меня  не
остановит.
     Он возложил мне руку на голову, благословил и пошел  прочь.  Я  слышал,
как он закрыл за собой дверь, как потом долго замирало эхо его  неторопливых
шагов.
     И вот я почувствовал, что остался один, один в  святилище,  наполненном
присутствием неземных существ. Все окутала тишина, глубокая  и  черная,  как
царящий в храме мрак.  Тишина  наползала,  сгущалась,  как  то  облако,  что
скрыло лик луны, когда я  еще  юношей  молился  ночью  на  площадке  пилона.
Вязкая, тягучая, она проникла в мое  сердце  и  там  закричала:  ведь  голос
полного безмолвия страшнее  леденящего  кровь  вопля.  Я  произнес  какие-то
слова, но эхо отлетело от стен - оглушенный, я чуть не упал. Нет,  безмолвие
было легче вынести, чем такое эхо. Что  мне  предстоит  увидеть?  Неужели  я
сейчас умру, умру в расцвете молодости и сил? Недаром  и  меня  столько  раз
предупреждали, что испытание будет ужасным. Страх сковал  меня,  в  сознании
билась одна только мысль - бежать, бежать! Бежать... но  куда?  Двери  храма
заперты, я в ловушке. Я  наедине  с  богами,  наедине  с  небесными  силами,
которые я вызвал. Нет, нет, мое сердце чисто, в  нем  нет  ни  крупицы  зла.
Пусть я умру, но я выдержу, выдержу предстоящий мне ужас.
     - Исида, Благостная Праматерь, Небесная Супруга, - начал я молиться,  -
снизойди ко мне, поддержи меня, вдохни в меня силы, побудь со мной.
     И вдруг я почувствовал, что что-то  произошло.  Воздух  вокруг  меня  с
шумом всколыхнулся, словно рассекаемый взмахами  орлиных  крыльев,  ожил.  В
меня впились горящие глаза,  душа  содрогалась  от  страшных  шорохов.  Тьму
пронзили лучи света. Лучи мерцали и  переливались,  они  наплывали  друг  на
друга, сплетались в мистические знаки, смысла которых  я  не  понимал.  Лучи
кружились и плясали все быстрее и  быстрее,  мистические  знаки  сближались,
соединялись, наливались огнем, гасли,  снова  вспыхивали,  и,  наконец,  все
слилось в бешеном вихре, глаза уже не могли различить  форм  и  оттенков.  Я
плыл  по  светозарному  океану,  волны  взлетали,  низвергались,   меня   то
возносило ввысь, потом швыряло в бездну. Свет, сияющий  беспредельный  свет,
и я в экстазе ликования парю в нем!
     Но мало-помалу кипящие волны  воздушного  океана  начали  меркнуть.  По
поверхности побежали огромные тени, снизу поднималась чернота, тени  и  мрак
слились,  и  только  я  горел  огненной  вспышкой,  точно  звезда  на   челе
безбрежной ночи.
     Где-то вдалеке раздались грозовые  раскаты  музыки.  Они  приближались,
пронизывая мрак, и он сначала отзывался на них легким  трепетом.  Но  музыка
неотвратимо  надвигалась,  накатывала,   как   прибой,   грозная,   могучая,
оглушающая, и вдруг хлынула, налетела на меня, словно обрушив плеск  крыльев
огромной стаи птиц, все ревело и дрожало вокруг меня,  и  душа  готова  была
разорваться  от  ужаса  и  восторга.  Но  вот  все  проплыло  мимо,  раскаты
слышались все тише и наконец замерли где-то  в  далеких  пространствах.  Еще
несколько раз я окунался в стихию музыки, и всякий раз она была  разной.  То
словно бы бряцали тысячи систр; то раздавался рев бесчисленных медных  труб;
то овевало пение нежных, неземных голосов; то мир медленно наливался  громом
мириадов барабанов. Но вот все звуки отзвучали;  замерло  эхо,  и  снова  на
меня навалилось и  стало  душить  безмолвие.  Я  чувствовал,  что  силы  мои
слабеют, жизнь иссякает во мне. Приближалась смерть, и  смерть  эта  была  -
Безмолвие. Она вошла в мое сердце и  наполнила  его  цепенящим  холодом,  но
мысль моя была еще  жива,  я  все  ясно  осознавал.  Я  знал,  что  медленно
приближаюсь к черте, отделяющей царство живых от царства мертвых.  Медленно?
