  в "Идеях..."  перемежаются  с  рассуждениями  о
переселении  душ  и  их  бессмертии.  Цель   развития  беспредельна,  Гердер
задумывается  над тем, во что выльется совершенствование человека. На  Земле
люди  --  предел  развития, дальнейший  прогресс  жизни воображение  Гердера
переносит  в мир неземной,  потусторонний.  На этом кончалась  первая часть,
попавшая в руки Канта.  Собственно, об истории человечества речи в книге  не
было.
     Именно   на   это   и  обратил  внимание   рецензент.   Ничего,   кроме
легкомысленной  дерзости,  в  построениях Гердера  Кант  не  увидел.  Ученик
рассуждал  о вещах, перед  которыми учитель  еще в  молодости остановился  в
полной  нерешительности:  во  "Всеобщей  истории  и теории неба" Кант отверг
возможность   применить   принцип    развития   к    органической   материи.
Неблагоприятное впечатление на Канта произвела и манера, в  которой написана
книга  Гердера,  --  эмоциональная, порой  выспренняя, лишенная  четкости  и
доказательности.  Вместо логической точности в  определении понятий читатель
находит   лишь   туманные  многозначительные   намеки.  Кант   собрал  букет
выразительных цитат, из которых явствовало, что Гердер рассуждает о вещах, о
которых Пока можно только  фантазировать.  Кант не приписывал Гердеру больше
того,  что  непосредственно  стояло  в тексте.  Идеи  органической  эволюции
казались ему "столь чудовищны, что разум отшатывается от  них". (Здесь Канта
не следует судить  строго.  Напомним, что даже Гегель, чья философия целиком
была  пронизана  идеей  развития,  не  решался  применить  эту  идею к  миру
природы.)
     Кант   иронизировал   по   поводу  стремления  Гердера   опереться   на
эволюционное  учение  для  обоснования  идеи  бессмертия  души.  Ежели  даже
возможны существа, которые находятся на более высокой ступени по отношению к
человеку, то отсюда не  следует  вывод, что  один и тот же индивид достигнет
этой  более высокой ступени. Гусеница  превращается в бабочку, но между ними
лежит не смерть, а состояние куколки.  В заключение рецензии Кант высказывал
пожелание,  чтобы его ученик  "обуздал свой  пылкий гений и чтобы философия,
забота  которой  состоит более в  сокращении  числа спесивых любимцев, чем в
умножении их, могла направлять автора в дальнейших его трудах не намеками, а
определенными  понятиями,  не  воображением,   окрыленным   метафизикой  или
чувствами, а широким в замыслах, но осмотрительным в применении разумом".
     Рецензия появилась  в одном  из  первых номеров  "Всеобщей литературной
газеты", подписи под ней не было, но Гердер "по почерку"  сразу узнал своего
учителя. Ими Канта  стояло  среди  участников нового журнала, и  анонимность
рецензии была секретом полишинеля.
     Гердер поражен,  возмущен  и  полон  желания  нанести ответный удар.  В
письме  к  Гаману он  замахивается на  "Критику  чистого разума": "Я  получу
искреннее удовольствие,  когда сокрушу и опустошу идол разума". Но это планы
на далекое  будущее. В письме к Якоби он излагал впечатление от статьи Канта
"Идея  всеобщей истории в всемирно-гражданском плане".  Употребив  по адресу
Канта нецензурное  слово, глава протестантской церкви Веймара просил у Якоби
поддержки: "Мне бы  хотелось, чтобы небо воодушевило тебя написать несколько
фраз  о бессмысленностях "Идеи"  (все  остальное и  весь  замысел украден из
"Идей..."), например:  человек  --  это животное,  нуждающееся в  господине,
человек  существует не для себя, а для рода,  в роде  развивает он все  свои
силы,  и  все  в  конце  концов  направлено  к  политическому антагонизму  и
совершеннейшей монархии,  вернее, сосуществованию  совершеннейших  монархий,
которыми управляет чистый разум".
