остком" с правильными, острыми чертами  лица,
волевым подбородком и довольно  тонким,  но  чрезвычайно  чувственным  ртом.
Самым привлекательным были ее глаза - большие, золотисто-зеленые,  опушенные
густыми, длинными ресницами. Сейчас они сверкали.  Ее  ярость  и  внутренняя
сила будили в нем желание.
   Объектом нападок Марго были разложенные на коврике гранки,  рекламирующие
кредитные карты  "Кичардж".  Энергичность  Марго  была  особенно  необходима
Алексу после пережитого им несколько часов назад потрясения.
   - Я так и думал, Брэкен, - сказал он, - что эта реклама тебе скорее всего
не понравится.
   - Не понравится? Да она отвратительна!
   - Почему?
   - Взгляни хотя бы  вот  на  это!  -  Она  указала  пальцем  на  страницу,
начинавшуюся  словами:  "Чего  вы  ждете?  Мечта  о  завтрашнем  дне   может
осуществиться сегодня!" - Ведь это же беззастенчивое вранье, рассчитанное на
дураков. Завтрашняя мечта любому из нас не по карману. Потому она и мечта. И
никто не сможет ее осуществить, не имея денег  или,  во  всяком  случае,  не
получив их в ближайшее время.
   - А может, стоит дать людям возможность самим разобраться?
   - Нет! Те люди, на которых вы пытаетесь надавить, уже отравлены рекламным
ядом.  Эти  простаки  верят  каждому  печатному  слову,  и  им  легко  можно
заморочить голову. Уж я-то знаю. Я слишком часто с ними сталкиваюсь в  своей
адвокатской практике. За которую, кстати, ничего не получаю.
   - А ты не допускаешь, что нашими кредитными картами "Кичардж"  пользуются
другие социальные слои?
   - Полно, Алекс, ты сам знаешь, что говоришь чепуху!  У  кого  сейчас  нет
кредитной карты? Вы же чуть ли не  насильно  их  всем  впихиваете!  Осталось
только начать раздавать их на улице, я не удивлюсь,  если  вы  и  до  такого
докатитесь.
   Алекс  улыбнулся.  Ему  нравилось  спорить  с  Марго   и   нравилось   ее
подзадоривать.
   - Я скажу в банке, чтобы это приняли к сведению, Брэкен.
   Он вздохнул - нельзя, чтобы этот спор зашел слишком далеко. Взгляды Марго
в области экономики, политики да и вообще чего  бы  то  ни  было  отличались
максимализмом, а ее прямота и профессиональные знания  зачастую  меняли  его
собственные воззрения. Вдобавок по роду своей деятельности Марго имела  дело
с людьми, о которых он знал  только  понаслышке:  в  основном  она  помогала
городской бедноте.
   - Еще коньяку? - спросил он.
   - Да, пожалуйста.
   Близилась  полночь.  В  небольшой  уютной   комнате   весьма   роскошного
холостяцкого жилища догорал камин. Свет был включен  только  над  рекламными
образцами.
   Алекс взял свой бокал с коньяком обеими  руками,  затем,  сделав  глоток,
подбросил полено в огонь:
   - Ты принимаешь этот пустяк слишком близко к сердцу.
   Перепалка с Марго, как это часто бывало, возбудила в нем желание.  Иногда
обоим казалось, что чем жарче спор, тем сильнее их влечет друг к другу.
   - Объявляю собрание акционеров закрытым, - пробормотал он.
   - Значит, - Марго озорно на него взглянула, - ты не допустишь, чтобы  эта
дребедень увидела свет в таком виде?
   - Нет, - ответил он, - едва ли.
   Реклама   "Кичардж"   была   откровенным    надувательством,    настолько
откровенным, что завтра утром он воспользуется своими полномочиями и наложит
на нее запрет. Пожалуй, он поступил бы так и без Марго.  Она  лишь  укрепила
его в собственном мнении.
   Они  сидели  на  коврике  перед  камином  и,  глядя  на  языки   пламени,
наслаждались теплом. Марго положила голову Алексу на плечо.
   - Не такой уж ты старый и скучный меняла, - сказала она ласково. Он обнял
ее за плечи.
   - Я люблю тебя, Брэкен.
   - Честное слово? Слово банкира?
   - Клянусь учетной ставкой всех банков мира.
   - Тогда докажи это сейчас же. - Она начала раздеваться.
   - Здесь? - изумленно прошептал он.
   - А почему бы и нет?
