блема.
     - Я как-нибудь разберусь в  этом  сам, лейтенант. Будет  лучше, если вы
побеспокоитесь о своих делах.
     После ухода Хирна  Каммингс  посмотрел на свои руки. "Когда поднимаются
небольшие волны противодействия,  нужно  только направить вниз больше силы".
Однако на фронтовые части эта сила не  подействовала. Хирна сломить он смог,
с любым другим он также  справился бы, но,  взятые вместе, они совсем другое
дело, все вместе они по-прежнему противятся ему. Генерал тяжело вздохнул. Он
устал. Но надо же  найти  какой-то выход. Он найдет  его.  Ведь  было время,
когда и Хирн противился ему.
     Настроение у  него поднялось, чего уже давно не было; он оживился. Груз
огорчений и неудач, постигших его за прошедшие несколько  недель, стал менее
ощутим.
     В столовую Хирн не пошел.  Он возвратился в  свою  палатку и почти  час
пролежал на койке лицом вниз, сгорая от мучительного унижения, не зная, куда
деваться  от отвращения  к самому  себе, страдая  от бессильного  гнева. Как
только  Хирн  узнал,  что  генерал  вызывает  его,  он  понял:  его  ожидают
неприятности. Входя в палатку Каммингса, Хирн был уверен, что не уступит.
     И  все же  он боялся  Каммингса; боялся  его с  той минуты, как вошел в
палатку.  Все в нем  требовало отказаться поднять сигарету, но он поднял ее,
как будто его воля онемела.
     "Единственное, что остается,  - это жить, не  теряя  стиля". Однажды он
сказал себе  это  и жил в  соответствии  с  этим  правилом  из-за отсутствия
другого; ото было ею  рабочее кредо, почти удовлетворявшее  его до недавнего
времени. Единственное, что имело значение,  - это ни в коем случае не давать
никому  поколебать  твою  цельность  в принципиальных  вопросах. А  то,  что
произошло сегодня, было  принципиально. Хирн почувствовал,  как будто  в нем
лопнул огромный гнойный нарыв  и теперь  заражал его кровь,  безостановочным
потоком  проникая  во все  кровеносные  сосуды. Он должен отплатить  той  же
монетой  или умереть, но это один из немногих случаев в его жизни,  когда он
не уверен в  себе. Это просто  невыносимо: он  должен  что-то сделать, но не
представляет себе, что именно.
     Стоял полуденный зной, в палатке нельзя было  дышать, а он лежал в ней,
уткнувшись крупным  подбородком в брезент  койки,  с закрытыми глазами,  как
будто обдумывая и взвешивая  все  пережитое, все, чему  он научился, от чего
отучился,  то,  от чего он  освободился теперь, и то,  что, облитое  грязью,
кипело сейчас в его душе. То, что он подавлял  в себе слишком  долго, теперь
умирало в яростной агонии.
     "Никогда не думал, что пойду перед ним на попятную".
     Это крушение, ужаснее которого ничего не могло быть.


МАШИНА ВРЕМЕНИ


РОБЕРТ ХИРН


     Протухшее чрево

     Верзила с копной черных волос и крупным неподвижным лицом.
     Его   невозмутимые   карие  глаза   холодно  поблескивали  над   слегка
крючковатым,  коротким и  тупым  носом. Большой  рот с  тонкими  губами  был
маловыразительным  и  образовывал  своеобразный  уступ  над  плотной  массой
подбородка. Говорил  он  довольно неожиданным для  такого  рослого  человека
тонким пронзительным голосом с заметной высокомерной окраской. Ему нравились
очень  немногие люди - большинство с беспокойством ощущало  это после первых
минут разговора.
     Центр всей жизни - город, резко бьющий по чувствам.
     Со всех сторон к  нему ведут  тысячи дорог.  Горы  переходят  в  холмы,
сглаживаются  в  равнины,  простирающиеся  величественно,  покрытые  мягкими
складками и морщинами.  Никто  еще по-настоящему не  охватил  все  это своим
взором  -  необъятную равнину  Америки,  остроконечные  вершины,  предгорья,
огромный город и ведущие к нему стальные пути - связующие звенья.
     Бесконечные интриги, дым сигар, смрад кокса, карболка  и вонь надземки,
безумная  тяга  к  непрерывному  движению,  что-то похожее на  разворошенный
муравейник,  бесчисленные   планы   обогащения,  вынашиваемые   людьми,  чья
значимость не выходит за пределы улицы  или кафе. Главное из всех ощущений -
это  ощущение  данного момента. Историю  здесь вспоминают,  пожимая плечами:
даже ее величайшие события не сравнить с нынешними.