     Ослепленный раздражением, Гердер в своих упреках был столь же  не прав,
как  и  Кант в своей  рецензии. Каждый  из них  не только  не хотел замечать
ничего  позитивного  у  другого,  но,  излагая  мысли противника,  намеренно
упрощал  и  искажал  их. Кант  аналогичную ситуацию перенес  с достоинством:
геттингенская рецензия не омрачила его личных отношений с Гарве, свою задачу
как автора "Критики чистого  разума" он видел лишь  в  том, чтобы довести до
понимания читателя  высказанные в  ней мысли, помочь  ему  понять  себя;  от
рецензента  он  требовал только аргументов. Пылкому Гердеру нужно было любой
ценой  дискредитировать оппонента.  Пастор кипел от негодования.  Полемика с
Кантом  быстро превратилась в препирательство, хотя последний по возможности
старался удержаться на уровне иронии.
     Рецензия  Канта появилась в то  время,  когда  Гердер  дописывал вторую
часть  "Идей...".  Наспех  он  вставил  в   нее  несколько   выпадов  против
критической  философии.  Но прежде чем  книга увидела  свет,  Канту пришлось
прочитать  резкую отповедь в  журнале "Немецкий  Меркурий". Рецензией  Канта
были недовольны многие (и это еще  более распаляло Гердера).  Философ и поэт
Кнебель в письме  к  пострадавшему  называл  Канта  "болваном,  профессором,
который меряет мудрость на свой аршин",  u высказывал опасение, как бы "этот
ученый  осел"  не задержал  хотя бы на шаг поступь Гердера.  Был недоволен и
писатель Виланд, издававший "Немецкий Меркурий".  В его  журнале  и появился
ответ Канту, написанный якобы неким "Пастором из ***".
     Антирецензент упрекал  рецензента  в  "метафизической рутине",  которая
мешает ему увидеть в "Идеях..." живую мысль, исследующую новые данные. В его
пространной заметке содержалось немало и других упреков и резких слов; самое
пикантное  состояло в том,  что под маской  пастора скрывался зять  Виланда,
начинающий философ К.-Л. Рейнгольд, еще не прочитавший тогда основной работы
Канта. (Ознакомившись  впоследствии  с "Критикой  чистого  разума", он  стал
горячим сторонником и активным ее популяризатором.)
     Кант не выдержал и высказал в печати свое мнение об "антирецензии". Его
оппонент,  пишет он во "Всеобщей литературной газете", измыслил себе некоего
"метафизика",  не   признающего  эмпирического  знания  и  закостеневшего  в
бесплодных  абстракциях,  на  самом   деле  рецензия   опирается  именно  на
фактические  данные,  собранные  антропологией  и  другими   науками.  Канта
особенно  задело замечание  мнимого  пастора  о  том, что "разум  не  должен
отшатываться" ни перед какой  смелой идеей; в реплике  Кант снова настаивает
на том, что за мыслями Гердера не стоит научная истина.
     Сам автор не  счел нужным оправдываться  перед рецензентом.  Его  ответ
представлял собой не  оборону, а нападение. Гердер ни разу не называет имени
Канта, но оно то и дело мелькает между строк во второй части  его "Идей...".
Так,  он возражает  против лежащей  в  основе статьи  Канта  "Идея  всеобщей
истории"  мысли  о раздоре  как  изначальном состоянии общества.  И наконец,
цитирует (с  искажением)  эту статью: "Вот легкий,  но  дурной  принцип  для
философии  человеческой   истории:  "Человек  --  животное,  нуждающееся   в
повелителе и счастья своего  конечного  предназначения ожидающее  от  своего
повелителя".  Все, что  касается  "счастья", у  Канта отсутствует; последний
хотел лишь сказать,  что люди злоупотребляют  своей свободой,  и поэтому они
нуждаются в "повелителе", в качестве которого выступает  человеческий  род в
целом  и институт государства. Гневные филиппики  Гердера против государства
также  целят  в  Канта,  который видел неизбежность  этого  института и лишь
мечтал  о  его совершенствовании.  Для  Гердера  государство -- это  машина,
которую  со временем надо  будет сломать.  И он переиначивает афоризм Канта:
"Человек, который нуждается в повелителе, -- животное; поскольку  он человек
-- ему не нужен никакой повелитель".
