какой-то
журналист вякал, что нет на Кубе никаких бед, которые не могло бы  исправить
старое доброе американское предпринимательство. Небо начинало  меркнуть.  За
домом  на  Колония-стрит  Баузер,  пес  миссис  О'Хары,  продолжал  лаять  -
руф-руф-руф. Тоскливый звук и словно бы во  сне,  будто  вспоминаешь,  а  не
слышишь сейчас.
   -  Ну,  -  сказал  Бобби,  складывая  газету  и  вставая,  -  пожалуй,  я
прошвырнусь по кварталу, погляжу, не увижу ли чего-нибудь.
   Говорить об этом прямо он не хотел, но ему было важно дать  понять  Теду,
что он по-прежнему высматривает низких людей в желтых плащах.
   Тед тоже встал и подошел к нему. Бобби расстроился, заметив страх на лице
Теда. Ему не хотелось, чтобы  Тед  слишком  уж  верил  в  низких  людей,  не
хотелось, чтобы Тед чокнулся еще больше.
   - Вернись до того, как стемнеет, Бобби. Я себе никогда не прощу,  если  с
тобой что-нибудь случится.
   - Я поостерегусь. И вернусь за год до того, как стемнеет.  Тед  опустился
на одно колено (он был слишком стар, чтобы низко нагибаться,  решил  Бобби),
взял Бобби за плечи и притянул к себе так, что они чуть не стукнулись лбами.
Бобби чувствовал запах сигарет в дыхании Теда  и  мази  на  его  коже  -  он
растирал суставы "Мустеролем", потому что они болели. "Теперь они и в теплую
погоду болят", - объяснил он.
   Стоять так близко к Теду было не страшно и все равно как-то жутко.  Можно
было увидеть, что Тед, пусть пока еще  не  до  конца  старый,  скоро  совсем
состарится. И еще он, наверное, болен. Глаза  у  него  какие-то  водянистые.
Уголки рта дергаются. Плохо, что он совсем  один  здесь,  на  третьем  этаже
подумал Бобби. Будь у него жена или, там, дети, он бы не чокнулся на  низких
людях. Конечно, будь у него жена, Бобби возможно,  никогда  бы  не  пришлось
прочесть "Повелителя мух". Конечно, так думать эгоистично, но он  ничего  не
мог с этим поделать.
   - Никаких их признаков, Бобби? Бобби покачал головой.
   - И ты ничего не чувствуешь? Вот тут? - Он снял левую руку с плеча  Бобби
и постучал себя по виску,  где,  чуть  пульсируя,  угнездились  две  голубые
жилки. Бобби покачал головой. - Или тут? - Тед прикоснулся к животу. Бобби в
третий раз помотал головой.
   - Ну и хорошо, - сказал Тед и улыбнулся. Он скользнул левой рукой на  шею
Бобби, а потом и правой. Он очень серьезно поглядел Бобби в глаза,  а  Бобби
очень серьезно поглядел в глаза ему.
   - Ты бы сказал мне, если бы увидел? Ты  ведь  не  станешь..,  ну,  щадить
меня?
   - Нет, - сказал Бобби. Ему  нравились  руки  Теда  на  его  шее  -  и  не
нравились. Именно туда мог положить руки типчик  в  фильме,  перед  тем  как
поцеловать девушку. - Нет! Я бы сказал. Это же моя работа!
   Тед кивнул. Он разжал руки и медленно  их  опустил,  встал,  опираясь  на
стол, и поморщился, когда одно колено громко щелкнуло.
   - Да, ты бы мне сказал. Ты  отличный  паренек.  Ну,  иди  погуляй.  Но  с
тротуара  не  сходи,  Бобби,  и  вернись  до  темноты.  В  наши  дни   нужна
осторожность.
   - Я поостерегусь. - Он пошел к лестнице.
   - А если увидишь их...
   - Убегу.
   - Ага. - В угасающем свете лицо  Теда  выглядело  угрюмым.  -  Беги  так,
словно за тобой весь ад гонится!