   - Действительно, - счастливо выдохнул Алекс: ему были дарованы радость  и
облегчение, вознаградившие его за пережитую сегодня муку...
   - Останешься на ночь? - спросил он. Она часто оставалась у него, впрочем,
как и он у нее. Иногда он подумывал, что им ни к чему  иметь  две  квартиры,
однако съезжаться не спешил, поскольку прежде  хотел,  если  посчастливится,
жениться на Марго.
   - На всю ночь остаться не смогу, - сказала она. -  Рано  утром  мне  надо
быть в суде.
   Они прошли в спальню, где она вынула из комода, который Алекс предоставил
в ее полное распоряжение, ночную рубашку. Облачившись в нее, Марго выключила
свет.
   Какое-то время они молча лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Затем
Марго спросила:
   - Ты сегодня был у Селии? Он удивленно повернулся:
   Откуда ты знаешь?
   -  Это  всегда  видно.  По  твоему  подавленному  настроению.  Не  хочешь
рассказать?
   - Пожалуй, хочу.
   - Ты все еще винишь себя?
   - Да.
   Он рассказал ей о своем свидании с  Селией,  о  последующем  разговоре  с
доктором Маккартни, о том, как, с  точки  зрения  психиатра,  его  развод  и
второй брак могут подействовать на Селию.
   - Значит, тебе нельзя с ней разводиться, - выпалила Марго.
   - Если я этого не сделаю, у нас с тобой не будет ничего прочного.
   - Вздор! Я тебе много раз говорила - прочность  наших  отношений  зависит
всецело от нас самих. Брак перестал быть незыблемым. Кто, кроме священников,
серьезно относится к браку в наше время?
   - Я, - ответил Алекс. - Достаточно серьезно для  того,  чтобы  хотеть  на
тебе жениться.
   - Ну так давай сами все и устроим. Чего мне совсем не нужно,  милый,  так
это официального свидетельства о браке  -  через  мои  руки  прошло  столько
официальных бумаг, что я успела потерять к ним  интерес.  Я  буду  счастлива
жить с тобой и любить тебя. Но я не хочу брать грех на душу и  твою  совесть
тоже не хочу отягощать - мы не можем  столкнуть  Селию  в  пропасть  полного
безумия.
   - Знаю, знаю. Ты говоришь  вполне  разумно,  -  произнес  он  не  слишком
уверенно.
   - Я счастлива тем, что есть между нами, - никогда в жизни мне не было так
хорошо.
   Алекс вздохнул и скоро уснул.
   Убедившись, что он крепко спит, Марго оделась, тихонько его поцеловала  и
ушла.

Глава 11

   В отличие от Алекса Вандерворта Роско Хейворду предстояло провести одному
всю ночь.
   Хейворд был дома - в своем огромном, трехэтажном особняке в  окрестностях
Шейкер-Хайтса. Он сидел за обтянутым кожей  столом  с  разложенными  на  нем
бумагами в небольшом, скромно обставленном кабинете.
   Его жена Беатрис поднялась к себе почти два часа назад и заперла на  ключ
дверь своей спальни - она проделывала это вот уже двенадцать лет, с тех  пор
как с обоюдного согласия они стали спать врозь.
   В общем-то Хейворд был здесь ни при чем, то была  воля  Беатрис.  Даже  в
первые годы супружества она ясно  давала  понять,  что  умом  отвергает  эту
мерзкую потребность  плоти.  Подразумевалось,  что  рано  или  поздно  разум
одержит верх над низменной природой, и в конце концов это произошло.
   Порой Хейворду  казалось,  что  их  единственный  сын  Элмер  унаследовал
материнское  отношение  к  способу,  которым  был  зачат  и  рожден,  как  к
оскорбительному, недозволенному посягательству  на  таинство  тела.  Эл-меру
было без малого тридцать, он имел диплом бухгалтера и презирал почти все  на
свете -  он  шествовал  по  жизни,  зажав  пальцами  обе  ноздри,  чтобы  не
чувствовать  житейского  смрада.  Иногда  даже  Хейворд  считал,  что  Элмер
перебарщивает.
   Что же до самого Хейворда, то он безропотно принял  отказ  в  супружеском
ложе - к тому времени стремление к карьере, вытеснившее  остальные  желания,
стало основной движущей силой его жизни. И подобно затухающему  мотору,  его
сексуальная энергия  постепенно  сошла  на  нет.  Случались  редкие,  слабые
всплески, когда он с грустью вспоминал о той стороне бытия, над которой  для
него так рано опустился занавес.
