остояла 
последние шесть часов за кассой. Сиди, дорогой Питер, отдыхай,  сделай 
одолжение. 
    Ей не надо  было оглядываться, чтобы  узнать, как он  отреагирует; 
после семи лет  супружества она  была уверена, что  Питер Майкл  Ержик 
сюрприза ей не поднесет. На лице  у него, без всякого сомнения в  этот 
момент появилось выражение обиды и  досады. Он теперь наверняка  будет 
несколько минут стоять и смотреть  в одну точку, как человек,  который 
вышел из туалета и  никак не может вспомнить,  вымыл после этого  руки 
или нет, а  потом вздохнет и  начнет накрывать на  стол и  сервировать 
ужин. Некоторое  время  спустя  он  спросит ее,  как  прошла  смена  в 
магазине и ни разу не перебьет  рассказом о собственном рабочем дне  в 
Уильямс-Браун, большом  агентстве по  недвижимости в  Оксфорде. На  то 
были свои  причины,  поскольку Вильма  всегда  считала, что  работа  в 
агентстве по  недвижимости самая  скучная,  какая только  может  быть. 
После ужина  он без  дополнительной  просьбы с  ее стороны  уберет  со 
стола, а она  будет читать  газету. Все  это он  проделает без  единой 
жалобы только  потому,  что  допустил  промах -  не  принес  со  двора 
выстиранное белье.  Надо  сказать,  что Вильма  вовсе  была  не  прочь 
сделать это самостоятельно,  более того, она  даже любила эту  работу, 
так как запах свежевыстиранного, прогретого на солнышке и выветренного 
белья доставлял ей удовольствие, но не станет же она сообщать об  этом 
Питу. Ни в коем случае, это ее маленький секрет. 
    У нее было довольно много таких секретов, и хранила она их все  по 
одной и той  же причине:  на войне  как на  войне, нужно  использовать 
любое, самое малейшее  преимущество. Иногда по  вечерам ей  приходится 
выдерживать полутора, а то и двухчасовой бой, прежде чем враг сдастся, 
и она  сможет  на карте  военных  действий сменить  булавки  с  белыми 
головками, принадлежавшие Питу, на свои,  красные. Но сегодня бой  был 
выигран мгновенно  и  без кровопролития,  это  был блицкриг  к  вящему 
удовольствию Вильмы. 
    В глубине  души она  была  уверена, что  брак -  это  нескончаемый 
боевик и что в  подобной столетней войне, когда  пленников не берут  в 
плен, не сдаются, ни единого белого пятна на поле военных действий  не 
остается, поскольку на них тут  же накладывают аккуратную заплату,  от 
таких легких побед можно быстро потерять вкус к сражению. Но до  этого 
было еще далеко, и поэтому она вышла во двор с корзиной под мышкой и с 
сердцем, трепещущим где-то в области диафрагмы. 
    Она успела пройти почти полдвора, прежде чем остановилась.  словно 
громом сраженная. А где же, черт побери, простыни? 
    Она должна была сразу их увидеть в темноте, белые  прямоугольники, 
полощущиеся на  ветру. Должна  была.  но не  видела. Может  быть,  они 
улетели? Их сдуло? Очень странно. Ветерок, конечно, сегодня был, но не 
настолько сильный. Тогда, вероятно, их украли? 
    Но тут  легкий порыв  ветра донес  знакомый хлопающий  звук.  Так, 
значит, они  здесь...  где-то. Старшая  дочь  огромного  католического 
клана, состоящего из тринадцати детей, не может не знать, как  хлопает 
на ветру белье. А  с этим звуком  было не все  в порядке. Каким-то  он 
казался тяжелым. 
    Вильма сделала еще один шаг вперед. Ее лицо, лицо женщины, которая 
подспудно всегда ожидает неприятностей, потемнело. Она уже видела свои 
простыни... вернее, очертания, которые должны были быть простынями. Но 
они сливались с вечерней мглой. 
