дитерская  лавка - небольшая и  грязная,  как и все  лавки  на  этой
мощенной  булыжником улице. Когда идет дождь, булыжник  отмывается дочиста и
блестит.
     Лавка расположена в конце улицы. Это небольшое заведение.
     Оконные  рамы  покрыты жирной пылью. Из-под краски проступает ржавчина.
Одна из рам откидывается и превращается в прилавок, с которого люди покупают
товары, не  заходя  в лавку.  Рамы в  трещинах,  проникающая через  них пыль
садится на  сладости. Внутри - небольшой мраморный прилавок,  проход шириной
два фута для  покупателей. На полу старый покоробившийся линолеум. Летом  он
становится  липким,   смола  пристает  к  обуви.  На  прилавке  два  больших
стеклянных  кувшина  с металлическими  крышками  и длинным ковшом с согнутой
ручкой для разливания вишневого и апельсинового  сиропа. (Кока-кола еще не в
моде.) Между ними на деревянной доске светло-коричневый влажный кубик халвы.
Мухи ленивы, ничего не боятся, и прогнать их бывает нелегко.
     Совершенно невозможно содержать  лавку в чистоте.  Госпожа  Гольдстейн,
мать Джо, - работящая женщина.  Каждое утро  и  вечер она подметает в лавке,
моет  прилавок, смахивает пыль со  сладостей, драит  пол, но грязь въелась в
каждую  щель лавки,  дома, который  стоит  напротив,  и улицы за  ним, грязь
заполнила все поры и клетки всего живого и неживого. Чистоты в лавке быть не
может,  с  каждой  неделей  она  становится все  грязнее,  кажется, что  она
впитывает в себя всю уличную грязь.
     Старик Моше Сефардник сидит в дальнем  углу лавки  на раскладном стуле.
Для  него никогда  не находится дела, да  и стар он для какой-нибудь работы.
Моше никогда не мог понять Америки.
     Она слишком велика, слишком быстро мчится в  этой стране жизнь,  а люди
все время находятся во власти какого-то безумного потока.
     Одни соседи  богатеют,  перебираются из Ист-Сайда в Бруклин, Бронкс и в
верхнюю часть Вест-Сайда. Другие  теряют свои небольшие  лавки, переезжают в
еще более отдаленные кварталы, туда, где стоят бараки, или уезжают из города
в периферийные районы страны.  Старик сам был  когда-то разносчиком. Весной,
перед первой мировой войной, он  носил свои товары в ящике за спиной, бродил
по  грязным дорогам городков штата  Нью-Джерси,  торгуя ножницами,  нитками,
иголками.
     Моше  никогда  не  понимал  происходящего.  Ему за  шестьдесят,  но  он
преждевременно состарился; теперь он торчит в заднем углу крошечной лавки, а
мысли его блуждают по бесконечным страницам Талмуда.
     Его  семилетний внук Джо  возвращается домой из  школы  заплаканный,  с
ссадиной на щеке.
     - Мама, они избили меня, они избили меня, назвали меня жидом!
     - Кто? Кто это сделал?
     - Итальянские мальчишки. Их там целая банда. Они избили меня.
     Старик слышит голос мальчика, и ход его мыслей меняется.
     "Итальянцы... - Он нервно поводит плечами. - Ненадежный народ.
     Во  времена  инквизиции они разрешали евреям селиться в Генуе,  а вот в
Неаполе..."
     Старик передергивает плечами, наблюдает за тем, как мать  смывает кровь
с лица мальчика, накладывает пластырь на ссадину.
     - Джо, - зовет он дребезжащим голосом - Что, дедушка?
     - Как они тебя обозвали?
     - Жидом.
     Дед опять передергивает плечами. В нем вспыхивает застарелая злость. Он
рассматривает неоформившуюся фигуру мальчика, его светлые волосы. "В Америке
даже евреи не выглядят евреями.
     Блондин".  Старик  собирается  с   мыслями  и   начинает  говорить   на
новоеврейском языке:
     - Они побили тебя потому, что ты еврей. Ты знаешь, что такое еврей?
     - Да.
     Деда  охватывает  волна теплых чувств к внуку. Мальчик так красив,  так
хорош. Сам дед уже стар и скоро  умрет, но внук  слишком молод, чтобы понять
его. А он мог бы многому научить мальчика.
     - Что такое евреи - вопрос трудный, - говорит дед. - Это уже  не раса и
даже не религия. Возможно, они никогда не станут нацией. Я считаю, что еврей
является евреем потому, что он страдает. Все евреи страдают.
