озднее, и  тем  не менее все это не надломило вас. Этим,
собственно, вы и  произвели  на меня большое  впечатление - светский молодой
человек,  который  не надломился,  который  сохраняет  здоровую психику.  Вы
понимаете, что это своего рода достижение?
     - А что вы знаете о светских молодых людях... сэр? - спросил Хирн.
     Генерал закурил сигарету.
     -   Я   знаю   все.   Правда,   такое   утверждение  звучит   настолько
неправдоподобно,  что  люди  отказываются верить  вам,  но  на этот  раз оно
соответствует  действительности. - На  лице Каммингса появилась  добродушная
улыбка. - Плохо  только, что  у вас сохранилось одно убеждение: когда-то вам
вбили в голову, что "либерал"
     означает только хорошее,  а "реакционер" - только плохое, и вы никак не
можете отказаться от  этой мысли. Вся ваша  шкала ценГостей  заключена между
этими словами, всего двумя словами.
     И больше вы ничего не признаете.
     - Может  быть, вы разрешите мне  сесть? -  спросил Хирн, переминаясь  с
ноги на ногу.
     -  Да,  пожалуйста. - Каммингс посмотрел на него  и  спросил  абсолютно
безразличным тоном: - Вы не обижаетесь, Роберт?
     - Нет, больше не обижаюсь.
     С запоздалой проницательностью Хирн неожиданно понял, что генералу  это
тоже кое-чего стоило - приказать ему встать. А вот чего именно - трудно было
сказать.  Во  время  всего этого  разговора Хирн, по  существу,  оборонялся,
взвешивал  каждое  слово,  а  вовсе  не  свободно  выражал  свои  мысли.  Но
неожиданно он понял, что и генерал был точно в таком же положении.
     - У вас, как реакционера,  большое будущее, - сказал  Каммингс. - А вот
моя беда в том, что на моей стороне нет ни одного порядочного мыслителя. Я -
феномен и поэтому чувствую себя одиноким.
     "Между нами всегда существует какая-то неопределенная  напряженность, -
подумал Хирн.  -  Его и  мои слова и мысли  всплывают на поверхность, как бы
преодолевая плотный противодействующий масляный покров".
     - Вы глупец, если не понимаете, что предстоящее столетие - это столетие
реакционеров, которые будут царствовать, может быть, целое тысячелетие. Это,
пожалуй, единственное из сказанного Гитлером, что нельзя назвать результатом
стопроцентной истерии.
     Через  слегка приоткрытый вход в  палатку виднелся почти  весь  штабной
бивак: палатки,  частично  расположенные  правильными  рядами, а  частично в
хаотическом  беспорядке,   поблескивающая  в  лучах  послеобеденного  солнца
расчищенная от растительности земля; сейчас лагерь  казался почти безлюдным,
потому что большую часть солдат отправили на работы.
     Напряженность между ними создал генерал, и сам он ощущал ее так же, как
Хирн.  Он  держался за Хирна. Но  почему?.. На этот вопрос Хирн  ответить не
мог. Он  не знал -  почему. В  то  же  время  и сам  Хирн не мог противиться
необъяснимому  магнетизму в  генерале, магнетизму, который исходил от всего,
что сопутствовало воле и власти  этого человека. Хирну приходилось встречать
людей, которые  были  не менее умны,  чем генерал; он даже знал одного-двух,
которые были более мудрыми и проницательными. Но  вся разница в том, что эти
люди не были  активными  деятелями,  или  результаты  их  действий  не  были
очевидными,  или  действовали  они  в  слишком сложных  условиях  - условиях
поглощающего  вакуума  американской жизни. Генерала можно было бы  вообще не
считать умным, если бы  не  тот  факт, что  здесь, на  острове,  он управлял
буквально  всем  и  всеми.  Поэтому  все, что  он  говорил,  звучало  весьма
убедительно и обоснованно. Пока Хирн оставался с ним, он  мог наблюдать весь
процесс  от зарождения мысли до осязаемых и непосредственных результатов  на
следующий день или в следующем месяце. Возможность наблюдать такой процесс -
редкость, в прошлом у Хирна ничего такого  не  было. Это  его  интриговало и
увлекало.
     -  Заметьте, Роберт,  мы живем в  средние века новой эры,  находимся на
пороге  возрождения  безраздельной  власти.  Сейчас  я выполняю сравнительно
изолированную функцию:  я, по  существу, не  более  чем главный  монах,  так
сказать, настоятель в своем маленьком монастыре.
