магазин и даже
построили для шахтеров церковь. С  тех  пор город - это котловина. Все,  что
шахтеры  зарабатывают у  компании,  они  отдают ей  же.  Заработанные деньги
уходят на то, чтобы выпить  в принадлежащем компании баре, купить продукты и
одежду  в  принадлежащем  компании магазине,  заплатить  арендную  плату  за
принадлежащий компании  участок и дом.  После этого ничею  не остается.  Все
горизонты обрываются на подъемнике шахты.
     Все это Ред усвоил очень рано. А  что еще ему было усваивать,  если его
отца убило взрывом в шахте? Есть неписаные правила, и одно  из них, типичное
для принадлежащего компании шахтерского городка, заключается в том, что если
убивает отца, то  семью  содержит  старший сын. В 1925 году, когда Реду было
тринадцать, в шахте работали подростки помоложе его, тоже сыновья шахтеров.
     Это никого  не  удивляет. Ред самый  старший мужчина  в  семье, значит,
должен работать.
     К  тому  времени, когда  Реду  исполнилось  четырнадцать,  он  уже  мог
работать с буром. Неплохой заработок для подростка, но в шахте в самом конце
штольни  не встанешь  во  весь  рост.  Даже  подростку  приходится  работать
согнувшись, опираясь коленями  на  осколки руды,  оставшиеся после  загрузки
маленькой вагонетки.
     Разумеется, здесь жарко,  сыро,  душно, а  горящие  на шлемах  лампочки
быстро пропадают  во  мраке черных коридоров. Бур  -  очень  тяжелая  штука;
мальчишке  приходится  упирать  его в  грудь  и изо  всех  сил  нажимать  на
рукоятки, чтобы вибрирующая  головка бура  постепенно  врезалась  в  породу.
Когда  выдолблено   достаточно  большое  углубление,  в  него  закладывается
динамитный заряд, шахтеры прячутся за  изгиб в тоннеле, и  заряд взрывается.
Осыпавшиеся     осколки    руды    нагружают    лопатами    на     маленькую
платформу-вагойетку.  Потом  вагонетку  откатывают, но  приходится то и дело
останавливаться, чтобы очистить  узкую  колею от  осыпавшейся на  нее земли.
Потом подгоняется другая вагонетка и тоже нагружается.
     Ред работает по десять часов в день шесть дней в неделю. В зимнее время
по воскресеньям он иногда видит небо.
     Весенними вечерами он  сидит  со своей девушкой в  маленьком  городском
парке в конце главной улицы. Это почти конец города.
     Пропадая  в сумеречной  дымке,  о г города на  запад тянется  ряд голых
коричневых холмов.  В долине давно уже темно, а Ред  и его  девушка все  еще
видят последние лучи заходящего за верхушки холмов солнца.
     - Чудесный вид, - шепчет девушка.
     - Черт с ним, с видом. Я скоро уеду отсюда, - говорит Ред.
     Ему уже около восемнадцати лет.
     - Я все  время думаю: а что там, по  ту сторону  холмов? - тихо говорит
девушка.
     Он вытирает свои пыльные ботинки о редкую хилую травку парка.
     - У меня все время как будто зуд какой-то... Я в отца пошел.
     Ему  все время лезли в голову всякие идеи. У него была целая куча книг,
а мать взяла да и продала их. Все вы такие, женщины.
     - Как же ты уедешь,  Ред? И как же  мать останется без тебя, без твоего
заработка? - недоумевает девушка.
     - Настанет время, плюну на все и уеду. Я никому здесь ничего не должен,
и ничто не удержит меня. - Вглядывается в темноту.
     На  его  лице  признаки нетерпения,  гнева  и других  чувств, навеянных
картиной заходящего за холмы  солнца. - Ты хорошая девушка, Агнесса. - Мысль
о том,  что  Агнессу придется оставить,  вызывает жалость  к  самому себе  и
несколько омрачает настроение. -  Но я не собираюсь жить,  как отец. Не хочу
все время торчать в шахте и в шахте же умереть.
     - То, что ты задумал, это большое дело, Ред.
     -  Конечно. - Он вдыхает весенний сладковатый ночной  воздух, чувствует
запах земли. - Знаешь что я тебе скажу, я не верю в бога.
     - Не может быть, Ред!
     Ред вспомнил прикрытое одеялом тело отца. Взрыв  превратил его почти  в
лепешку.
     - Да-да. Просто не верю, и все.
     - Я иногда тоже не верю, - призналась Агнесса.
     - С тобой можно говорить, ты понимаешь.
     - Плохо только, что ты собираешься уехать.
