е заросшие участки джунглей.
     В течение  первой недели  джунгли являлись для генерала самым  страшным
противником.   Оперативную  группу  предупредили,   что   леса  на  Анопопее
непроходимы,  однако легче  от такого  предупреждения не стало.  В  наиболее
густых зарослях продвижение вперед на несколько сот ярдов  отнимало у солдат
целые часы.  В  глубине джунглей,  как  правило,  росли  гигантские  деревья
высотой  почти в  сотню  ярдов;  их самые нижние  ветви находились на высоте
двухсот  футов  от земли.  Занимая  почти все пространство  под ними,  росли
другие деревья, полностью загораживавшие своей листвой стволы гигантов.
     Небольшое пространство под средним ярусом деревьев занимали цеплявшиеся
друг за друга, тянувшие свои отяжелевшие листья к едва пробивающемуся свету,
всасывавшие воздух  и  впитывавшие влагу,  словно змеи на дне ямы, растения,
ползучие  и  стелющиеся  кустарники  и цветы,  папоротник,  дикие  банановые
деревца, низкорослые  пальмы. Воздух  в глубине джунглей недвижный, стоячий,
здесь вечно темно, как  будто  небо  навсегда  заволокли свинцовые  грозовые
тучи. Кругом все пропитано  влагой, все густое, вязкое,  теплое,  похожее на
слои слежавшейся  промасленной и гниющей ветоши, сложенной в темных  затхлых
подвалах гигантского хранилища. Жара и влага проникают во все поры растений,
и листья вырастают до чудовищных размеров. Это  тропическое царство  никогда
не молчит.
     Каркают и щебечут птицы, пронзительно визжат и шуршат маленькие зверьки
и змеи. А вот  в самом низу  почти  осязаемая  безмолвная тишина, в которой,
кажется,  можно  услышать  даже  скрытый звук,  с  каким  тянется  к  солнцу
тропическая растительность.
     Ни одна армия в мире не приспособлена к  действиям в джунглях или  даже
просто  продвижению  через  них.  Солдаты  обычно  обходят  густые   заросли
стороной,   продвигаются   вперед   через   менее  заросшие  участки,  через
сравнительно проходимые кокосовые рощи. Но даже в  них  видимость никогда пе
превышает пятидесяти -  ста футов.  Продвижение на  первых  этапах  операции
осуществлялось очень медленно  и  только небольшими  группами солдат. Ширина
полуострова  в  этом  месте не  превышала  нескольких миль,  и по нему  было
разбросано две тысячи  солдат,  по связь между ними  поддерживалась лишь  от
случая к  случаю. Через разрыв между двумя ротами по сто восемьдесят человек
в  каждой  могло  проскользнуть  сколько  угодно  японских солдат.  Даже  на
сравнительно ровной и открытой местности  роты,  как правило,  и не пытались
четко  определить  стыки.  После  целой недели  трудного  продвижения  через
джунгли   военпая  Концепция  о   преимуществах  непрерывной   линии  фронта
представлялась  всем не  более чем концепцией.  Передовые американские части
оставляли  у  себя  в  тылу   многочисленные  группы   японских  солдат.  На
территории,  которую генерал  Каммпыгс считал занятой своими  войсками, то и
дело обнаруживались засады и солдаты противника. Весь  полуостров, казалось,
ощетинился. Путаница и неразбериха не прекращались.
     Генерал  Каммингс предвидел это  и  даже учел  такую  ситуацию  в своих
планах. Две трети его сил общей численностью шесть тысяч  человек находились
в тылу, выполняя работы  по материально-техническому обеспечению операции  и
прочесывая  джунгли  с  целью  уничтожения  уцелевших  очагов  сопротивления
противника. Согласно данным разведки,  еще до начала операции было известно,
что японцы располагают на острове по крайней  мере пятью тысячами человек. А
подразделения  генерала  Каммингса  пока встретили  на  своем  пути не более
нескольких  сот  человек.  Японский командующий, генерал  Тойяку,  очевидно,
придерживал   основные  силы   для   долговременной  обороны.   При   помощи
предоставленных  Каммингсу   штабом  армии  средств  аэрофоторазведки   было
установлено, что  Тойяку  создал  мощную  линию  обороны,  простирающуюся от
главного  горного  хребта  на  Анопопее  до моря. Силы  Каммипгса,  дойдя до
основания полуострова,  должны были развернуться на девяносто градусов влево
и преодолеть построенную генералом Тойяку оборонительную линию.