   Значит, прикосновения были, и, может быть, опасения его матери  по-своему
оправданны - может, прикосновений было много и некоторые  -  не  такие,  как
следует. То есть, может, вообще-то она имела в виду что-нибудь  другое...  И
все-таки не такие. Все-таки опасные.

***

   В среду перед тем, как учеников распустили на каникулы, Бобби увидел, что
с чьей-то антенны на Колония-стрит свисает длинный красный лоскут. Наверняка
он сказать не мог, но лоскут был удивительно похож на хвост змея. Ноги Бобби
остановились сами, и тут же его сердце  заколотилось  так,  будто  он  бежал
домой наперегонки с Салл-Джоном.
   "Даже если и хвост, так  все  равно  совпадение,  -  сказал  он  себе.  -
Дурацкое совпадение. Ты же знаешь, что так, верно?"
   Может быть. Может быть и так. И он почти убедил себя в этом к  пятнице  -
последнему дню занятий. Домой он шел один: Салл-Джон вызвался помочь  убрать
учебники на склад, а Кэрол пошла к Тейни Либел  на  день  рождения.  Он  уже
собрался перейти Эшер-авеню и пойти вниз по Броуд-стрит,  как  вдруг  увидел
начерченные на тротуаре лиловым мелком "классики". Вот такие:



   - О Господи, нет, - прошептал Бобби. - Шутка какая-то. Он  упал  на  одно
колено,  будто  кавалерийский  разведчик  в  вестерне,  не  замечая   ребят,
возвращающихся из школы домой - кто пешком, кто  на  великах,  двое-трое  на
роликах, кривозубый Фрэнсис  Атгерсон  на  своем  ржавом  красном  самокате,
хохоча в небо при каждом толчке. И они  его  тоже  не  замечали  -  начались
каникулы, и большинство ошалело от бесчисленных возможностей.
   - Нет, и нет, и нет. Не может быть! Шутка какая-то! - Он протянул руку  к
звезде и полумесяцу - нарисованным желтым, а не лиловым  мелком  -  и  почти
коснулся линии, но отдернул  руку.  Кусок  красной  ленты  на  телевизионной
антенне конечно, мог ничего не означать. Но  если  добавить  вот  это,  тоже
совпадение? Бобби не знал. Ему ведь было всего одиннадцать,  и  не  знал  он
сотильоны всяких вещей. Но он боялся.., боялся, го...
   Бобби поднялся  на  ноги  и  огляделся,  почти  ожидая  увидеть  вереницу
длинных,  режущих  глаза  своей  яркостью  машин,  медленно  движущихся   по
Эшер-авеню, словно следуя за катафалком на кладбище, и фары их  горят  среди
бела дня. Почти ожидая увидеть, что под  навесом  "Эшеровского  Ампира"  или
перед "Таверной саки" толпятся люди в желтых плащах,  покуривают  "Кэмел"  и
следят за ним.
   Никаких машин. Никаких желтых плащей. Только ребята идут домой из  школы.
Среди них показались первые габцы, очень заметные в зеленых форменных брюках
и рубашках.
   Бобби повернулся и прошел  назад  три  квартала  по  Эшер-авеню,  слишком
встревоженный лиловым чертежом на тротуаре, чтобы думать о свирепых  габцах.
На столбах не было ничего, кроме афиш, приглашающих на "Вечер бинго" в клубе
прихода Сент-Габриэля, и еще одной на углу Эшер и Такомы, которая  оповещала
о выступлении группы рок-н-ролла в Хартфорде с Клайдом Макфаттером и Дуэйном
Эди, "Человеком с Бренчащей Гитарой".
   К тому времени, когда Бобби поравнялся с "Эшер-авеню ньюс", то есть почти
дошел назад до  школы,  он  начал  надеяться,  что  напрасно  спаниковал.  И
все-таки зашел туда поглядеть на их доску объявлений, а потом прошел по всей
Броуд-стрит до "Любой бакалеи" Спайсера, где купил  еще  жвачку  и  проверил
доску объявлений и там. Опять ничего  подозрительного.  Правда,  карточки  о
продаже бассейна уже не было, так что? Наверняка хозяин его уже продал. А то
для чего ему было карточку прикнопливать?