     Каммингс долго говорил в том же духе.
     "Ну и чудовище этот Каммингс", - подумал о нем Хирн.


ХОР


     Очередь к солдатской кухне

     Палатка-кухня  расположена  на  низком обрыве, с  которого хорошо видны
песчаный берег и море. Перед входом  в палатку широкая и низкая скамейка, на
которой расставлены четыре или пять кастрюль  и противней с едой. К скамейке
тянется весьма нестройная очередь солдат. Подходя, каждый из них протягивает
раскрытый котелок и  алюминиевую тарелку. Подходит  очередь Реда, Галлахера,
Брауна  и  Уилсона.  Приблизившись  к скамейке,  они  демонстративно  нюхают
главное  блюдо,  вываленное в  большой  квадратный противень.  На  сегодня -
консервированное мясо со слегка подогретыми тушеными овощами. Второй  повар,
вечно  хмурый  краснолицый парень с большой лысиной, кладет в каждую тарелку
приличную порцию мяса и овощей.
     Ред. Что это за дерьмо?
     Повар. Собрали из-под хвоста козы. А ты думал - что тебе дадут?
     Ред. О'кей, я просто подумал, здесь что-нибудь такое, что нельзя есть.
     (Общий хохот.)
     Повар.  Давайте,  давайте, двигайтесь  повеселее,  пока  я вам кишки не
выпустил.
     Ред (показывая на место ниже пояса). На-ка вот, выкуси.
     Галлахер. Опять это проклятое варево.
     Повар (кричит в сюрону других поваров и дежурных по кухне).
     Эй, ребята, рядовой Галлахер недоволен!
     Дежурный по кухне. Пошли его в офицерскую столовую!
     Галлахер. Тогда хоть добавь по крайней мере!
     Повар. Порции определены на научной основе. Давайг давай, проходи!
     Галлахер. Скупердяй  ты, вот что  я теб  скажу, Повар.  Ладйо,  ладно,
проваливай!
     (Галлахер проходит.)
     Браун. Слушай, ты самый лучший парень во всей дивизий.
     Повар. Выпрашиваешь побольше мяса? Проваливай, не получишь. Мяса нет.
     Браун. Ты самый никудышный парень во всей дивизии.
     Повар   (поворачиваясь  к   другим  поварам).  Смирно!  Сержант   Браун
производит смотр.
     Браун. Вольно, вольно, продолжайте работать.
     (Браун отходит от скамейки.)
     Уилсон.  Надоело одно и  то же! Неужели вы не  способны приготовить эту
тушенку по-другому?
     Повар. Когда от нее идет пар - она варится, а как только пойдет  дым  -
значит, готова. У нас такой рецепт.
     Уилсон (хихикая). Специалисты!
     Повар. Давай, давай, проходи, не задерживай других.
     (Очередь продолжает медленно продвигаться.)


4


     К концу первого месяца  кампании войска первого эшелона продвинулись на
юг до основания полуострова.  Дальше  в обе стороны  простирался  собственно
остров, а  приблизительно в пяти  милях южнее параллельно  побережью тянулся
горный хребет Ватамаи.
     Оборонительный рубеж  генерала Тойяку находился слева от полуострова  и
представлял собой  сравнительно прямую линию, проходившую от подножия гор до
уреза воды на  берегу.  Как  выразился генерал Каммингс  перед  сотрудниками
своего   шгаба,  он  должен  был  теперь  "свернуть   с  широкого  проспекта
полуострова  влево -  в  узкую  улицу с  огромной  заводской  стеной справа,
кюветом слева (море) и войсками Тойяку в центре".
     Каммингс блестяще  развернул наступающие  войска влево. А  сделать  это
было нелегко. Ему пришлось развернуть свою стабилизировавшуюся наконец линию
фронта на девяносто градусов влево.
     Для этого  надо было, чтобы  роты на левом фланге, упиравшиеся в  море,
продвинулись вперед приблизительно на полмили, в то время как роты на правом
фланге  прошли бы за то же время  шестимильный  путь по джунглям,  постоянно
рискуя быть атакованными частями противника.