     И еще одна стрела была пущена в Канта: обвинение (также необоснованное)
в  том,  что  критическая  философия  пренебрегает  человеческим  индивидом,
главное-де  для  нее род как некая самодовлеющая  сущность. "Если кто-нибудь
скажет,  что  воспитывается  не  отдельный  человек, а  род,  то  это  будет
непонятно мне потому, что род, вид -- это только всеобщие понятия, и  нужно,
чтобы они  воплощены  были  в  конкретных  индивидах.  Какую  бы совершенную
степень  гуманности,  культуры  и  просвещенности  ни  отнес бы  я к  общему
понятию, я ничего не  сказал бы о подлинной истории человеческого  рода, как
ничего  не  скажу,  говоря вообще  о  животности,  каменности, железности  и
наделяя  целое  самыми  великолепными,   но  противоречащими  друг  другу  в
отдельных индивидах свойствами".
     Когда  вышла в свет вторая часть "Идей...",  Кант  получил книгу из рук
Гамана и внимательно проштудировал ее ("продержал вопреки обыкновению больше
недели",  --  доносил  Гаман  Гердеру). Во  "Всеобщей  литературной  газете"
появилась  новая  рецензия. На этот раз она  начиналась  в  благожелательных
тонах: Кант похвалил  умный подбор этнографических источников, мастерское их
изложение, сопровождаемое меткими замечаниями. Но  тут же стал иронизировать
по поводу излишней метафоричности изложения, при которой "синонимы  заменяют
доказательства,  а  аллегории  истину".  Привел  примеры  того,  как  Гердер
противоречит сам себе.
     От Канта не укрылись содержавшиеся в книге  и  направленные против него
выпады.  Гердер  выдвигает на первый план счастье индивида, противопоставляя
его  государству.  Можно  быть  счастливым  по-разному,  отвечает  Кант.  Не
призрачная картина счастья,  которую каждый  рисует по-своему, а "непрерывно
растущая деятельность и культура,  показателями которой служит упорядоченная
в  соответствии  с правовыми понятиями государственная конституция", --  вот
подлинная цель провидения и  Просвещения. Если  идеал  -- блаженные  острова
Таити, где столетиями люди жили, не вступая в контакт  с миром  цивилизации,
то спрашивается, есть ли здесь вообще необходимость в людях, не могут ли  их
заменить счастливые овцы  и  бараны. Гердер назвал принцип Канта "легким, но
дурным". Он  действительно легко усваивается,  так как его подтверждает опыт
всех времен  и народов. Но  почему  он дурной? Может  быть,  правильнее было
выразиться, что произнес его дурной человек?
     Насмешка звучит и в кантовских замечаниях по поводу того, что Гердер не
признает  никаких  атрибутов  вида,  отличающихся   от  признаков  индивида.
Конечно,  если  сказать, что ни у  одной  из лошадей нет рогов,  а  в  целом
лошадиный род наделен  рогами, то это будет бессмыслица. Но человеческий род
как  целое  обладает  некими  характеристиками,  которых  нет  у  отдельного
индивида. Только род  в целом  осуществляет свое "предназначение",  то  есть
пребывает в состоянии развития и способен достигнуть его вершины.
     На  этом  Кант  закончил  полемику.  От  рецензирования  третьей  части
гердеровских "Идей..." он наотрез отказался. Отзвуки полемики, правда, можно
обнаружить   в   некоторых  более   поздних  работах,  например,   в  статье
"Предполагаемое начало человеческой истории" (1786), где он весьма осторожно
иронизирует над  милым пасторскому  сердцу  Гердера Ветхим  заветом. Но  это
только отзвуки. В целом Кант считал для себя спор исчерпанным.