    Тогда она сделала еще один шаг вперед, и снова прошелестел  ветер. 
Простынные очертания хлопнули  на этот раз  в ее сторону  и, едва  она 
протянула руку, что-то толстое и вязкое шлепнулось ей на щеку,  что-то 
липкое и противное прижалось  к ней. Как  будто ледяная рука  мертвеца 
пыталась вцепиться в нее. 
    Вильма была не из тех женщин, кто кричит при любом удобном случае, 
но теперь она закричала, закричала  и выронила свою бельевую  корзину. 
Снова послышалось мерзкое вязкое хлюпанье - хлопанье, и она попыталась 
увернуться  от  этого   нечто,  протягивающего  к   ней  свои   сырые, 
отвратительные клешни. При этом стукнулась лодыжкой о корзину и  упала 
на колени. Только везение и быстрота реакции не позволили ей при  этом 
растянуться во весь рост. 
    Теперь эта  тяжелая сырая  штука  била ее  по спине,  хлестала  по 
щекам, по шее.  Вильма снова  закричала и поползла  прочь от  бельевых 
веревок на четвереньках. Пряди  волос выбились из-под платка,  которым 
она повязывала  голову, и  повисли  вдоль щек.  Она терпеть  этого  не 
могла, потому что  волосы щекотались.  Но отвратительное  поглаживание 
чего-то  темного,  висевшего   на  ее  бельевой   веревке,  было   еще 
невыносимей. 
    Дверь кухни распахнулась, и послышался встревоженный голос Пита: 
    - Вильма? Вильма, что с тобой? 
    И снова  тяжелое  хлопанье  за спиной,  похожее  на  причмокивание 
голосовых  связок  в  распухшем  горле.  На  соседнем  дворе  залилась 
истерическим визгливым лаем  собачонка Хэйверхиллов,  - тяф-тяф-тяф  - 
что никоим образом не придало Вильме бодрости. 
    Она поднялась на ноги и  увидела Пита, осторожно спускавшегося  со 
ступенек крыльца. 
    - Вильма, ты что, упала? Как ты себя чувствуешь? 
    - Да, - завопила она что было сил. - Да, я упала! Я прекрасно себя 
чувствую! Включи же наконец свет, черт тебя подери! 
    - Ты ушиб... 
    - ВКЛЮЧИ СВЕТ, ТЕБЕ ГО-ВО-РЯТ! - прорычала она не своим голосом  и 
вытерла руку о куртку. Теперь  и куртка была выпачкана липкой  грязью. 
Вильма впала  в  такую ярость,  что  перед глазами  заплясали  красные 
горошинки в такт стучащей в висках крови. Но больше всего она была зла 
на себя, за то что испугалась. Хоть и на секунду. 
    Тяф-тяф-тяф! 
    Теперь  уже  заливался   кабыздох  на   другом  участке.   Господь 
свидетель, как она ненавидела собак, особенно тех, что лаяли. 
    Темная фигура Пита поднялась по ступенькам, дверь открылась,  рука 
его просунулась внутрь и,  наконец, двор до  самого конца залил  яркий 
поток света. 
    Вильма оглядела себя и увидела жирные мазки грязи по всему  фасаду 
своей новой  осенней куртки.  Она  с силой  провела  рукой по  лицу  и 
поняла, что оно тоже покрыто  слоем бурой грязи. Она чувствовала,  как 
липкие холодные ручейки текут по спине. 
    - Грязь! - Вильма  была настолько потрясена,  что не верила  своим 
глазам и ощущениям, не понимала что разговаривает вслух. Кто мог такое 
сделать? Кто осмелился? 
    - Что ты сказала, дорогая? - переспросил Пит. Он шел ей  навстречу 
и теперь остановился  в нескольких  шагах. Лицо  Вильмы строило  такие 
гримасы, что Питеру Ержику это показалось чересчур опасным: как  будто 
под кожей у нее завелся целый клубок ядовитых змей. 