     - Ничего не поделаешь.
     Он  знает, что  тело у Агнессы молодое, упругое, знает, как  пахнет  ее
грудь, похожая на припудренное тальком тело младенца,  но он знает и то, что
все  женщины  в  этом  шахтерском городке  в  в конце концов  высыхают,  как
бумажная веревка.  Взять  хотя  бы этого Джо  Маккея,  который  сделал Алисе
ребенка, а потом  оставил ее. "Хотя она сестра мне, я все же не осуждаю его.
Ты должна понять это, Агнесса".
     - Ты бессердечный, Ред.
     - Да, ты права. - Восемнадцатилетнему такие слова кажутся похвалой.
     Если шахта закрывается, ты, конечно, остаешься без работы.
     На  какую-нибудь  неделю  это  неплохо:  можно  поохотиться на  зайцев,
сыграть пару раз в футбол, но вскоре все это приедается.
     Большую часть времени приходится  проводить дома, а  дом - это сплошные
спальни, за  исключением разве  кухни.  Маленькие братья Реда вечно шумят, а
Алиса,  которая нянчит своего внебрачного  ребенка, вечно мрачная и угрюмая.
Когда  Ред  работал,  было  легче,  а  теперь  почти все  время  приходилось
толкаться дома, в семье.
     - Я уезжаю отсюда, - не выдерживает Ред.
     - Что? О боже! Нет, нет, не может быть! - удивляется мать.
     (Она  такая  же,  как  отец, -  низкорослая  полная  женщина, так  и не
сумевшая избавиться от шведского акцента.)
     - Я  больше  не вынесу  этого. Не хочу погибнуть ни за что ни про  что.
Эрик уже достаточно вырос, чтобы  работать  на шахте, если  она когда-нибудь
откроется.
     - Ты не уедешь, - говорит мать.
     -  Я  сам знаю, что  мне  делать! - кричит  Ред.  - Что  человек  может
получить здесь? К чему он стремится, помимо того чтобы набить желудок?
     - Скоро Эрик начнет работать. Ты женишься. Найдешь себе шведку.
     Ред стучит кружкой по столу.
     - К черту все это! Мне уже надоели  разговоры о женитьбе. - (Агнесса...
Идея о женитьбе не столь уж неприятна, но он решительно отбрасывает ее.) - Я
уеду  отсюда. Я  не собираюсь прожить  большую часть  своей жизни  с буром в
руках и в ожидании, когда на меня обвалится штольня.
     В кухню входит сестра Реда.
     - Ты сопливый мальчишка, тебе ведь только восемнадцать лет.
     Куда ты уедешь?
     - Это не твое дело! - кричит Ред.
     - Как это не мое,  оно касается нас всех! Все вы, мужчины,  одинаковы -
оставляете нас в трудном положении, а сами удираете.
     Вы не имеете права так поступать! - кричит сестра.
     - В чем дело? - удивляется Ред. - Поесть тебе всегда здесь найдется.
     -  А может быть,  мне тоже хочется уехать. Может  быть, мне не нравится
прозябать здесь всю свою жизнь без всякой надежды выйти замуж.
     - Это твое дело. Я здесь ни при чем, и ты меня не удержишь.
     - Ты тоже такой же,  как  тот, который удрал от меня.  Человек, который
заварит  кашу и удирает, чтобы не расхлебывать  ее,  - это  самый  ничтожный
человек.
     Ред дрожит от гнева.
     - Если бы я был  на  месте  Джо  Маккея,  я тоже  удрал  бы от тебя. Он
правильно сделал, что удрал.
     Вот он и поругался с сестрой.
     - Как ты смеешь говорить такое своей сестре?
     - А зачем ему было оставаться? Он получил от тебя, что хотел, и точка.
     Сестра с размаху бьет Реда по щеке. В его глазах появляются слезы обиды
и гнева. Смахнув их, он смотрит на нее свирепым взглядом.
     - Лучше уезжай,  - вмешивается мать. - Плохо,  когда в семье начинаются
драки. Уезжай.
     -  А  как же  с работой в  шахте? -  Ред чувствует, что  его  решимость
ослабла.
     - Эрик... - отвечает со  вздохом мать. - Когда-нибудь, Ред, ты поймешь,
как плохо поступил сегодня. Господь с тобой.
     - Человеку нужно уехать. Он здесь как в затхлой норе.
     Эти слова не приносят Реду облегчения.
     В  1931   году  любые  поездки   и  странствия   приводили   в  джунгли
бродяжничества.
     Но пути туда были разные.
