навытяжку перед полковником Мохлесом. Тот приглашающим жестом
указал ему на обвиняемых.
   Адвокат поморщился, откашлялся и посмотрел на судей.
   - Я благодарю многоуважаемый суд за оказанное мне высокое доверие,  -
начал он. У него был высокий голос с раскатистыми северными интонациями.
- Надеюсь, что господин судья останутся довольны моей работой.
   Полковник Мохлес попивал кока-колу, один из помощников  чистил  ногти
сложенным вчетверо листом бумаги, а другой с живым интересом  следил  за
передвижением большого паука по стене зала заседаний.
   - Совершенные обвиняемыми преступления носят столь  тяжкий  характер,
что в любой другой стране они были бы казнены без суда  и  следствия,  -
продолжал адвокат. - И только благодаря огромному терпению и великодушию
иракского народа я сейчас имею честь рассматривать их дело  перед  лицом
многоуважаемых судей.
   Малко казалось, что все это ему снится. У  этого  странного  адвоката
было еще более странное представление о правосудии... Но араб все больше
увлекался своей речью.
   - Признаюсь, - продолжал он, - что после  прочтения  материалов  дела
меня охватило глубокое  отвращение.  Я  не  ожидал,  что  человек  может
поступить так подло и низко по  отношению  к  нашей  великой  и  любимой
стране...
   Полковник Мохлес, напившийся  кока-колы  не  смог  сдержать  отрыжку.
Адвокат испуганно прервал "защиту". Толстяк  покровительственным  жестом
предложил ему продолжать.
   - Я считаю, - повел далее  речь  адвокат,  что  критиковать  действия
досточтимого суда было бы безосновательно и граничило бы  с  проведением
враждебной пропаганды. Если эти люди сейчас перед  нами  -  значит,  они
виновны, а раз виновны, то  должны  быть  наказаны  в  интересах  нашего
любимого Ирака.
   Первый  помощник  прокурора  начал  проявлять  признаки   нетерпения.
Видимо, его раздражала чрезмерная доброта  полковника  Мохлеса.  Заметив
это, адвокат решил закругляться.
   - Будучи честным гражданином Ирака, - заторопился он, - я не могу  ни
заступиться за них,  ни  простить.  Я  просто  не  имею  на  это  права,
поскольку  считаю  их  виновными.  Однако  ввиду   семейного   положения
подсудимых я прошу уважаемый трибунал  проявить  к  ним  снисхождение  в
рамках  осуществления  неотъемлемых  прав,  которыми   обладают   органы
правосудия.
   Он умолк и вытер губы тыльной стороной ладони, опасаясь, что  говорил
слишком долго.
   Полковник Мохлес жестом успокоил его:
   - Мэтр, суд по достоинству оценил вашу речь  в  защиту  подсудимых  и
примет ее к сведению. Вы можете быть свободны.
   Адвокат покорно поклонился почти до самого пола и бесшумно  удалился,
даже не взглянув на тех, чьему делу посвятил столько времени и сил.
   Полковник Мохлес посовещался с помощниками. Дискуссия длилась  минуту
или две, после чего толстый офицер ровным голосом объявил:
   - По  результатам  обсуждения  трибунал  приговаривает  обвиняемых  к
смертной казни.
   На  этом  закончил   заседание   и   вышел,   сопровождаемый   обоими
помощниками.
   Через  пять  минут  уполномоченный  Министерства  обороны  официально
заявил журналисту из "Аль-Таура", что Революционный трибунал  приговорил
к смерти семерых подсудимых и оправдал одного. Фамилии приговоренных  до
казни опубликованы не будут. Защиту представлял мэтр Абдул Харайя,  член
Багдадской коллегии адвокатов.
   Журналист  пришел  в  восторг  от   подобного   "либерализма".   Ему,
разумеется, забыли сказать, что для участия  в  заседании  мэтра  Абдула
Харайю извлекли из тюремной камеры, где  он  находился  уже  три  месяца
(причем все его профессиональные знания  не  могли  помочь  ему  уяснить
причину  собственного  ареста)  и  по  окончании   процесса   немедленно
водворили  обратно.  Адвокату  оставалось  лишь   надеяться,   что   его
добросовестность сократит срок заключения.
   После того, как полковник Мохлес отрывисто произнес последнюю  фразу,
Малко словно остолбенел.  Сказанные  слова  с  трудом  доходили  до  его
сознания. До сих пор он еще надеялся, что в последний момент  произойдет
чудесное освобождение, или что его приговорят к максимальному  тюремному
сроку, который впоследствии сократят. Теперь же невидимый  голос  внутри
отчаянно кричал, что ему конец, что никто даже не представляет,  где  он
находится, и что мир узнает о его казни только после похорон.