     Безмерный эгоцентризм городских жителей.
     Как представить  себе свою собственную смерть, свой удельный вес в этом
необъятном  мире,  созданном  человеческими  руками,  свое  место  в  жизни,
протекающей  на  фоне  этих  мраморных  склепов  и  кирпичных  громад  и  на
раскаленных, как печи, улицах, ведущих к рыночным площадям? Всегда почему-то
считаешь, что мир исчезнет, как только ты умрешь. А на самом деле  он станет
еще более напряженным, более неистовым, более ухабистым, чем когда бы  то ни
было.
     Вокруг города, поднявшегося  как  гриб,  растут  в  перегное  маленькие
грибочки - пригороды.
     - С тех пор  как мы построили это последнее крыло, у нас стало двадцать
две комнаты. Не знаю,  за каким чертом они нам понадобились,  - кричит  Билл
Хирн, -  но  Айне никогда и ничего  не докажешь, она считает, что комнаты ей
нужны, и мы построили их.
     -  Да  ну  же,  Билл,  - говорит  Айна. (Хорошенькая  женщина,  которая
выглядит моложе и стройнее, чем полагается матери двенадцатилетнего сына. Не
красавица, однако. У нее тонкие стерильные губы, зубы чуть выдаются  вперед.
Полные женщины - редкость на Среднем Западе.)
     - А что? Я человек  простой, - говорит  Билл  Хирн, - без претензий,  я
вырос  на старой  зачуханной  ферме и  ни капли не  стыжусь этого. По-моему,
человеку нужна скромная гостиная или столовая, пара спален, кухня, ну, может
быть,  еще комната  для  игр на первом этаже, и  хватит. Согласны  со  мной,
миссис Джад?
     (Миссис Джад пополнее, помягче, более инертна.)
     - По-моему, тоже, мистер Хирн. Мистеру Джаду и мне  очень нравится наше
жилье в Олден Парк Мэнер. Небольшую квартиру легче держать в порядке.
     -  Хорошенькое  местечко  этот  Джерментаун.  Нам нужно  съездить  туда
навестить Джадов, Айна.
     - В  любое время.  Я покажу  вам все  достопримечательности, -  говорит
мистер Джад.
     Наступает молчание, все едят, стараясь не звякать приборами.
     - Там прекрасный вид, - замечает миссис Джад.
     -  Здесь единственное  место,  где  можно укрыться  от жары в Чикаго, -
говорит Айна. - Мы так отстаем от Нью-Йорка. Почему  не догадались построить
сад на крыше этого отеля. Еще только май, а  там жарко. Я не могу дождаться,
когда мы уедем в Шарлевуа.
     (Произносит: Чоливейол.)
     - Мичиган - вот зеленый штат, - говорит Билл Хирн.
     Вновь наступает молчание, миссис Джад  поворачивается к Роберту Хирну и
говорит:
     - Ты такой большой мальчик для своих двенадцати лет, Бобби.
     Я думала, ты старше.
     - Нет, мэм, мне только двенадцать. - Он неловко  отклоняет голову, пока
официант ставит перед ним жаркое из утки.
     - Не  обращайте  внимания на  Бобби,  он  немного застенчив,  -  громко
говорит Билл Хирн. - Вот уж не в деда пошел.
     Билл Хирн приглаживает свои редкие волосы с темени на плешь.
     Между округлыми  блестящими  от  пота  щеками его маленький красный нос
походит на кнопку.
     - Когда  мы  выезжали в Голливуд, -  говорит  миссис  Хирн, -  один  из
помощников директора показал нам студию Парамаунт.
     Еврей, но  славный парень.  Он  рассказывал  нам  о  кинозвездах всякие
сплетни.
     - А правда, что Мона Вагинус шлюха? - спрашивает миссис Джад.
     - О, ужасная  шлюха, - шепчет миссис Хирн, оглядываясь на Бобби, - судя
по тому, что о ней говорят. Теперь у нее мало надежд на будущее, ведь сейчас
выпускают только звуковые кинокартины.
     -  Здесь  не  место говорить о делах, мистер Джад из  Бадда, -  говорит
Хирн, хихикая. -  Вас  все так  называют - "мистер  Джад из Вадда". Я думаю:
чтобы  делать  бизнес,  надо  заниматься  бизнесом,  и,  как ни  странно,  я
занимаюсь как  раз  этим, поэтому все  дело лишь в том, чтобы договориться о
цене.  Имеется еще одно обстоятельство, скоро появится машина  Томпсона,  и,
если  вмешаются реформаторы,  придется  с  ними  сотрудничать, а  не то  нас
заставят поливать  духами унитазы в  фабричных  туалетах или  еще что-нибудь
такое. Поэтому мне нужно быть поосторожнее с обязательствами.