     Поэтому генерал Каммингс не торопился с продвижением своих  сил.  Когда
американские     войска     дойдут     до     линии      Тойяку,     вопросы
матерртально-технического    обеспечения    приобретут    особое   значение;
бесперебойная  доставка  боеприпасов,  продовольствия  и   снаряжения  будут
возможны только при наличии хорошей  дороги,  и строительство таковой нельзя
было  откладывать.  Уже  на  второй  день  после  высадки  генерал  Каммингс
совершенно  правильно  предположил,  что  главные  бои  с  японскими  силами
произойдут в глубине острова. Поэтому  он немедленно бросил тысячу солдат на
строительство дороги.
     Ее начали строить вдоль проложенной японцами расширенной тропы, которую
они использовали  для  автотранспорта,  курсировавшего  между  аэродромом  и
побережьем.  Дивизионные инженеры еще  больше расширили тропу  и  покрыли ее
гравием,  подвозимым  с  побережья. Но  и  южнее  аэродрома тоже  надо  было
расширять  тропы, и поэтому через неделю на  строительство  дороги  пришлось
бросить еще тысячу человек.
     На  строительство одной мили дороги уходило  три дня, а передовые части
непрерывно  двигались вперед.  К  концу  третьей  недели  оперативная группа
дивизии  продвинулась  вдоль  полуострова на пятнадцать миль,  а дорога была
проложена лишь на половину этого расстояния. Остальную  часть пути снабжение
приходилось переправлять при помощи вьючного обоза, и  этим  была занята еще
тысяча человек.
     Шли дни.  Операция  развивалась  без  особых  событий,  и  о  ней  даже
перестали  упоминать  в передаваемых по  радио сводках  последних  известий.
Дивизия  несла лишь  незначительные  потери. Линия  фронта  приняла  наконец
определенную  форму. Генерал Каммингс  наблюдал  за не прекращавшейся ни  на
минуту работой в прилегающих к берегу джунглях, за движением подразделений и
машин.  Пока он довольствовался  тем,  что джунгли очищаются от оставшихся в
них  японцев,  дорога строится,  а  передовые  части  медленно  и  осторожно
продвигаются в глубь острова. Он знал, что настоящие бои начнутся через пару
недель, самое большее через месяц.


2


     Для  новичков из пополнения все здесь было странным, дотоле невиданным,
а сами  они выглядели какими-то жалкими, несчастными. Большинство из них все
время  ходило  промокшими. Как бы они ни старались укрепить свою двухместную
палатку, ночью она обязательно заваливалась, потому что колышки  оказывались
вбитыми в  песок  неправильно, а растяжки  заведены  не в ту  сторону. Когда
начинался дождь, они  не могли придумать  ничего другого, как поджать ноги и
сидеть так, надеясь, что их одеяла не намокнут, как это уже случалось. Среди
ночи  их будили заступать  в караул, и они шли  к мокрым окопчикам в  песке,
спотыкаясь и испуганно вздрагивая от каждого неожиданного шороха.
     Их было триста человек,  и все  до одного вызывали своим видом  чувство
сострадания.  Все  им   казалось   странным,  непривычным,  незнакомым.  Они
совершенно  не  ожидали,  что  в  боевой  зоне  им  придется  быть  простыми
чернорабочими. Их поражал резкий контраст между шумом и бурной деятельностью
днем, когда  с моря одно  за другим подходили все новые  и новые  высадочные
средства,  а по  берегу  сновало  множество грузовых  машин,  и  наступавшей
вечером тишиной, когда все казалось таким мирным и спокойным. Вечером обычно
становилось намного прохладнее. Можно было любоваться необыкновенно красивым
закатом багряного солнца. В  такое  время  солдаты  выкуривали  по последней
сигарете, или писали письма родным  и знакомым,  или, пользуясь выброшенными
на берег  деревянными обломками,  пытались  укрепить попрочнее свои палатки.
Долетавшие сюда днем звуки отдаленных  боев вечером стихали.  Едва  слышимый
треск  ручного оружия  и  глухие  раскаты артиллерийских  залпов,  казалось,
откатывались куда-то в глубь острова. Для новичков вся  эта  обстановка была
совершенно непонятной, они чувствовали  себя неуверенно, и поэтому, когда их
приписывали к определенной роте или другим подразделениям, они, как правило,
оставались этим довольны.