   Он посмотрел на Джемаля. Лицо курда  было  спокойным,  но  на  скулах
выступили красноватые пятна.
   Малко приговаривали к смертной казни второй раз тогда, в Бурунди,  он
знал, что помощь идет. Здесь же никакой надежды у него не было.  К  тому
же иракцы представляли гораздо  большую  опасность,  чем  клоуноподобные
бурундийские негры.
   Охранник в красном кепи  открыл  наружную  дверь  и  жестом  приказал
следовать за ним. Он обменялся с Джемалем  несколькими  словами,  и  тот
что-то спрятал в руке.
   В коридоре курд подошел к Малко поближе и шепнул:
   - Хороший парень. Сигарету мне дал. И сказал, что  казнят  не  сразу.
Мол, пока мы живы, надежда есть.
   Малко взглянул  на  солдата.  У  того  было  простецкое  лицо  южного
крестьянина, маленькие глубоко сидящие глаза и узловатые руки,  которыми
он сейчас сжимал чехословацкий автомат. Его тощая шея смешно торчала  из
воротника форменной рубахи. Похоже, ему было наплевать, какое  в  стране
правительство, лишь бы досыта кормило...
   За спиной Малко захлопнулась дверь полицейского фургона.
   Через маленькое овальное окошко он увидел безоблачное  голубое  небо.
Машина тронулась с места. До Баакубы  был  час  езды.  В  обратный  рейс
пассажиров оттуда уже не брали.
   В фургоне Малко впервые испытал настоящий страх.

Глава 15

   Амаль Шукри  уже  выходила  из  будки  контрольно-пропускного  пункта
телецентра, как вдруг ее кто-то окликнул.  Она  обернулась  и  оказалась
лицом к лицу со своим директором. Он тут же шутки ради  притиснул  ее  к
плакату с изображением Моше Даяна, висящего на виселице.
   - Ты что, не знаешь?  При  выходе  всех  следует  обыскивать!  Таковы
правила.
   Его руки уже обхватили девушку за талию, причем пальцы, словно жившие
обособленной жизнью, ползли все выше и  все  ближе  к  груди,  обтянутой
фиолетовой тканью. Сейчас директор утратил  весь  революционный  пыл,  с
которым он  в  своем  кабинете  принимал  посетителей  и  демонстрировал
лежащий на столе автомат.
   В первый же день, когда Амаль  пришла  работать  на  радио,  директор
пообещал себе овладеть ею, но до сих  пор  ему  удавалось  лишь  изредка
сорвать у нее мимолетный поцелуй.
   Вот и сейчас Амаль удалось ловко высвободиться. Но  директор  ухватил
ее за руку  и  потянул  к  выходу,  провожаемый  завистливыми  взглядами
агентов безопасности. Они бы тоже не отказались ее обыскать.
   - Пойдем выпьем по чашечке кофе, - предложил директор. - У  меня  для
тебя важная новость.
   - Ах, вот как? - заинтригованно улыбнулась  она,  втайне  надеясь  на
повышение или прибавку к жалованию. (Она получала двадцать пять  динаров
в месяц - столько же, сколько обычная секретарша, и этого  едва  хватало
на уход за одеждой). Так или иначе, директорский "мерседес" избавлял  ее
от необходимости полчаса ждать автобус. Она с наслаждением плюхнулась на
мягкое сиденье машины.  Директор  немедля  положил  правую  руку  на  ее
колено. По спине Амаль пробежала невольная приятная дрожь.
   - Так что у вас за новость?
   Рука  медленно  заскользила  по  толстому   цветному   чулку.   Амаль
инстинктивно сжала ноги.
   - Революционный  трибунал  вынес  справедливый  приговор  одиннадцати
предателям и шпионам, - радостно объявил директор. - Они  будут  казнены
завтра утром.
   "Казнены"...  Амаль  мгновенно  вспомнила  о  Малко,  и  ее  охватила
приятная истома. Директор истолковал это  по-своему  и  положил  руку  в
такое недозволенное место, что девушка прижалась к дверце машины, в душе
проклиная его за то, что он прервал ее сладкие воспоминания.
   Однако среди ее мыслей о возлюбленном не все были приятными. Ведь  он
повел себя как большинство  мужчин:  получил  желаемое  и  исчез.  Малко
отсутствовал  уже  целую  неделю.  Сгорая  от  стыда,  она  позвонила  в
"Багдад-отель", и ей лаконично ответили, что он уехал.