     Я ожидаю спада деловой активности, так как наша экономика перенапряжена
и ваши цены в Бадде нисколько не облегчают мое положение.
     - Мистер Джад и я собираемся поехать в Париж.
     Перед ними ставят причудливый бисквит и тающий лед.
     - Знаете что,  хотите завтра  поехать со мной  посмотреть  автогонки  в
Индианаполисе? - спрашивает Билл Хирн.
     - Бедняжка Роберт, он засыпает, - говорит Айпа, подталкивая его локтем.
     - Боже, как жарко, - говорит миссис Джад.
     Айна протягивает руку и включает ночник.
     - Билл, зачем ты спрашивал  у Джадов, где находится Маунт Холиоук? Если
ты не знаешь чего-нибудь, не задавай так много вопросов.
     - Ну  и что, если  их  дочь  учится в  этом  колледже?  Не боюсь я этих
проклятых Джадов. Знаешь что я  скажу тебе, Айна, это вращение в обществе не
производит на меня  никакого впечатления, потому что в жизни  имеют значение
только  деньги. Дочери, о которой  нужно  было бы заботиться,  у нас нет,  а
Роберт весь ушел в чтение своих  книжек. Что-то не видно, чтобы он  приобрел
вкус к светской жизни, да и не приобретет, поскольку ты никогда не бываешь в
этом проклятом доме и мать ему заменяет черномазая кухарка.
     - Билл, не смей говорить со мной таким тоном!
     - Хорошо, Айна, я знаю - черного кобеля не отмоешь добела.
     У меня мой бизнес, а  у тебя твоя светская жизнь, и  оба мы должны быть
довольны. Сдается мне, ты  могла бы уделять  немного больше времени Роберту,
потому что ребенок уже большой и здоровый; он как сонная рыба, никакой жизни
в нем нет.
     - Этим летом он  поживет  в молодежном  лагере  на  открытом воздухе, а
осенью мы отдадим его в закрытую школу.
     - Все дело в том, что нам следовало бы завести  еще одного  ребенка или
даже целую кучу детей.
     - Не говори  мне об  этом,  Билл.  - Айна  устраивается  поудобнее  под
одеялом.
     - Да, от тебя этого не дождешься, это точно.
     - Билл!
     - А теперь,  друзья, - говорит воспитатель, - если вы хорошие товарищи,
вы мне поможете. Если вы прямые и честные  люди, вы выполните свой долг. Кто
из вас оставил свою постель неубранной сегодня утром?
     Все молчат.
     - Это ты, Хирн, не так ли?
     - Да.
     Воспитатель вздыхает.
     - Друзья,  из-за  Роберта  я собираюсь  поставить  всей  вашей  палатке
неудовлетворительную оценку по поведению.
     - Хорошо, но  я не понимаю, почему нужно  стелить постель, если вечером
ее все равно придется разбирать?
     Мальчики зафыркали.
     - В чем дело, Хирн, почему ты  такой недисциплинированный, как же  тебя
воспитывали, если  ты не считаешь нужным  стелить постель?  И почему  ты  не
поступил как мужчина и не признался сразу, что ты виноват?
     - Оставьте меня в покое.
     -  Еще  одно  замечание  за плохое поведение, - говорит воспитатель.  -
Друзья, вы должны научить Роберта хорошо вести себя.
     Но в тот же день  на  матче боксерских команд Роберт заслуживает снятия
всех  замечаний. Он  неуклюже  прыгает  вокруг  другого  мальчика,  отчаянно
размахивает кулаками, руки у него устали от тяжелых перчаток.
     Его отец приехал на целый день повидаться с ним.
     - Вздуй его! Дай ему, Роберт, по голове, в живот! Всыпь ему!
     Мальчишка, боксирующий  с ним, наносит удар в лицо, и на мгновение Хирн
останавливается, опускает  руки в  перчатках, трогает  разбитый  нос. Другой
удар перчатки отдается звоном в ухе.
     - Не сдавайся, Бобби! - кричит ему отец.
     Неточный  удар  - перчатка  проходит мимо головы, предплечьем противник
ударяет ему в лицо. Хирн готов заплакать.
     - Бей в живот, Роберт!
     Хирн возбужденно поворачивается, лихорадочно колотит руками.
     Противник натыкается на удар, в изумлении присаживается, затем медленно
поднимается. Роберт продолжает молотить его, и мальчишка снова падает. Судья
прекращает бой.