   Бобби вышел и остановился на углу, жуя жвачку и решая, что делать дальше.
   Взросление -  процесс  накопительный,  движущийся  неровными  толчками  с
повторениями и наложениями. Бобби Гарфилд принял  первое  в  жизни  взрослое
решение в тот день, когда кончил шестой класс, придя к выводу, что  было  бы
ошибкой рассказать Теду про то, что он видел.., во всяком случае - пока.
   Его уверенность, что низких людей не существует, была подорвана. Но Бобби
еще не  был  готов  сдаться.  Пока  все  ограничивается  только  вот  такими
доказательствами. Если он расскажет Теду о том, что видел, Тед разволнуется.
Может, настолько, что побросает свои вещи в чемоданчики (и в бумажные пакеты
с ручками, которые хранятся сложенные за холодильничком) и уедет. Если б  за
ним правда гнались злодеи, такое бегство имело бы смысл, но Бобби  не  хотел
терять своего единственного взрослого друга из-за ложной тревоги.  А  потому
он решил выждать и посмотреть, что еще случится - если случится.
   В эту ночь Бобби познакомился с еще одним аспектом взрослости:  он  лежал
без сна очень долго после того, как его  будильник  "Биг-Бен"  сообщил,  что
время - два часа ночи. Он смотрел в потолок и не мог  решить,  правильно  ли
поступил.

4. ТЕД СМОТРИТ В НИКУДА. БОББИ ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПЛЯЖ. МАККУОН. СТУКНУЛО.

   На следующий день после конца занятий мама  Кэрол  Гербер  набила  детьми
свой "форд эстейт" и увезла их в  Сейвин-Рок,  в  парк  с  аттракционами  на
морском берегу в двадцати милях  от  Харвича.  Анита  Гербер  отправилась  с
детьми туда в третий раз за  три  года,  а  поездка  эта  уже  успела  стать
старинной традицией для Бобби, Эс-Джея, Кэрол, ее младшего брата и  подружек
Кэрол - Ивонны,  Анджи  и  Теины.  Ни  Салл-Джон,  ни  Бобби  никуда  бы  не
отправились с тремя девчонками по отдельности, но раз они вместе, то  полный
порядок. Да и противостоять чарам Сейвин-Рока было  бы  невозможно.  Вода  в
океане оставалась еще слишком холодной, и  можно  было  только  побродить  у
берега, но весь пляж был в их распоряжении, и все аттракционы уже  работали,
в том числе и с  шарами.  В  прошлом  году  Салл-Джон  разбил  три  пирамиды
деревянных бутылок всего тремя шарами и выиграл для  своей  матери  большого
розового мишку, который все еще занимал  почетное  место  на  салливановском
телике. А теперь Эс-Джей намеревался выиграть для него подружку.
   Для Бобби просто вырваться ненадолго из Харвича уже  было  удовольствием.
После звезды и месяца, нарисованных  возле  "классиков",  он  больше  ничего
подозрительного не замечал, но Тед страшно его напугал,  когда  Бобби  читал
ему воскресную газету. И почти сразу потом - безобразный спор с матерью.
   С Телом это произошло, пока Бобби читал полемическую статью, презрительно
отвергавшую возможность того, что  Мики  Манто  когда-нибудь  побьет  рекорд
Малыша Рута. У него на это не хватит ни силенок, ни настойчивости, утверждал
автор. "Важнее всего то, что у него не тот характер, - читал  Бобби.  -  Так
называемый Мик предпочитает шляться по ночным клубам, чем..."