   Уехал, не оставив даже открытки! Мерзавец, - подумала  Амаль.  Однако
тут же вспомнила кое-что такое, от чего у нее затвердели соски. Пожалуй,
все  же  хорошо,  что  он  уехал.  Иначе  она  неизбежно,  по-настоящему
сделалась бы его любовницей.
   Видя явное волнение Амаль, директор все больше распалялся.  Эх,  если
бы не шофер...
   - Хочешь присутствовать при казни? - спросил он так хрипло,  что  она
повернула голову. Он желал ее, и это было очень заметно.
   - Нет-нет, - поспешно ответила она. Директор,  чего  доброго,  станет
думать о ней Бог знает что! Внезапно разозлившись на Малко,  она  решила
послать его к чертям вместе со всеми его условными знаками... Она ему не
потаскуха, которую выбрасывают после употребления.
   Они доехали до "Багдад-кафе". Выходя из машины, Амаль  повернулась  и
щедро открыла бедро. Для чего же, спрашивается, придумали  мини-юбки?  -
сказала она себе.

***

   Над Багдадом и окружавшей его пустыней висел  голубоватый  туман.  Он
окутывал покровом тайны  этот  край,  истерзанный  солнцем,  затопленный
песками, погубленный ленью и бездельем, приговоривший сотни тысяч  людей
к  мучительному  выживанию.   Через   час-другой   этот   туман   обещал
превратиться в обволакивающую влагу, еще более трудно  переносимую,  чем
жара.
   Однако по багдадским понятиям день начинался очень даже неплохо.
   ... Амаль вышла "из автобуса. На ней было  легкое  цветастое  платье.
Попадавшиеся  по  дороге  постовые,  как  обычно,   бросали   ей   вслед
непристойные намеки относительно размеров ее бюста.
   Девушка добралась до студии ровно без четверти шесть. Это был один из
тех редких случаев, когда она приходила на работу раньше времени.  Амаль
заметно нервничала. Накануне, отвозя ее домой,  директор  проявил  такую
настойчивость, что она, не видя иного выхода, позволила себя целовать  и
откровенно трогать руками. Думая, впрочем, о Малко. Она вспомнила о нем,
вернувшись домой, переодеваясь и ложась спать, и Малко не выходил у  нее
из головы добрую половину ночи. Она  отчаянно  ворочалась  в  постели  и
никак не могла заснуть.
   Проснулась  она  в  нерешительности.  Ее  охватило  безумное  желание
передать условленный сигнал, но ей было трудно  перешагнуть  через  свою
гордость. Оказать услугу человеку,  которому  она  почти  все  отдала  и
который  ее  бросил!  Припомнив  недалекое  прошлое,  она  закипела   от
возмущения.
   В шесть часов она включила  иракский  гимн  и  прочла  первую  сводку
новостей. Сигнал о предстоящей казни следовало передать во время  второй
сводки.
   Чтобы не думать о Малко,  она  начала  нервно  перебирать  пластинки,
стирая с них пыль и снова вкладывая в конверты.
   Она  уже  собиралась  перейти  в  дикторскую,   когда   дверь   вдруг
приоткрылась, и в фонотеку вошел директор. Он на  цыпочках  подкрался  к
Амаль сзади и внезапно  обхватил  руками  ее  грудь,  легонько  ущипнув.
Вчерашняя встреча его явно раздразнила.
   Амаль возмущенно отскочила в сторону:
   - Господин Актияр, я работаю!
   - Еще успеешь, - возразил  директор.  -  Поставь-ка  долгоиграющую  и
пойдем побеседуем у меня в кабинете.
   Он начал снова подбираться к ней, протягивая руки.  Это  окончательно
взбесило Амаль: она решила как следует проучить наглеца.  Однако  сейчас
нужно было избавиться от него как можно скорее. Когда он уже целовал  ее
в шею, Амаль прошептала:
   - Не здесь, господин Актияр, нас могут увидеть...
   - А где же? - мгновенно  отреагировал  он.  Амаль  сделала  вид,  что
размышляет.
   - Ну, скажем, вечером, в отеле "Семирамида". Если будете себя  хорошо
вести...
   Довольствуясь этим обещанием, директор отпустил  ее.  Как  только  он
вышел, Амаль кинулась искать баасистский гимн. Он оказался под рукой, но
сначала ей пришлось дожидаться  окончания  вокализов  египетской  певицы
Ферден.