    - Грязь! - визжала  Вильма, протягивая руки  к Питу. Жирные  бурые 
брызги полетели с ее пальцев в его сторону. - Грязь, говорю! Грязь! 
    Пит смотрел через ее плечо  и постепенно до него начинал  доходить 
смысл воплей. Нижняя  челюсть у него  отвалилась. Вильма обернулась  и 
посмотрела по  направлению его  взгляда. Поток  света, вырвавшийся  из 
кухни, осветил бельевые  веревки и  с беспощадностью  обнажил то;  что 
нужно было  скрыть.  Простыни,  которые она  утром  вывесила  чистыми, 
теперь спускались  с  прищепок грязным  старым  тряпьем; они  были  не 
просто облеплены грязью, они ею были покрыты сплошь, они были в  грязь 
закованы. 
    Вильма обвела взглядом огород и заметила ямы на тех местах, откуда 
грязь зачерпывали. В траве осталась протоптанная тропинка, по  которой 
носился взад и  вперед метатель грязи;  носился, зачерпывал,  носился, 
швырял. 
    - Проклятье! - снова завопила Вильма. 
    - Вильма... дорогая... вернись  в дом и я...  - у него  просветлел 
взгляд, как только в голову пришла  счастливая мысль: - Я согрею  тебе 
чаю. 
    - К чертовой  бабушке твой чай!  - голос Вильмы  взвился на  самую 
вершину  визга,   и  тут   же  захлебнулся   лаем  пес   Хэйверхиллов: 
Тяф-тяф-тяф! Как она ненавидит собак. Господи, ты видишь, ты  слышишь, 
как я их ненавижу? Проклятые громкоголосые, исчадия ада! 
    Гнев переполнял Вильму,  и, переполненная, она  бросилась назад  к 
своим простыням,  вцепилась в  них и  стала срывать.  Пальцы  натянули 
первую веревку,  вырвавшись, она  зазвенела, словно  гитарная  струна. 
Простыни сочными  шлепками падали  на землю.  Со стиснутыми  кулаками, 
сверкающим взором,  словно ребенок  в  истерике, Вильма  сделала  один 
огромный лягушачий  прыжок и  оказалась  на самой  вершине  простынной 
кучи. Куча  влажно  зашипела, осела  и  выбросила вверх  сноп  грязных 
брызг, окатив ими нижнее белье Вильмы. Это оказалось последней каплей. 
Она открыла рот и  уж тут вылила  из него все,  на что была  способна. 
Будь она трижды проклята, если не найдет того, кто это натворил!  Даа, 
ООНАА НААЙДЕЕТ! Уж будьте покойны! А когда найдет... 
    -Что случилось, миссис Ержик? - послышался тревожный голос  миссис 
Хэйверхилл. 
    - Ах, так вас растактак. Наливаетесь там у себя чаями да  кофеями! 
Телевизоры свои вонючие  все никак не  насмотритесь! Тогда  закрывайте 
свои охальники, от одного вашего голоса блевать тянет! - орала Вильма. 
 
    Она сползла с  грязной кучи. Волосы  окончательно выбились  из-под 
платка, и Вильма со злостью откидывала пряди с раскрасневшегося  лица. 
Эта ублюдочная собака все-таки доведет ее когда-нибудь, доведет... 
    На этом мысль оборвалась, как будто отключилась. Собаки. Проклятые 
кабыздохи! 
    Кто живет  неподалеку  от нее,  сразу  за углом,  на  Форд  Стрит? 
Минутку, вкралась ошибка: не кто, а какая безмозглая дура живет  сразу 
за углом со своей облезлой вонючей псиной по имени Налетчик? 