     - Почему?
     Старик не знает, что  сказать,  но  ребенку всегда  нужно  отвечать  на
вопрос. Дед приподнимается на стуле,  сосредоточивается  и говорит,  но  без
уверенности в голосе:
     -  Мы гонимый народ, нас всюду  преследуют. Мы  всегда идем от  беды  к
беде. И это делает нас сильнее  и слабее других людей, заставляет нас любить
и  ненавидеть таких же  евреев  бЪльше, чем других  людей. Мы  страдали  так
много, что научились быть стойкими и будем стойкими всегда.
     Мальчик  почти  ничего не понимает, но  он  слышит  слова  деда,  и они
оседают  в его памяти, чтобы проявиться позже. "Страдать" - вот единственное
слово, которое доходит  до него сейчас. Он уже  позабыл  про стыд  и  страх,
вызванный  избиением,  ощупывает  пластырь,  как   бы  решая,  не  пора   ли
отправиться поиграть.
     Бедняки,  как правило, много  перемещаются. Новые  дела,  новая работа,
новые места жительства, новые мечты, которые обязательно разлетаются в прах.
     Кондитерская  лавка на Ист-Сайде прогорает,  потом прогорает еще одна и
еще. Переселение в Бронкс, назад в Манхэттен, в Бруклин. Дед умирает, и мать
с Джо остаются одни. Наконец они оседают в Браунсвилле, по-прежнему содержат
кондитерскую лавку с таким  окном, в котором рама, откидываясь, превращается
в прилавок, с такой же пылью на сладостях.
     В восемь - десять лет Джо встает в пять утра, продает газеты и сигареты
идущим на работу, а в  половине восьмого отправляется в  школу. Из школы  он
возвращается  в лавку  и сидит  там  до тех  пор, пока  пора  спать. А  мать
проводит в лавке почти весь день.
     Годы  проходят медленна, в  работе и одиночестве. Он странный  мальчик,
взрослый не по годам, так говорят матери родственники.
     Он  услужлив, честен в  торговле,  но в  нем  не  чувствуется  задатков
крупного дельца.  Для него вся жизнь в работе и  в тех близких отношениях  с
матерью, которые обычно складываются у людей, долгие годы работающих вместе.
     У  него  есть  свои мечты.  Во время учебы в средней школе он носится с
неосуществимой  мечтой  о колледже, о том, чтобы  стать инженером  или  даже
ученым.  В  свободное  время,  которого  у  него  не  так  много,  он читает
техническую  литературу, мечтает  раз и навсегда разделаться с  кондитерской
лавкой. Но в конечном итоге идет работать клерком  на склад, а мать нанимает
мальчика для выполнения тех обязанностей, которые раньше лежали на ее сыне.
     У него  почти нет знакомых, друзей. Его  речь резко отличается от того,
как говорят  люди,  с  которыми ему приходится  работать, от  языка немногих
знакомых  ему  по  кварталу  ребят.  У  него  в речи  почти  ничего  нет  от
грубоватого  бруклинского  говора.  Он  говорит почти как мать,  строго,  по
правилам  грамматики,   с   легким   акцентом,  с  удовольствием   пользуясь
литературными оборотами.
     А когда по вечерам он сидит на ступеньках  дома и болтает с ребятами, с
которыми  вместе вырос, за игрой которых в бейсбол и регби на улице наблюдал
многие годы, между ними видна существенная разница.
     - Посмотри на нее, - говорит Мэррей.
     - Хороша, - замечает Бенни.
     Джо  стыдливо  улыбается,  сидя  среди  десятка  парней  на  ступеньках
крыльца,  смотрит  на листву  бруклинских  деревьев,  шелестящую у  него над
головой в самодовольно-сытом ритме.
     - У нее богатый отец, - говорит Ризел.
     - Женись на ней.
     Двумя ступеньками ниже парни ведут спор о бейсболе.
     - Что  ты  хочешь  сказать?  Давай поспорим! В  тот день я  выиграл  бы
шестнадцать  долларов,  если бы  победила бруклинская команда.  Я ставил два
против пяти, а  Хэк Уилсон -  три против четырех, что бруклинцы выиграют. Но
они проиграли "Кабсам"
     семь - два, и я проиграл тоже. Какое же пари ты хочешь держать со мной?
     От глупой искусственной улыбки мускулы на лице Гольдстейна устали.
     Мэррей толкает его в бок.