   Тед  снова  куда-то  провалился.  Бобби  понял  это,   каким-то   образом
почувствовал даже прежде, чем поднял глаза от  газеты.  Тед  смотрел  пустым
взглядом в окно, обращенное к Колония-стрит и хриплому монотонному  лаю  пса
миссис О'Хары. Второй раз за утро. Но первый провал длился несколько  секунд
(Тед нагнулся к открытому холодильничку, глаза  его  расширились  в  матовом
свете, он замер.., но тут же дернулся, слегка встряхнулся и протянул руку за
апельсиновым соком). На этот раз он полностью  провалился  в  никуда.  Бобби
зашелестел газетой - не очнется ли он? Без толку.
   - Тед, ты.., вы в по... - начал Бобби и с ужасом понял, что  со  зрачками
Теда творится что-то неладное. Они то расширялись, то  сужались.  Будто  Тед
молниеносно нырял в какую-то черноту и тут же выныривал..,  и  при  этом  он
просто сидел, освещенный солнцем.
   - Тед?
   В пепельнице дотлевала сигарета. Теперь от нее остался только малюсенький
окурок и пепел. Глядя на нее, Бобби сообразил, что Тед  провалился  в  самом
начале статьи о Мантле. И что, что  с  его  глазами?  Зрачки  расширяются  и
сужаются, расширяются и сужаются...
   "У него припадок эпилепсии или чего-то вроде. Господи!  Они  ведь  иногда
проглатывают свои языки?"
   Язык Теда как будто оставался  там,  где  ему  полагалось  быть,  но  его
глаза.., его ГЛАЗА...
   - Тед! Тед, очнись!
   Бобби оказался рядом с Тедом,  даже  не  заметив,  как  обежал  стол.  Он
схватил Теда за плечи и встряхнул  его.  Будто  доску,  вырезанную  в  форме
человеческой фигуры.  Под  бумажным  пуловером  плечи  Теда  были  жесткими,
тощими, неподдающимися.
   - Очнись! ОЧНИСЬ ЖЕ!
   - Они теперь прочесывают запад, - Тед продолжал смотреть в окно  глазами,
зрачки которых расширялись и сужались, расширялись и сужались..
   - Это хорошо. Но они могут повернуть назад.  Они...  Бобби  стоял,  держа
плечи Теда, - перепуганный, потрясенный. Зрачки Теда расширялись и сужались,
будто вы видели бьющееся сердце.
   - Тед, что с тобой?
   - Я должен застыть без движения. Я должен быть зайцем в кустах. Они могут
пройти мимо. Если на то воля Божья, будет вода, и они могут пройти мимо. Все
сущее служит...
   - Чему служит? - Бобби почти шептал. - Чему служит, Тед?
   - Все сущее служит Лучу, - сказал Тед, и внезапно  его  ладони  легли  на
руки Бобби. Они были очень холодными, эти  ладони,  и  на  миг  Бобби  обуял
кошмарный, парализующий ужас. Будто  его  схватил  труп,  способный  двигать
только руками и зрачками своих мертвых глаз.
   И тут Тед посмотрел на него - глаза у него  были  испуганными,  но  снова
почти нормальными. И вовсе не мертвыми.
   - Бобби?
   Бобби высвободил руку и обнял Теда за шею. Он прижал его к себе  и  вдруг
почувствовал, что у него в голове звонит колокол - всего мгновение, но очень
четко. Бобби даже уловил, как изменился звук колокола - точно гудок  поезда,
когда поезд едет очень быстро. Будто  у  него  в  голове  что-то  мчалось  с
большой быстротой. Он услышал стук копыт по  какой-то  твердой  поверхности.
Дерево? Нет, металл. Он ощутил в носу запах пыли - сухой и грохочущий. И тут
же глаза у него зачесались, словно изнутри.
   - Ш-ш-ш. - Дыхание Теда в его ухе было таким же  сухим,  как  запах  этой
пыли, и в чем-то по-особому близким. Ладони Теда подпирали его  лопатки,  не
позволяли шевельнуться. - Ни слова. Ни мысли. Кроме как.., о бейсболе! Да, о
бейсболе, если хочешь.