   Гимн партии Баас  шел  под  первым  номером  сборника  патриотических
мелодий и песен. Амаль установила ручку скорости напротив  отметки  "45"
вместо положенных "33", опустила иглу на  край  диска  и  нажала  кнопку
"ПУСК".
   Часы показывали шесть двадцать  восемь.  Амаль  скрылась  в  туалете,
чтобы пластинка успела проиграть  на  не  правильной  скорости  хотя  бы
минуту. С бьющимся сердцем она смотрела на себя в  зеркало  и  думала  о
Малко, надеясь, что он вспоминает о ней хотя бы сейчас. Она представила,
как он нежится под солнцем Бейрута рядом с очаровательными ливанками,  и
задрожала от ревности.
   Вернувшись в дикторскую, Амаль  сразу  же  переставила  пластинку  на
обычную скорость, извинившись перед слушателями.  Операторы  ожесточенно
махали ей руками через стекло.
   Спустя полминуты в дверь заглянул рассерженный директор:
   - Амаль! В чем дело?!
   Выставив грудь вперед, она  улыбнулась  ему  самой  что  ни  на  есть
чарующей улыбкой:
   - Это все  из-за  вас!  Вы  меня  так  взволновали,  что  я  ошиблась
скоростью...
   Он мгновенно смягчился и игриво проворковал:
   - Ладно, до вечера...
   Если бы она согласилась зайти в его кабинет, пластинка  вертелась  бы
на не правильной скорости до самого конца.

***

   Черная  Пантера  рассеянно  подбрасывала   на   ладони   патроны   от
парабеллума. Рядом с ней стоял транзисторный  приемник.  Вход  в  подвал
охраняли два курда. Убежище партизан располагалось к югу от  Багдада,  в
двухстах метрах от Басры и в пятидесяти шагах от казармы Первой танковой
бригады.
   Пленный, сидевший в углу со связанными за спиной руками,  смотрел  на
женщину расширенными от ужаса глазами: она предупредила,  что  в  случае
опасности он умрет первым. До сих пор с ним обращались безукоризненно  и
кормили рисом и рыбой наравне со всеми. Его форма оставалась практически
чистой.
   Партизанка с раздражением убавила громкость транзистора.  Ей  уже  до
смерти   надоело   слушать   по    утрам    пропагандистские    передачи
"Радио-Багдад". Но это было последнее, что она могла сделать для  Малко.
Она не сомневалась, что он либо мертв, либо уже  ни  на  что  не  годен.
Равно как и Джемаль. Война есть война... В ночь после их ареста Гюле  не
спала вообще, будучи уверена,  что  Малко  или  Джемаль  заговорили  под
пыткой. Но ничего не произошло. Тогда она сменила убежище и выждала  еще
несколько дней.
   Затем, выполняя данное обещание, приступила  к  подготовке  операции.
Она сомневалась, что в Бейруте знают условный сигнал  и  что  он  вообще
когда-либо прозвучит, но хотела быть наготове.
   И сейчас все приготовления были уже завершены.
   Углубившись в раздумья, она не сразу обратила  внимание  на  странные
звуки, доносившиеся из транзистора.  Последовала  краткая  пауза,  затем
раздался женский голос с извинениями, и тесный подвал  заполнили  первые
аккорды баасистского гимна.
   Гюле одним рывком поднялась на ноги. Она не верила своим  ушам,  хотя
твердо обещала себе выждать еще неделю, прежде чем отправиться  в  горы.
Если Малко мертв, он сумел нанести решающий удар после смерти...
   - Есть! - сказал помощник Гюле,  худой  жилистый  курд,  отличавшийся
невероятной выносливостью. Он вытащил из кармана металлическую коробку с
приваренной к ней цепочкой и присел на корточки рядом с пленным.
   На другом конце цепочки было кольцо от наручников. Курд защелкнул его
на левой щиколотке пленного, затем поднял штанину его форменных  брюк  и
примотал коробку пластырем к ноге. Все это заняло не больше минуты. Курд
поднялся и сделал знак Гюле: мол, готово. Партизанка подошла к пленному.
   - Ты хочешь жить?
   Несчастный энергично закивал головой.
   - Умеешь водить грузовик?
   Пленный снова кивнул.
   Желтые глаза Гюле гипнотизирующе смотрели на солдата.
   - Войдешь во двор казармы, - продолжала она, - сядешь  в  грузовик  и
остановишь его на углу улицы. Понятно?
   - Балех, - ответил солдат по-курдски.