     Довольными  оставались новички, Крофт  же доволен  не был. Он  все  еще
надеялся, что в  его разведвзвод  пришлют по  крайней  мере восемь  человек,
которые, по его мнению, были совершенно  необходимы.  К огорчению Крофта,  в
разведвзвод назначили только четверых.
     Для него это было  окончательным  крушением  надежд,  связанных с  этой
высадкой.
     Больше всего Крофта раздражало то обстоятельство, что его подразделение
все  еще  не  участвовало  в  боях. Половину  своей дивизии генерал Каммингс
вынужден был оставить  на  острове Моутэми, поэтому  на  Анопопей высадилась
лишь небольшая часть офицеров  и солдат штаба дивизии, которую объединили со
штабной  ротой 460-го полка.  Этот  объединенный штаб разместили в кокосовой
роще на песчаном обрыве, обращенном в сторону моря.
     Сначала  разведвзвод  Крофта  участвовал  в  установке палаток и других
сооружений для штаба.  После двухдневной  работы в кокосовой  роще на обрыве
его  подразделение  отправили  в штабной бивак,  и  остальную  часть  недели
солдаты Крофта занимались расчисткой территории бивака от кустов, установкой
вокруг   него   проволочного   заграждения  и   выравниванием   грунта   под
палатки-столовые.  Затем разведвзвод назначали на другие работы. Каждое утро
Крофт  строил  своих  людей,  и  их  направляли  на  разгрузку  доставленных
материалов  или  посылали  на строительство дороги. В боевое  патрулирование
разведвзвод ни разу не назначали.
     Крофт  раздражался  все больше  и  больше - грязная  и  тяжелая  работа
надоела  ему.  И  хотя,  как  и  всегда, он строго  требовал от  подчиненных
безукоризненного выполнения любых заданий, нудное однообразие работ угнетало
его   все  заметнее,  и  с  каждым  днем  он   становился   все  мрачнее   и
раздражительнее.  Он  искал,  на  ком  бы  сорвать  зло, на  кого бы  вылить
переполнившие  его  чувства  разочарования  и  обиды.  Подходящими  жертвами
оказались присланные ему новички. Крофт видел их на берегу еще до назначения
в свой  взвод, наблюдал, как они  свертывали свои палатки и отправлялись  на
какую-нибудь работу. Подобно  взвешивающему  свои возможности  антрепренеру,
Крофт  подолгу  размышлял  над тем,  как  он пойдет  в  разведку  со  своими
семнадцатью подчиненными.
     Узнав,  что  ему дают только четырех  новых  солдат, Крофт окончательно
вышел из равновесия. Теперь в его разведвзводе стало тринадцать человек, но,
коль скоро  штатным расписанием предусматривалось двадцать, назначение новых
четырех не принесло ему никакого удовлетворения. Во время высадки на Моутэми
штабное  отделение  из  семи человек надолго приписали  к  разведывательному
отделению  штаба  полка,  и рассчитывать на возвращение этих  людей во взвод
было  бессмысленно. Солдаты этого отделения никогда не ходили в разведку, не
участвовали ни в каких работах и не несли караульной службы. Ими командовали
другие  сержанты,  и теперь Крофт даже забыл их имена.  В  боях  на  Моутэми
солдатам  взвода Крофта  иногда  приходилось ходить в разведку  в группах по
три-четыре  человека, хотя такие  задания  должны выполняться  вдвое большим
числом людей. И все это время во взводе числились те семь  человек, которыми
он, Крофт, не имел права распоряжаться.
     В довершение ко  всему Крофт  узнал, что во  взвод было назначено всего
пять  новичков,  но  пятого уже успели перевести в штабное  отделение. После
ужина Крофт влетел в  штабную палатку и набросился на командира штабной роты
капитана Мантелли:
     - Слушайте,  капитан,  возвратите-ка мне этого пятого солдата, которого
забрали в штабное отделение.
     Мантелли,  светловолосый  мужчина  в очках, разразился звучным  смехом.
Вытянув  руки  вперед,  словно  для  защиты от нападения Крофта, он  ответил
сквозь смех:
     - Тише, тише, Крофт,  не нападай, я ведь тебе  не  японец.  Что  это ты
взорвался? Кричишь так, что палатка вот-вот взлетит на воздух!
     -  Капитан, мой  взвод  остается неукомплектованным слишком долго, и  я
больше  этого не  потерплю. Мне уже надоело  выполнять задания  с  половиной
положенных солдат и рисковать каждым из  них,  в  то время как семь человек,
целых семь человек, сидят в штабе и пичего не делают.  Офицеры используют их
на побегушках и черт знает еще для каких своих надобностей.