     - А почему ты не пошел с нами на двойной матч "Гигантов"?
     - Не знаю. Я как-то никогда особенно не увлекался бейсболом.
     Еще  одна  девушка  проходит мимо  в бруклинских  сумерках,  и любитель
покривляться Ризел устремляется за ней, изображая из себя обязьяну. "Уии", -
свистит он. А ее каблуки выбивают кокетливые трели брачной песни птиц.
     "Хороша пышечка".
     - Ты не состоишь членом "Пантер",  Джо? - спрашивает  девушка,  сидящая
рядом с ним на вечеринке.
     - Нет, но я знаю всех их. Хорошие ребята, - отвечает он.
     В девятнадцать  лет,  уже окончив  школу, он отращивает светлые усы, но
ничего хорошего из этого не получается.
     - Я слышала, что Лэрри женится.
     - И Эвелин тоже, - отвечает Джо.
     - Да, она выходит замуж за адвоката.
     В  середине  подвала  на  расчищенном  пространстве   молодежь  танцует
стильный танец; спины молодых людей изогнуты, плечи двигаются вызывающе.
     - Ты танцуешь, Джо?
     - Нет. - Вспышка злости на остальных. У них есть время танцевать, время
учиться  на  адвокатов,  хорошо одеваться.  Вспышка быстро проходит,  но  он
чувствует себя неловко.
     -  Извини меня, Люсиль, - говорит он, обращаясь к хозяйке  вечеринки, -
мне нужно идти, я должен рано вставать завтра.
     Передай мои глубокие извинения своей маме.
     И снова  в половине одиннадцатого он уже  дома.  Он сидит за стареньким
кухонным  столом,  пьет с  матерью  горячий  чай.  И снова  у  него грустное
настроение.
     - В чем дело, Джо?
     -  Так,  ничего. - Она знает, в чем дело, и это для него  невыносимо. -
Завтра у меня много работы, - говорит он.
     - На обувной фабрике  тебя  должны  бы  больше  ценить  за  то, что  ты
делаешь.
     Он  отрыгает  коробку  от  пола,  подставляет  под нее  колено,  резким
движением поднимает ее вверх и ставит на ряд  других  коробок на высоте семи
футов. Рядом с ним то же самое безуспешно пытается проделать новичок.
     - Давай я тебе покажу, - говорит Джо.  -  Ты должен преодолеть инерцию,
поднять коробку одним взмахом. Очень важно уметь поднимать такие вещи, иначе
надорвешься  или  еще какую-нибудь травму  получишь. Я все это изучил. - Его
сильные  мышцы лишь слегка напрягаются, когда он поднимает и ставит на место
еще одну  коробку. - Ты научишься, - говорит он весело. - В этой работе есть
много, чему нужно учиться.
     Он   одинок.   Скучное  это   дело   -   листать   ежегодные   каталоги
Маееачусетского  технологического института,  Шеффилдской  инженерной школы,
Нью-Йоркского университета и так далее.
     Но вот наконец  вечеринка,  знакомство с  девушкой, разговор с  которой
доставляет ему  удовольствие. Она брюнетка, небольшого роста, говорит мягко,
застенчиво, у нее симпатичная родинка на подбородке  (о том. что эта родинка
симпатична,  девушка хорошо знает). Она  моложе  его  на год-два, только что
закончила школу, хочет стать актрисой пли поэтессой. Девушка заставляет  Джо
слушать симфонии Чайковского (пятая симфония - ее любимое произведение), она
читает Томаса Вулфа  "Оглянись на свой  дом,  ангел", работает продавщицей в
магазине женской одежды.
     -  О, у  меня  в  общем неплохая работа, - говорит она, - но девушки не
самого  высокого класса.  И кроме того, ничего, чем можно было бы гордиться.
Мне бы хотелось заняться чем-то другим.
     - И мне, - говорит он.
     - Тебе обязательно надо, Джо. Ты такой воспитанный парень.
     Насколько я могу судить,  только мы  с тобой и являемся рассудительными
людьми.
     Они смеются, и смех у них выводит удивительно интимный.
     Они подолгу беседовали,  сидя на подушках софы в гостиной "ее  дома.  В
абстрактной, отвлеченной форме говорили о том, что лучше для женщины - выйти
замуж  или заняться  карьерой. Конечно,  их эта проблема  не касалась. Они -
философы, рассуждающие о жизни.
     Только после  помолвки  Натали  стала  говорить об их  перспективах  на
будущее.