   Желтые глаза свирепо блеснули. Гюле вынула из ножен  кинжал  и  одним
движением перерезала веревки на  руках  пленного.  Потом  наклонилась  и
добралась до коробки. На крышке был маленький  циферблат  с  цифрами  от
одного до десяти. Гюле поставила стрелку на "6" и выпрямилась.
   - Не вздумай  нас  обмануть,  -  сказала  она.  -  В  коробке  мощная
взрывчатка. Взрыв произойдет через шесть минут. Если ты не вернешься  за
это время, тебя разорвет на куски. Мне одной известно,  как  выключается
механизм. Ты должен успеть угнать грузовик и возвратиться. Иди.
   Солдат в ужасе таращился на нее. Она хлопнула  его  по  плечу.  Будто
очнувшись, он побежал прочь. Превращенный в живую бомбу, он был  слишком
напуган,  чтобы  попытаться  избавиться  от  смертоносного  груза.  Гюле
видела, как он вошел во двор казармы, расположенной  на  противоположной
стороне улицы.
   - Если грузовик не заведется, - сказала  она  своему  заместителю,  -
попробуем  воспользоваться  паникой  после  взрыва  и   угнать   другой.
Приготовиться.
   Все курды были уже на ногах. Они обернули оружие тряпками и увешались
запасными магазинами. У всех были идеально новые  винтовки  "армалит"  -
подарок "Интерармко".
   - Он действительно может взорваться? - спросил Сер, заместитель Гюле.
   Она подняла брови:
   - Конечно.
   Она гордилась своим планом. После долгих размышлений  Гюле  пришла  к
выводу, что к тюрьме  лучше  всего  подъехать  на  армейском  грузовике.
Однако его следовало  угнать  в  последний  момент,  поскольку  спрятать
грузовик в Багдаде было невозможно.
   Именно поэтому она выбрала укрытие  напротив  казармы.  Помимо  всего
прочего,  казарма  располагалась  за  чертой  города,  и  это  позволяло
добраться до Баакубы гораздо быстрее.
   Конечно, за грузовиком можно было послать кого-нибудь  из  своих.  Но
это представлялось слишком рискованным.  Поэтому  пять  дней  назад  они
захватили  иракского  солдата.  За  третий  и  четвертый  день  знакомый
часовщик изготовил бомбу замедленного действия. И Гюле очень  надеялась,
что механизм не разладится.
   - Вот он! - сказал Сер.
   На углу остановился грузовик.  Гюле  метнулась  к  нему  и  влезла  в
кабину. Лицо водителя было серым от страха.
   - Скорее, скорее, - взмолился он.
   Партизанка наклонилась, задрала брюки и сорвала с  его  ног  коробку.
Стрелка была между двойкой  и  единицей.  Острием  кинжала  она  открыла
крышку и перерезала два провода. Все.
   Курды были уже в машине. Сер влез в  кабину,  а  Гюле  перебралась  в
кузов. Женщина в кабине  армейского  грузовика  неизбежно  привлекла  бы
внимание постовых.
   Водитель трясущимися руками вцепился в руль.  Сер  слегка  ткнул  его
острием ножа.
   - Едем к тюрьме Баакуба. Я буду показывать дорогу. Жми  вовсю,  иначе
убью.
   Грузовик рванул с места. Гюле  посмотрела  на  часы:  шесть  тридцать
пять. Они опаздывали. До Баакубы было не меньше получаса  обычной  езды.
Она отодвинула занавеску и крикнула Серу:
   - Быстрей! Быстрей!
   "ГАЗ-51"  с  ревом  понесся  по  шоссе,  оставляя  позади   последние
городские строения.

Глава 16

   Два  "дугласа-скайрейдера"   медленно   кружились   над   территорией
Иранского Курдистана, стараясь не слишком удаляться от  базы.  К  западу
начинался сектор  действия  иракских  радаров,  к  востоку  -  иранских.
Официально никто никаких  вылетов  не  совершал.  Маршрут  самолетов  не
наносился на карты и не был согласован с наблюдательной вышкой аэродрома
Керманшах.
   Родезийские пилоты Джос Колнер и Йен Смит уже получили по пять  тысяч
долларов авансом. За выполнение работы им обещали еще по пять тысяч.  По
возвращении - если оно состоится.
   Оба пилота считали эту сумму вполне подходящей платой за их спокойные
воздушные прогулки. Пока что самым трудным было поймать "Радио-Багдад" с
его визгливыми песнями и оглушительным рявканьем дикторов. На  фюзеляжах
и кр