Нет, меня стремительно  несет  к  ней,  и,  о  боги,  как  же  мне  страшно!
Молиться, нужно молиться, но  поздно,  уже  нет  времени  для  молитвы.  Миг
отчаянной борьбы, потом в мое сознание влилось успокоение. Ужас исчез,  сон,
тяжкий, как каменная глыба, расплющил меня. Я умираю, мелькнуло в  последнем
проблеске сознания, вот она, смерть... и меня поглотило ничто.
     Я умер!
     Но что это? Жизнь возвращается ко мне, хотя между той,  прежней  жизнью
и этой, новой - пропасть, она совсем другая. Я снова стою в  темноте  храма,
но тьма больше не слепит меня. Она прозрачная, как свет дня, хотя и  черная.
Да, я стоял, я был жив, и все же это был не совсем я,  это  была  моя  душа,
ибо  рядом  на  полу  лежала  моя  мертвая  земная  оболочка.  Лежала  тихо,
недвижимо, и на лице, в которое я вглядывался,  застыло  страшное  последнее
спокойствие.
     Не знаю, сколько я так стоял и в изумлении  разглядывал  сам  себя,  но
вдруг и меня подхватили огненные крылья и понесли прочь, так быстро, что  за
нами не угнаться самой молнии. Я падал вниз в бездонные пространства  пустых
миров, где лишь переливались венцы созвездий. Мы пронзали бесконечность,  и,
казалось, полет наш будет длиться вечно, но вот он наконец замедлился,  и  я
увидел, что парю в куполе  мягкого  тихого  света,  разлитого  над  храмами,
дворцами и домами волшебной красоты,  такие  никогда  не  снились  людям  на
земле даже в самых чудесных снах. Они были сотворены из пламени и мрака.  Их
шпили возносились головокружительно высоко,  вокруг  цвели  пышные  сады.  Я
парил в невесомости, а картина беспрерывно изменялась перед  моими  глазами:
пламя обращалось в тьму, тьма вспыхивала пламенем. Сверкали и  переливались,
точно драгоценные камни, радуги, затмевая  свет,  который  заливает  Царство
Мертвых. Я видел деревья, и шелест их листьев был отраден, как музыка;  меня
овевал ветерок, и его дуновение, казалось, приносит нежную песнь.
     Ко  мне  устремились  существа  прекрасные,  таинственные,  с  зыбкими,
текучими очертаниями, и опустили меня вниз, и я словно бы  встал  на  землю,
только не на ту, прежнюю, а на какую-то другую.
     - Кто явился к нам? - вопросил глас божества,  приводящий  в  священный
трепет.
     - Гармахис, - отвечали существа с зыбкими, текучими очертаниями. -  Тот
самый Гармахис, которого вызвали с Земли, чтобы он взглянул в лицо Той,  что
вечно была, есть и будет. Явился сын Земли Гармахис!
     - Откройте же ворота и распахните двери! - повелел глас божества.  -  А
потом замкните  ему  уста  немотой,  дабы  его  голос  не  нарушил  небесную
гармонию;  отнимите  у  него  зрение,  дабы  он  не  увидел  того,  что   не
предназначено для очей смертных, и  отведите  туда,  где  пребывает  Единый.
Ступай, сын Земли; но, прежде чем идти, взгляни наверх, и  ты  поймешь,  как
далеко сейчас от тебя твоя Земля.