   Однако во всех прочих отношениях Беатрис его  вполне  устраивала.  Семья,
где она родилась, принадлежала к бостонскому высшему  обществу,  и  Беатрис,
как положено, стали "вывозить" в свет в качестве  дебютантки.  На  одном  из
балов, куда Роско явился  во  фраке  и  в  белых  перчатках,  их  официально
представили друг другу. Затем они стали встречаться в сопровождении  пожилых
дам и  через  два  года  -  ровно  столько,  сколько  приличествовало  после
помолвки, - поженились. На свадьбу, о которой Хейворд до сих пор вспоминал с
гордостью, пожаловал весь цвет бостонского общества.
   Беатрис, как и Роско, всегда ставила во главу  угла  респектабельность  и
социальный статус. Только вот одного недоставало Беатрис и ее блистательному
семейству - денег. И сейчас Роско Хейворд в очередной раз горько пожалел"  о
том, что его жене никогда не получить наследства.
   На протяжении всей их совместной жизни самую большую проблему  составляло
то обстоятельство, что им приходилось существовать лишь на жалованье  Роско.
В этом году, как показывали сегодняшние подсчеты  Роско,  расходы  Хейвордов
грозили значительно превысить доходы. В апреле ему опять придется влезать  в
долги, чтобы уплатить подоходный  налог,  -  так  было  и  в  прошлый,  и  в
позапрошлый годы. Так будет и впредь, если ему не повезет с акциями.
   Многие бы только улыбнулись, услышав, что исполнительный  вице-президент,
получавший 65 000 долларов в год,  с  трудом  сводит  концы  с  концами,  не
откладывая ни цента про черный день. Однако дело обстояло именно так.
   Во-первых, почти треть годового жалованья съедал подоходный налог.  Затем
надо было выплачивать кредит за дом - это еще 16 000 долларов  в  год;  2500
долларов уходило на городские налоги. Итого, оставалось 23 000 долларов - то
есть около 450 долларов в неделю - на все прочие расходы: ремонт, страховку,
еду, одежду, машину Беатрис (в распоряжении Роско был лимузин с  шофером  от
банка), кухарку, благотворительные пожертвования и  множество  других  более
мелких трат, составлявших в результате колоссальную сумму.
   В такие моменты Хейворд  неизменно  приходил  к  выводу,  что  их  дом  -
непозволительное расточительство. Такой огромный особняк был им  ни  к  чему
даже тогда, когда Элмер жил с ними,  а  уж  сейчас  и  подавно.  Вандерворт,
получавший такое же жалованье, снимал квартиру, что было  гораздо  разумнее;
однако Беатрис, дорожившая именно размерами и престижем дома, о  квартире  и
слышать бы не захотела, да и сам Роско вряд ли бы на это пошел.
   А потому приходилось экономить, что страшно раздражало  Беатрис,  которая
не желала мириться с отсутствием денег. Ее привычка к  расточительству  была
видна во всем. Она никогда не пользовалась  полотняной  салфеткой  дважды  -
даже если салфетка оставалась чистой,  ее  непременно  надо  было  отдать  в
стирку. То же самое происходило с полотенцами, так что  счета  из  прачечной
были непомерно велики. Она часто звонила в другие города и  редко  выключала
за собой свет. Несколько минут назад Хейворд спустился на кухню налить  себе
стакан молока, и хотя Беатрис легла спать два часа назад,  везде  на  первом
этаже горел свет.
   Тем не менее в чем-то им все же приходилось себе отказывать. Например,  в
путешествиях во время отпуска  -  последние  два  года  Хейворды  никуда  не
ездили.
   Другая неприятность  заключалась  в  том,  что  у  них  не  было  никаких
сбережений, кроме нескольких акций "ФМА", которые,  вполне  возможно,  скоро
придется продать, впрочем, вырученных  денег  вряд  ли  хватит  на  покрытие
денежного дефицита за этот год.
   Сегодня вечером Хейворд пришел к единственному выводу: после того как  он
займет денег, они должны максимально сократить расходы в надежде  на  скорые
перемены к лучшему.
   В частности, он рассчитывал на то, что станет президентом "ФМА".
   В "Ферст меркантайл Америкен", как и в большинстве других банков, разница
между зарплатой президента и представителей  следующего  эшелона  управления
была чрезвычайно велика. Бен Росселли получал 130 000 долларов  в  год.  Его
преемник, безусловно, унаследует и его жалованье.