     Мантелли снова зихихикал. Он  курил сигару, которая совсем не шла к его
узкому лицу.
     - Предположим, Крофт, я  отдам тебе этих семерых солдат,  -  насмешливо
ответил он. - Кто же тогда, черт возьми, подаст мне утром туалетную бумагу?
     Крофт, оперевшись руками на стол капитана и угрожающе посмотрев на него
сверху вниз, сказал:
     - Шутки шутками, капитан, а я знаю свои права и добьюсь того, что взвод
получит  этого  пятого человека.  Единственное,  для чего он  нужен  штабным
офицерам, - это точить карандаши.
     Мантелли опять захихикал.
     -  Точить  карандаши!  Черт возьми,  Крофт, я не  думал,  что ты такого
хорошего мнения обо мне.
     С моря, шурша клапаном у входа в  палатку, дул вечерний ветерок. Сейчас
в ней, кроме Мантелли и Крофта, никого не было.
     - Послушай, Крофт,  - продолжал Маптелли, - я знаю, что при некомплекте
во взводе воевать чертовски трудно, но что я могу сделать?
     - Вы можете направить ко  мне этого  пятого солдата. Он  назначен в мой
взвод, а я сержант этого взвода, и этот солдат мне нужен.
     Мантелли шаркнул ногами по грязному полу палатки.
     - А ты знаешь, как у нас здесь бывает? - спросил он. - Входит полковник
Ньютон, и не дай бог, если он заметит какой-нибудь непорядок. Он укоризненно
смотрит  на тебя, глубоко вздыхает и говорит: "А работать здесь, кажется, не
очень любят". Честное  слово, обязательно так  скажет  и отругает. Ты и твой
взвод,  Крофт,  не  имеют  никакого  значения.  Важно,  чтобы в  штабе  было
достаточно разных  клерков  и  чтобы  они поддерживали  необходимый порядок,
ясно? - Мантелли пожевал сигару, как бы пробуя ее на вкус. - А теперь, когда
к  нам прибывает  сам генерал со своим  штабом,  -  продолжал он, - запросто
загремишь под трибунал, если что не так.
     Не пришлось  бы  взять  из твоего  взвода еще несколько человек,  а  ты
говоришь -  отдать  тебе пятого. Если ты  не  прекратишь эти разговорчики, я
назначу тебя на чистку пишущих машинок, - угрожающе закончил Мацтедли.
     - Меня не запугаешь, капитан. Я должен получить этого пятого солдата во
что бы то ни стало. Если мне придется для этого пойти к  майору  Пфейферу, я
пойду;  к полковнику Ньютону  - тоже  пойду. Не  побоюсь  пойти  и к  самому
генералу  Каммингсу,  ясно?  Таскать всякое барахло  и  рыть землю здесь, на
берегу, взвод  будет не вечно,  а чтобы пойти в разведку,  мне нужно столько
солдат, сколько положено.
     -  Ой,  ой, Крофт! -  расхохотался Мантелли.  - Ты скоро, наверное, сам
начнешь  выбирать новичков, осматривать и  проверять их,  словно при покупке
лошадей.
     - А что ж, капитан, если надо, начну и осматривать.
     - Ох,  ребята, ребята, не  даете  вы мне ни минуты покоя,  -  проворчал
Маптелли и, откинувшись на спинку стула, ударил несколько раз ногой по ножке
стола.
     Через  вход в  палатку виднелся  заросший  кокосовыми  деревьями берег.
Откуда-то издалека донесся гул артиллерийского залпа.
     -  Так вы дадите или не дадите  мне этого пятого солдата?  - настойчиво
спросил Крофт.
     - Да, да,  черт возьми,  дам! - раздраженно ответил  Мантелли,  стукнув
руками по столу.
     На  песке,  менее  чем   в  ста  ярдах  от  штабной   палатки,  новички
устраивались на ночлег.  Сквозь вечернюю дымку вдалеке у самой кромки берега
виднелось несколько судов типа "Либерти".
     - Да, я  отдам  его  тебе, бедняга,  -  продолжал  Мантелли,  перебирая
лежавшие перед  ним документы.  Выбрав из  них какой-то  список,  он  провел
пальцем по колонке фамилий и подчеркнул одну  из них своим длинным ногтем. -
Ею  фамилия Рот,  -  сообщил  он Крофту,  -  военно-учетная специальность  -
писарь. Надеюсь, тебе удастся сделать из него хорошего солдата, Крофт.