     У генерала было два альтернативных плана. Более безопасный план состоял
в том, чтобы направить правофланговый батальон в глубь острова, поставив ему
задачу дойти  до  подножия  горного хребта. Временная линия  фронта  в  этом
случае могла бы пройти по диагонали, и  тогда правый фланг должен был бы, не
отрываясь  от подножия хребта, медленно продвигаться влево, до тех пор, пока
не  оказался бы перед оборонительным рубежом генерала Тойяку, Но на это ушло
бы несколько дней, возможно даже целая  неделя, особенно если противник стал
бы  оказывать  существенное  противодействие.  Второй  вариант,  куда  более
опасный, чем первый, состоял в том, чтобы направить  правофланговые части  к
тому  месту  у подножия  горного хребта,  на которое  опирался  левый  фланг
оборонительного рубежа генерала Тойяку. Следуя этому плану, всю линию фронта
представлялось возможным развернуть в течение одного дня.
     Однако этот второй вариант был связан с огромным риском.
     Тойяку,  несомненно,  держал  бы в  готовности части для прорыва фронта
наступающих войск и  захвата их в клещи.  В течение всего дня разворачивания
линии  фронта  влево  правый фланг  войск  генерала  Каммингса оставался  бы
незащищенным и, следовательно,  весьма уязвимым. Тем не менее Каммингс пошел
на  риск и воспользовался второй возможностью. В  день операции он снял один
батальон солдат со строительства дороги и держал его в резерве.
     Командирам правофланговых  рот  он поставил  задачу: продвигаться через
джунгли, не заботясь о своих флангах и тылах; главным для них было совершить
днем шестимильный марш через "ничейную"
     территорию и создать к исходу дня  оборонительные  позиции  у  подножия
горного хребта на расстоянии мили от передовых постов генерала Тойяку.
     Предположения генерала Каммингса оправдались. Тойяку  выслал роту своих
войск  для  охвата  разворачивающегося  фланга,  но эта  рота была встречена
резервным  батальоном и  почти полностью окружена, В течение нескольких дней
позади  продвинувшихся  частей  дивизии  Каммингса  в  джунглях  происходили
чрезвычайно  ожесточенные  и  запутанные  боевые  столкновения с  отдельными
группами просочившейся  в  тыл роты  Тойяку, однако  вскоре, за  исключением
нескольких уцелевших и  скрывавшихся солдат, все эти группы были уничтожены.
В тылу, правда, все еще оставалось несколько японских  снайперов, а на путях
доставки снаряжения  и имущества американцы  попали в  одну или  две  засады
противника, но все это были мелкие стычки, и Каммикгс не придавал им особого
значения.
     После  маневра с поворотом  линии фронта на девяносто градусов Каммингс
был слишком занят созданием новой линии. В  течение первых двух дней солдаты
передовых частей прокладывали  через  джунгли новые  тропы,  возводили  ряды
проволочного заграждения, расчищали в джунглях секторы обстрела и налаживали
телефонную  связь  с  флангами и  _тылом.  Несколько  предпринятых  японцами
тактических  контратак успеха  не  имели,  и Каммингс также не  придавал  им
особого значения. Прошло четыре дня, а затем и пятый.
     Позиции  частей генерала Каммингса с  каждым днем укреплялись, дорога к
линии  фронта прокладывалась все быстрее и быстрее. Каммингс понимал, что на
доведение дороги к  самой  линии фронта  потребуется еще по меньшей мере две
недели  и  войскам поэтому нужно  пока  лишь  укреплять  свои оборонительные
позиции. Тойяку мог в любое время предпринять крупную контратаку, и  к этому
нельзя было не готовиться.
     Тем временем Каммингс решил переместить  вперед свой  штабной  бивак. С
момента  высадки оперативная группа  дивизии продвинулась  вперед  почти  на
двадцать  пять  миль, и радиосвязь  с  передовыми частями становилась теперь
ненадежной, а запасы телефонных проводов подходили к концу. Каммингс перенес
штабной  бивак  на  пятнадцать  миль  в глубь полуострова,  разместив  его в
кокосовой роще  недалеко  от проложенной  дороги.  По  сравнению  с  прежним
биваком,   раскинутым  в   роще  на   берегу,  здесь   было  намного   хуже.