   Если Роско Хейворд добьется своего, он станет получать в два раза больше.
Даже при больших вычетах оставшихся денег хватит на  то,  чтобы  решить  все
насущные проблемы.

Глава 12

   Наступила пятница.
   Эдвина и Льюис Д'Орси завтракали в  своей  роскошной  квартире  на  крыше
небоскреба.
   Прошло три дня после трагического сообщения Бена Росселли, и  два  дня  -
после обнаружения недостачи в центральном отделении "ФМА".
   Пока ничего нового выяснить так и не удалось.  Весь  вчерашний  день  два
специальных агента ФБР дотошно допрашивали сотрудников банка, но,  увы,  это
ни к чему не привело. Главным подозреваемым лицом оставалась Хуанита Нуньес,
которая по-прежнему все отрицала, упорно настаивала на своей невиновности  и
отказывалась пройти проверку детектором лжи.
   Подобное упрямство лишь  усиливало  подозрения,  однако  вот  что  сказал
Эдвине один из агентов ФБР:
   "Мы можем подозревать ее  сколько  угодно,  но  у  нас  нет  ни  малейших
доказательств ее вины. Что же касается денег, то даже если  они  спрятаны  у
нее на квартире, для получения-ордера на обыск нам нужны серьезные улики.  У
нас же нет никаких. Разумеется, мы будем  за  ней  следить,  но  это  не  та
слежка, какую ФБР устанавливает в других случаях".
   Сегодня  агенты  ФБР  снова  будут  в  банке,  но  вряд  ли  им   удастся
продвинуться дальше.
   Администрации банка ничего  другого  не  оставалось,  кроме  как  уволить
Хуаниту Нуньес с работы. Эдвина решила,  что  сделает  это  сегодня.  Но  от
такого финала никому легче не станет.
   Эдвина сосредоточилась на еде - омлете и гренках, -  которую  только  что
подала горничная. Льюис сидел напротив, уткнувшись в  "Уолл-стрит  джорнэл",
и, как обычно, ворчал по поводу очередной глупости, допущенной  Вашингтоном.
Сверкая глазами поверх  полукруглых  очков  в  металлической  оправе,  Льюис
Д'Орси швырнул газету на  пол,  где  уже  валялись  просмотренные  "Нью-Йорк
тайме", "Чикаго трибьюн" и лондонская "Файнэншл тайме".
   Эдвина листала "Крисчен сайенс  монитор".  С  виду  Льюис  был  тщедушным
человечком, напоминавшим ивовый прутик,  -  можно  было  подумать,  что  это
следствие недуга или недоедания, на самом же деле он не страдал ни  тем,  ни
другим. Его худое, почти изможденное лицо полностью соответствовало  фигуре.
Иногда Льюис подшучивал над своим тщедушием. Он  стучал  пальцем  по  лбу  и
приговаривал: "Природа обделила меня мускулатурой, зато с лихвой  восполнила
этот недостаток здесь". Что было поистине верно -  даже  недруги  признавали
его блестящий ум, особенно когда дело касалось финансов.
   Он издавал частный дорогостоящий "Деловой листок", предназначавшийся  для
узкого круга подписчиков в США и за рубежом; бюллетень  содержал  информацию
относительно выгодного помещения денег; кроме того что он обеспечивал Льюису
высокий уровень жизни, он служил  еще  чем-то  вроде  копья,  которым  Льюис
пронзал   правительства,   президентов,   премьер-министров   и   политиков,
проводивших неуклюжую финансовую политику. С точки зрения Льюиса, она  почти
всегда была именно таковой.
   "Если вы поставили перед собой цель сделать деньги, - говорила Эдвина,  -
то обратитесь за советом к Льюису". Он не раз доказывал ее правоту - те, кто
следовал его рекомендациям, бывали щедро вознаграждены. В последнем  выпуске
"Делового листка" он писал: "Доллар США - когда-то гордая и честная валюта -
доживает свой век, как и нация, которую он представляет.  Благодаря  безумию
финансовой  политики,  проводимой  несведущими  и  продажными  политиканами,
сосредоточенными на собственном пупке и на результатах выборов,  нас  постиг
финансовый кризис, из которого нет выхода.
   Если у вас есть доллары, оставьте себе на такси, еду и почтовые марки. Да
еще на билет до какой-нибудь более благополучной страны.
   Не можете улететь сами  -  переведите  свои  деньги  за  океан.  Обратите
доллары - пока есть еще такая возможность (скоро ее не будет!) - в  немецкие
марки,  швейцарские  франки,  голландские  гульдены,  австрийские  шиллинги,
ливанские фунты - в любую валюту.