     Новички оставались на берегу не распределенными еще день или два. В тот
вечер, когда  Крофт  разговаривал с Мантелли, Рот одиноко  бродил по лагерю.
Солдат, его сосед по  палатке, здоровенный деревенский парень, все еще сидел
со своими друзьями в чьей-то палатке, а Рот  идти  туда не хотел.  В прошлый
вечер он  был  с ними  в одной компании и, как всегда,  чувствовал себя  там
лишним. И  его  сосед  по  палатке,  и все друзья этого соседа были молодыми
парнями,  -  наверное, только  что  закончившими  школу. Они  смеялись  изза
каждого пустяка, возились друг с другом и неприлично ругались.
     Рот никогда не знал, о чем говорить с ними. Ему так хотелось поговорить
с  кем-нибудь не  о  пустяках,  не о  глупостях,  а  о  серьезных вещах. Его
разбирала досада оттого, что среди новичков не было ни одного его знакомого.
Все солдаты, вместе с которыми он выезжал из США, попали во время последнего
распределения в другие места.
     Но даже  и те ребята,  по  его  мнению,  не представляли  собой  ничего
особенного.  Рот  считал,  что  все  они  были  очень  несерьезными  и  даже
глуповатыми.  Единственной   темой   их  разговоров  были  женщины;  больше,
казалось, они ни о чем не думали.
     Рот  уныло  рассматривал разбросанные по пляжу палатки. Через день  или
два его назначат во взвод. Мысль оо этом  нисколько не радовала Рота. Теперь
он станет стрелком. Ничего хорошего в этом Рот для себя не видел.  Ему  ведь
сказали,  что  он  будет  писарем  в  штабе.  "Все мы нужны армии только как
пушечное  мясо",-с горечью  подумал он. В стрелки назначают даже таких,  как
он, отцов семейства, людей со  слабым здоровьем. Уж кому-кому, а ему-то быть
стрелком вовсе не  обязательно,  он окончил колледж и знаком  с канцелярской
работой. Но попробуй-ка  объясни  все это начальству, никто даже не  захочет
слушать.
     Проходя  мимо  одной  из   палаток,  Рот  увидел  солдата,  старательно
забивавшего в  песок колышки. Он узнал его, это оыл Гольдстеин, один из тех,
кого  назначили  вместе  с  ним  в  разведывательный  взвод  КР°-ТНривет!  -
поздоровался Рот. - Ты, я вижу, без дела не силишь.
     Не разгибая спины, Гольдстейп вопросительно поднял голову.
     Это  был  молодой  человек  лет двадцати  семи с необычайно  белокурыми
волосами.  Он  прищурившись,  как это делают  близорукие, посмотрел на  Рота
своими  серьезными, слегка навыкате голубыми  глазами Его лицо  расплылось в
радостной  улыбке.  И  эта  улыбка,   и   внимательный  взгляд   производили
впечатление неподдельного дружелюбия и глубокой искренности.
     -  Закрепляю  свою палатку, - сказал  он.  - Я долго размышлял сегодня,
почему она  плохо держится, и наконец догадался: в армии  совсем не подумали
об  изготовлении специальных колышков  для  песка,  -  продолжал он  с явным
воодушевлением. -  Я взял  обыкновенные  ветки,  очистил их от сучьев и  вот
делаю из них колышки. Могу поспорить, что такие выдержат любой ветер.
     Гольдстеин  всегда  говорил  очень уоежденно, но немного торопился, как
будто опасался, что его вот-вот перебьют Не будь на его лице морщин у носа и
в уголках губ, он выглядел бы совсем мальчишкой.
     - Неплохая идея, - сказал Рот.
     Не   зная,  что  бы   сказать  еще,  он   стоял   несколько  секунд   в
нерешительности, потом сел  на  песок. Гольдстеин продолжал  работать,  тихо
напевая что-то себе под нос.
     - Ну, что ты скажешь о нашем назначении?-спросил он.
     - Ничего хорошего. Я ожидал этою, -  ответил Рот, пожав плечами. Он был
невысокого роста,  с несколько сутулой  спиной и длинными руками. Все  в нем
казалось  каким-то унылым,  скучным: и длинный нос, и  мешки под глазами,  и
выдвинут