     Для Гердера он только начинался. Уязвленный до глубины души, Гердер, не
завершив своего основного труда,  потратил  бездну времени и сил  на тщетные
попытки  ниспровергнуть критическую  философию.  "Критике чистого разума" он
противопоставил  "Метакритику  критики чистого разума", "Критике способности
суждения"  --  "Каллигону",  трактату "К вечному  миру" --  свое собственное
произведение под тем же названием. Кант не замечал выпадов.
     Первое время его  внимание  привлекла  другая полемика, охватившая в то
время  всю образованную  Германию.  Это  был  знаменитый "Спор о пантеизме".
Начался  он с сенсационного разоблачения.  Четыре  года спустя после  смерти
Лессинга, скончавшегося незадолго до выхода в свет "Критики чистого разума",
стало известно, что великий критик исповедовал  спинозизм.  Об  этом поведал
миру  философ Фридрих  Якоби.  Узнав,  что Мендельсон  намеревается написать
статью  о  Лессинге,  он  сообщил  ему содержание одной  из  своих  бесед  с
покойным. Разговор начался с обсуждения гетевского стихотворения "Прометей",
о  котором  Лессинг  сказал,  что  он  полностью  согласен  с  его  автором;
ортодоксальные  понятия о  божестве для него более не существуют, бог  и мир
тождественны. Удивленный  Якоби,  не  ожидавший  такого признания,  смущенно
спросил: "Тогда вы должны быть в значительной степени согласны со Спинозой?"
На это Лессинг ответил:  "Вели  я должен  кого-нибудь назвать,  то я не знаю
никого другого... Знаете ли  вы  что-нибудь лучшее?"  Спинозизм в то время в
Германии был  синонимом  атеизма.  В памяти людей были свежи сожжения книг и
преследования тех. кто придерживался образа мыслей голландского пантеиста.
     Мендельсон не поверил рассказу Якоби, между ними завязалась  переписка,
опубликованная последним  в  1785  году после того, как Мендельсон  выпустил
свою  книгу о Спинозе и Лессинге ("Утренние часы"). Мендельсон ответил новой
книгой  "К друзьям  Лессинга",  за которой  последовала  книга Якоби "Против
обвинений Мендельсона".
     Якоби нападал на спинозизм, который был для него самым последовательным
выражением рационалистической философии, не совместимой, по его мнению, ни с
верой,  ни   с   подлинным   знанием.   Разумом   он   называл   способность
непосредственного  усмотрения  божественной  сущности.  Мендельсон также  не
разделял  взглядов Спинозы; полемизируя с  Якоби, он защищал  не пантеизм, а
вольфианский рационализм. Главной заботой для него  было отвести обвинение в
одиозном безбожии от покойного Лессинга.
     Оба искали  поддержки у  Канта. Якоби  ссылался на него как  на  своего
единомышленника в борьбе против попыток рациональным путем  обосновать бытие
бога. Мендельсон,  хотя  так и  не одолел "Критики  чистого разума",  все же
знал,  что  Кант не  разделяет  его  взглядов,  но  он  знал  также,  что  у
иррационалиста  Якоби еще меньше  оснований  апеллировать  к Кенигсбергскому
философу. Поэтому он взывал к научной порядочности Канта  и просил высказать
свое отношение  к спору. С подобными просьбами  обращались  и  другие. Канта
буквально втянули в полемику.
     Конечно,  позиция  Мендельсона  была  ему  ближе:  он  сам   вырос   из
вольфианства. Познав ограниченность Просвещения, "берлинского образа мысли",
он  сохранил верность лучшим его  традициям; критикуя науку, он не отрекался
от нее. Незадолго до начала "Спора  о пантеизме" Кант  опубликовал панегирик
воспитавшему  его  духовному течению -- статью  "Ответ на вопрос: что  такое
Просвещение". Ответ, говорил он, прост --  это  выход из состояния духовного
несовершеннолетия,   неспособности   пользоваться   собственным   умом   без
постороннего руководства. Имей  мужество мыслить самостоятельно, таков девиз
Просвещения.