     - Бобби  Хирн победил техническим нокаутом!  - кричит он  и засчитывает
четыре очка "синим".
     Мальчишки шумят. Билл Хирн крепко, по-медвежьи обнимает сына, когда тот
перелезает через канаты установленного на траве ринга.
     - Ох и дал же ты ему, Бобби! Я говорил тебе, бей его в живот.
     Вот как надо драться, детка. Черт побери,  я научу тебя всему этому, ты
не боишься драки, в тебе есть наша закваска.
     Роберт выскальзывает из объятий.
     -  Пусти  меня, папа, пусти, я пойду! - И убегает по зеленой лужайке  в
свою палатку, стараясь не расплакаться.
     Летние  каникулы в  Шарлевуа, разрастающийся  дом  в пригороде  Чикаго,
длинные зеленые аллеи и тихие пляжи,  площадки для игры в крокет и теннисные
корты; здесь есть все  атрибуты  богатства и комфорта.  Хирн воспринимает их
как должное и  лишь  позже  начинает  что-то понимать. Шесть лет  в закрытой
школе в Филдмонте; там много ребят, плохие отметки за поведение; изредка ему
читают проповедь, рассчитанную на пай-мальчиков.
     Не богохульствуй, не лги, не обманывай.
     Не ругайся. Ходи в церковь.
     В  его жизни незримо  присутствует Билл  Хирн  с его  громким голосом и
мясистыми  ладонями,  как-то  странно сочетающийся с  назойливыми, с дальним
прицелом советами Айны Хирн.
     "Бобби, почему ты не приглашаешь  Элизабет Перкинс в школу на танцы для
младших классов?"
     Через  неделю после  окончания закрытой  школы в Филдмонте  в  компании
нескольких сверстников, окончивших  школу вместе с ним,  Роберт отправляется
на пирушку  в затерявшуюся в лесу хижину,  принадлежащую  отцу одного из его
друзей. Двухэтажную хижину с баром.
     Ночью они  сидят кружком  в одной из  спален  второго  этажа, передавая
бутылку друг другу после робкого глотка.
     - Если бы мой старик знал!
     - К черту твоего старика!
     Все они шокированы. Это сказал Карсонс, его отец покончил самоубийством
в 1930 году. Карсонса можно простить.
     - Ну, за прощание с  Филдмонтом и нашей доброй школой, много мы провели
в ней дней.
     - Это правда.
     - Декан неплохой человек, но я никогда не мог раскусить его.
     А какая у него интересная жена!
     - За здоровье жены. Я слышал, что она уходила от него в прошлом году.
     - Э, нет.
     Бутылка идет по кругу второй, затем третий раз.
     - В общем, там было неплохо, но все-таки хорошо, что  мы закончили. Мне
бы хотелось попасть вместе с вами, ребята, в Йельский университет.
     В  углу  комнаты  капитан  футбольной  команды   прошлогоднего  состава
склонился к уху Хирна:
     - Я хотел бы вернуться  сюда этой осенью и посмотреть, какую команду мы
составим из старшеклассников! Запомни мои  слова, Хаскелл через  четыре года
будет в сборной  Америки. Раз мы об  этом  заговорили, Боб, я хотел бы  дать
тебе  совет, ведь я  долгое время следил  за  тобой: ты мало  стараешься, не
стремишься вырваться  вперед, а ты  мог бы  стать во  главе команды, ведь ты
сильный и способный,  но  ты этого не хочешь, и это плохо;  надо выкладывать
себя всего.
     - Сунь голову в ведро со льдом.
     - Хирн окосел! - кричит капитан.
     - Посмотри на беднягу Хирна. Держу пари - его отшила Аделаида.
     - Страстная девчонка, трется со всеми по  углам. Бьюсь  об заклад,  она
доставила Лентри немало хлопот, до того как он поступил в Принстон.
     - Э-э,  братьев это не  беспокоит, я убежден в этом. У меня самого есть
сестра, она не трегся по углам, но я не  волновался бы, если бы она и делала
это.
     -  Ты  говоришь  так только потому,  что она этого не делает, а если бы
делала... Фу ты, виски ударило мне в голову... Кто пьяный?
     Буль-буль-буль... Это Хирн,  стоя посреди комнаты, вливает в себя виски
из горлышка бутылки.
     - Я сукин сын. Знаете что, ребята, кладите-ка все карты на стол.
     - Слушайте, он что, свихнулся?
     - Посмотрим, хватит ли у меня смелости прыгнуть из окна! - кричит Хирн.