   И положите их в какой-нибудь европейский банк, лучше всего в  швейцарский
- вне досягаемости американских бюрократов..."
   Льюис Д'Орси трубил об этом на все лады вот уже несколько лет.
   У Льюиса были потрясающие друзья и потрясающие связи -  во  многом  залог
его  успеха.  Он  внимательно  следил  за  всеми   изменениями   в   системе
налогообложения и давал советы читателям бюллетеня, как употребить  себе  во
благо тот или иной закон.
   Сам Льюис платил чисто символический подоходный налог, который никогда не
превышал нескольких сотен долларов, в  то  время  как  его  реальные  доходы
исчислялись семизначным числом.
   Несмотря на  пример  своего  мужа,  Эдвина  придерживалась  на  сей  счет
собственной точки зрения  и  платила  в  государственную  казну  значительно
больше со своих относительно скромных доходов. Однако их общими счетами - за
квартиру и все ее содержимое, "мерседесы" - близнецы  и  прочие  удобства  -
занимался Льюис.
   Эдвина вышла замуж за Льюиса и сумела к нему приспособиться - что уж  тут
лукавить - ради того уровня благосостояния,  который  ей  так  нравился.  Их
"брачный контракт" - каждый жил своей жизнью и делал свою карьеру - оказался
удачным.
   - Было бы очень хорошо, - сказала Эдвина, - если  бы  твоя  прозорливость
помогла нам отыскать те деньги, что пропали в среду.
   Льюис оторвался от еды, на которую набросился так неистово, словно  омлет
был его злейшим врагом.
   - Разве деньги до сих пор не найдены? Доблестное ФБР со своими неуклюжими
кулаками в очередной раз ничего не обнаружило?
   - Да, пожалуй, дело обстоит именно так. - Она рассказала  ему  о  том,  в
какой они зашли тупик, и о своем решении сегодня же уволить кассиршу.
   - Теперь она скорее всего никуда не сможет устроиться.
   - Уж в банк-то во всяком случае.
   - Кажется, ты говорила, у нее есть ребенок.
   - К сожалению, да.
   - Еще двое новобранцев в и без того огромной армии социальных иждивенцев,
- мрачно заметил Льюис.
   - Ради Бога! Прибереги свой праведный гнев для техасских читателей!
   Физиономия ее мужа расплылась в улыбке, что бывало крайне редко.
   - Извини.  Я  не  привык,  чтобы  ты  спрашивала  совета.  Такое  нечасто
случается.
   Эдвина расценила это как комплимент. Наряду со всем прочим ей нравилось в
их союзе то, что Льюис относился к ней как к равной.
   - Разумеется, я не могу тебе сказать, где находятся пропавшие  деньги,  -
задумчиво продолжал Льюис. - Но я дам тебе совет, который не раз был полезен
мне в подобных головоломках.
   - Давай.
   - Он прост: очевидное бывает обманчиво. Эдвина была разочарована. Вопреки
здравому смыслу она  надеялась  на  мановение  волшебной  палочки.  А  Льюис
произнес замшелую, старую как мир банальность. Она взглянула на  часы.  Было
без малого восемь.
   - Спасибо. - сказала она. - Мне пора.
   - Да, кстати, сегодня вечером я улетаю  в  Европу,  -  сообщил  Льюис.  -
Вернусь в среду.
   - Приятного путешествия. - Эдвина чмокнула его на прощание.
   Это неожиданное известие ее не удивило. У Льюиса были филиалы в Цюрихе  и
Лондоне, так что его частые отлучки были делом привычным.
   Она спустилась в гараж на частном лифте. По дороге в банк, несмотря на то
что она отвергла совет Льюиса, его слова "очевидное бывает обманчиво" не шли
у нее из головы.

***

   Несколько позже состоялся короткий разговор с двумя агентами ФБР, который
не дал никаких результатов.
   В нем принимали участие Эдвина и Нолан Уэйнрайт. Агент Иннес, старший  по
званию, говоривший  с  легким  новоанглийским  акцентом,  сообщил  им  обоим
следующее:
   - Мы сделали все, что в наших силах, продолжать дознание в банке не имеет
смысла. Дело пока остается открытым, и если всплывет что-то новое, мы с вами
свяжемся. Разумеется, если новости появятся у  вас,  немедленно  сообщите  в
Бюро.
   - С