     Я поднял голову.  За  ореолом  немеркнущего  света,  который  сиял  над
городом, простиралась черная ночь,  и  высоко  в  этом  черном  небе  мигала
маленькая звезда.
     - Се мир, который ты оставил, - произнес глас, - взирай и трепещи.
     Чьи-то руки коснулись моих уст, и их сковала немота, коснулись  глаз  -
и я ослеп. Ворота отворились, двери распахнулись во всю ширь, и меня  внесли
в город, который находится в Царстве Мертвых.  Мы  двигались  очень  быстро,
куда - не знаю, но скоро я почувствовал, что стою на  ногах.  И  снова  глас
божества повелел:
     - Снимите с его глаз черное покрывало, разомкните ему уста, и  пусть  к
сыну Земли, Гармахису, вернуться зрение и слух и  ясность  мысли,  пусть  он
благоговейно падет ниц в святилище Той, что вечно была, есть и будет.
     К моим устам и векам снова прикоснулись,  и  я  вновь  обрел  зрения  и
речь.
     О, чудо! Я стоял в зале из чернейшего мрамора, таком высоком, что  даже
в розоватом свеете, что освещал его, мои глаза едва различали могучие  своды
потолка. Звучала тихая торжественная  музыка,  вдоль  стен  стояли  длинные,
вытянутые во всю их высоту, крылатые духи, сотканные из  бушующего  пламени,
и пламя это так слепило глаза,  что  смотреть  на  них  было  невозможно.  В
центре зала был алтарь, маленький, квадратный, пустой, и я стоял перед  ним.
Снова раздался глас:
     - О  Ты,  которая  всегда  была,  есть  и  будешь;  Ты,   Многоименная,
истинного  имени  которой  назвать  нельзя;  Ты,   Измерительница   Времени,
Посланница Богов, Охранительница миров и  всех  существ,  что  их  населяют;
Матерь  вселенной,  до  которой  было   лишь   Ничто;   Ты,   Творящая,   но
Несотворенная; Светозарная Жизнь, не заключенная в форму;  Живая  Форма,  не
облеченная в материю;  Исполнительница  Воли  Непостижимого;  Дитя  порядка,
рожденного из хаоса; Держащая в своих руках весы и меч Судьбы; Сосуд  Жизни,
через который протекает вся жизнь, дабы  вновь  в  него  вернуться;  Ведущая
Запись всему, что совершается в  истории;  Исполнительница  предначертанного
Провидением, ВНЕМЛИ МНЕ!
     Египтянин Гармахис, вызванный твоею волей с Земли, ожидает перед  твоим
алтарем, глаза его обрели зрение, уши - слух, сердце открыто. Внемли  мне  и
слети к нам! Явись, о Многоликая! Яви свое сияние! Дай  нам  услышать  тебя!
Пусть дух твой осенит нас. Услышь меня и предстань пред нами!


     Призывания  смолкли,  настала  тишина.  Потом  в   тишине   словно   бы
зарокотало море. Но вот рокот стих,  и  я,  повинуясь  неведомой  мне  силе,
опустил руки,  которыми  закрывал  лицо,  и  посмотрел  вверх:  над  алтарем
клубилось маленькое темное облачко, и из него то  вдруг  появлялся  огненный
змей, то исчезал внутри.
     И тогда все божества и духи, облаченные в свет, пали на  мраморный  пол
и стали громко молиться; но я не понимал ни единого слова из того,  что  они
произносили. Темное облачко - о, чудо!  -  опустилось  на  алтарь,  огненный
змей потянулся ко мне, лизнул мой лоб своим раздвоенным язычком  и  скрылся.
Из облачка послышался небесно нежный голос, тихий и царственный:
     - Удалитесь, мои служители, оставьте меня с  сыном  Земли,  которого  я
призвала к себе.
     И точно стрелы, выпущенные из лука, облаченные в пламя духи и  божества
улетели прочь.