     - О, дорогой, я не собираюсь пилить тебя, но нам нельзя  пожениться при
нынешнем твоем заработке. В конце концов ты  же не захочешь, чтобы мы жили в
доме, где нет горячей воды. Женщина всегда хочет уюта, хочет иметь приличный
дом. Это очень важно, Джо.
     - Я понимаю,  дорогая Натали, что  ты хочешь сказать, но  все не так-то
легко.  Идут разговоры о расширении производства, но, кто знает, может быть,
снова начнется депрессия.
     - Джо, такие  разговоры не к лицу тебе. Я ведь и  полюбила тебя как раз
за то, что ты сильный, полный оптимизма.
     - Нет, это ты сделала меня  таким. - Некоторое время  он сидит молча. -
Впрочем, конечно, у меня есть одна идея. Хочу заняться сваркой. Это, правда,
не совсем новая область  деятельности.  Пластмассы  и телевидение,  конечно,
обещают больше,  но в  этих областях зарабатывать пока еще  невозможно, да и
образования для этого у меня недостаточно. Я не могу не считаться с этим.
     - То, что ты говоришь, неплохо, Джо,  -  соглашается она.  - Это не бог
знает какая профессия, но, может  быть, через пару лет ты станешь владельцем
магазинчика.
     - Мастерской, - поправляет он.
     - Мастерская, мастерская... Тут, пожалуй, нечего стыдиться.
     Ты станешь... станешь тогда бизнесменом.
     Все  обсудив,  они  решают,  что ему  необходимо пройти курс обучения в
годичной вечерней школе, чтобы получить квалификацию..
     Но у него сразу портится настроение.
     - Я не  смогу видеть тебя так часто, как раньше, - говорит  он. - Может
быть, только пару вечеров в неделю. Не знаю, хорошо ли это.
     - Нет, Джо, ты не понимаешь меня. Если я решила, значит, решила. Я могу
подождать. Обо мне не беспокойся. - Она нежно,, весело смеется.
     Для него начинается  тяжелый год.  Он работает  по сорок  четыре часа в
неделю  на  складе.  Вечером,  быстро  поужинав,  отправляется  в  школу  и,
преодолевая  сонливость,  занимается  в  классе  или  в  мастерских.   Домой
возвращается  в полночь  и ложится спать, чтобы успеть до утра отдохнуть. По
вечерам во вторник и четверг он после занятий встречается с Натали, остается
у  нее до  двух,  трех  часов  ночи, к неудовольствию  ее  родителей и своей
матери.
     С матерью у него на этой почве возникают ссоры.
     - Джо, я ничего не имею против нее. Возможно, она неплохая  девушка, но
тебе нельзя сейчас жениться. Ради этой самой  девушки  я  не  хочу, чтобы вы
поженились. Она не захочет жить кое-как.
     - Ты ее не понимаешь,  недооцениваешь. Она знает, что нам предстоит. Мы
все обдумали.
     - Вы дети.
     -  Послушай, мама.  Мне уже двадцать  один  год. Я  всегда был  хорошим
сыном. Я много работаю и вправе рассчитывать хотя бы на небольшое счастье.
     - Джо,  ты говоришь  так, будто я упрекаю  тебя в чем-то.  Конечно,  ты
хороший сын. Я желаю тебе самого  большого счастья  на свете. Но ты  портишь
свое здоровье, поздно возвращаешься  домой и собираешься  возложить на  себя
слишком большое бремя. Пойми меня, я желаю тебе только счастья. Я  буду рада
твоему браку, когда придет время, и  надеюсь, что  твоя  жена будет достойна
тебя.
     - Но это я не достоин Натали.
     -  Глупости. Нет ничего такого, что  могло бы быть  слишком хорошим для
тебя.
     - Мама, придется тебе все-таки смириться. Я женюсь.
     - Впереди еще полгода учебы, - говорит мать, пожимая  плечами.  - Потом
тебе еще предстоит найти работу по специальности.
     Я хочу только, чтобы ты имел в виду все это,  а когда придет  время, мы
решим, что делать.
     -  Но  я  все  уже  решил, и  вопроса  никакого  тут  нет. Ты  так меня
расстраиваешь, мама.
     Она умолкает, и в течение нескольких минут они  едят,  не произнося  ни
слова.  Однако оба  они взволнованы, поглощены  новыми доводами, которые  им
страшно приводить друг другу из-за  опасения снова начать спор. Наконец она,
тяжело вздохнув и взглянув на сына, говорит:
     - Джо, ты не должен ничего рассказывать Натали о том, что я говорила. У
меня нет ничего против нее, ты же знаешь.