     Вместе  с  тем Канту давно уже ясно: не  одним умом, не одними научными
знаниями сыт человек. А что касается Мендельсона, то его  попытки обосновать
логическим  путем бытие бога и  бессмертие души  к науке отношения не имеют.
Чтобы  показать  свое  несогласие  с  Мендельсоном,  Канту  достаточно  было
напомнить соответствующие параграфы "Критики  чистого разума". Это он сделал
в кратком  предисловии к  книге своего  последователя магистра  Л.  Якоба из
Галле "Проверка утренних часов Мендельсона". Для выяснения отношений с Якоби
потребовалась специальная работа. Она называлась "Что значит ориентироваться
в мышлении"  и появилась  в  "Берлинском ежемесячнике" в  октябре 1786  года
(почти одновременно с книгой Якоба).
     По  сравнению с "Критикой чистого разума" статья эта содержит некоторые
новые мысли.  Если  там  была  подвергнута  критике попытка  опосредованного
познания  бога путем  логически  непротиворечивого доказательства, то  здесь
отвергнута возможность  непосредственного  его  познания интуитивным  путем.
Если бы даже, писал Кант, во всем том, в чем бог непосредственно открывается
человеку,  не встретилось бы ничего, что  противоречило бы этому понятию, то
все же такое  созерцание никогда  не доказало бы его бытия. "В бытии высшего
существа  никто  первоначально  не  может  быть  убежден  путем  какого-либо
созерцания". Знание не следует смешивать с верой. При том, что Кант вовсе не
против веры. Вера -- компас,  ориентир. Ориентироваться в мышлении -- значит
руководствоваться субъективным принципом в определении истины при отсутствии
принципа   объективного.   Следовательно,   напрашивается   вывод:   знание,
обладающее объективной  истинностью, выше веры. Кант говорит "да"  и тут  же
произносит  "нет".  Есть,   оговаривается  он,  вера  разума,  тождественная
нравственности. Она "не  уступает  никакому знанию, хотя по своему характеру
полностью  от  него  отличается".  Ход  рассуждений  знаком нам по  "Критике
чистого разума".
     Статья  "Что  значит  ориентироваться  в  мышлении"  была  выдержана  в
уважительных  тонах  и  нисколько не испортила  отношений Канта с  Якоби.  В
дальнейшем  они обменивались письмами, собственными работами, комплиментами.
Стычка  с  Гердером  научила  Канта  быть  в  полемике  сдержанным и  щадить
самолюбие оппонента.
     Выступлением  Канта  против  Якоби  завершился   первый  этап  спора  о
пантеизме. В дальнейшем спор  принял  неожиданный  поворот: с  книгой  "Бог.
Несколько диалогов" (1787) в  полемику вмешался Гердер, отложивший на  время
работу   над  "Идеями  философии  истории  человечества".  Пуская  очередные
полемические  стрелы  в  Канта,  Гердер  поднимал  на  щит  учение  Спинозы,
доказывая его полную  совместимость  с христианством.  Это вызвало  протесты
радикально   настроенных   спинозистов,  справедливо   узревших  натяжки   в
построениях  веймарского  суперинтендента.  Еще  несколько  лет  шли дебаты,
теперь ужо непосредственно касавшиеся Спинозы и проблем пантеизма.
     Но Канта они больше не  волновали. Тем более что он дал зарок: "В споры
я  отныне  пускаться  не   буду".  Торжественное  обещание  он  произнес   в
предисловии  ко второму  изданию "Критики  чистого разума"  (1787). К  этому
времени Кант не мог пожаловаться на невнимание к своему труду. Разве что  на
непонимание. Одна за  другой появлялись уже не статьи, а книги, направленные