    Как это кто? Нетти Кобб, конечно, вот кто. Собака лаяла всю весну, 
даже  не  лаяла,  а   визжала  тем  отвратительным  щенячьим   визгом, 
откоторого мурашки по коже бегают,  и в конце концов Вильма  позвонила 
Нетти и сказала, что если та не заставит своего пса замолчать, то  ей, 
Вильме, придется позаботиться об этом самой. Неделю спустя, после того 
как никакого  положительного сдвига  не  произошло (во  всяком  случае 
такого,  который  Вильма  вынуждена  была  бы  признать),  она   снова 
позвонила Нетти и во второй раз предупредила, что та обязана  заткнуть 
своему сучьему ублюдку глотку, не то ей, Вильме, придется обратиться в 
полицию. И вот, той  же ночью, когда  проклятое собачье отродье  снова 
раззявило свою пасть и затяфкало, Вильма сдержала обещание. 
    Приблизительно  через  неделю  после  этого  Нетти  объявилась   в 
магазине.  В  отличие  от  Вильмы  она  была  из  тех  людей,  которым 
свойственно долго ворочать мозгами, прежде чем начать действовать. Она 
терпеливо стояла в очереди к кассе,  где сидела Вильма, хотя не  взяла 
ни единого предмета, за  который надо было  платить. Когда ее  очередь 
подошла, она произнесла своим дребезжащим тоненьким голосочком: 
    - Прекратите издеваться надо мной  и моим Налетчиком, Вильма.  Это 
хороший, послушный маленький песик и советую вам оставить его в  покое 
и не доставлять нам обоим неприятности. 
    Вильма, всегда  готовая к  бою, была  нимало не  смущена тем,  что 
перебранка состоится  на  рабочем месте,  более  того, ей  скорее  это 
нравилось. 
    - Дама,  вы  даже  не  представляете  себе,  что  такое  настоящие 
неприятности. Но если вы не заставите свою собачонку замолчать, обещаю 
вам это подробно объяснить. 
    Нетти, бледная как мел,  резко щелкнула замком  своей сумочки и  с 
такой силой вцепилась  в нее,  что вздулись  вены на  руках кистей  до 
самых локтей. 
    - В таком случае и я вас предупреждаю. 
    - Ой, ой, испугала! Ну я прямо описалась от страха! - крикнула  ей 
вслед  Вильма  (предстоящий  бой  всегда  приводил  ее  в   прекрасное 
расположение духа), но Нетти не обернулась, только прибавила шагу. 
    После этого собака затихла, что несколько разочаровало Вильму, так 
как весна выдалась в целом скучная. Пит тоже не давал никаких  поводов 
поцапаться, и  посему Вильма  пребывала в  такой тоске,  которую не  в 
силах  была  рассеять  даже  пробивающаяся  первая  травка  и  листва. 
Расцветить и украсить ее  жизнь могла бы  только настоящая схватка.  И 
Вильма  радовалась,  предвкушая  таковую  даже  с  таким  не   слишком 
достойным противником,  как  Нетти Кобб.  Но  после того,  как  собака 
замолчала и повела  себя благопристойно, Вильма  стала задумываться  о 
том, чтобы выстрелить по другой цели. 
    И вдруг одной майской ночью собака залаяла снова. Продолжалось это 
совсем недолго, но все же Вильма поспешила к телефону, чтобы позвонить 
Нетти (она уже давно записала ее номер телефона на видном месте, чтобы 
в случае необходимости не терять времени). 
    Без какого-либо вступления  и предисловия она  приступила прямо  к 
делу. 
    - Говорит Вильма Ержик, дорогуша.  Я ведь тебя предупреждала,  что 
если ты не заткнешь глотку своей собаке, я сделаю это сама. 
    - Но ведь он уже замолчал, - отчаянно крикнула Нетти. - Я  забрала 
его в дом, как  только вернулась и услышала,  что он залаял.  Оставьте 
меня и Налетчика в покое! Предупреждаю вас! Не оставите - пожалеете! 