- Смотрите, что  я  сейчас сделаю!  - Потный,  с покрасневшим от возбуждения
лицом, он отталкивает одного из ребят в сторону, распахивает настежь окно и,
шатаясь, становится на подоконник. - Сейчас прыгну!
     - Остановите его!
     -  Гиииииииии! -  Хирн  исчезает  в темноте ночи. Слышится  глухой звук
упавшего тела, треск кустов. Все в ужасе бросаются к окну.
     - Как ты там, Хирн? Все в порядке? Где ты, Хирн?
     - Филдмонт, Филдмонт превыше всего! - орет в ответ Хирн.
     Он  лежит   в  темноте  на  земле  и  хохочет,  слишком  пьяный,  чтобы
чувствовать боль.
     - Что за странный парень, этот Хирн, - говорят ребята.T  А помните, как
в прошлом году он надрался?
     Последнее лето перед поступлением в колледж - это вереница золотых дней
и  сверкающих пляжей,  волшебство  электрических огней  в  летние  вечера  и
танцевальный оркестр в летнем клубе  на  пляже, а  потом  билет на  самолет,
отправляющийся в романтические места, прикосновения благоухающих молоденьких
девушек,  запах губной  помады, аромат пудры  и специфический  запах кожи на
сиденьях  автомобилей  с  откидным  верхом.  На  небе  звезды, лунный  свет,
золотящий темные кроны деревьев. На шоссе лучи  фар автомобилей прокладывают
серебряные туннели в листве над головой.
     И у  него была подружка, юная  красотка,  звезда этой летней колонии  -
мисс Сэлли  Тендекер  с  Лейк  Шор Драйв, а с ней, само  собой разумеется, -
приглашения на  рождественские праздники, меховые шубки, духи и студенческие
балы под цветными матерчатыми балдахинами в залах больших отелей...
     - Боб, ты так быстро гонишь, как никто из моих знакомых.
     Когда-нибудь ты свернешь себе шею.
     - Ага.
     Он  еще  не  боек  в  разговорах  с женщинами  и в  этот  момент  занят
выполнением  крутого  поворота.  Его  бьюик  описывает широкую  дугу  влево,
упрямится повороту  вправо,  потом медленно выходит  на прямую. На  какую-то
секунду  его охватывает страх,  затем  наступает облегчение, и он продолжает
мчаться но прямому шоссе.

     - Боб Хирн, ты просто сумасшедший!
     - Не знаю, может быть...
     - О чем ты думаешь, Боб?
     Он останавливает автомобиль в стороне от дороги, поворачивается к ней и
неожиданно обрушивает на нее потоки слов:
     - Не знаю, Сэлли. Иногда  я думаю... нет, нет, я  просто взвинчиваюсь и
не  хочу  ничего делать. Я поступаю в  Гарвард  только потому,  что мой отец
сказал  что-то об Йеле, а  сам я ничего не знаю.  В  голове  у меня какой-то
сумбур, я не знаю, чего хочу, но не хочу, чтобы меня кто-то подталкивал...
     Она смеется.
     -  О, ты сумасшедший парень, Боб. Теперь ясно, почему все  мы, девушки,
любим тебя.
     - Ты любишь меня?
     - Ха, он спрашивает! Конечно люблю, Бобби.
     Она рядом с  ним на  сиденье, обитом кожей, ее  духи чуть-чуть сильнее,
чуть-чуть  крепче,  чем  нужно  было  бы  для семнадцатилетней  девушки.  Он
чувствует, что  скрывается  за  ее  добродушным  подтруниванием, с  бьющимся
сердцем тянется, чтобы поцеловать ее.
     Ему чудятся  свидания по праздникам, по уикендам, свободным от учебы  в
колледже,  повторение  всего,  что уже  было в этот летний  курортный сезон,
загородные  зеленые  лужайки, разговоры с друзьями его отца  и...  помпезная
свадьба.
     -  Знаешь,  я не  могу ничего  планировать, поскольку  собираюсь  стать
врачом. Ты же понимаешь, восемь или десять лет - это долгий срок.
     - Боб  Хирн,  ты  слишком  самонадеян. Ты,  вероятно,  думаешь, что мне
что-нибудь надо? Ты слишком много воображаешь о себе.
     Вот и все.
     - Ну так вот,  сынок, теперь, когда ты собираешься поступить в колледж,
я хочу  потолковать с тобой кое о  чем, нам ведь не часто удается поговорить
друг с другом, но, черт побери, мы с тобой друзья, по крайней мере, я всегда
так думал и теперь, когда ты уезжаешь в колледж,  прошу тебя помнить, что ты
всегда можешь положиться на меня. У тебя в жизни будут женщины. Черт побери,
ты не был  бы  моим с