     Товарные поезда из Монтаны, через Небраску в Айову.
     Поденные работы на фермах.
     Сбор урожая и работа на зернохранилищах.
     Перевозка навоза.
     Ночевка в парках и арест за бродяжничество.
     Когда Реда выпускают из окружного исправительного дома, он идет обратно
в  город, тратит заработанный  доллар  на хороший обед  и  пачку  сигарет, а
вечером устремляется на  отходящий  из города товарный  поезд. Луна серебрит
мелькающие с обеих сторон дороги кукурузные поля. Ред устраивается поудобнее
на платформе  открытого  товарного вагона  и смотрит в небо.  Приблизительно
через  час на платформу  забирается  еще  один бродяга.  У  него есть фляжка
виски. Они  распивают ее и выкуривают сигареты Реда. Потом  они  ложатся  на
спину и  смотрят на  звезды. Небо  как бы  трепещет  в  такт покачиваниям  и
подпрыгиваниям вагона. "Не так уж плохо", - думает Ред.
     - Господи, сегодня ведь суббота! - восклицает сосед Реда.
     - Ага.
     В  субботние вечера в  шахтерском  городке,  где жил  Ред,  в церковном
подвале устраивают танцы. Круглые  столики покрыты клетчатыми скатертями. За
каждым столиком семья: шахтеры, их взрослые сыновья и дочери, жены, бабушки,
дедушки  и маленькие  ребятишки.  Некоторые  матери  приходят  сюда  даже  с
младенцами и на глазах у всех кормят их грудью.
     Провинция.
     Воздух в подвале тяжелый. Вонь. Шахтеры приносят  с собой по  бутылочке
и, напившись,  становятся  мрачными, угрюмыми.  А что  еще можно ожидать  от
усталых людей в конце рабочей недели?
     К полуночи  шахтеры  начинают  скандалить со своими женами. Ред  хорошо
помнит,  как  отец всегда  бранился с  матерью,  а  принадлежавший  компании
оркестр  -  скрипка, гитара и пианино - наигрывал  в это время  какую-нибудь
кадриль или польку.
     Для парнишки из шахтерского городка интересно и ново напиться в субботу
на платформе товарного вагона. Горизонт расширяется на миллионы миль. Кругом
серебрятся кукурузные поля.
     Джунгли бродяг -  это болотистые районы  за городом, пустыри,  заросшие
сорняком,  неподалеку  от  железной дороги.  Тут  вырастают  жалкие  грязные
лачуги. Крыши сделаны  из заржавевших листов гофрированного железа,  а через
дощатый настил-пол пробивается трава. Большая часть обитателей спит прямо на
земле  около лачуг, а моется в речушке с коричневой водой, лениво текущей по
придорожной  болотистой  земле.  В  жаркие  дни время  ползет медленно.  Над
мусорными свалками - крупные золотисто-зеленые мухи.  В поселке  безработных
несколько женщин. Ночью Ред и несколько других парней проводят время с ними.
Днем -  шатание  по городу, тщательный осмотр консервных  банок на  мусорных
свалках, попытки выпросить подаяние.  Однако чаще  всего - простое сидение в
тени, разглядывание проходящих поездов и разговоры, разговоры...
     - Джо сказал, что скоро нас выгонят отсюда.
     - Вот сволочи!
     -  А  знаете,  ребята,  скоро  будет  революция.  По-моему,  нам   надо
организовать поход в Вашингтон.
     - Гувер покажет тебе поход... Брось обманывать себя, Мак.
     - А я представляю, как бы мы пошли... "Люблю парады и бой барабанов..."
     -  Слушайте,  ребята, я тут давно  наблюдаю... Это все из-за  проклятых
евреев. Во всем виноваты они. Евреи всего мира.
     - Ты, Мак,  сам не понимаешь, что  говоришь. Нам  нужна  революция, нас
эксплуатируют. Надо подождать, пока будет диктатура пролетариата.
     -  А ты  что,  коммунист?  Слушай, у меня, например, было свое дело. Со
мной считались в городе, и у меня были деньги в банке.
     У меня все было, но... помешал заговор...
     Реда одолевает дремота. "Все это  чепуха, - думает он, - дешевка. Важно
все время двигаться куда-нибудь и помалкивать".
     - А-а-а, пошел ты с твоим заговором...
     - И все-таки нас собираются выгнать отсюда.
     - А я и сам уйду, - говорит Ред.
     У него все тот же зуд.
     Так или иначе, но умереть тебе, кажется, никогда не дадут.