     - Не бойся, о Гармахис, - произнес голос. - Я - Та, которую  ты  знаешь
под именем Исиды, это имя мне дали  египтяне;  не  пытайся  узнать  обо  мне
что-то еще - это тебе недоступно. Ибо я -  все  сущее.  Жизнь  -  моя  душа,
Природа - облачение. Я - смех ребенка, я - любовь юной девушки, я -  поцелуй
матери. Я - дитя и служанка Непостижимого, который  есть  Бог,  или  Великий
Закон Мироздания, или Судьба, хотя сама я и не Богиня, и  не  Судьба,  и  не
Закон. Это мой голос ты слышишь, когда на земле дуют ветры и  ревут  океаны;
когда ты глядишь на звездную твердь, ты видишь мой  лик;  когда  весной  все
покрывается цветами, это я улыбаюсь, о Гармахис. Ибо я -  сущность  Природы,
и все, что она созидает, есть я. Все живое  одухотворено  моим  дыханием.  Я
рождаюсь и умираю, когда рождается и умирает луна; я  поднимаюсь  с  волнами
прилива и вместе с ними опадаю; я встаю на  небе,  когда  встает  солнце;  я
сверкаю в молнии и грохочу в раскатах грома. Я все великое  и  грозное,  что
царствует  и  повелевает,  я  все  малое  и  смиренное,  что   прозябает   в
ничтожестве. Я в тебе, Гармахис, а ты - во мне. То, что вызвало  из  небытия
тебя,  вызвало  и  меня.  И  потому  хоть  велико  мое  могущество,  а  тебе
подвластно так мало, - не бойся. Ибо нас связывает общая нить  жизни  -  той
жизни, что течет по этой нити через просторы вселенной к солнцам и  звездам,
к божествам и душам людей, объединяя  всю  природу  в  единое  целое,  вечно
меняющееся и во веки веков неизменное.
     Я склонил голову - говорить я не мог, меня сковывал страх.
     - Ты верно служишь мне, о сын мой, - продолжал тихий  нежный  голос,  -
велико было твое желание встретиться со мною здесь, в Аменти, и  ты  проявил
воистину  великое  мужество  и  выполнил  его.  Ибо  освободиться  от  своей
смертной оболочки раньше срока, назначенного тебе Судьбой, и  воплотиться  в
ипостаси духа, хотя бы на единый час, - подвиг,  на  который  способны  лишь
избранные. И я, о мой слуга и сын мой, я тоже страстно желала  увидеть  тебя
здесь, в этом Царстве Мертвых. Ведь боги любят тех, кто любит их, но  любовь
богов глубже и сильнее, а я, исполняющая волю Того,  кто  так  же  далек  от
меня, как я - от тебя, простого смертного, я - повелительница всех богов.  И
потому, Гармахис, я повелела, чтоб ты предстал здесь предо мной; и потому  я
говорю с тобою, и хочу, чтоб ты открыл мне свою  душу,  как  в  ту  ночь  на
башне храмовых ворот в Абидосе. Ведь я была тогда  с  тобой,  Гармахис,  как
была в тот же самый миг в мириадах других миров. И  это  я  вложила  в  твою
ладонь цветок лотоса - знак, о котором ты молил. Ибо  в  твоих  жилах  течет
царственная  кровь  моих  детей,  которые   служили   мне   тысячелетие   за
тысячелетием. И если ты восторжествуешь над врагами, ты  сядешь  на  древний
трон царей, ты очистишь мои оскверненные храмы, и Египет  будет  поклоняться
мне,  как  встарь,  со  всей  беззаветностью  веры.  Но  если  ты  потерпишь
поражение, тогда вечноживущий дух,  Исида,  превратится  для  египтян  всего
лишь в воспоминание.
     Голос умолк, и я, наконец-то собрав все свои силы, спросил:
     - Скажи мне, о дарующая благодать, значит я обречен на поражение?