     Он  заканчивает школу сварщиков, находит работу,  где получает двадцать
пять долларов в неделю.  Они  женятся. Свадебные  подарки  составляют  сумму
около  четырехсот  долларов.   Этого  хватает,  чтобы  приобрести   спальный
гарнитур, диван и два кресла для гостиной.
     К этому они прибавляют  несколько картин. Его мать дала им этажерку для
безделушек, чашки  и  блюдца. Они очень, очень счастливы, уютно  устроены  и
полностью поглощены  друг другом.  К концу первого года  их совместной жизни
Джо  зарабатывает  уже  тридцать пять  долларов  в неделю.  Они  вращаются в
привычном кругу друзей  и родственников. Джо становится  неплохим  игроком в
бридж. Ссоры у них бывают  нечасто и быстро затихают,  а память о них тут же
тонет в приятных и милых банальностях, составляющих их жизнь.
     Раз  или  два в их отношениях возникает напряженность. Выясняется,  что
Джо очень страстен, а сознание того, что она реже  отзывается на его порывы,
чем ему хотелось бы, вызывает у него горькие чувства. Нельзя сказать, что их
супружеская жизнь - полное фиаско или что они ведут  много разговоров на эту
тему, но все же  он  иногда взрывается.  Он  не может понять ее  неожиданной
холодности. Перед замужеством она была очень страстной в в своих ласках.
     После рождения сына  появляются  другие заботы. Он  зарабатьгвает сорок
долларов  в  неделю и  по  уикэндам  работает  продавцом  фруктовой  воды  в
аптекарском магазине. При родах Натали пришлось сделать кесарево сечение, и,
чтобы заплатить врачу, они залезли в долги. Натали  полностью отдалась уходу
за ребенком, склонна оставаться дома неделю за неделей. Вечерами в нем часто
вспыхивает желание, но он сдерживает свою страсть и спит беспокойно.
     И все же отдельные горести им  нипочем, не  влекут за собой  опасности.
Жизнь наполнена заботами о ребенке, покупкой и заменой мебели, разговорами о
страховых полисах, которые они в конце концов приобретают.
     Постепенно хозяйство  их растет,  они становятся обеспеченнее, жертвуют
деньги  благотворительным  организациям  для  оказания помощи беженцам.  Они
искренни и  доброжелательны и  пользуются  любовью  окружающих. Сын  растет,
начинает говорить и доставляет им немалое удовольствие.
     Начинается война. Заработок Джо возрастает вдвое благодаря сверхурочным
и  продвижению  по службе. Дважды Джо вызывают  в призывную комиссию, но оба
раза  дают  отсрочку. В  1943  году, когда  стали  призывать мужчин, в семье
которых есть дети, его снова  вызывают, и  он отказывается  от брони, хотя и
имеет на нее право как работающий на военном предприятии. Он  чувствует себя
виноватым в привычной обстановке своего дома, ему неловко ходить по улицам в
гражданской  одежде. Более того, у  него  появляются определенные убеждения,
время  от времени  он читает газету "Пост меридиэм",  хотя, по  его  словам,
новости только расстраивают его.
     Ему удается уладить все с Натали, и его призывают, несмотря на протесты
администрации предприятия, на котором он работает.
     На  призывном пункте, куда он явился  рано  утром,  Джо разговаривает с
таким же, как он, отцом семейства, дородным парнем с усами.
     - Я сказал своей жене, чтобы она не  провожала  меня. Не стоит ей здесь
расстраиваться.
     - Мне пришлось нелегко, - говорит парень, - пока я все уладил.
     Несколько минут спустя они обнаруживают, что у них есть общие знакомые.
     - Конечно, - говорит новый друг, - я знаю Мэнни Сильвера.
     Прекрасный  парень. Мы подружились, когда  были у Гроссингера два  года
назад, но его друзья слишком большие модники для меня.
     У него хорошая жена, но ей нужно следить за своей фигурой.
     Я помню, когда они поженились,  то первое  время  буквально не отходили
друг от друга  ни  на  шаг.  Но ведь нужно  же где-то  бывать, встречаться с
людьми. Для семейных людей плохо все время быть одним.
     И вот теперь со всем этим пора расстаться.
     И хоть иногда бывало одиноко, пусто, но все же была пристань.
     И были друзья, люди, которых ты понимаешь с полуслова. Армия, чужой мир
бараков  и  биваков,  должна  с