    - Помни  мои  слова,  -  сказала Вильма.  -  С  меня  довольно.  В 
следующий раз как  только он  вякнет, я больше  полицию беспокоить  не 
буду. Приду сама и перережу ему глотку. 
    Она повесила трубку,  прежде чем Нетти  успела ответить.  Основное 
правило ведения боя  с врагом (соседями,  родственниками, супругом)  - 
оставить за собой последнее слово. 
    С тех самых  пор собака молчала.  То есть может  быть и не  всегда 
молчала, но  Вильма лая  не слышала.  Во-первых, на  самом деле,  если 
сказать честно, ее никогда этот  лай глобальным образом не  беспокоил, 
она вспоминала  о нем  только  от нечего  делать, а,  во-вторых,  дело 
теперь  нашлось,  поскольку  она  отыскала  гораздо  более   достойное 
применение  своим   боевым  талантам   -  женщину,   которая   владела 
симпатичным ателье в Касл  Вью. И поэтому она  почти начисто забыла  о 
существовании Нетти и Налетчика. 
    Но, может быть, Нетти о ней не забыла? Вильма ее видела накануне в 
новом магазине. И если бы взгляды могли убивать, думала она, то лежать 
ей бездыханной на полу того самого магазина. 
    Стоя теперь над кучей своего испорченного белья, Вильма вспоминала 
страх и  отвращение во  взгляде  Нетти, вспоминала,  какая  брезгливая 
гримаса исказила лицо этой суки, как презрительно искривились ее губы, 
показав на мгновение полоску зубов. 
    Вильме было хорошо знакомо выражение  ненависти, и именно его  она 
увидела вчера на лице Нетти. Предупреждаю вас... вы пожалеете. 
    - Вильма, пошли  домой, -  сказал Пит  и осторожно  положил ей  на 
плечо руку. Она резким движением сбросила ее. 
    - Оставь меня в покое. 
    Пит отступил на шаг. 
    Может быть, она тоже забыла, подумала Вильма. Во всяком случае  до 
того, как увидела  меня вчера  в магазине, а,  может быть,  что-нибудь 
задумала  (я   вас  предупреждала),   что-нибудь  выпекала   в   своих 
полурасплавленных мозгах и, увидев ее в магазине, приняла решение. 
    Теперь она была почти  убеждена, что только Нетти,  из тех, с  кем 
она мельком виделась за  последние несколько дней,  могла иметь к  ней 
претензии. Были и другие в городе,  кто не пылал к Вильме любовью,  но 
такую грязную трусливую шутку могла  сыграть только Нетти, и уж  очень 
эта шутка совпадала по содержанию с  тем взглядом, который она на  нее 
бросила в новом магазине. Некий затаенный страх и угроза одновременно. 
 
    (Вы пожалеете.) 
    И еще  ненависть.  Она сама  походила  на собаку,  которая  готова 
укусить, но только когда жертва повернется спиной. 
    Все, нет  никаких сомнений,  что это  Нетти Кобб.  Чем больше  она 
думала об этом, тем более крепла уверенность. И то, что она  натворила 
- непростительно. Не  потому, что простыни  испорчены. Не потому,  что 
поступок мерзкий  и трусливый.  И  даже не  потому,  что он  мог  быть 
совершен только человеком, у которого с мозгами не все в порядке. 
    Непростительно потому,  что  Вильма испугалась.  Правда,  на  одно 
короткое  мгновение,  когда  нечто  липкое  и  холодное,  словно  рука 
чудовища, шлепнула ее по лицу, но и этого мгновения страха было вполне 
достаточно. 
    - Вильма?  - прошептал  Пит, когда  она повернулась  к нему  своим 
широким плоским  лицом. Ему  не понравилось  выражение на  этом  лице, 
освещенном с крыльца,  - яркие  белые полосы  света, перемежающиеся  с 
глубокими черными  впадинами  теней.  Не понравился  ему  и  невидящий 
взгляд жены. - Милая? Как ты себя чувствуешь? 