     Ё самом деле - хоть и  редко, но все же  бывают подарки судьбы,  всегда
находится какая-нибудь  небольшая работенка, немного жратвы, чтобы двигались
ноги, встречается  новый городок, в котором ты еще не был.  А бывает даже  и
хорошее настроение,  когда тебе, например, удается  попасть  на рассвете  на
товарный поезд. Едешь  и видишь, как земля начинает преображаться под лучами
солнца...
     Конечно, это хорошо в том случае, если ты не очень голоден.
     Брось горсть соломинок в речку и убедишься, что часть их  останется  на
плаву, несмотря пи на какие пороги и стремнины.
     Всегда найдется  что-нибудь  такое, что поддержит  тебя.  Двигаешься от
одного  городка  к  другому,  а  лето  подходит  к  концу,  ночи  становятся
прохладными.  Но  всегда ведь найдется  железная дорога, бегущая  на юг, или
тюрьма, в которой можно переспать ночь.
     Если пройдешь через все это,  то  через  некоторое  время тебе  удастся
получить  пособие.  Даже сможешь получить приличную работу: мойщиком посуды,
поваром  по приготовлению срочных заказов, каменщиком  на строящейся дороге,
рабочим  на  ферме, маляром, водопроводчиком  и  даже  продавцом бензина  на
автозаправочной колонке.
     В 1935  году  Ред  проработал в ресторане  почти целый год. Он оказался
лучшим мойщиком посуды из всех побывавших на этой работе. (Часы пик на кухне
с двенадцати до трех. Посуда со звоном поступает из лифта в желоб; проворные
руки  мойщика счищают  с тарелок остатки еды и жир, а  со  стаканов и  чашек
губную  помаду  и  ставят  их  на  специальный   решетчатый  поднос.  Поднос
задвигается  в длинную  машину. В  ней  гудит и  вибрирует пар,  который  со
свистом вырывается с другого конца. Здесь еще один мойщик выхватывает поднос
щипцами  и, обжигая  пальцы, укладывает посуду в  стопки. "Не хватай,  Джек,
посуду голыми руками!")
     После работы Ред  идет  домой,  в  меблированную  комнату (два  доллара
пятьдесят  центов  в  неделю;  от  продолжительного  употребления  ковры  на
лестницах  стали толще и пружинят под ногами, как мягкий торф) и  ложится на
свою кровать. Если  он  не очень  устал,  то через некоторое  время встает и
спускается в соседний бар.  (Серый потрескавшийся асфальт, пустые консервные
банки, яркий свет неоновой вывески с двумя потухшими буквами.)
     -  Мужчина, Ред, всегда  придерживается какой-нибудь философии. Я скажу
тебе,  иногда я  думал, что  совершил ошибку,  женившись.  Знаешь, иногда  я
просто до бешенства доходил. Я все  думал  и думал: для  чего  я  работаю...
Впрочем,  потом это проходит. Вон  посмотри на ту пару в кабине. Видишь, как
они прижимаются друг к другу? Сейчас ни один из них не может даже дышать без
другого.
     И у меня с моей старухой было то же. А чем все это кончится?
     Я уже не злюсь больше, я знаю что  почем. У этой пары все  кончится так
же, как кончилось у тебя, у меня и у кого угодно другого.
     (Пиво выдохшееся, невкусное.)
     -  Я за женщинами не очень-то  бегаю,  -  говорит Ред. - Это они всегда
стараются поймать нас в ловушку. На это я уже насмотрелся.
     - Все не  так плохо, Ред. В женитьбе, и вообще в женщинах, есть кое-что
хорошее, но, когда женишься, надеешься на одно, а  получается совсем другое.
У женатого  мужчины всегда куча забот, Ред. Откровенно говоря,  бывают такие
моменты, когда я хотел бы быть таким же свободным, как ты, Ред.
     - С меня пока и шлюх хватает.
     В  публичных домах женщины одеты по последней моде, введенной  какой-то
актрисой: изящные на узеньких бретельках лифчики из легкой материи и трусики
тропической расцветки.  Они,  как  королевы из странного  бурлеска,  сидят в
гостиной  с ультрасовременной  мебелью и  расставленными  повсюду  шикарными
пепельницами.
     - Ну что, Перл, пойдем?
     Ред поднимается и идет вслед за ней  по устланной серым и  мягким,  как
губка,  ковром лестнице, разглядывая рельефные, автоматически покачивающиеся
бедра.
     - Давно мы с тобой не виделись, Ред.
     - Всего две недели.
     - Да, последний раз ты выбрал Роберту, - порицает она его.