   Бобби подумал о Мори Уиллсе: он отмеряет шаги -  три..,  четыре..,  потом
сгибается в поясе, руки у него свободно свисают, пятки чуть  приподняты  над
землей - он готов метнуться в любую  сторону  в  зависимости  от  того,  как
поступит подающий.., и вот Уиллс бросается  вперед,  взорвавшись  скоростью,
взметнув пыль, и...
   Прошло. Все прошло. Ни звонящего колокола в голове, ни  стука  копыт,  ни
запаха пыли. И за глазами не чешется. Да и чесалось ли? Или ему  почудилось,
потому что его пугали глаза Теда?
   - Бобби, - сказал Тед и снова прямо ему в ухо.  Губы  Теда  задевали  его
кожу, и он вздрогнул. И вдруг:
   - Боже Великий, что я делаю?
   Он  оттолкнул  Бобби,  легонько,  но  бесповоротно.  Лицо  у  него   было
растерянное, слишком бледное, но глаза стали нормальными, зрачки  не  меняли
ширины. В эту секунду ничто другое Бобби не  заботило.  Хотя  он  чувствовал
себя странно - одурение в голове, будто он только  что  очнулся  от  тяжелой
дремоты. И в то же время мир выглядел поразительно ярким,  а  каждая  линия,
каждый абрис - неимоверно четкими.
   - Уф! - сказал Бобби и неуверенно засмеялся. - Что случилось?
   - Ничего, что касалось бы тебя. - Тед потянулся за сигаретой и словно  бы
удивился, увидев самый хвостик в  выемке,  куда  он  ее  положил.  Костяшкой
пальца он смел его на дно пепельницы. - Я опять отключился?
   - Да уж! Я перепугался. Подумал, что  у  вас  припадок  -  эпилепсии  или
чего-то еще. Глаза у вас...
   - Это не эпилепсия, - сказал Тед. - И не опасно. Но если снова  случится,
лучше не трогай меня.
   - Почему?
   Тед закурил новую сигарету.
   - А потому. Обещаешь?
   - Ладно. А что такое Луч? Тед впился в него  глазами,  -  Я  говорил  про
Луч?
   - Вы сказали: "Все сущее служит Лучу". Вроде бы так.
   - Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе, но не сегодня. Сегодня ты  ведь
едешь на пляж, верно?
   Бобби даже подпрыгнул. Он взглянул на часы Теда и увидел, что  уже  почти
девять, - Угу, - сказал он. - Пожалуй, мне пора собираться. Газету я дочитаю
вам, когда вернусь.
   - Да, хорошо. Отличная мысль. А мне надо написать несколько писем.
   "Нет, не надо. Ты хочешь избавиться от  меня,  чтобы  я  не  задавал  еще
вопросы, на которые ты не хочешь отвечать".
   Но если Тед этого добивался, то и ладно. Как часто говорила Лиз  Гарфилд,
у Бобби было свое на уме. И все же, когда он дошел до  двери  комнаты  Теда,
мысль о  красном  лоскуте  на  телеантенне  и  месяце  со  звездой  рядом  с
"классиками" заставила его неохотно обернуться.
   - Тед, вот что...
   - Низкие люди, да, я знаю. - Тед улыбнулся. - Пока  не  беспокойся  из-за
них, Бобби. Пока все хорошо. Они не движутся в эту сторону, даже не  смотрят
в этом направлении.
   - Они прочесывают запад, - сказал Бобби.  Тед  поглядел  на  него  сквозь
завитки вздымающегося дыма спокойными голубыми глазами.
   - Да, - сказал он. - И если повезет, они останутся на западе, Сиэтл  меня
вполне устроит. Повеселись на пляже, Бобби.
   - Но я видел...
   - Может быть, ты видел только тени. В любом случае сейчас  не  время  для
разговоров. Просто запомни, что я сказав: если я опять  вот  так  провалюсь,
просто посиди и подожди, пока не  пройдет.  Если  я  протяну  к  тебе  руку,
отойди. Если я встану, вели мне сесть. В этом состоянии я сделаю все, что ты
скажешь. Это действует, словно гипноз.