    Она прошагала  мимо, как  будто его  не было  рядом. Пит  поспешил 
следом и увидел, как она направилась прямиком к... телефону. 
 
 
    4 
 
    Нетти сидела в своей гостиной с Налетчиком у ног и новым  абажуром 
цветного стекла  на коленях,  когда  зазвонил телефон.  Было  двадцать 
минут  восьмого.  Она  вскочила,  схватив  абажур,  и  со  страхом   и 
подозрением посмотрела на телефонный аппарат.  У нее возникла мысль  - 
совершенно  необоснованная,  конечно,  -  что  звонит  кто-нибудь   из 
Высокого Начальства, чтобы сказать, что абажур необходимо вернуть, что 
он принадлежит другому человеку, что  такая прекрасная вещь просто  не 
может оставаться в маленькой  коллекции Нетти и  что она полная  дура, 
если даже на миг предположила, будто такое счастье возможно. 
    Налетчик мельком взглянул на нее, как будто спрашивая,  собирается 
она подходить к телефону или нет, а потом снова опустил морду на лапы. 
 
    Нетти аккуратно поставила абажур  и подняла трубку. Наверняка  все 
гораздо проще: звонит Полли и  попросит, чтобы Нетти завтра утром,  по 
дороге на  работу, прихватила  в Хемфиллз  Маркет что-нибудь  им  всем 
перекусить во время обеденного перерыва. 
    - Алло, квартира Нетти Кобб,  - уверенно произнесла она. Всю  свою 
жизнь Нетти опасалась Высокого Начальства и считала наилучшим способом 
свой страх не выказывать - самой говорить начальственным тоном.  Страх 
от этого никуда не девался, но зато оставался под контролем. 
    - Я знаю, что это ты натворила, чокнутая сука, - прорычал голос  в 
трубке, и прозвучал так неожиданно и мерзко, как удар ножом в спину. 
    У Нетти  перехватило дыхание;  на  лице застыло  выражение  ужаса, 
какое бывает у человека,  оказавшегося в ловушке; сердце,  затрепыхав, 
поползло к горлу. Налетчик снова вопросительно взглянул на хозяйку. 
    - Кто... кто... 
    - Ты, черт побери,  прекрасно знаешь кто, -  произнес голос и  был 
абсолютно прав.  Кому так  разговаривать, как  не Вильме  Ержик,  этой 
дьявольски страшной женщине? 
    - Он не лаял! - завопила Нетти так тоненько и визгливо, как  может 
говорить человек, только что вдохнувший  целый баллон гелия. - Он  уже 
вырос и не лает больше! Он здесь сидит, прямо у моих ног. 
    - Хорошо  развлеклась, вымазав  грязью  мои простыни,  сволочь?  - 
Вильма окончательно взбеленилась. Эта идиотка собирается  притворяться 
будто речь снова пойдет о собаке. 
    - Простыни?  Какие  простыни?  Я... я...  -  Нетти  посмотрела  на 
прекрасный абажур и как будто впитала от него силы. - Оставьте меня  в 
покое! Сами вы сволочь! Вот! 
    -Ну ты у меня  получишь за это! -  никому не удастся  безнаказанно 
прийти ко мне во двор и вымазать грязью мои простыни в мое отсутствие. 
Никому. НИКОМУ! Ты поняла? Дошло до твоих заплесневелых мозгов? Ты  не 
узнаешь где, не узнаешь когда  и никто не узнает  как... но я до  тебя 
доберусь. Поняла? 
    Нетти крепко прижимала трубку к  уху. Лицо ее побледнело и  только 
ярко- красная полоса  вспыхнула на  лбу, отрезав  переносицу от  линии 
волос. Зубы  стиснулись сами  собой, а  щеки раздувались  и  западали, 
словно мехи, когда она вдыхала и выдыхала сквозь уголки рта. 
    - Оставьте меня в покое, не  то пожалеет