Подразделениям штабной  роты  полка  пришлось потратить  несколько  дней  на
расчистку  кустов  между кокосовыми  деревьями,  на возведение  проволочного
заграждения,  рытье новых  отхожих мест, окопчиков и установку палаток. Но и
после  всего  этого  новый бивак не стал  лучше  первого. Здесь было намного
жарче,  через  окружающие джунгли сюда  просачивалось  лишь слабое дуновение
морского бриза. Зато  за пределами  овального  периметра бивака, образуемого
колючей проволокой, через  джунгли  бежал небольшой  ручей, поэтому  солдаты
имели возможность помыться, не совершая для этого длинных переходов.
     Несколько  позже  генерал Каммингс  приказал  роте  обслуживания 460-го
полка  расположиться биваком  с другой стороны  дороги. Он  знал,  что, если
только  не  произойдет  катастрофического  отступления,   штабной  бивак  не
придется  перемещать  до  самого  конца  кампании  на  Анопопее.  И  поэтому
медленно,   насколько  позволяла  обстановка   и   время,   Каммингс   начал
обосновываться здесь  на более  длительное  время.  Для  офицеров  построили
полевой душ, установили палатки для столовой и для канцелярий штаба дивизии.
     Каждое   утро   производилась   дальнейшая   расчистка  и  выравнивание
территории бивака,  прокладывались дорожки  из  гравия, а в том  месте,  где
дорога  из бивака  соединялась с основной дорожной  магистралью полуострова,
подразделение  объединенного  автопарка  дивизии  проложило  даже  дренажную
трубу, использовав для нее пустые бочки из-под бензина.
     Все эти сооружения  и усовершенствования  были для  Каммингса  сплошной
цепью удовольствий. Сколько бы ему ни  приходилось наблюдать за работами, он
всегда  испытывал  при  этом  приятное чувство удовлетворения. По прошествии
недели  после  осуществления  маневра  по  разворачиванию  линии  фронта  на
девяносто градусов влево Каммингс чувствовал себя так, как будто он построил
здесь  небольшой  поселок.   С  утра  до  вечера  на  территории  бивака  не
прекращалась активная деятельность  по  созданию  лучших условий для жизни и
работы солдат и офицеров; по дорогам в разных направлениях сновали грузовики
и различные специальные машины  дивизионного автопарка. В роте обслуживания,
расположившейся  с  другой  стороны  дороги,  начали  действовать  ремонтные
мастерские, и  Каммингс  с  удовольствием прислушивался  к рокоту моторов  и
режущему  слух  скрежету различных  механизмов.  Территорию штабного  бивака
расширили в несколько раз, и теперь огороженный  колючей  проволокой  эллипс
имел в длину почти двести ярдов, а ширина его составляла не менее ста ярдов.
Здесь  было  установлено  более  ста  двухместных  и  десяток  пирамидальных
палаток,  несколько  палаток,  рассчитанных  на целое  отделение, двенадцать
офицерских палаток,  сооружены  три уборные,  две полевые кухни, в  бивачном
автопарке  имелось  более  сорока  грузовых  машин  и  джипов,  и  все   это
обслуживалось почти тремя сотнями солдат и офицеров.
     Разведывательный взвод представлял  собой едва заметную часть всей этой
организации.  С  пятью  вновь  назначенными  солдатами  в  нем  теперь  было
четырнадцать  человек,   разместившихся   в   семи   двухместных   палатках,
установленных по  периметру бивака на расстоянии десяти ярдов друг от друга.
Ночью во  взводе  постоянно  бодрствовали  два человека,  дежуривших у  двух
пулеметов, нацеленных через проволочное  заграждение в джунгли. Днем границы
бивака  фактически  не  охранялись,  и  у  палаток разведывательного  взвода
оставался  только  один  человек,  а  остальные отправлялись  на  работы  по
прокладке дорожной магистрали. После высадки прошло уже пять недель, и, если
не  считать нескольких выходов  на патрулирование  в  районе  нового бивака,
разведывательный  взвод  ни   в   каких   боевых  действиях  не  участвовал.
Приближался сезон  дождей, с каждым днем становилось  все жарче  и  жарче, а
работать  на дороге  все  труднее и труднее.  После недельного пребывания на
новом биваке многие солдаты взвода, включая некоторых  ветеранов операции на
Моутэми, предпочитали бы дойти в бой, чем мучиться на дорожных работах.
     После  ужина  Ред  вымыл  посуду  и  направился  в  палатку  Уилсона  и
Галлахера. Сегодня с самого  утра было очень жарко и душно, еще невыносимее,
чем в  предшествовавшие дни и вечера. Ред чувствовал себя отвратительно. Как
и все предыдущие дни, разведывательный взвод работал на дороге.