   - Почему вы...
   - Хватит вопросов, Бобби. Прошу тебя.
   - Но с вами все в порядке? Правда?
   - Лучше не бывает. А теперь иди. И повеселись хорошенько.  Бобби  побежал
вниз, снова поражаясь тому, каким четким  се  выглядит:  ослепительный  луч,
косо падающий из окна на площадку второго этажа,  жучок,  ползущий  по  краю
горлышка пустой бутылки  из-под  молока  перед  дверью  Проскисов,  приятное
жужжание у него в ушах, будто  голос  этого  дня  -  первой  субботы  летних
каникул.

***

   Вернувшись домой, Бобби вытащил свои игрушечные легковушки и  фургоны  из
тайников под кроватью и у задней стенки своего шкафа.  Парочка  -  "форд"  и
голубой металлический самосвал, который мистер Бидермен прислал ему с  мамой
через несколько дней после дня его рождения - были ничего себе, но не шли ни
в какое сравнение с  бензовозом  Салла  или  желтым  бульдозером.  Бульдозер
особенно годился для игр в песке.  Бобби  предвкушал  по  меньшей  мере  час
дорожного строительства, пока рядом разбивались бы волны,  а  его  кожа  все
больше розовела бы в ярком солнечном свете у моря. Он вдруг подумал, что  не
вытаскивал свои машины с прошлой зимы, с той счастливой субботы, когда после
метели они с Эс-Джеем полдня прокладывали сеть  дорог  по  свежему  снегу  в
парке. Теперь он вырос - ему одиннадцать! - стал слишком большим  для  таких
игр. В этой мысли  было  что-то  грустное,  но  ему  сейчас  не  из-за  чего
грустить, если он сам не захочет. Пусть ею дни возни с игрушечными  машинами
быстро приближаются к своему концу, но сегодня конец еще не  наступил.  Нет,
только не сегодня.
   Мать сделала ему бутерброды, но не дала денег, когда он попросил, -  даже
пяти центов на отдельную раздевалку, которые тянулись рядами  между  главной
аллеей и океаном, И Бобби даже еще не сообразил,  что  происходит,  а  между
ними началось то, чего он больше  всего  боялся,  -  ссора  из-за  денег,  -
Пятидесяти центов с головой хватит, -  сказал  Бобби.  Он  услышал  в  своем
голосе просительное нытье, ему стало противно, но он ничего не мог поделать.
- Только полкамсшка. Ну-у, мам, а? Будь человеком.
   Она закурила сигарету, так сильно чиркнув спичкой, что раздался треск,  и
посмотрела на него сквозь дым, сощурив глаза.
   - Ты теперь сам зарабатываешь, Боб. Люди платят по три цента за газету, а
тебе платят за то, что ты их читаешь. Доллар в неделю! Господи! Да  когда  я
была девочкой...
   - Мам, эти деньги на велик! Ты  же  знаешь!  Она  смотрелась  в  зеркало,
хмурясь, расправляя плечики своей  блузки  -  мистер  Бидермен  попросил  ее
поработать несколько часов, хотя была суббота. Теперь она обернулась к нему,
не выпуская сигареты изо рта, и нахмурилась на него.
   - Ты все еще клянчишь, чтобы я купила тебе этот велосипед, так? ВСЕ  ЕЩЕ.
Я же сказала тебе, что он мне не по карману, а ты все еще клянчишь.
   - Нет! Ничего я не клянчу! - Глаза  Бобби  раскрылись  шире  от  гнева  и
обиды. - Всего только паршивые полкамешка  для  -  Полбакса  сюда,  двадцать
центов туда - а сумма-то общая, знаешь ли. Ты хочешь, чтобы я оплатила  твой
велосипед, давая тебе деньги на все остальное. Так, чтобы тебе  не  пришлось
отказываться ни от чего, о чем ты возмечтаешь.
   - Это несправедливо!
   Он знал, что она скажет,  прежде  чем  она  это  сказала