     Небольшая  комнатка  с  кроватью.  Свернутое валиком одеяло  со следами
грязи  от  ботинок  предшествующих  посетителей. Напевая песенку,  Перл сует
доллар Реда под подушку.
     - Тише, тише, Ред, у меня сегодня длинный и трудный день.
     Они ложатся...
     - А если еще разок, бесплатно?
     - Нет, дорогой. Ты же знаешь, что с нами сделает Эдди, если узнает, что
мы соглашаемся на это.
     Ред быстро одевается.
     - Извини, Ред, - говорит она, положив руку ему на плечо.
     Ее губы кажутся нежными, зовущими, груди упругими, высокими.
     - Хорошая ты девочка, Перл.
     Одна из лучших.
     На потолке  ничем  не прикрытая лампочка. Яркий  свет  режет глаза.  Он
вдыхает пудру Перл и сладковатый запах пота.
     - А как ты сюда попала?
     - Я расскажу тебе когда-нибудь за кружкой пива.
     На   улице  воздух   прохладный.  Реда   охватывает  чувство   приятной
меланхолии. Вернувшись домой, он долго не может уснуть.
     "Я слишком долго пробыл в этом городе", - думает Ред. (Голые коричневые
горы  в сумерках. Ночь  катится  на запад.)  "Где же  та  прелесть,  которую
чувствуешь, когда молод?"
     Ред встает и смотрит в окно. "Господи, я уже старик! Двадцать три, а  я
уже старик!" Через некоторое время он засыпает.
     Утром глаза разъедает пот.  Из  моечной  машины  извергается  пар.  Ред
счищает губную помаду со стаканов.
     "Пожалуй, мне  надо  уходить  отсюда, - думает он. - Ничего  хорошего в
регулярном заработке нет".
     Но теперь он уже на многое не надеется.
     Скамейка в  парке все-таки очень мала, чтобы на ней  можно  было удобно
устроиться спать,  Если свесить ноги,  то края больно врезаются в мякоть под
коленями,  а  если  подтянуть ноги наверх,  то просыпаешься  от  судороги  в
бедрах.  Спать  же  на боку худому  человеку невозможно: костям больно, да и
плечи  затекают. Ред вынужден лежать на спине с поднятыми коленями,  заложив
руки под голову. Когда он встает,  то в  течение нескольких  минут не  может
пошевелить онемевшими пальцами.
     Ред просыпается  от  резкого сотрясения во всем  теле.  Он  вскакивает,
видит, как полисмен замахивается своей ночной дубинкой для повторного  удара
по подошвам ботинок.
     - Тише, тише, я встал.
     - Найди себе другое место спать, - сердито ворчит полицейский.
     Четыре часа.  Вот-вот  наступит  рассвет.  По  тихим  безлюдным  улицам
медленно движутся маленькие грузовики с молоком. Ред направляется к железной
дороге. В расположенной поблизости от вокзала торгующей всю ночь харчевне он
долго,  пока не  наступает  утро, пьет чашку кофе  с парой горячих пирожков.
Чтобы растянуть время,  он  сосредоточенно рассматривает  грязный пол, белую
мраморную стойку, коричневые  круги  на ней  -  следы  от  чашек  с кофе - и
круглые целлулоидные  колпаки, которыми накрывают торты  и  кексы.  Опершись
руками о стойку, он ухитряется даже подремать минут десять.
     "Я  слишком  долго  работал  в этом городе, -  думает он.  - Жизнь  без
перемен неинтересна, но и бродяжничать тоже не очень-то сладко. Теряешь все,
что имеешь, когда становишься бродягой".
     Сначала  это  похоже  на  сравнительное  благополучие, потом  на  хвост
кометы, потом оказывается, что не было ни того, ни другого.
     Он устроился водителем грузовика на ночные поездки по маршруту Бостон -
Нью-Йорк и работал здесь два года. Дорога, казалось, пролегла бороздой в его
голове:  из  Бостона в  Провиденс,  потом  в  Гротон,  потом  в  Нью-Лондон,
Нью-Хевен,  в  Стэмфорд, Бронкс, на  склады. В следующую ночь те же пункты в
обратной последовательности. Он снимал комнату  на Сорок восьмой улице рядом
с Десятой авеню и мог, если хотел, скопить деньги.
     Но грузовая машина  осточертела  ему. Это  угольная  шахта на  открытом
воздухе.   Она  дребезжит  за  спиной,  а  от  тысячи,  миллиона  незаметных
потрясываний и подскоков у него начали болеть почки, а потревоженный желудок
не принимал по утрам завтрак. Спать на  скамейке в парке надоело,  не  иметь
крыши над г