     Растянувшись на койках, Галлахер и Уилсон молча курили.
     -  Ну что  скажешь,  Ред?  -  спросил Уилсон, лениво растягивая  каждое
слово.
     Ред вытер вспотевший лоб.
     - Ох этот Вайман! И с таким бойскаутом, как Толио, жить в одной палатке
хорошего было мало, но этот мальчишка Вайман... -  Ред звонко шмыгнул носом.
- На заморские театры скоро, наверное, будут посылать грудничков.
     -  Да...  С  тех пор  как  нам дали  новичков,  взвод  уже  не  тот,  -
пожаловался Уилсон. Он вздохнул и вытер вспотевший подбородок рукавом своего
комбинезона. - Кажется, собирается дождь, - добавил он лениво.
     -  Опять,  черт  возьми,  будет  все  мокрое,  -  недовольно  проворчал
Галлахер.
     Небо на востоке  потемнело  от полосы дождя, а северную  и южную  части
заволакивали  свинцовые   грозовые  тучи.  Воздух  был   каким-то   тяжелым,
наполнившимся влагой. Даже кокосовые деревья и те, казалось, набухли, листья
с них медленно опадали на свежевскопанную землю на территории бивака.
     - Эту построенную нами бревенчатую  дорогу наверняка  смоет,  -  сказал
Галлахер.
     Ред окинул взглядом территорию бивака и нахмурился. Полотна на палатках
обвисли  и  казались  темными и  мрачными, хотя все  еще освещались тусклыми
красноватыми лучами заходящего солнца.
     - Ну и пусть смоет, лишь бы нам задницы не намочило, - заметил Ред.
     Он поразмыслил немного, стоит ли ему возвращаться в свою палатку, чтобы
углубить  дождевые стоки вокруг нее, так как их почти  полностью затопило во
время  ливневого дождя вчера вечером, но, пожав  плечами, отказался  от этой
идеи.  Пора и Вайману научиться  делать  это. Он  согнулся  и нырнул в узкий
проход  в палатке к Галлахеру  и  Уилсону. Их  палатка  была  установлена на
хорошо   расчищенной  и  ровной   площадке   глубиной  около  двух  футов  и
приблизительно равной  двуспальной  кровати. Уилсон и Галлахер спали  в ней,
постелив на землю два своих  одеяла. Верх  палатки поддерживался  бамбуковой
распоркой, упиравшейся  своими  концами в  две вертикальные  стойки. На  эту
конструкцию  были натянуты две соединенные вместе плащ-накидки, края которых
прикреплялись к вбитым в  землю  колышкам. Не ударяясь головой о распорку, в
палатке можно было стоять только на коленях, во весь  же  рост в ней не смог
бы  стоять даже восьмилетний ребенок. Снаружи палатка возвышалась над землей
не более  чем  на два фута. Такими же были почти все  двухместные солдатские
палатки в биваке.
     Ред улегся между Галлахером и Уилсоном и уставился на видневшийся через
верх палатки темный треугольник неба и джунглей.
     Уилсон  и Галлахер- очистили площадку для палатки по своему  небольшому
росту,  длинные ноги Реда не помещались в ней, и  поэтому ступни его повисли
над дождевой  канавкой у входа в палатку.  Когда шел  сильный дождь,  в этой
канавке, которая была глубже всех других,  скапливалась вода, а сейчас в ней
все еще была жидкая грязь от вчерашнего дождя.
     -  В следующий раз,  когда будете ставить  палатку,  расчищайте для нее
такую площадку, чтобы на  ней мог поместиться настоящий  мужчина,  -  сказал
Ред, громко смеясь.
     -  Если тебе не нравится  наша палатка,  проваливай отсюда  к  чертовой
матери, - проворчал Галлахер.
     - Это такое твое бостонское гостеприимство? - спросил Ред.
     -  Да, у нас места  для всяких  бродяг  нет.  -  При тусклом  освещении
красно-фиолетовые  прыщи  и  угри  на лице  Галлахера  казались  разбухшими,
нарывающими.
     - Единственное, что может быть хуже проклятых янки, так это бостонцы, -
сказал, смеясь, Уилсон.
     -  А  тебя в Бостон-то и не пустят, ты ведь всю жизнь ходил  босиком! -
ответил Галлахер, шмыгнув носом. Закурив сигарету,