     - Не спрашивай меня, - ответил голос, - не спрашивай о том, что мне  не
должно говорить тебе. Быть может, мне дано предугадать, что уготовано  тебе;
быть может, я не хочу предсказывать твою судьбу. Владыка  Вечности  взирает,
как все в мире развивается своим чередом, - так  разве  станет  он  торопить
цветок расцвести, когда семя растения едва успело лечь в лоно земли?  Придет
срок, и бутоны раскроются сами. Знай, Гармахис: не я  творю  будущее  -  его
творишь ты, оно рождается Великим Законом Мироздания и волей  Непостижимого.
А ты - тебе дана свобода выбирать, и победишь ты  или  потерпишь  поражение,
зависит от того, насколько ты силен и чист сердцем.  Вся  тяжесть  ляжет  на
тебя, Гармахис, - и бремя славы, и бремя позора. Что мне за  дело  до  того,
что будет? Ведь я лишь исполняю предначертанное. А теперь слушай  меня,  мой
сын: я всегда буду охранять тебя, ибо, подарив кому-то свою любовь,  я  дарю
ее навек и не отнимаю дара, хотя бы ты  и  совершил  что-то  дурное  и  тебе
порой будет казаться, что ты утратил ее. Так помни же: коль победишь -  тебя
ждет великая награда; проиграешь - поистине страшная кара падет  на  тебя  и
там, на Земле, и здесь, в стране, которую вы называете  Аменти.  Но  я  хочу
тебя утешить: муки и позор не будут длиться  вечно.  Как  бы  низко  ни  пал
праведный, если в его сердце живет раскаяние, он может  найти  путь  -  путь
тернистый, горький, - и снова подняться к прежним высотам.  Да  не  допустят
высшие силы, чтобы тебе пришлось искать этот путь, о Гармахис!
     И вот что я еще тебе скажу, мой  милый  сын:  ты  так  преданно  любишь
меня, и, пытаясь выбраться из лабиринта  лжи  на  земле,  в  котором  гибнет
столько людей, ибо они принимают оболочку за  дух,  а  алтарь  за  бога,  ты
нашел ниточку Многоликой  Истины;  и  я  тоже  люблю  тебя  и  надеюсь,  что
настанет день, когда ты благословленный Осирисом, вступишь в  мое  сияние  и
будешь служить мне; и потому, Гармахис,  тебе  будет  дано  услышать  Слово,
которым те, кто говорил со мной,  могут  вызвать  меня  из  горнего  мира  и
увидеть лик Исиды, даже взглянуть в глаза Вестнице  Непостижимого  -  и  это
значит, что ты спасен от уничтожения в смерти.
     Смотри же!
     Неземной голос умолк; темное облачко  над  алтарем  заклубилось,  стало
менять очертания, вот оно  вытянулось,  посветлело,  засветилось,  и  передо
мной возникла зыблящаяся фигура женщины в  покрывале.  Из  ее  сердца  снова
выполз золотой змей и живым венцом обвил туманное чело.
     И  тогда  глас  изрек  Божественное  Слово,  и  все  покровы  спали   и
растворились в воздухе, моим глазам  предстало  сияние  такой  непереносимой
красоты, что даже  вспоминая  ее  я  едва  не  лишаюсь  чувств.  Но  мне  не
позволено открывать людям то, что я видел. Да, много времени  прошло  с  тех
пор, однако и сейчас я не могу нарушить  запрет,  хоть  мне  и  было  велено
поведать о событиях, которых я был участником и свидетелем, в  надежде,  что
моя летопись, быть может, сохраниться  для  грядущих  поколений.  Итак,  мне
было явлено то, что невозможно и вообразить, ибо есть в мире высшая  красота
и высшее величие, которые недоступны человеческому воображению. Я их  увидел
и не выдержал этого зрелища, я пал ниц,  чувствуя,  что  этот  образ  навеки
врезался в мою память, зная, что Великое Слово будет нестихающим эхом  вечно
звучать в моей душе.
     И когда я падал, мне показалось, что огромный зал словно бы  раскололся
и обломки свились огненными  языками  вокруг  меня.  Потом  налетел  могучий
ураган, раздался космический гул, мелькнула мысль: это гул миров,  несущихся
в потоке Времени... и все исчезло, меня не стало.


                                 Глава VII,
                   повествующая о пробуждении Гармахиса,
              о его коронации венцом Верхнего и Нижнего Египта
                      и о совершенных ему приношениях

     Я проснулся и увидел, что лежу, простертый, на каменном полу  святилища
Исиды в Абидосском храме. Надо мной  стоял  старик-жрец,  руководивший  моим
посвящением, в руке у него был светильник. Он нагнулся ко  мне,  внимательно
вглядываясь в лицо.
     - Уже день,  Гармахис,  -  день  твоего  второго  рождения,  ты  прошел
таинство посвящения и родился заново! - произнес он наконец. -  Благодарение
богам! Встань, царственный Гармахис... нет,  не  рассказывай  мне  ничего  о
том, что с тобой происходило. Встань,  возлюбленный  сын  Всеблагой  Матери.
Идем же, о проникший сквозь огонь и увидевший, что лежит за океаном тьмы,  -
идем, рожденный заново!
     Я  поднялся   и,   с   трудом   превозмогая   слабость,   ошеломленный,
потрясенный, двинулся за ним из темноты святилища на яркий утренний свет.  Я
сразу же ушел в комнату, где  жил,  лег  и  заснул,  и  никакие  видения  не
тревожили на этот раз мой сон. И ни единый человек не  спросил  меня  потом,
что же я видел в ту страшную ночь и как я разговаривал  с  богиней,  -  даже
мой отец.
     После всего того, о чем я рассказал, я  попросил  у  жрецов  позволения
больше молиться Великой Матери Исиде и глубже  изучить  ритуалы  таинств,  к
которым у меня уже был  ключ.  Более  того,  меня  посвятили  в  тонкости  и
хитросплетения политики, ибо со всех концов Египта  к  нам  в  Абидос  тайно
приезжали встретиться  со  мной  знатнейшие  вельможи  и  сановники,  и  все
рассказывали, как яростно народ ненавидит царицу  Клеопатру  и  о  событиях,
которые происходят в стране. Срок  приближался;  прошло  уже  три  месяца  и
десть дней с той ночи, когда мой дух  покинул  на  недолгое  время  тело  и,
продолжая жить, перенесся в иные миры и предстал перед  Исидой,  после  чего
было решено  возвести  меня  на  трон  с  соблюдением  всех  предписанных  и
освященных веками обрядов, хотя и в величайшей тайне,  и  короновать  венцом
владыки Верхнего и  Нижнего  Египта.  К  торжественной  церемонии  в  Абидос
съехались знатнейшие и влиятельнейшие из граждан, жаждавших  освобождения  и
возрождения Египта, - всего их оказалось тридцать семь  человек:  по  одному
из каждого нома и по одному от самого крупного города  в  номе.  Кем  только
они ни переодевались для путешествия  -  кто  жрецом,  кто  паломником,  кто
нищим. Приехал также мой дядя Сепа -  он  хоть  и  путешествовал  под  видом
бродячего лекаря, но зычный голос  выдавал  его,  как  ни  старался  он  его
укротить. Я, например, еще издали узнал дядю,  встретив  на  берегу  канала,
где я прогуливался, хотя уже  наступили  сумерки  и  лицо  его  было  скрыто
огромным капюшоном,  который  он,  как  и  положено  людям  этой  профессии,
накинул себе на голову.
     - Пусть поразят  тебя  все  хвори  и  болячки,  какие  только  есть  на
свете! - прогремел мощный голос, когда я, приветствуя дядю,  назвал  его  по
имени. - Неужто человек не может изменить